Солонка

Евгения Серенко
   Я хочу назад, в детство.

   В подмосковный маленький город, где зарос кашкой-клевером берег Петрички; где в душистом бабушкином саду растут самые сладкие, особенно если побить их о стенку сарая, яблоки-штрифель, и в каждой крыжовенной градине улыбается осколочек рыжего солнца.

   Я хочу назад, в детство.
 
   В то неспешное тёплое время, когда сделанное и несделанное не давило, сгибая плечи; когда некого было прощать и не в чем чувствовать себя виноватой; когда всё было в будущем, а о прошлом и не думалось-понималось; и незнакомый мальчишка с ножницами в руках еще не поскользнулся на мокром перроне.

1.Рут

 – Хотите понимать английский – слушайте радио. - Майкл, учитель в школе ESL*, артистично скользил меж рядами столов. – Ничего не имею против телевизора, но там слишком много подсказок! Особенно если артисты хорошие. Возьмите Джулию Робертс: мимика! пластика! жесты! о глазах и не говорю! И не хотите,  догадаетесь, о чём речь. А радио – только голос и текст. И вы, напряжённо пытающиеся что-то понять. И поймёте. Может, не сразу.

   Несколько лет подряд ровно в шесть вечера я включала один и тот же виннипегский канал, на котором вела детские передачи некая Рут. Уж не помню, когда и где я наткнулась на этот канал, но о лучшем дикторе нельзя было даже мечтать. И неважно, что обращалась она к детишкам и рассказывала наивные сказки: чёткая дикция, неторопливая речь; приятный, прекрасно поставленный голос; даже паузы именно там, где без пауз не обойтись – мне было понятно практически всё, что эта Рут говорила. Я спешила к приёмнику, как спешат к хорошему другу: сейчас заговорит моя Рут – и исчезнут сомнения, что когда-то я все-таки стану легко понимать английскую речь. 

   А потом Рут исчезла. Канал остался, передача не изменилась, но слушать другую ведущую уже не хотелось.

***

   Проспекты, распахнутые навстречу частым ветрам; подземный город в сверкании броских витрин; уютные площади; тенистые улицы-улочки-переулочки - даунтаун** Торонто, я знаю тебя наизусть.

   Моя новая клиентка жила на одной из крохотных улочек, одетых в белоснежные шапки: летом – из цветущих гортензий, зимой – из сугробов блестящего снега.

   Я вошла в квартиру на первом этаже и представилась.

 - Юджиния? Очень приятно. А меня зовут Рут, - услышала я прекрасно поставленный голос.
 
 - Диктор из Виннипега?!
 
 - О, это в прошлом! Да вы проходите, садитесь. – Она картинно смахнула со стула бумажное блюдце с окурками. – Я буквально на днях сюда переехала и ещё не успела обзавестись приличной обстановкой: сижу на кровати, а стул заменяет мне стол.

   Я огляделась: кровать и стул, да новенькая микроволновка в углу.

 - Рут, меня прислали вам помогать. Давайте подумаем, чем я могу быть полезна.

 - Да-да, я в курсе: ваш супервайзер наносил мне визит. Но даже не представляю, чем мне можно помочь. Я совершенно здорова и не нуждаюсь в чьей бы то ни было помощи. Впрочем, мне приятно общение: сестра и подруги живут в Виннипеге, и разве что телефонные разговоры скрашивают мое одиночество. Так что давайте просто поговорим.

 - Давайте поговорим. - Я засмеялась. – Тем более, что несколько лет я только слушала ваш удивительный голос. Невероятно!

   Выйдя от Рут, я позвонила в Агентство: 
 - Может быть, вы ошиблись, направив меня к этой Рут?
 - Увы, - ответили мне, - не ошиблись.

  ***

   Рут не помнила, как оказалась в Торонто.
 
   Она очнулась в больнице: синяя шторка скрывала кровать от остального мира. Попыталась привстать и услышала, как запищала сигнализация.

 - Очнулись? – Молоденькая медсестра отодвинула занавеску. – Сейчас доктор придет.
 
 - Доктор? Но почему? У меня ничего не болит.

 - Это вы скажете доктору.

 - Конечно, скажу. Произвол натуральный: здоровых людей – и в больницу!

