Росинка и Ортия
12. Приготовления.
Невысокое трехэтажное здание, светлые стены, теплого, охристо-желтого цвета, украшенные забавными ярко-зелеными балкончиками, по одному на комнату. Это Спальный корпус Центра. Цвет его «архитектурных излишеств» приятно гармонирует с лесным окружением, многолетними соснами, растущими прямо у стен. В солнечный день этот светлый Дом, как впрочем, и весь архитектурный ансамбль Центра, смотрится особенно красиво, изящно, гармонично и функционально.
Правда, насчет цветов сего здания... В общем, сейчас, в стремительно надвигающихся сумерках, они смотрятся несколько иначе. Они побледнели, как будто выцвели, и их понемногу заливает, по нарастающей, синяя волна. Волна цвета, постепенно сгущающегося до темно синего. Правда, немного странного, почти мрачного оттенка, в котором явственно видятся серые тона, от туч, закрывших небо. Так что тех, первоначальных цветов, в которые окрашен Дом, где обитают воспитанницы, цветов, так радующих глаз в полдень, сейчас почти и не видно.
Что поделаешь, такое время суток...
Или настроение...
Открывается входная дверь, и с невысокого крыльца спускается вниз изящная фигурка в пальто форменного фасона воспитанниц этого весьма специфичного учреждения.
Девочка двенадцати лет, судя по всему, вышла на прогулку. Одна, без сопровождения подруг или взрослых.
Ну, в принципе, еще не так уж и поздно. Всего шесть часов вечера, вернее, уже почти четверть седьмого. Солнце уже зашло за горизонт. В начале ноября темнеет рано, а с учетом, откуда ни возьмись, появившихся туч, небо становится из темно-голубого темно-синим, просто стремительно. И автоматически разгорающиеся фонари становятся весьма кстати.
Сумерки поздней осени. Тонкая романтичная грань между днем и ночью. Для одиноких прогулок, как говорится, самое время.
Впрочем, девочка прогуливается довольно странно. Быстрым шагом идет по аллее, метров сто по прямой, а затем резко сворачивает в сторону, туда, где в пяти метрах от асфальтированной дорожки темнеют кусты, судя по всему, заросли американского клена.
Воспитанница, одетая в темно-синее пальто, цвет которого как-то и не слишком-то различим, поскольку странно гармонирует с надвигающимися сумерками, теперь почти невидима, она как-бы растворяется в пространстве. Впрочем, фонари, расставленные вдоль аллеи, понемногу разгораются. Однако, то, что находится в стороне от дорожки, то, что происходит в глубине парка, в зарослях, куда так смело шагнула с освещенного пути эта храбрая девочка, по-прежнему никому не видно.
Впрочем, не стоит беспокоиться за нашу Героиню. Ведь опасаться здесь нечего и некого. Даже на самых темных тропинках этого великолепного ухоженного парка, бывшего когда-то лесом, в который изумительно вписались корпуса Центра, в самых отдаленных его закоулках, не встретишь ни дикого зверя, ни зверя под условным названием «человек».
Просто потому, что здесь нет ни маньяков, ни насильников, ни истязателей. И нет здесь никаких прочих опасных человекоподобных существ, которых легче всего обозначить словом «нелюдь».
Здесь служат Люди.
Просто Люди.
С БОЛЬШОЙ буквы.
Поэтому девочка не боится ходить одна. Она знает, не понаслышке, что Человек это звучит гордо. А значит, способен на благородные поступки. Например, найти и спасти ребенка, заблудившегося в лесу. Или прийти к раздраженной, обиженной, рассерженной (нужное подчеркнуть, можно все сразу!) женщине для личного и весьма серьезного разговора.
Очень серьезного.
У девочки, выходящей из зарослей на освещенную дорожку аллеи, как раз предполагается эксцесс благородства по второму варианту.
Изящная фигурка в синем пальто (цвет ее верхней одежды становится виден в свете фонарей, мимо которых она проходит) движется обратно к спальному корпусу, туда, откуда она вышла буквально пять минут назад. Девочка явно торопится. Ее прогулка вышла весьма короткой и деловой. Результаты этой пробежки по аллее, с заходом куда-то в сторону, очевидны и даже ощутимы. В смысле, их можно и увидеть и потрогать. В руках у девочки сверток, вернее, не слишком аккуратно свернутый пластиковый пакет, из которого торчат какие-то ветки... Или прутья...
Девочка открывает входную дверь спального корпуса и, аккуратно вытерев ноги, направляется внутрь помещения, с улыбкой кивнув дежурному вахтеру. Сегодня порядок на входе в Спальный корпус Центра контролирует пенсионерка, Вера Павловна Марецкая, бывший историк, устроившаяся на работу, как говорится, «по старой памяти». Пожилая женщина отвечает ей встречной улыбкой.
