Мертвый Пинкертон

 
- Алло, это детективное агентство?
- Вас слушают.
- Какие у вас расценки?
- Что вам нужно, женщина?
-Я скажу, что мне нужно после того, как узнаю, устраивает ли меня по цене.
- У нас двести позиций. У вас дело уголовное или гражданское?
- Это не имеет никакого значения. Скажите, сколько стоит ваш час?
-Час работы детектива стоит двадцать пять долларов.
-Скажите восемнадцать и моё дело – ваше.
- Женщина, подъезжайте…
- Не торгуйтесь, молодой человек, мы не  на базаре.
- Восемнадцать.
- Где вы находитесь?
Пожилая дама с мясистым одутловатым лицом, базедовыми глазами, крупным греческим носом и расплывшейся фигурой решительно потушила "Беломор" в чайном блюдце. На столе лежала кипа газет с отмеченными красным фломастером адресами частных детективных агентств и приписанными от руки расценками за работу.
Через сорок минут большое рыхлое  дамское тело, задрапированное болотным пальто джерси с голубым норковым воротником, тяжело вздымалось по новым ступенькам особняка в центре Москвы, с леденящей душу флюгерной вывеской над входом: суровый джентльмен в котелке и надпись ИЧП "Частное сыскное агентство "Пинкертон"". Дамская нога сорок второго размера стремительно перешагнула порог агентства, зоркие зелёные глаза под синими складчатыми веками, что по обе стороны греческого носа, увидели юного субтильного гражданина в коричневой водолазке, сидевшего вполоборота ко входу и игравшего на компьютере в   " русалочку".
-Пинкертон? – густо спросила дама, поглядывая то на юношу, то на откормленного бассет-хаунда, занимавшего середину комнаты и мешавшего дальнейшему движению.
Молодой человек вскочил, собака заскулила, и вяло пошла под стол, оставляя длинными ушами две полосы на пыльном полу.
- Вы звонили? – нервно спросил молодой человек.
- Я звонила, - выдохнула дама, без приглашения опускаясь на взвизгнувший под ней вертящийся стул. Крупными пальцами без украшений она расстегнула пальто, сбросила с шеи белый шерстяной платок с крупными цветами, открыла жёлтую кофту с серебристым люрексом. Молния на сапогах дамы не сходилась.
- Что у вас?
-Дайте прайсы.
Молодой человек протянул распечатку, склонился над компьютером, пытаясь доиграть  "русалочку". Водолазка обтягивала его немощную грудь, тёртые вьетнамские джинсы висели, ботинки от Гуччо на толстой подошве безуспешно пытались сделать его выше.
Дама проглядела листок с распечаткой. Нашла интересующую её позицию, удовлетворённо хмыкнула. Выдержав паузу, она обвела глазами офис частного агентства.
Привлекли внимание кожаная турецкая куртка сыщика на вешалке, раскрытый стильный зонт с изогнутой ручкой, щипцы для завивки на столе рядом с компьютером, белый женский парик, натянутый на трёхлитровую банку на подоконнике.
- Пункт пятьдесят седьмой,- сказала дама, – исчезновение без вести. У вас тут написано двадцать пять, но как вы помните, мы сошлись на семнадцати долларах за час работы.
- На восемнадцати, - возразил щуплый молодой человек, кого-то, убивая в компьютере.
-Не путайте меня,- дама сбросила пальто на спинку стула, ниже кофты показалось тёмно-зелёное крепдешиновое платье.- У меня дочь вашего возраста, молодой человек пропала.
- Как пропала?
- Ушла из дома и не  вернулась! Повежливее, со мной повежливее.
- Простите, ваша фамилия, имя, отчество?
-Зачем это?
- Так положено.
- Где это положено? В милиции?- женщина заплакала.
Молодой человек подошёл к холодильнику, достал воду, налил в стакан. Женщина пить не стала. Её полное лицо выражало искреннее страдание.
- Мария Абрамовна Цукерман.
- Когда вы родились?
- В 1937 году.
- Где?
- Здесь в Москве.
- Извините, это пустая формальность,- молодой человек вносил данные в компьютер.- Но нас проверяют в МВД, и аудит. Требуют, чтобы мы вели отчётность…
- Вы что собаку не кормите? Она мне сапоги лижет.
- Нет, значит вы ей понравились.
- Простите, а вас как зовут?
- Валерий Павлович Степанов.
- Вы хоть  учились где-нибудь?
- Закончил юрфак МГУ.
- А теперь значит не удел?
Валерий побагровел.
- Демократы всю страну выбросили на панель. А ведь меня, молодой человек, Сталин на коленях держал. Я и девочка из Туркменистана…пионерки, вот так руки на торжественном приёме держали…
- Ближе к делу. Мария Абрамовна. Ваш час стоит восемнадцать у. е.
- У.Е.! – презрительно выдохнула Мария Абрамовна.- Моя дочь Ада…
- Родилась в …- подсказал сыщик
- Когда мне было 38 лет,- отвечала Мария Абрамовна.