 - Рут, - немолодой чёрный доктор в очках с толстыми линзами грузно опустился на стул, – вас привезли в совершенно невменяемом состоянии алкогольного опьянения. К счастью, у вас были с собой водительские права – хоть просроченные, но все-таки документ, и мы навели справки в Виннипеге. На данный момент сделано всё, чтобы привести вас в относительный порядок, но должен сказать: у вас нет иного выбора, как забыть об алкоголе. Мы сообщим в социальную службу Торонто, и вам помогут вернуться домой.

 – Домой... – повторила Рут. – Как вы думаете, Юджиния, был ли смысл возвращаться домой? Виннипег – это город моих потерь. К любимой работе я шла два года: постановка голоса, речевой аппарат, дыхание, актёрское мастерство... Уволили. Мужа любила без памяти, к каждому вздоху прислушивалась... Подал на развод. Сестру разве что не боготворила – не пригласила меня на Рождество. Полон дом гостей – а меня не пригласила. И я решила – хватит потерь! Торонто? Пусть будет Торонто. Как знать: может, это судьба.

   То ли судьба благоволила Рут, то ли не одну меня очаровал её голос – но в приюте она прожила совсем недолго. Ей дали квартиру, постепенно привезли мебель, и уже не на стуле красовалось блюдце с окурками, а на круглом пластиковом столе.

 - Что за стол без скатерти? – сокрушалась она. – Но, согласитесь, Юджиния, я не могу злоупотреблять щедростью социальных служб. Вот подлечусь, найду работу – всё куплю, чтоб создать здесь достойный уют. Не хуже, чем у сестры в Виннипеге.

   Скатерть, чайный сервиз, статуэтки... чем-то я делилась сама, что-то передавали для Рут мои друзья и клиентки: «Юджиния, ты не отнесёшь своей знакомой полотенце? Оно совсем новое, с этикеткой...»

   Рут благодарно принимала то сумку, то крем, то посуду – и складывала в угол за шкаф. «Потом разберу», - неизменно отвечала она на мой удивленный вопрос.
 
   Ну, что ж... потом так потом.

   Не знаю, чем она занималась целыми днями. Мне говорила, что лечится и ищет работу, но пару раз я видела ее сидящей на пластмассовом ящике из-под бутылок около магазина LCBO***. В руках – газета, у ног – бумажный стаканчик, в который бросают мелочь сердобольные прохожие.

   Иногда мне казалось, что Рут ждет у двери: стоило дотронуться до звонка – дверь распахивалась. Так было и в тот холодный мартовский день. Я разделась, мы обсудили погоду...

 - Ой, Рут, смотри, какую прелесть я тебе принесла! – я наклонилась над сумкой и замерла: что-то было не так. То ли пол покачнулся, то ли воздух стал вязким, то ли тревожно ударили в колокол где-то совсем далеко.

   Я выпрямилась: прямо в лицо мне зловеще смотрели отточенные лезвия ножниц.

 - Рут?..

 - Убью, - услышала я прекрасно поставленный голос. – Сейчас я тебя убью.

2. Дэби

   Как только ни называли меня за последние годы: и мэм, и мадам, и миссис, и мисс, и сеньорой в испаноязычных странах, но каждый раз, услышав  привычное «леди», я вспоминаю увитый лианами  дом на окраине даунтауна, стены, завешанные картинами и макраме, коврики на полу и на стульях, яркий свет от старинной настольной лампы – и немолодую женщину в пушистом бежевом кресле с непременным рукодельем в руках. Дэби, Дэби... милая Дэби.

   Она была на четвёртом месяце, когда Винса отправили в Индию.

 - Два года, Дэби, - уговаривал муж. – Всего-то два года. Поживёшь у моей матери, она поможет с малышом, а время быстро летит, не успеем оглянуться – будем все вместе. Да не плачь ты, цыплёнок!  Смотри: два года - это семьсот тридцать дней. Ну, ладно, ладно: плюс високосный, итого семьсот тридцать один. Капля в море. Зато когда я приеду, малыш уже будет ходить. Представляешь: вхожу я в дом, а навстречу бежит малыш: «Папа приехал!» Ну, ладно, ладно – малышка, раз тебе так хочется дочку. Да не плачь ты, цыплёнок. Знаешь ведь: дипломаты – народ подневольный: послали – поехал. Если б поближе, да не в такой жуткий климат – поехала бы со мной. И не одна же ты остаёшься: мама тебе поможет.