- Уже вернулась, Росинка? – приветливо обращается она к вошедшей. – Что, небось, вам на трудах опять задали какие-то задания? Ветки какие-то несешь... Неужто ты решила смастерить нечто вроде икебаны?
- Это сюрприз! Ну, в некотором роде... - с улыбкой отвечает девочка. - Это все еще нужно просмотреть, разобрать, приготовить, чуть-чуть обработать, а потом вручить воспитательнице. Так что, Вера Павловна, пожалуйста...
Девочка улыбается сей стражнице режимного воспитательного учреждения очень адресной улыбкой, и весьма многозначительно ей подмигивает.
- Молчу, молчу! – пожилая женщина как-то заговорщически кивает и подмигивает ей в ответ, ни на секунду не прекращая вязания. – Иди-иди, Алина, готовь свой сюрприз! Трудяжка!
Крайнее слово она произносит с нежностью. Вот ведь, Росинка! Ведь совсем еще ребенок, а все уже понимает. Что труд это очень важно. А уж сюрприз для Клеопатры, или для других воспитательниц... Приготовленный своими руками... Милая Росинка, Умничка и Трудяжка!
Алина-Росинка кивает ей и идет дальше. Все дальше и дальше по коридорам, не снимая пальто, не заходя в свою комнату, туда, где болтают о сегодняшних победах подруги...
Потом, прямо по крытому стеклянному переходу, плавно переходящему в смотровую стеклянную галерею учебного корпуса. Забавно, но немногочисленные ученицы, попавшиеся ей навстречу, кивают ей, как старой знакомой. Да, Росинка и прежде не могла пожаловаться на недостаток дружеского внимания со стороны тех, кто был с нею знаком, а после сегодняшнего выступления на Осенних Играх стала и вовсе популярной и всеми узнаваемой личностью. К счастью, ее сверток не вызвал никаких вопросов. Действительно, мало ли какие поделки из природных материалов задают девочкам на уроках труда? :-)
В ближайшей к Кабинету Ортии рекреации Алина, воспользовавшись модульной «скамейкой» из пяти мягких то ли банкеток, то ли «пуфотабуретов», обитых искусственной кожей с тиснеными узорами, вынула из пакета свои «трофеи» и аккуратно выложила их на сию псевдокожаную поверхность, подложив, правда, под них тот же самый пакет.
Порывшись в карманах пальто, девочка обнаружила обрывок какой-то тесемки и, воспользовавшись им, связала принесенные прутья в пучок, перехватив их в четырех дюймах у основания. Полюбовавшись полученным результатом, Алина положила этот «образец икебаны» обратно на пакет.
Кстати, заметим, так, по ходу, что наша Героиня ничуть не обманула бдительную вахтершу, восседающую за столом при входе в Центр с вязанием в руках. Все, что она сказала пенсионерке, следящей своим всевидящим взглядом за порядком в корпусе, было чистой правдой. Вот только не всей. Но разве стоит беспокоить эту милую пожилую женщину разными сложностями? Просто из чувства уважения?
Потом Алина быстро сняла с себя свое синее пальто, аккуратно свернула этот предмет верхней одежды пополам, чтобы не помялся, и тоже положила его рядом с пресловутой «икебаной» на импровизированную «скамейку». Ну, или как там еще назвать модульное сооружение из пяти мягких банкеток! А потом, вздохнув, взяла в руки этот странный предмет, то ли «веник», то ли «букет» из прутьев, в руку и несколько раз резко, со свистом взмахнула им по воздуху. Странный, непривычный слуху звук связки прутьев, «спевшей» свою традиционную, короткую и изысканную песню, заставил сердечко двенадцатилетней девочки как-то резко сжаться.
Страх...
И все же она решилась. Повернулась направо, прошла по коридору. Потом еще раз свернула направо, пройдя в закуток, находящийся в отдалении от классов.
Девочка остановилась перед дверью, украшенной двумя наклеенными открытками, обычной «жевуземкой» и специально приготовленной картинкой с Дианой Ортией из учебника Истории. Даже как-то по-свойски им улыбнулась. Секунду помедлила, а потом решительно шагнула вперед, повернула дверную ручку и, открыв дверь, без стука или какого-то другого предупреждения, вошла в Кабинет.
Да. Она нарушила запрет и самовольно переступила порог Кабинета Дианы Ортии, своей Старшей. Воспитанница без колебаний перешла своего рода Рубикон, границу «запретной территории», входить на которую без разрешения Хозяйки было в принципе недопустимо. Но она, Алина-Росинка, сделала именно это.