Сыщик подсчитал в уме и сделал соответствующую запись в компьютере.
- Ада  ваш   единственный ребёнок?
Мария Абрамовна вытащила широкий мужской платок, вытерла слёзы:
- Ада мой единственный ребёнок от моего покойного мужа Владлена Семёновича Диденко, полковника милиции.
- Мария Абрамовна, может быть вам следовало обратиться в милицию, наверняка остались связи…
- Молодой человек, мои связи остались в том честном и гордом поколении, которого уж более нет… Мой муж умер на боевом посту. Преступник, которого он посадил, подкараулил его, ударил тупым тяжёлым предметом по голове, в бессознательном состоянии увёз в гараж. Запер его в подвале,  приковав собачьей цепью, издевался, кормил только селёдкой, пить не давал. Когда полковник умер, преступник, вырезав из газеты буквы, прислала письмо в МУР, где искать тело. Был найден труп, а вокруг селёдочные хвосты… Такие, молодой человек, жили  на земле люди!
Сыщик вздохнул.
- Ваша дочь была замужем?
Мария Абрамовна выпила стакан воды.
- Сама я из семьи интеллигентов. Отец мой работал замминистра тяжёлой промышленности, репрессирован и расстрелян в 1939 году. Мать, Луция Ефимовна, интеллигентка до мозга костей, закончившая рабфак, во всём помогала мужу… Второй мой муж Ираклий Давидович Бичашвилли, генерал-лейтенант МВД. Я вышла за него в 1980 году. Ираклий - умер скоропостижно, во время застолья от кровоизлияния в мозг. Через год. Больше я замуж не выходила.
- Ваша дочь жила вместе с вами?
- Моя дочь жила в квартире моего первого мужа на Малом Гнездяковском. Я живу в квартире Ираклия на Солянке. Что с вашей собакой? Она такая беспокойная. Места себе не найдёт.
Сыщик посмотрел в окно. Падал мокрый снег. Заснеженные фигуры прохожих появлялись и таяли в декабрьской мгле. На Тверской стояла обычная в это время суток автомобильная пробка.
- Погода на неё так действует.
-Это сука или кобель?
- Мальчик.
- Делать он что-нибудь умеет?
Сыщик снова покраснел. Лицо его переходило от белого к красному.
- Пока только одну команду.
- Какую?
- Пинкертон, умер!
Собака слабо вильнула длинным крысиным хвостом, прожала уши и закрыла глаза и легла на пол.
- И это всё?
- Нам ещё шесть месяцев.
Мария Абрамовна укоризненно покачала головой:
- Во истину, мёртвый Пинкертон! В наше время офицеры овчарок держали.
- Мария Абрамовна, давайте-ка поподробнее, как пропала ваша дочь?
- Не задавайте глупых вопросов. Если б я знала, как пропала Ада, я к вам не пришла бы.
Мария Абрамовна встала, замотала вокруг шеи платок, запахнула пальто, похожее на чехол орудия. В тепле её лицо залоснилось, крупные капли пота выступили на лбу и около ушей.
- Я вам рассказала достаточно. Ищите! Оплата по результату. Советую вашей собаке похудеть, а вам поправиться. Преступника удержать не сможете с вашей комплекцией!
Хлопнула входная дверь. Бассет-хаунд заворчал, поднял на хозяина морковные оттянутые книзу почти треугольные глаза. Зазвонил телефон.
Степанов схватил трубку:
- Частное сыскное агентство… Заплатим за аренду, заплатим. Да… До вторника.

      В гей-клубе " Дары моря" днём немноголюдно. Валерий Павлович Степанов сидел за столиком со своим напарником Данилой Евгеньевичем Сухоруковым, пили кофе. Данила, мордатый ширококостный увалень, курил одну сигарету за другой, прикуривая последующую от предыдущей.
- У меня скоро плёнка кончится, - Данила покосился на стоявшую, на столе барсетку, внутри которой поблёскивал глазок видеокамеры.
- Что толку, что ты их снимаешь?- меланхолично заметил Степанов.- Доказать всё равно ничего невозможно. Лысый сейчас передаст Патлатому пакет с деньгами. Тот опустит руки под стол, начнёт пересчитывать. Чего ты?  Вызовешь милицию? Те войдут: откуда у вас граждане такая сумма денег? Даже если те не смогут объяснить и деньги конфискуют, для них это будет потеря капли в море, на следующий день они соберутся в другом месте, и Лысый снова передаст деньга Патлатому.
- Я уверен, Стефан. Их можно зацепить…- Данила бросил взгляд на две фигуры в углу бара, куда смотрела видеокамера.- Ты не будешь пельмени? Одну порцию пельменей, - сказал он подошедшему официанту. – Вот, обрати внимание, Стефан, - Данила водил пальцем по лежавшему на столе ксероксу договора.- "Сервис – интер" строит дом, оценивает в БТИ трёхкомнатную квартиру в 229,4 метров общей площади и 115,8 жилой в пять миллионов шестьдесят семь тысяч восемьсот сорок семь рублей и продаёт её…
-Данила, - сказал Стефан.- Закажи-ка и мне пельменей, ты так аппетитно чавкаешь, что и мне захотелось.
