Последующие три года он приезжал в Южный город регулярно и всегда был желанным гостем у земляков. В это время закончилось строительство дома, очень приличного по тем временам, двухэтажного с удобствами, как в хорошей квартире. Архитектурные решения тоже удались, и со средствами на обустройство, на мебель и бытовую технику задачи были решены. Лева и Ирина стали владельцами самого интересного и удобного для жилья особняка на их улице.
В зале, на первом этаже появилось пианино. Там же для гостей выставляли средних размеров стол, а справа от входа, в стену был встроен камин – настоящий, который мог обогреть хозяев и гостей, придать жилищу салонный вид и способствовать его особому, богемно-элитному стилю во всех встречах, что в нем происходили.
Татьяна бывала здесь редко, но прибытие сибирского гостя хозяева всегда украшали ее обществом. Ирочка была верна своей традиции – заботиться о комфорте и настроении друга детства, хорошо помнящего ее маму, да и мама ее всегда относилась к Володе с теплом. Они сходились в проявлении юмора (анекдоты рассказывали), могли выпить вместе еще там, на родине, и Вова ее очень уважал за демократичность к молодежи, и в то же время за прямоту и требовательность. Ира очень многое переняла от нее, все помнила и помогала Вове чувствовать себя здесь как дома.
Даже находясь в гостях одновременно с Таней, побыть наедине им удавалось редко и недолго. Они хотели друг друга и прижимать и целовать, но «инкогнито» свое хранили трепетно, и особенно этим был обеспокоен Володя. Он не знал, как именно Лев может себя проявить, “обнаружив их связь…”, да и дразнить гусей было не в его правилах.
В салон приглашались гости, друзья хозяев, со временем они стали и его знакомыми, в одной из пар и муж и жена владели клавишным инструментом и могли играть даже без нот красивую музыку и еще прекрасно аккомпанировали. Тут Вовочка мог блеснуть, он не только мог исполнить известные романсы, но даже знал слова многих из них наизусть. Баритон его нередко звучал вполне убедительно.
Инструмент был далеко не новым, но хорошо настроенным и имел на деке два подсвечника. Свечи в них были всегда, а иногда их даже зажигали. Горели они не ярко, было почти темно и было это очень кстати. Он касался ее плеч и талии, целовал руки, ладони, которые сам подносил к своим губам, скользил руками вдоль тела, то легко и быстро, а то задерживая пальцы на определенных моментах ее форм.
Конечно, он ничего не обдумывал, и вообще это был танец, и все их движения сочетались с его мелодией и ритмом. На этих вечеринках было все очень здорово и как-то чисто, а Владимир вновь был рядом с Таней. Он говорил ей о том, как подробно, до мелочей вспоминает все, что происходило с ними, и как на родине эта память согревает его даже в морозы.
Говорил правду. Она, Танечка, тогда для него была священной, чудом каким-то, и при воспоминании моментально наполняла душу. А ее тело тут же возникало в его ощущениях, всем занятым ею в пространстве объемом – словно скульптура. Он помнил ее телесно такой, какой она была тогда, в ту их первую ночь.
Многие моменты, происшедшие в те первые четыре года, врезались в его память. Однажды, договорившись встретиться на повороте с главной дороги к поселку, где их в гости ждала Ирина, заговорщики попали под сильный дождь. Вова упорно ждал Танечку и, прикрываясь зонтом, выглядывал девушку на дороге. Наконец она появилась, выпрыгнув из какого-то немаршрутного автобуса, и бросилась к своему мужчине. Он, конечно, принадлежал ей, так чувствовала и так знала Таня, и также о ней думал он. Думал как о своей, просто о своей…
Они уже не слились, а просто слепились своей мокростью, быстро спрятавшись под низким виадуком, почти как под мостом. Здесь дождь, ставший еще сильнее, их не тревожил, не тревожили ни машины, ни люди, ни мысли – они прилипли телами, а мокрая до нитки одежда придавала их касаниям такую эротическую силу, от которой можно было сойти с ума. Они не раздевались, нет, он плыл по ее бедрам и ягодицам, ничего более не ощущая, их обоих трясло от холода, а от страсти им становилось жарко.
Она, стройная и крепкая, не миниатюрная и не полная, молодая и заботливостью своей нежная, была сильнее мужчины и, едва оторвавшись от его губ, всегда смотрела прямо в глаза своим открытым лицом. Она целовала его беспрестанно, очень, очень долго и сильно, и он все время думал, что сейчас все завершится, но счастью не было конца.
Все закончилось одновременно – и страсти, и дождь, и даже облака раздвинулись, впустив к ним солнце. Они, спустившись с небес на землю, вышли на дорогу и самым быстрым шагом двинулись к гостеприимному дому, где Ирочка их уже заждалась. За весь путь они, при всей их взаимной жажде, не сказали друг другу ни одного слова.
– Вы где были, у вас вид такой, будто вы с Луны свалились, а может и с другой планеты, например с Венеры. Быстренько купаемся и за стол! Одежду вам сейчас выдам, тебе, Вовочка, Левин халат. Походи в шкуре льва, пока он в пампасах – на даче с папой, они и завтра будут там работать.
Происшедшее в этот день Вова не забыл, и всегда отмечал, что так его больше никто и никогда не целовал!
За эти годы они несколько раз встречались в доме, на дачу больше не выезжали, но два или три раза вместе спали на втором этаже, якобы в разных комнатах. Их никто не проверял, никого, кроме хозяйки, в доме не было, а от Ирины «очарованные» не прятались. Какими бы близкими ни были их отношения и насколько бы горячо не пылали их страсти, узкие кусочки ткани, оформленные в “набедренные повязки”, всегда не то разделяли, не то сближали Танечку с Вовой. Хуже всего было их природе, которой не давали соединиться, а лучше всего их внутренней интриге, которая разгораясь все ярче – не затухала!
– Какая-то, Танюша, у нас недосказанность каждый год остается, ведь я послезавтра уезжаю.
– Так, наверное, нужно, ведь ты знаешь, что я не очень-то сопротивляюсь и не воюю с тобой, и так, наверное, лучше, – говорила она, разглаживая своими пальчиками его лицо, как будто нанося ему макияж или просто выполняя какой-то особенно эротический массаж.
На их телах уже давно не было ни одной точки, которой бы не коснулся или не погладил один другому, и все прикосновения их были полны наслажденьем. Нетронутыми оставались лишь всегда возбужденные и просящие удовлетворения места, и так, без соприкосновений они остались и в этот раз. Все еще было впереди…