Двенадцатилетняя девочка знала, что сейчас бросает вызов той, кто владеет этим Кабинетом и находится в это самое время там, внутри. И делала это вполне осознанно, провоцируя ее раздражение, вызывая, на себя любимую, ее гнев, добиваясь самой жесткой реакции на свое бесцеремонное вторжение.
Войдя внутрь «запретного» помещения, девочка повернулась направо и взглянула туда, где по ее ощущениям была ее Старшая. Сейчас в ней уже не было страха перед разгневанной воспитательницей. Только странная необъяснимая решимость сделать все так, как нужно.
Ортия была именно там, где Алина почему-то ожидала ее увидеть. Она явно никуда не торопилась, никуда не собиралась уходить, просто спокойно сидела за столом и холодно смотрела на вошедшую воспитанницу.
- Я, кажется, приказала тебе уйти, - как-то неожиданно спокойно отреагировала на ее появление Диана Ортия.
Она не кричит, не грозится выставить ее, Росинку, вон из Кабинета. Она просто констатирует факт. Вот только голос ее звучит абсолютно отстраненно.
Тихий.
Ровный.
Чужой.
Н-да, фактор вторжения не сработал. Либо Ортия была готова к такому демаршу, и это еще, как говорится, полбеды. Либо ей действительно безразлично присутствие ее воспитанницы, и тогда...
Это просто ужасно.
- Я помню, что Вы приказали мне, и я исполнила Ваше приказание, - Алина произносит эти слова медленно и, как ей самой кажется, достаточно спокойным тоном. Хотя, адресат ее обращения спокойно читает в ее наигранно-спокойном голосе явное напряжение.
Диана внутренне усмехается. Она действительно ожидала этого, или чего-то подобного. И она, откровенно говоря, рада тому, что не ошиблась в своей воспитаннице.
- Тогда почему ты здесь? – по-прежнему спокойно вопрошает воспитательница.
- Запрет войти в Ваш Кабинет, это личное наказание, которое Вы наложили на меня за то, что я Вас рассердила, - с кажущимся, наигранным спокойствием в голосе отвечает девочка. А после добавляет главное:
- Ввиду того, что я считаю такое наказание крайне жестоким, безжалостным и совершенно неприемлемым по моральным соображениям, я прошу Вас проявить ко мне... Милосердие!
- И в чем же должно, по-твоему, выражаться милосердие от Дианы Ортии? – несколько скептическим тоном спросила воспитательница.
Нет, она вовсе не удивлена столь высокопарными словами, прозвучавшими из уст двенадцатилетней девочки. Она была почти уверена в том, что все произойдет именно так. Она действительно именно этого и ожидала, что ее воспитанница обязательно попытается выяснить с ней отношения, причем именно таким специфическим способом. Действительно, в расчете на ее, Дианы, милосердие. Ну, хотя бы по вчерашнему варианту.
Нет, mi dulce nina!* Сегодня все будет намного строже! Приготовься немножко поплакать!
Эти несколько непривычные для Дианы мысли пронеслись у нее в голове, когда она услышала, как ее Алина (именно ее, Ортии, девочка!) очень серьезно сказала:
- Я причинила Вам боль. Я не знаю точно, что именно Вас так обидело, но уверена, Вам, почему-то, было очень больно. И эта боль... Я знаю, именно я тому причина. Не стану расспрашивать о подробностях, просто прошу Вас исполнить надо мною личное наказание, по Вашему выбору. Такое наказание, которое позволит Вам забыть эту боль, позволит считать себя отмщенной. Накажите меня так, как Вы сочтете нужным, но только не таким мучительным способом, как Вы мне определили полчаса назад. Пожалуйста, не прогоняйте меня.
- Ты понимаешь, какой именно альтернативы ты сейчас добиваешься? – тихо, но очень внятно, совершенно спокойным голосом, поинтересовалась воспитательница. Казалось, ей сейчас действительно интересно понять причины поведения Алины. – Я ведь могу причинить тебе сильную, очень сильную боль.
Ортия отнюдь не угрожает девочке. Она просто вежливо и корректно предупреждает ее о последствиях. Впрочем, ее воспитанница немного в курсе предстоящего, поэтому обходится без слов. Просто молча утвердительно кивает головою.
Странно, но все это выглядит отнюдь не жалко, скорее просто красиво. И внушает сугубое уважение. Хотя бы ее, Алины, решительным Выбором.
Диана чувствует у своей Али странную смесь эмоций, которая, откровенно говоря, вызывает у нее искреннее восхищение. И почти полностью утихомиривает ее гнев и раздражение, притаившиеся где-то внутри Души воспитательницы.
Росинка... Эта девочка чувствует одновременно гордость за то, что сейчас говорит и делает, и страх. Она отважна как...