- Если мы будем заказывать одни пельмени, нас скоро пускать суда перестанут,- заметил Данила.- Так вот Патлатый, который от "Сервис-интера" перечисляет чистую прибыль от продажи квартиры, чтобы уйти от налогов, на благотворительность в Фонд поддержки голодающих студентов Московской  консерватории, а тот, Лысый из консерватории. Обналичивает под четыре процента и в конвертике отдаёт Патлатому.
- Четыре процента -  не много.
- Это сорок тысяч с каждого лимона. И это много. В Москве есть фирмы, которые и под ноль пять процентов моют. А если кто в это дело влезет. То за две штуки можно нанять киллера, который такого любознательного уберёт…
- Даже за десять тысяч рублей.
- Ну, за баксы тебя культурно застрелят с контрольным, со всеми делами, а за рубли – обухом топора.
- Данила, но ты же пользуешься сведениями, которые твой отец дома в сердцах выбалтывает. Не боишься, что его из банка выгонят?
- Стефан, посадить мы их всё равно не посадим, она наверняка с налоговиками и с ментами в доле, если что, их в суде резник и Астахов защищать будут, а вот делиться можем заставить… Смотри, Патлатый опустил руки под стол, считает…
- Очень в опасную игру ты влезаешь, Данила.
- Зато скоро не пельмени жрать буду, а ананасы в шампанском.
-Осторожно, как бы тебя самого раки на дне Москва-реки жрать не стали.
- Тут пан или пропал. А что, лучше этой старухой с пропавшей дочкой заниматься? Она тебе хоть сто баксов дала?
- Обещала.
- Вот твои пельмени. Пиво будешь? Не стесняйся, сегодня гуляем. Отец в банке допзарплату, ту, что в особом журнале фиксируются, и на ту, что жить можно, а не официальную, вчера получил… Я не знаю, как у тебя, - продолжал Данила, а у меня позиция такая: пусть сегодня на мне костюм от "Большевички" и ботинки от " Красной Зари", но наступит час Х, и всё переменится. Увидишь меня с печаткой на пальце, в костюме от Версачи и в сорочке от Джани Армани.
Тем временем человек, которого Данила и Стефан называли Патлатым, у него была большая голова с крупными чертами лица и вьющейся шевелюрой, пересчитал переданные ему деньги, положил их в нагрудный карман хорошо сшитого  серого пиджака, подошёл к бармену и что-то сказал ему. Бармен исчез за ширмой из разноцветных навесных гирлянд. Скоро бармен вернулся на место, Патлатый уже сидел за своим столиком, а на подиум развинченной походкой вышел конопатый белобрысый юнец, вихлястый зад обтягивали розовые атласные клёши, впалую грудь драпировала широкая жёлтая сорочка с блёстками. Зазвучала фонограмма. Юнец сначала медленно, потом всё быстрее затанцевал, вертясь вокруг шеста. Патлатый получил от номера истинное удовольствие. Он притопывал ногой, хлопал в ладоши. Лысый, маленький круглый человек с сальной физиономией, покрылся пунцовыми пятнами, лицо его горело. Периодически, незаметно, для Патлатого, он ощупывал локтем оставшуюся лежавшую на его груди часть денег.
Принесли пиво.
- Кто это танцует? – спросил Стефан.
- Это Лёлик, новенький из Харькова. Хорошо работает,- отвечал Данила, с наслаждением пропуская сквозь зубы ледяное пиво.
-Значит, ты в этом деле участвовать отказываешься?
- Ну, сколько можно, Стефан?!... Ты знаешь, я, ночь через две, сторожем Литературный институт охраняю. Так я там больше, чем в твоём детективном агентстве получаю! Ты говоришь, за этой помойкой следить опасно, а неверных жён и мужей, чем мы большей частью занимаемся, отслеживать не опасно? Причём когда, для скорейшего завершения дела, не ищем виновника истинного адюльтера, а Полину подсылаем. Она подойдёт к контрагенту, потреплется с ним, пококетничает, мы это дело на видео запечатлим  и заказчице на стол. Да, действительно, ваш благоверный изменяет, вот доказательства, пожалуйте бабки. Или наоборот, Полина на камеру снимает, а я или ты к тёлке заказчика клеимся, и опять доказательства истинному или мнимому рогоносцу в руки, и в обмен – прайс. За это по голове нельзя получить? Сколько мы семей развалили? Этому тебя в МГУ, а меня в высшей школе милиции учили? Мне надоело, я хочу большого серьёзного дела с крупными бабками!
- Я всё понял, Данила. Не надо эмоций. Полину, по крайне мере, я могу использовать?
