МАЛОДУШИЕ
Сегодня мне впервые захотелось вспомнить про неприятный эпизод из моей детской биографии.
Где-то в классе 6-м или в 7-м (уже не помню точно) мы с одноклассником записались в секцию бокса при каком-то обществе: толи «Колос», толи «Трудовые резервы». Общество было бедное. Оно арендовало зал недалеко от того места, где жил мой друг, и он после тренировки бегал мыться домой, потому что душевых не было, их только собирались построить в подвале. Так что я, чтобы не идти через весь город домой потным и грязным, выходил на улицу в одних трусах и вытирался снегом. И ничего – никогда не болел, не простужался. И друг иногда тоже в снегу купался за компанию. И даже нырял в сугроб, если снега было много. А побудительные мотивы такого нашего геройства были простые: мы очень хотели, чтобы мальчишки из секции нас уважали. А для этого надо было периодически им показывать такое, чего они не делали, если уж мы не могли в ринге им «чистить морды», как тогда мы выражались.
На тренировках больше всего «чистили морды» нам. Это потому, что мы занимались с более старшими ребятами, а те сделали из нас, малышей, «живые груши». Это хорошо, когда со всеми вместе разминаешься и делаешь всякие упражнения и приемчики, ничего, когда колотишь грушу и считаешь удары на время. А вот когда приходилось применять приемчики на практике, тогда в грушу уже превращали нас, малолеток. И нам было не до шуток. Можно, конечно, было и уклониться и перчаткой прикрыться, но тогда смысл отработки ударов терялся и старшие начинали жаловаться тренеру, мол а он вворачивается. Как будто весь смысл тренировки в том, чтобы как можно сильнее набить нам морду.
Тренировались тогда без шлемов. Шлемы стали одевать тогда, когда задумались, как понизить травматизм на тренировках. Там же всякие пацаны тренировались, не только «овечки» наподобие нас. Они иногда и локтями орудовали. Разбитые брови и ободранные уши были обычным явлением тогда. На тренировках всегда из шкафа с перчатками доставалась аптечка с йодом и ватными тампонами. Там же был запасной эластичный бинт, чтобы заматывать кулаки в перчатках. А перчатки у нас были такие большие, что были похожи скорее на подушки, привязанные на кулаки. Тем не менее, когда удавалось попасть этой подушкой по голове, то голова гудела не хило. Сбить с ног было трудно, но синяки, почему-то, на лице оставались.
И вот однажды, когда мы с другом прозанимались где-то полгода или чуть больше, в городе проводились соревнования между секциями. А поскольку с маленькими весами всегда была напряженка, тренер решил нас с другом выставить в младшей группе. Мы были сначала в восторге, но когда он сказал: продержитесь хотя бы один раунд, мы задумались. Это значило, что мы были обречены на вылет после первого боя. Но участие превыше всего. Тренеру нужна была галочка. А нам неудобно уже было отказываться. Хотя соревнования – не тренировка, там бьют по- настоящему. Кроме того, мы почти всех своих соперников знали в лицо, ребята эти были куда сильнее нас, и начинать свою «карьеру» с проигрыша нам не хотелось. Поэтому мы решили с другом, что эти соревнования нам надо «просачковать».
У друга сразу же появилась «отмазка». Мать-врачиха на второй же день положила его на обследование, как только он пожаловался, что у него что-то там «закололо в боку». А мне что делать? И вот на последней тренировке мне пришла в голову «идея» сказать, что у меня в селе заболела бабушка и надо срочно ехать ее проведывать. Ну, как в «Красной шапочке» - пирожки отвезти, лекарства и прочее. Тренер, конечно, удивился, но ничего не сказал.
Все бы и прошло, если бы в день соревнований тренер не увидел меня в компании сверстников у магазина, где мы через одного дядьку-ханурика покупали вино. Этот дядька нигде не работал, а только ошивался у магазина, где за стаканчик покупал пацанам то, что пацанам не продавали: сигареты там, или выпивку. И этого дядьку тренер видел и знал прекрасно, чем он занимается. Тренер меня окликнул: «Это ты так свою бабушку навещаешь?». А я соврал, что я уже приехал. Навестил и приехал. Тренер только головой покачал. И ничего не сказал. Посмотрел куда-то вдаль и ушел. И стало мне так за свое вранье так сты-ыдно, что я больше уже на секцию не пошел, и друга этого, с которым мы соревнования филонили, бросил.
С тех пор много воды утекло, могло бы и забыться мое детское малодушие, но вот ведь, не забылось, осталось горькое воспоминание на всю жизнь. До этого я ведь о себе думал, что я парень не из трусливых. Ну, пусть не герой, но не настолько же… Сильно упал я в своих глазах тогда. И это до сих пор меня мучает.