В общем, храбра неописуемо! :-) И вся дрожит, произнося эти свои отважные речи.
- А ты ведь молодчина, ты все правильно поняла, - Диана произносит эти слова как-то сочувственно. Кажется, что она всерьез пытается отговорить воспитанницу от задуманного. - Ты ведь сегодня провинилась вовсе не тем, что нарушила какие-то Правила Центра. Поэтому, я не вправе применить к тебе никакого официального наказания, даже замечания не могу высказать, не говоря уж о длинных нравоучениях и прочем. Ведь с точки зрения той же Иванцовой, ты совершенно невиновна.
- Я не буду жаловаться Светлане Семеновне, - тихо отозвалась девочка.
- Ты можешь уйти, - продолжила Ортия самым мягким и доверительным тоном, - и я при встрече с тобою буду по-прежнему весьма корректна и любезна. Вот только о дружеских посиделках за чашечкой чаю с пряниками тебе придется забыть, как будто ничего и не было.
Алина ничего не сказала, только как-то странно, коротко заглянула ей в глаза, потом вновь опустила взор и отрицательно покачала головой.
- Но ведь это же не принципиально! – Диана как бы подталкивает девочку к уходу, на самом деле укрепляя ее в желании остаться. – Все, что происходит сейчас в этом Кабинете, это сугубо наши с тобою личные отношения. В конце концов, вредить я тебе ни в чем и никогда не буду, это я тебе могу гарантировать! Я ведь не веду твою группу, и возможно, мы будем встречаться с тобою даже не каждый день. Стоят ли пряники от Ортии той боли, которую ты хочешь получить?
- Стоят! – коротко ответила девочка, и Диана удовлетворенно кивнула ей.
А потом Алина повела себя и ожидаемо, и странно. Она коротко поклонилась своей Старшей, и произнесла следующее:
- Я, Росинкина Алина Михайловна, осознавая все последствия сего заявления, настоящим вверяю себя Власти присутствующей здесь Рязанцевой Дианы Афанасьевны для производства надо мною справедливого телесного наказания по ее, Дианы Афанасьевны, выбору и усмотрению. Я торжественно обещаю с полным доверием подчиниться всем требованиям, которые Вы, Диана Афанасьевна, как Воспитатель, ко мне предъявите. Обязуюсь исполнить все, что Вы прикажете, так, как Вы мне укажете, без сопротивления и выражения какого-либо недовольства. Располагайте мной, как сочтете нужным. Я в Вашей Власти.
Произнеся эту краткую речь, Росинка поцеловала тот пучок прутьев, что все время держала в руках, подошла к Ортии, все еще сидящей за своим письменным столом, и с коротким поклоном подала, протянула ей этот странный предмет в знак того, что ее волеизъявление выполнено.
Подобное, за все время своих «исполнений», Диана услышала в первый раз. Трудно было сказать, откуда двенадцатилетняя девочка знает эти старинные словесные формулы особого доверительного подчинения воле своей воспитательницы. Она произнесла их достаточно точно, весьма близко к тексту, хотя и своими словами, но вполне прочувствованно и искренне. Все это означало только одно. Для Алины, в части предстоящего наказания, так доверчиво выбранного ею, все мосты уже сожжены. Отступить, не потеряв лица, она уже не сможет. А значит, у нее, у Дианы Ортии, тоже выбора нет.
И все же Диана многозначительно молчит, не принимая протянутый девочкой предмет, символическое орудие наказания.
Кстати, действительно, более чем символическое. Эти розги, приготовленные девочкой для себя любимой, совершенно никуда не годятся! :-)
Нет, эту решительную девчонку обязательно нужно будет обучить этому специфическому искусству выбора и приготовления прутьев для сечения! А то... Ну, что это за прутья? Что это вообще такое?! Коротковаты, слишком много сучков и неровностей... Как будто эта храбрая, но глупенькая девочка их и не для себя готовила!
Эти, полные какого-то совершенно нелепого и гротескового оптимизма мысли, не менее странные, чем предыдущие, промелькнувшие у нее в голове, заполнили для Ортии странно затянувшуюся паузу. Впрочем, девочка, вовсе не струсив, сама решила ее прервать.
- По Старым Правилам, - тихо сказала Алина, - Вы не можете отказать мне в «исполнении». В Вашей Власти (она даже как-то особо подчеркнула это слово) лишь определение порядка наказания и само исполнение.
Н-да... Девочка ведет себя безудержно нагло! Как будто она и в самом деле читала эти самые Правила! А ведь не ошиблась милая Алина, ни в чем не ошиблась! Все именно так и есть!
И снова, ощущение восхищения этой отважной девочкой, одновременно, накладывается на это непонятное раздражение от ее безудержной правоты...