- Это её дело.
- Как её крыса, не сдохла?
- Спасибо, оклемалась. Она теперь её только рисом кормит.
- Вы с Полиной уже подали заявление?
- Собираемся.
- И ты ей рассказал о своей ориентации?
- Стефан, что за манера лезть в личное?... Я что, на мужчине должен жениться?
- Почему бы и нет?
- Не зарегистрируют. Полина – единственная известная мне женщина, которая не вызывает антипатии. Я женюсь на Полине, потому что она прилично готовит, а я люблю хороший стол.
- Особенно пельмени.
- Не юродствуй!... И запомни, я не знаю какие у тебя там представления, одно другому не мешает. Ты в кругу предрассудков, ещё скажи, что голубые СПИД переносят.
-Пошли!
Расплатившись, друзья направились  к выходу. Взглянув на деньги, официант проводил их презрительным взглядом. В дверях у Данилы  зазвонил мобильный телефон.
- А? Да… Какая-то Мария Абрамовна.
- Извини, я дал ей твой номер.
     Данила погрозил Стефану кулаком, передал трубку.
- Да… Хорошо…- Стефан выключил телефон.- На сестру старухи было нападение. Дойдём, Данила, тут рядом.
Данила тяжело вздохнул.
В Гардеробе Стефан отвязал Пинкертона, заспешил к дверям, подхватив под руку Данилу.
- Скорее уходим!
    На том месте, где сидел Пинкертон, осталась большая лужа.
      
     Вбежав на четвёртый этаж старинного бывшего доходного дома, Степанов позвонил в дверь. За его спиной тяжело дышал грузный Данила.
- Кто там?- спросили из-за двери.
Степанов узнал испуганный голос своей недавней посетительницы.
- Это я, Мария Абрамовна, Степанов из агентства.
   Мария Абрамовна открыла дверь. Она была всё в том же крепдешиновом платье и жёлтой кофте, как приходила тремя часами ранее в "Пинкертон".
- Проходите!
Степанов и Данила прошли в зал. В квартире стоял страшный беспорядок, впрочем, сама квартира представляла вид необычайный. Стены были оклеены белыми обоями с мелким рисунком. Оклейка казалась недавней, кое-где она отошла, из-под неё вылезало прежнее тёмно-зелёное покрытие. Вся немногочисленная мебель образца тридцатых-сороковых годов была задрапирована белыми чехлами, материал которых очень походил на тот, из которого шьют простыни. Сорванная со стола белая скатерть лежала на полу. Верхняя крышка, перекрашенного из чёрного в белый цвет пианино, была раскрыта, будто что-то искали внутри среди струн. Из белого шкафа книги, обёрнутые белой бумагой, вывалили на паркет, верх которого покрывали прибитые гвоздями простыни. Люстры в белоснежном потолке не существовало. Её выдрали, зияющее отверстие перекрыли метр на метр на метр оранжевым квадратом. Стефан прошёл в другую комнату. Она была меньше зала. Мебель в ней отсутствовала. Стены, пол, потолок были выкрашены в яркий оранжевый цвет. На полу лежал завёрнутый в белую простыню тюфяк, белое одеяло, подушка. В углу на полу стоял телевизор. Телевизор работал. Он показывал совершенно размытое чёрно-белое изображение. Стены этой маленькой комнаты украшали приколотые к стене кнопками рисунки одного и того же лица с резкими чертами. Портрет был выполнен настолько утрированно, что определить по нему конкретного человека вряд ли представлялось возможным. Стефан двинулся в кухню. Там он нашёл ведёрко с белой краской и валик на газете. Здесь к покраске только собирались приступать, но мебель уже заблаговременно вынесли в коридор.     Туалет и ванная были белыми. Тут сновали полчища тараканов. Некоторые из них налипли на краску, так и умерли. Только коридор не тронула рука маляра или живописца. Посредине белой комнаты сидела в каракулевой шубе женщина, очень похожая на Марию Абрамовну. По лицу её текла кровь. Вечерело. Мария Абрамовна включила настольную лампу. От фигур людей собравшихся в зале, легли на пол и стены длинные тени. Пинкертон загремел стеклом стоящей в углу люстры.
- Я прошла в маленькую комнату,  чтобы включить телевизор, - рассказала сестра Марии Абрамовны.- Без звука в этой квартире так тоскливо, даже радио не работает. В это время всегда показывают бразильский сериал, который я смотрю. Господи, как же он называется? Там ещё Гарсиа, Хуан, Роза, господин Рохас - медиамагнат…
- Софья не волнуйся, тебе вредно,- успокаивала Мария Абрамовна. В кастрюльке она мочила полотенце и вытирала лоб и висок сестры.
- Вдруг он будто от стены отделился…
- Вы уверены, что он?- спросил Стефан.
- Мужчина. Ударил меня и бежать.