   Семьсот тридцать дней. Да еще один год, как назло, високосный. Поплакала Дэби, проводила мужа в чужую далёкую Индию и стала считать дни. Через сто семьдесят дней должен родиться малыш. Или малышка? Ей-то хочется дочку, но если будет малыш – тоже хорошо: Винс будет рад. А свекровь говорит, что ей всё равно: лишь бы здоровый ребёнок. Наверное, она права. Ей так повезло со свекровью! Сюзанна, подруга, на север страны от своей удрала: от советов ее, придирок... а Дэби так повезло! Конечно, свекровь суеверна без меры («Вставать нужно с правой ноги: зубы болеть не будут; солонка никогда не должна пустовать: счастье покинет») и одевается только во всё одноцветное. Каждое утро – один вопрос: «Как ты думаешь, Дэби, эти туфли гармонируют с юбкой? Или серые лучше?» «Гармонируют», - отвечала Дэби, стараясь не рассмеяться. Но это так, ерунда: у кого нет причуд? Она, например, всё считает. Петли, когда вяжет; шаги, когда куда-то идёт; детишек в песочнице у соседнего дома; дни до возвращения Винса.

   Изабелле шел седьмой месяц, когда Винс прилетел в двухнедельный отпуск. Обнял мать, чмокнул счастливую жену, подержал на руках Изабеллу – и тут же протянул её Дэби:

 - Чёрт его знает, как с такими маленькими обращаться: еще сломаю ей что-нибудь!

   Все четырнадцать дней Дэби разве что не летала от счастья: Винс дома! И чего свекровь хмурится и вздыхает? Похудел? – откормим, за две-то недели! Почернел? - так ведь в Индии жарко: солнце, он говорил, палит, как в Африке! Стал немного чужим? - а кто не отвыкнет за целый-то год?

   За ужином в последний вечер перед отъездом Винс попросил передать ему соль. Дэби поспешно взяла солонку – и словно что-то толкнуло под руку.

 - Ой, Винс, извини! Сейчас уберу! Надо ж, какая я неуклюжая...

   А вскоре пришло письмо.

 «Дэби, прости. Я не смог признаться тебе, что встретил другую. Пойми...»

   Дальше она не читала. Протянула свекрови письмо и ушла в свою комнату зализывать рану.

***
 
   Я пришла к Дэби поздней осенью. Новая клиентка открыла дверь, отступив в завешанный макраме коридор, и я ахнула: мне навстречу сиял истинный божий одуванчик! И захочешь сказать точнее – не скажешь: худенькая, во всём светло-коричневом  - от туфелек до шарфика, обрамляющего тонкую шейку – как стебелёк; светлые до прозрачности белокурые волосы – то ли искусно подкрашенные, то ли не тронутые сединой; и улыбка, которой до сих пор улыбается мне с фотографии моя леди.

 - Юджиния, - попросила Дэби в тот первый визит, - вы не могли бы съездить на Даффрин молл? У меня затупились ножницы, а я привыкла к определённым Fiskars. Я позвонила в магазин: они всё приготовили. Это недалеко: всего три остановки.

 - Нет проблем, Дэби, – ответила я.

  «Нет проблем».

 - Юджиния, - застенчиво попросила однажды Дэби. – Tы не могла бы заменить эту фразу другой?

 - Да, конечно. Но почему? Все так говорят.

 - Все. Но не моя Юджиния. Я объясню: тебя просят поднять что-то с пола - да как нечего делать! А для кого-то нагнуться – проблема. Просят набрать номер телефона – да запросто! А кто-то не видит мелких цифр даже в очках. Так стоит ли подчёркивать своё превосходство?

 - Ой, Дэби... а ведь я не задумывалась над такой очевидностью. Спасибо тебе.

   На Рождество Дэби подарила мне фарфоровую солонку.
 
 - Юджиния, не удивляйся такому подарку, - улыбнулась она. – Это у меня от свекрови: она всем дарила на счастье солонки. Возьми. И да будет всегда полна солью солонка на вашем столе.

  «Солонка на вашем столе»...

 - Юджиния, давай я научу тебя плести макраме: и легко, и красиво. Научить?

- Нет, Дэби, - ответила я. – Вязать, шить, плести – не для меня. У меня айхмофобия – спасибо, хоть в лёгкой форме.

   И я рассказала ей, как когда-то увидела падающего на раскрытые ножницы мальчика: то ли он испугался грохота поезда, то ли поскользнулся на мокром после дождя перроне.