Странно, но Ортия никак не может понять своего истинного отношения к Алине-Росинке. С одной стороны, ей хочется подняться навстречу этой девочке, которая так доверчиво стоит перед нею в полупоклоне, готовая принять наказание. Подняться, и... вместо того, чтобы прямо и недвусмысленно исполнить ее просьбу, просто принять Росинку в свои объятия. И только потом аккуратно расспросить ее обо всех деталях их странных, прямо таки подозрительных отношений с Вострецовой. А с другой стороны...
С другой стороны, притаившееся у нее внутри, периодически всплывающее и переполняющее ее раздражение не позволит этим объятиям стать по-настоящему искренними. А значит, как говорится, «осадочек останется», и сенситивная умничка Алина это все непременно почувствует. Она, конечно, все поймет, но... Просто не примет формального прощения, за которым не будет стоять ее, Ортии, искреннее чувство. А до этого, до искреннего преодоления странного, почти ниоткуда взявшегося раздражения на эту милую и, по сути, ни в чем существенном не виноватую девочку, еще далеко. Минимум полчаса и...
И несколько десятков хлестких ударов по обнаженной детской коже...
И только потом, обязательно будет прощение и искренние объятия.
А значит, остается принять и ее желание использовать Старые Правила, которые эта странная девочка немыслимым образом умудрилась прочувствовать, даже не читая... И розги...
Диана медленно поднимается из-за стола. Всего один шаг, и эта девочка уже рядом. И Ортия, вместо того, чтобы обнять совершенно невиновного ребенка, принимает из рук доверчивой воспитанницы хлесткие прутья.
Нет, совсем даже и не хлесткие! И вообще, для реального наказания этой глупышки такие прутья вовсе не годятся! Пожалуй, несколько позже, ей, Диане Ортии, все-таки действительно, придется посвятить вечер-другой обучению Алины искусству приготовления «бархатных розог»! :-)
- Я, Рязанцева Диана Афанасьевна, воспитатель, принимаю у моей воспитанницы, Росинкиной Алины Михайловны сие орудие наказания для ее, воспитанницы, надлежащего вразумления и поучения. Обещаю исполнить причитающееся моей воспитаннице наказание справедливым образом, вести себя при его исполнении разумно и ответственно. Настоящим торжественно обещаю, что в ходе исполнения наказания, я буду чуткой и всемерно внимательной к тебе, не дам себя увлечь гневу, раздражению, и иным недопустимым и излишним чувствам, не причиню тебе чрезмерных телесных и нравственных страданий. Обещаю, что буду умеренна и милосердна.
И легкий поклон в самом конце, в знак готовности незамедлительно начать обещанное «исполнение». Да, в отличие от Алины, явно, хотя и очень эффектно, импровизировавшей, и, кстати, сочинившей «на ходу» весьма неплохо стилизованный под старину вариант обещания воспитанницы, Диана в свое время подробно изучила все доступные сведения об «исполнениях» своих предшественниц. И саму формулу обещания воспитателя, и все тонкости этого красивого обряда она знает назубок. И делает она все именно так, как нужно, без единой ошибки. Весьма профессионально.
Росинка смотрит на нее странно. Так на Ортию еще никто и никогда не смотрел. В ее голубых глазах застыла какая-то странная надежда. Да-да, эта девочка, она очень надеется на то, что ее простят, сразу же после столь ожидаемой боли. И это, оказывается... удивительно приятно!
И все же...
Диана, держа пучок розог, многозначительно похлопывает прутьями по ладони левой руки, наблюдая за реакцией воспитанницы. Но в глазах Алины нет никаких признаков страха. Ортии даже кажется, что она гордится тем, что делает. Нет, не совсем так. Скорее уж, девочка гордится тем, что они делают вместе.
- Ты не боишься, - этой утвердительной фразой Ортия как бы провоцирует воспитанницу на то, чтобы та хоть как-то проявила свой страх.
- Боюсь, - мягко возражает Росинка. Но при этом она смотрит Ортии прямо в глаза. Не с вызовом, нет. Действительно, с какой-то странной надеждой.
- Не бойся, я прощу тебя, - голос Дианы чуть-чуть смягчается, - и если хочешь... Я могу сделать это прямо сейчас, даже без...
Она многозначительно недоговаривает, наблюдая за реакцией воспитанницы. Реакция на ее слова следует вполне ожидаемая.
- Нет, - девочка отвечает ей слишком поспешно. Как будто боится передумать и испугаться грядущей боли. - Пожалуйста, строго и без снисхождения. Я прошу.
- Ты уверена? – Диана спрашивает почти утвердительным тоном.
- Да, - Алина отвечает, произнося это короткое слово одновременно с коротким кивком головы. Как будто хочет сказать это слово дважды, для большей убедительности.