- Мария Абрамовна. Позвольте,- оглядев комнату в поисках тяжёлого предмета, Стефан взял из рук Марии Абрамовны кастрюлю, в которой она мочила полотенце, осмотрел её и даже понюхал. – Вы эту кастрюлю, где взяли?
- Я не помню.
- На кухне или здесь в зале?
 Мария Абрамовна пожала плечами. Стефан протянул кастрюлю Даниле.
- Понюхай!
- У меня нос заложен,- угрюмо отвечал Данила. Всем своим видом он показывал, что ему здесь страшно не нравится. Чтобы убить время, Данила разглядывал книги, разбросанные на полу, переворачивая их носком ботинка.
Стефан поднёс кастрюлю к лампе.
- На кастрюле вмятина и кровь.
- И она пахнет щами, - поворчал Данила.
- Если б у тебя работал нос, Данила, ты почувствовал бы, что кастрюля пахнет ацетоном…Э…
- Софья Абрамовна,- назвала сестру Мария Абрамовна.
- Софья Абрамовна, когда вы вошли, вы дверь за собой на ключ закрыли?
- Вроде бы да… Я всегда закрываю, - отвечала Софья Абрамовна, всё более приходя в себя. Она отличалась от сестры лишь большей мягкостью черт, пухлостью шей и конечностей, волосы вместо молодящего каре укладывала улиткой на затылке, но тот же нос горбинкой, сверлящие чёрные глаза, губы лисицы. Грудь обоих сестёр украшали крупные янтарные бусы, купленные видимо в 50-ых годах в одном магазине.
- У кого есть ещё ключи от этой квартиры? – продолжал расспрашивать Стефан…
- Ни у кого…- отвечала Мария Абрамовна.- Когда Ады не стало… Когда она исчезла, я сделала дубликат сестре…Софье, чтобы она приходила, за квартирой присматривала… Я не знаю, если ещё кто сделал дубликат…
- Смотри, Стефан, - среди груды валявшихся на полу сочинений Блаватской, Рериха, Кастанеды и Фомы Аквинского, Данила разыскал большую общую фотографию. Десятый класс 273-й общеобразовательной школы. Милые лица, пошедшие  по торным путям  жизни. Стефан бросил равнодушный взгляд на фотографию. Данила поднёс её ближе к лампе. Лицо Стефана оживилось. У всех десятиклассников, кроме Ады Цукерман, глаза были аккуратно проколоты иглой.
- Какая любовь! – воскликнул Данила.
- Посмотри внимательнее, - обратил внимание Стефан.- Не у всех глаза проткнуты до конца. Вот здесь и  здесь. Дырка в центре. Потом бумага цела и опять круговой разрез.
- Игла была полой!- Данила и Стефан переглянулись. Старухи Цукерман молча наблюдали за ними. Воцарилась тишина. Пинкертону она показалась зловещей, чтобы разрядить обстановку он громко зевнул.
- Вы милицию вызывали?- спросил Стефан у сестёр Цукерман.
- Отчего, молодой человек, мы должны милицию вызывать, когда мы работаем с вами?- жёстко отвечала Мария Абрамовна.
- Зачем же такое отношение?- иронически возразил Данила.
- У Марии Абрамовны мужья были милиционеры, - прошептал ему на ухо Стефан. Оба сыщика рылись в книжном шкафу. Библиотека представляла адскую смесь из теософской и медицинской литературы.
- Мы хотим решить дело посемейному, тем более ничего не пропало. Правда, Софья? – продолжала Мария Абрамовна.
- На первый взгляд незаметно,- вяло отвечала Софья Абрамовна.
- Что же тогда искал преступник?- спросил Стефан. – Важно так же, где училась, работала Ада, её круг общения, были ли у неё враги…
 В дверь резко зазвонили.
- Откройте, милиция!
   В квартире воцарилась тишина, на сей раз настоящая, молчал даже Пинкертон. Софья Абрамовна закрыла лицо руками, Мария Абрамовна пошла открывать, по дороге она сунула в карман Степанову стодолларовую бумажку. Воспользовавшись суматохой, Данила прикрыл пиджаком старинное руководство по кожным и венерическим болезням, которое в тот момент он листал с тихой завистью.
 
 
 Этаж Юридического факультета был переполнен. Подобно частицам броуновского движения, хаотически сновали абитуриенты. Некоторые девушки сделали причёски, надеясь преодолеть экзамен, используя запретное оружие вырезов и мини. Другие наоборот оделись крайне неприметнее, положившись на знание и желая проскочить как бы мышкою. Молодые люди с большими родителями держались авантажно, разговаривали самоуверенно и громко. Они знали, что будет с педагогами, осмелившимися поставить им низкий бал. Те, что попроще, сплошь надели галстуки, светились чистотой сорочек, как на смертельный бой. Лихорадочное возбуждение передавалось забившимся в углы матерям, тихо прощавшимся с жизнью.