 - Бедный ребенок, – вздохнула Дэби. – Только бы не в глаза! Но, Юджиния, ведь я посылала тебя за Fiskas! Почему же ты не отказалась?

 - Ну, во-первых, работа – это работа, а во-вторых, они ведь в коробке. Не беспокойся, Дэби.

   Я приходила к Дэби дважды в неделю, а когда её дочь-биохимик уезжала в экспедиции, приходила каждое утро.

   Дэби встречала меня вопросом:

 - Юджиния, как ты думаешь: эти носки гармонируют с брюками? Гармонируют? Правда? А бусы? Жемчуг хорош на чёрном, а я надела его на зелёное: сегодня печальная дата - десять лет, как ушла свекровь. Эти бусы – её подарок. И платье – тоже.


***


   Винс приехал, когда Изабелле исполнилось три года. Понавёз подарков, не спускал дочку с рук, виновато посматривал на молчаливую Дэби и не уходил до позднего вечера: ждал, что вернется мать.

   Свекровь открыла дверь на знакомый звонок, отошла в сторону, как бы приглашая Винса войти, а потом оделась и ушла, не проронив ни слова. Дэби так и не узнала, куда она уходила, чтобы только не видеться с сыном.

   Через два года Винс приехал опять. Подарки; виноватые взгляды; напрасное ожидание снова ушедшей куда-то матери...
 
   Больше он не приезжал.

 – Мама, - просила Дэби, - простите его. Он не виноват, что полюбил. Наверное, та женщина достойней меня. Он ваш сын... Мама, не плачьте! Только не плачьте: нам хорошо и втроём!

  А потом свекровь заболела. Ей поставили страшный диагноз и назначили дату операции.

 - Ты прости меня, Дэби, - сказала свекровь в свой последний вечер. – Ты сумела простить его, я не сумела. Представь большие весы: на одной чаше – любовь матери к сыну, на другой – понимание, что человек, предавший жену и новорожденного ребёнка, не может быть моим сыном. Иногда перевешивала одна чаша, иногда – другая, словно весы балансировали. Этот баланс меня сжёг. Поверь, дочка: я старалась простить. Но честь – не пустое слово. Помнишь, ты рассыпала соль? Я уже тогда понимала, что Винс изменил тебе. Эта соль... рассыпать легко, а собрать невозможно. Для меня невозможно. Дочка... пусть полна будет солью солонка на твоём столе...
 

3. Солонка


   Я хочу назад, в детство.
 
   В безмятежное тихое время, когда медленно падает штрифель в бабушкином саду, и предательский дождик стирает с асфальта нарисованные мелом классики.

   Я хочу назад, в детство.

   Там нет фобий, нет страха, и отточенные лезвия ножниц не смотрят в мои глаза.

   У неё – эти страшные лезвия, у меня – пустая солонка.

 - Почему, Рут?..

 - Я тебя ненавижу. И сестру, и всех ненавижу. Зачем ты приносишь мне это? Откупаешься? За какие грехи? И сестра... «Рут, возьми -  это хороший шампунь, двадцатку стоит, но у меня на него аллергия». А у меня нет аллергии. Да подавитесь вы все своей милостыней!

   Она что-то ещё говорила, но зашумел за окном коричневый клён, простучали чьи-то шаги, снова прозрачным стал воздух.

  - Милостыню?! – Я не узнала свой голос. - Ах ты, дрянь! Люди хотели тебе помочь, а ты – ненавижу? Видела бы, как наглаживала шторы Гита, а ты их – в угол! Как Лоис начищала поднос, чтоб блестел, а ты и его – в угол! Неблагодарная дрянь - вот кто ты, Рут. Возьми! – Я протянула  солонку. - Тебе передала это настоящая леди, ни слова плохого ни о ком не сказавшая. А пожелание её я тебе не скажу - не поймёшь. Не боюсь я тебя! Убирай свою ржавую гадость!

***

   Я не видела больше Рут.
   Я не знаю, сидит ли она на пластмассовом ящике, собирая жалкую мелочь, или вернулась к сестре в Виннипег.

   Я не хочу вспоминать о Рут.

   Мне есть о ком помнить.



  *   ESL - English Second Language – «Английский – второй язык»
  **  Даунтаун – деловой (и не только) центр города
  *** LCBO – Сеть магазинов алкогольной продукции в Онтарио