- Ну, что же… Если ты все для себя твердо решила… - Диана вовсе не колеблется, просто дает девочке еще одну возможность «сыграть назад».
- Я решила, - в голосе двенадцатилетней девочки не слышно никаких колебаний. – Диана Афанасьевна! Позвольте мне запереть дверь!
Воспитательница молча протягивает ей ключ от кабинета. Девочка также молча его принимает. Небольшой церемониальный поклон. Воспитанница идет к входной двери, действительно запирает ее и возвращается обратно. Снова легкий, почти символический поклон. Теперь ключи вновь у хозяйки кабинета.
- Диана Афанасьевна! Я в Вашем распоряжении, - воспитанница упрямо смотрит ей в глаза. Нет, это не вызов. Скорее, настоятельное требование исполнить свой долг. – Располагайте мною, как сочтете нужным.
Господи ты, Боже мой! В каком «старорежимном» романе она вычитала эту странную фразу, обозначающую «псевдопокорность»? И ведь она сейчас действительно желает, чтобы ее наказали, как будто в их с Ортией ситуации может быть как-то иначе!
- Приказывайте, Диана Афанасьевна! – девочка произносит это странной смесью почти дрожащего голоса и почти решительного тона.
- Хорошо, - несмотря на то, что именно сейчас, собственно «исполнение» и начинается, Диана произносит это слово очень мягким, скорее ободряющим голосом. А потом этим же самым тоном действительно отдает распоряжение:
- Пожалуйста, разденься.
И добавляет с легким сочувственным вздохом:
- Полностью.
И мимически обозначает свое сочувствие и понимание. Дескать, увы, ничего не попишешь.
- А... Куда?.. – девочка недоговаривает, но Диана прекрасно понимает, о чем идет речь. Она берет из уголка возле шкафа, рядом с письменным столом, «оркестровый» стул и ставит его в «наказательный» уголок своего Кабинета, чуть в стороне от кушетки.
- Одежду складывай сюда, - дополняет она это красноречивое действие. А потом подходит к Алине. Ортия мягко, даже как-то покровительственно кладет руку на плечо воспитанницы и снова обозначает голосом свое полное сочувствие и желание как-то ободрить эту решительную девочку. – Не стесняйся. В этом нет ничего такого... неприличного.
- Да, да... - как-то растерянно произносит Алина-Росинка и, торопливо шагнув к указанному ей месту, начинает снимать с себя синий форменный пиджак.
Они перемещаются в это, странное, почти ритуальное место. Как раз туда, где эту храбрую девочку ожидает боль из ее рук.
А что там такого «ритуального» и «жестокого»?
Да ничего особенного. Просто в этом углу располагается та самая легендарная кушетка, на протяжении пятнадцати лет используемая Ортией для укладывания наказываемых девочек. Кстати, обычная медицинская кушетка, регулируемой высоты. Правда, старая, обитая черной искусственной кожей, современные делают чуть-чуть иного дизайна и со светлой обивкой. В этом уголке пространство организовано именно вокруг этой кушетки, как центрального элемента. Примерно три на три с половиной метра. Места вполне достаточно, чтобы, при необходимости, передвигаться, обходя кругом место, где будет возлежать наказываемая. Высота кушетки отстроена оптимально, никакого неудобства «исполнительнице» не доставляет. В отличие от той, кто на этой кушетке возлежит...
Но волноваться, право, не стоит. Ортия всегда в высшей степени корректна.
Сама Ортия отходит чуть в сторону, туда, где с другой стороны кушетки, в уголке стоит пара высоких напольных ваз с широким горлышком. Там, собственно, и хранятся розги для «исполнений». Естественно, принесенный Алиной образец неряшливой «наказательной икебаны» она тут же откладывает в сторону, на стоящую там же тумбочку.
- Ты ведь не будешь возражать, если я воспользуюсь... э-э-э... другими прутьями? – чуть улыбнувшись, спрашивает она воспитанницу, которая уже сняла и аккуратно сложила пиджак на предложенный ей стул, сняла и положила сверху пиджака галстук, и сейчас расстегивает блузку. Руки ее чуть-чуть дрожат. Глаза Росинка упорно отводит в сторону. И молчит в ответ на этот вполне логичный вопрос.