     У окна стояли Стефан, Данила и Полина. Стефан – в обычной коричневой водолазке, голубых джинсовых "бананах" с мотнёй до колен, чёрных замшевых ботинках на тракторной подошве. Данила – в зелёных шерстяных брюках со стрелками в натяг, буклированном пиджаке, ярко красном с золотом галстуке, чёрных солнцезащитных очках. Полина- маленькая, хрупкая, тоненькая, юная девушка с быстрыми серыми глазами, остреньким носом, ртом бантиком, узеньким подбородком и двумя хвостиками рыжих волос на затылке, экипировалась в тёмно-бордовый шерстяной костюм с голубой кофточкой и бирюзовыми бусами. Рост Полины увеличивали туфли с каблуками в двенадцать сантиметров. На глаза Полина опустила зелёные солнцезащитные очки, они хорошо гармонировали со штанами Данилы. На полу сидел Пинкертон, в ошейнике, голый.
- Ты думаешь получиться? – угрюмо спросил Данила Полину, косясь на двух абитуриентов, прятавших рядом с ними шпоры. Молодой человек засовывал их в манжеты, девушка в мини, прикрепляла под широкую резинку на бедро.
- Должно получиться,- отвечала сквозь зубную дрожь Полина. Конвульсии нервного напряжения сводили ей челюсти, слова её можно было разобрать с трудом.
- Если мисс Марпл говорит, что получится, то наверняка получится – спокойно отвечал Стефан с улыбкой на тонких устах. Отвернувшись к подоконнику, он ободрал с экзаменационного удостоверения фотографию Полины, поплевал, наклеил туда свою, того же размера.- Главное, уверенность, внушение, самообладание, сила характера…
- Тебе хорошо рассуждать, - перебила Полина. – Если всё раскроется, мне сюда уже никогда не поступить.
- Учти, Стефан, ты сам предложил, - мрачно напомнил Данила.
- Не я, а Полина… А может быть ты сама напишешь?
- Нет… Никогда.
- Я не пойду…
- Иди! Иди! – в один голос забормотали Данила и Полина.
- Так, пора, толкучка началась… Я читал про одного немецкого гипнотизёра, что у него один раз так получилось. Важно сильно хотеть. Сейчас проверим… - с горящими глазами экспериментатора под призывные звуки звонка с экзаменационной карточкой Полины в руках Стефан заспешил в зал. Старшекурсник на входе бегло посмотрел на фотографию на карточке, потом на Стефана и впустил его в зал. Данила и Полина вздохнули, солнцезащитные очки всколыхнулись на их носах. Чтобы не привлекать внимание, они направились вниз по лестнице этажом ниже.
- Что говорить о качестве преподавания в наших учебных заведениях, когда они абитуриентов по левым ксивам на экзамены пропускают, - заметил Данила.
     Испуганно оглянувшись, Полина ладошкой прихлопнула ему рот.
     Данила и Полина вышли на улицу. Падал лёгкий снег. Воздух стоял свежий чистый. Хотелось дышать полной грудью. Здание университета до середины скрылось в тумане. Впереди за клумбой, где смотровая площадка панорамы Москвы, висело белое полотно отвесно летевших снежинок. Полина поймала одну из них и долго рассматривала, как таяло на ладошке восьмиконечное чудо.
Решив взять по чебуреку и стакану горячего кофе, Полина и Данила зашли в закусочную. Небольшой зал с высокими столами без стульев пустовал. Толстая румяная буфетчица в белом халате отпустила еду и напитки и ушла в подсобку продолжать с кем-то прерванный разговор. Чуть позже появились трое пьяниц. Воспользовавшись отсутствием буфетчицы, они уверенно достали бутылку и разлили на троих, став за столик в углу. Данила и Полина не обратили на пьяниц внимание, занятые своей беседой.
- Если мы поженимся, надо уйти от Стефана,- сказал Данила, изучающе глядя на Полину.
- Не говори плохого о Стефане пока он сдаёт за меня экзамены,- возразила Полина, отхлёбывая кофе.
- Пусть сдаст, а потом надо разобраться. Его мелкотня не может продолжаться до бесконечности. Когда он основал своё агентство, он нам обещал золотые горы, а каков результат? Нуль без палочки. Кто платит за помещение?
- Стефан.
- Из тех денег, что занимает у меня. Ты знаешь, сколько он мне должен? А знаешь, где я беру деньги?
- Отец даёт.
- По штуке в месяц! Угу. От него дождёшься. И если Стефан узнает, откуда я беру деньги, представляешь какое он сделает лицо? Скажет, так нельзя. Ты знакома с его лицемерием. Пойми, сыск – вид бизнеса. Тут все средства хороши. Мы товар продаём, а не кодекс чети пишем. Если два человека дерутся и один бьёт только руками, а второй и ногами, и головой, и тем, что под руку попадётся, кто из них выиграет?
- Если прямо сразу, то, скорее всего второй, если он ещё и сильнее, ну а если на перспективу, то я думаю, победит тот, кто умнее.
- Вот и ты с софизмами! Ты можешь понять, Полина, что я материально и морально истощён от Стефана и его " Пинкертона". Кстати, следи, чтобы его тварь не убежала, - Данила покосился на Пинкертона, привязанного к ножке стола.- У, как я тебя ненавижу! – Данила оторвал половину чебурека и бросил собаке.- Смотри, как жрёт, эстет, маленькими кусочками. Весь в хозяина, постепеновец!... Ты будешь ещё кофе?
Полина отрицательно покачала головой. Данила подошёл к стойке, нетерпеливо застучал монетой, вызывая буфетчицу. Полина бросила взгляд на пьяниц. Один из них, высокий, худой с вытянутым бледным лицом, редкими усами, русыми баками, за которыми торчали красные уши, пристально наблюдал за ней, прикрывшись ладонью.
Данила вернулся с кофе.
- Данила, ты не справедлив к Стефану, - сказала Полина. – Дело со старухой Цукерман легко раскрываемо и может быть решено в два-три дня.
- Мелкотня!
- Во-первых, мотивы…
- Мотив ясен, Аду убрали, теперь одиноких старух хотят убрать из-за квартир…
- Да помешался ты что ли на квартирах!
- Первый год в России живёшь, Полина! … У нас в стране пять причин преступлений: по пьяни, из-за квартиры, кидалово, наследство, месть, дети фильмов насмотрелись…
- Так вот, я беседовала с ближайшей подругой Ады Ритой, её телефон дала Софья Абрамовна. Рита рассказала много интересного.
- Что они вместе кололись?
- Ты откуда знаешь?
- Достаточно было видеть, как она отремонтировала квартиру. По цвету обоев можно было определить, Ада либо колется, либо е…
- Перестань! Тебе не интересно?
- Мне страшно интересно всё, что ты делаешь со Стефаном.
- Слушай. Рита, подруга Ады, это такая энергичная крашенная блондинка двадцати пяти лет, окончила институт Культуры, негде не работает, активно ищет мужа или спонсора, рассказала, что Ада встречалась…
- Естественно встречалась!
- Чего?
- Ничего.
- Последний, с кем Ада встречалась, был некий телевизионщик Хмельков Аркадий. А до него – его бывший однокашник, Константин Львович Завгородний, директор риэлтерской фирмы "СИТИ". У Завгороднего Ада работала…
В глазах Данилы блеснул интерес. Полина защёлкала пальцами у него перед носом.
- Данила, квартиры…- фас!
Пинкертон под столом зашевелил ушами и загавкал. Данила бросил ему недоеденный чебурек Полины.
- И между Константином Львовичем и Хмельковым из-за Ады произошёл некий конфликт. Самого Константина Рита описывает утрированно с хорошей стороны. Богат, женат, четверо детей, все мальчики: Николай, Александр, Петр, Павел, назвал в честь царей. Жена Людмила беременна, если будет сын, назовут Алексеем. Отец- директор крупной строительной фирмы.
Длинный худой пьяница в засаленной дутой спортивной куртке нараспашку отделился от столика в углу и развязной походкой направился к Даниле и Полине. Всем своим телом он навалился на край стола, заняв место между ними.
- А ты – пидор! – мутно посмотрел он на Данилу.
Данила молчал, ноздри его раздулись, краска поползла по щекам. Полина испуганно переводила взгляд с Данилы на пьяницу.
- Я не пидор, - коротко отвечал Данила, взглянув на Полину.
- А серьга в ухе? – глумливо хохотнул пьяный.
Рука Данилы машинально дернулась к правому уху.
- Там нет серьги.
- А дырка осталась! … Я тебя сейчас дегенерата… Русскую землю поганишь! – раскрытой липкой ладонью пьяница попытался схватить Данилу за ворот куртки.
- Помогите!!!- пронзительно закричала Полина.
Пинкертон рявкнул и вцепился нападавшему в ногу. Пьяница взвыл от боли. Из-за стойки выскочила буфетчица и набросилась на Данилу и пьяницу, огревая их тряпкой по голове и спинам.
- Вон! Вон! Марш на улицу! Опять все стёкла мне побьёте, алкаши проклятые!!! – басила она, вспоминая какой-то известный ей случай.
Данила и Полина поспешно двинулись к университету. Пьяницы отстали, задержавшись у дверей закусочной.
- Вот видишь, Данила, даже люди замечают! – вздохнув, сказала Полина, натягивая поводок Пинкертона, стремившегося не пройти каждый угол просто.
Данила прятал глаза.
- Нет, Данила, ты как хочешь, - продолжала Полина, - но я за тебя замуж не выйду, пока ты на СПИД не проверишься.
- Почему на СПИД-то?
- Потому что, Данила! Потому что!!!
- Подумаешь!... Что за предрассудки. В конце концов, можно с презервативом…
- С презервативом со своими друзьями будешь, а я, если замуж выйду, сразу хочу ребёнка.