Волнуется, бедняжка... Кстати, выглядит это волнение на ее лице просто очаровательно! Ортия, принимает молчание девочки как знак согласия на свои условия и, выбирая пару подходящих прутьев (она знает, что выбрать для нежной кожи этого ребенка и уж конечно не ошибется!), искоса поглядывает на Алину, контролируя ее состояние. Нет-нет, все нормально. Воспитанница не «тормозит», демонстрируя страх, и уж тем более, не делает каких-то резких и нервных движений, свидетельствующих о признаках близкой истерики. Чуть суетлива, но это нормально, ведь на реальном «исполнении» она в первый раз, так что, с учетом своеобразного «дебюта», Росинка держится просто великолепно. Вот уже и темно-синяя юбка аккуратно сложена поверх прочего. Алина нагибается, чтобы взяться за резинку гольфа и оглядывается на нее, молчаливо интересуясь, нужно ли снимать еще и это. Ортия также молча кивает и, с прутьями в руках, делает пару шагов в ее сторону, огибая кушетку. Девочка разувается, снимает гольфы, и, к моменту, когда Ортия оказывается рядом с нею, остается босиком, в трусиках и майке.
- Ты в порядке? – вновь очень мягким тоном интересуется Диана и, увидев, что воспитанница молчаливо кивает, максимально тактично уточняет свой вопрос. – Нет никакого... дискомфорта?
Снова молчаливый жест, в этот раз отрицательный. Правда, неясно, поняла ли она намек. Приходится обозначить расклад чуть конкретнее.
- Понимаешь, тебе стоит привести себя... в порядок... перед тем, как... - Ортия приподнимет лицо девочки за подбородок и, заставив ее глядеть себе прямо в глаза, чуть смущенно улыбаясь, уточняет. – Вон там, за дверью, сбоку, это можно сделать. Ступай!
И она мягко подталкивает девочку в сторону туалета, дверь которого как раз находится почти в углу, рядом с напольными вазами.
Алина резко краснеет от стыда. Но покорно идет в указанном направлении. Дверь за нею закрывается, и через некоторое время Ортия с удовлетворением слышит, наконец, шум воды. Значит, девочка все сделала правильно, теперь все в порядке, за ее э-э-э... переживания по поводу возможного дискомфорта «на нервной почве», волноваться не стоит.
Ну что же, пора и ей, Старшей, приготовиться к «исполнению». Ее пиджак так и остался висеть на спинке кресла, стоящего за ее столом. Диана аккуратно заворачивает рукава блузки. Теперь ничто не стесняет ее движений, все нормально.
Росинка возвращается обратно. Она не совсем вытерла руки и с ее пальцев капает вода. Ортия берет кисти ее рук в свои ладони и мягко протирает их платком, который достает из бокового кармана своей юбки. Росинка снова стыдливо краснеет.
- Не смущайся! – голос ее Старшей снова звучит ободряюще. – Хороши бы мы с тобою были, если бы по ходу... Ну, ты поняла!
Алина смущенно улыбается и снова прячет глаза. А потом берется за низ майки.
- Я помогу! – засунув платок обратно в карман, Диана берется за бретельки ее нижней одежды и быстрым движением рук буквально «сдирает» с Алины этот покров, враз обнажая и худенькие плечи, и чуть обозначенную грудь девочки-подростка. Росинка, не сопротивляясь, поднимает руки вверх, давая себя раздеть, а потом стыдливо прикрывается.
- Не стесняйся! – вновь ободряюще улыбается Диана и добавляет:
- Все нормально!
А потом жестом предлагает девочке самой справиться с крайним предметом одеяния, и даже отворачивается, чтобы воспитаннице не было столь неловко.
Вернув ей, спустя пару секунд, свое внимание, Ортия одобрительно смотрит на смущенного ребенка, пытающегося прикрыться.
- Господи, да что ж ты у меня такая стеснительная! – она произносит это как можно мягче, а потом разворачивает ее за плечи и чуть подталкивает по направлению к кушетке. К тому самому легендарному «Алтарю Дианы Ортии». Сама Ортия с двумя прутьями в руках следует к месту «исполнения» позади нее. Алина, раздетая донага, неловко поворачиваясь, стесняясь своего голого вида, занимает место на кушетке. Ей очень неуютно. Прохладная гладкая черная кожа заставляет ее зябнуть «снизу». Она никак не может устроиться поудобнее, ерзает. Потом вытягивает ноги, сдвигает их, и пытается расслабиться.
- Вытяни руки и возьмись за края кушетки, - подсказывает Ортия. – Держись крепко. Будет больно. Постарайся не прикрываться. И не дергайся слишком сильно.
- Хорошо, - тихо ответила Алина. – Я постараюсь вести себя... красиво...
- Красиво... – Ортия со вздохом подходит ближе. Она хочет сказать что-то нравоучительное, например, о том, что «красиво» нужно было вести себя несколько раньше, но... Все эти никчемные пустые слова остаются у нее на языке, как только она видит глаза своей воспитанницы, взирающей на нее, свою Старшую, снизу...
В них...
Страх?
Да. Но немного, совсем немного. Девочка знает, что будет больно. Она не может не бояться. И это нормально.
Стыд?
Скорее смущение тем, что Ортия видит ее голой, и желание «вылежать» «исполнение», как она выразилась, «красиво»...
Как будто Диана собирается смеяться над ее возможными неловкостями!
Бедняжка...
Жалко... Очень ее жалко...
Но главное...
Девочка смотрит на нее доверчиво...
И это просто пугает.
Диане кажется, нет, Диана точно знает, что если Алина сейчас, вот сию секунду заплачет и попросит пощады, она, Ортия ее тут же отпустит. Вот только расспросит обо всем, что ей необходимо узнать, и оставит в покое. И даже никогда не упрекнет ее за трусость.
Нет, ее Аля (Диане хочется про себя звать воспитанницу именно так!) такого себе ни в коем случае не позволит. Она, похоже, всерьез решила доказать своей Старшей, что ничуть не боится предстоящего ей наказания.
Нет, Росинка отнюдь не бравирует своей храбростью. Диана видела и таких глупышек! И аккуратно смиряла их болью и строгими нравоучениями.
Здесь все по-другому... Здесь девочка хочет не пощады, а справедливости.
Справедливости от ее, Ортии, рук.
Справедливой... боли?
Или справедливого прощения?
Вопрос, вопрос...
Господи, а ведь, оказывается, что заглянуть в глаза девочки, которая смотрит на тебя с этим странным… невероятным, невозможным доверием к твоей личной Справедливости… и готовиться причинить ей боль...
Это… Больно.
И СТРАШНО...
Впервые в жизни Диане страшно начинать «исполнение».
Так ведь не бывало никогда.
Даже в самый первый раз, пятнадцать лет назад, это было... Скорее интересно. Почти игра с ребенком, желающим получить прощение в обмен на небольшую порцию боли. Игра, психологически грамотно выстроенная, дидактически выверенная, со специфическими шутками-прибаутками. Ее первая девочка на «исполнении» даже смеялась, в перерывах между хлесткими, но, откровенно говоря, не слишком болезненными ударами тонкого прута.
Да, этот смех был несколько нервный...
Но тогда Ортии удалось удержать ситуацию на позитиве. Тогда она смогла причинить боль реально провинившемуся и искренне желавшему справедливого наказания ребенку, ничуть его не оскорбив. И во время того, самого первого наказания, смех провинившейся воспитанницы так и не перешел в истерическое рыдание, чего она, начинающая «исполнительница», так опасалась. И девочка тогда искренне благодарила ее… И эти слова благодарности...
В общем-то, они тогда все и решили. Ортия была счастлива, что все прошло именно так. Возможно, при ином раскладе, после того первого случая, она вообще бы отказалась от «исполнений».
Но вот сейчас...
Кто ей эта странная девочка?
Ведь она не просто воспитанница, провинившаяся, и желающая «альтернативным» наказанием снять с себя чувство вины. Алина теперь Скользящая, инициированная лично ею, Дианой Ортией. Ведь не далее чем вчера, она, психолог-«исполнитель» и Старший ментат Центра, сама заявила о том, что желает лично руководить ее воспитанием, при этом чувствуя к ней странную симпатию.
Прошлым вечером она говорила с нею почти так же, как когда-то беседовала с собственной дочерью Марией. Нет, пожалуй, с Алиной она была и мягче, и откровеннее. К Марии она всегда относилась строже. И, несмотря на то, что дочь ни разу не получила от психолога-«исполнителя» пресловутой «березовой каши», они с нею, во времена ее, Марии, детства, отнюдь не часто вот так вот, запросто, сидели и пили чай с пряниками. Да, вчерашнее общение с этой девочкой было даже нежнее и трогательнее. И это было странно. Вот так вот, сходу, привязываться к воспитаннице, которая, к тому же, пришла для получения...
Но ведь все получилось иначе. Она, Диана, оказалась с этой девочкой в одном ментальном пространстве. А значит, они, в силу особенностей этой ее странной инициации, настроены на «одну волну». И то, что Диана ее спасла, как ни странно, накладывает на нее, Старшую в этом раскладе, куда больше обязанностей, чем дает преференций...
Но если все обстоит именно так, откуда, ну откуда взялись эти раздражение и гнев, готовые обрушиться на обнаженное тело этого несчастного доверчивого ребенка хлесткими жгучими ударами гибких прутьев?
Нужно успокоиться. Никакого гнева, никакого раздражения. Все должно быть строго и справедливо. Профессионально.
Начинаем, моя милая девочка.
Терпи...
*Фразу можно перевести как «Моя нежная девочка», или как «Моя милая девочка». Контекстуально оттенки смысла, в весьма богатом на эмоции испанском языке, могут быть разными. – прим. Автора.