Данила задумался.
- Ты раньше такого не говорила.
Экзамен закончился. Когда экзаменационный зал опустел, сыщики прошли к парте, за которой сидел Стефан.
- Ну-ка покажи, где ты ваял,-  подначивал Данила.
- Какую ты хоть тему писал? – лукаво допытывалась Полина.
- Было три темы, - рассказывал Стефан, - " Не Москва ль за нами?" по "Войне и Мир" Толстого, образы русских женщин в отечественной поэзии ХIХ века и произвольная – " Хочу быть честным".
- Естественно, ты писал на последнюю? – грустно спросил Данила.
Стефан развёл руками.
- Не лучше ль было выбрать - " Не Москва ль за нами?" – слабо возразила Полина.- А это ещё что такое? – она вдруг покраснела до корней волос.
На парте, за которой сидел Стефан, перочинным ножиком было вырезано:
- " Ирония судьбы, я – мужчина, Валерий Павлович Степанов, писал здесь за женщину. Никто не заметил".  Число и подпись.
- Вот Стефан, ты весь здесь! – вспылил Данила. – Ни одно доброе дело без гадостей сделать не можешь!!!
- Да успокойтесь вы! – засмеялся Стефан. – Они не заметят. Куда им, если они под женской фамилией меня в экзаменационный зал пустили.
- Так как ты, Стефан, преступники рассуждают! – слёзы брызнули у Полины из глаз.
- Что ни говори, вещдок, - угрюмо подтвердил Данила.
- Бросьте вы! – Стефан извлёк перочинный нож, принялся соскабливать надпись.
Данила схватил Стефана под мышку:
- Надо уходить, а то нас ещё около этой парты задержат. Это будет финиш.
- Я не думаю, что кто-то заметил, за какой партой кто из абитуриентов сидел.
- А ты когда – нибудь думаешь, Стефан!
Полина зарыдала:
- Вам хорошо смеяться, а мне ещё год на юридический факультет готовиться?!

 

Данила сидел за столом в своём " кабинете". Отец утеплил лоджию, поставил там стол. На столе стоял компьютер. Окно оплетали вьющиеся растения, делавшие фигуру Данилы трудно различимой даже при включённом свете. Недолго листая старинное руководство по кожным и венерическим болезням, Данила обнаружил, что оно скрывает дневник Ады. Среди строк, описывающих ужасы мира, алопеции, сифилиса шли карандашом записи девушки… Чувствительный Данила прочитал несколько строк, и волосы его зашевелились.
"Все началось летом того года, когда я ещё маленькая девочка отдыхала у бабушки в маленьком провинциальном городке. Там находился и мой брат, мой ровесник. До этого я никогда не видела его, поскольку он воспитывался в другом городе, в другой семье. Брат был не общительным, злобным. С первых же дней он за что-то возненавидел меня. На дверях моей комнаты он рисовал череп и скрещенные кости, подбрасывал под дверь безграмотные угрожающие записки, подписанные – мистер Х. Когда я проходила мимо, он не упускал случая, чтобы не ущипнуть меня, дернуть за косу. Я была любознательна и однажды нашла его за странным занятием. В бабушкину крысоловку он ловил на приманку мышей, в деревне их водилось не мало. Из деревяшек он сколачивал крошечные виселицы, которые устанавливал среди грядок  у свеклы соседского летника. Мышей он вешал в петлях из тонкой проволоки. Петля плохо затягивалась, поэтому одной рукой он придерживал шаткую виселицу, а другой тянул за дёргающиеся задние лапы жертвы. Брату доставляло удовольствие наблюдать, как пойманная, умирает не сразу, а дергается, агонизируя на импровизированном эшафоте. Брат никому не рассказывал о своём увлечении. О нём знал только он сам да я, тайная свидетельница, подсмотревшая оргии. Когда мышь умирала, и на другой – третий день труп её коченел, брат устраивал похороны. Пустые длинные пачки из-под чая, бабушка пила индийский чай со слоном на этикетке, брат использовал в качестве гробов. Туда он клал мертвую мышь, хороня в могилку, вырытую в земле у стены того же соседского сарая. На месте захоронения брат устанавливал крошечный крестик, сделанный из сухих веток росшей невдалеке сливы. Казалось, истязание меня, писание угрожающих записок, ловля и похороны мышей составляли все занятия моего восьмилетнего брата. Не представляю себе, чем он занимался дома, в городе, где не было не меня, ни мышей. Терпению моему скоро пришёл конец. Я решила пожаловаться бабушке, рассказать о проказах брата. Поводом послужило то, что он изобрёл новое мучение: изготовил шпоновое ружьё и устроил засаду за порогом дома. Как только я выходила, а выходить мне требовалось непременно, хотя бы в туалет, находившийся в конце огорода, рядом с мышиными могилками, острые загнутые куски проволоки,"шпонки", выпущенные силой натянутой резины, вонзались мне в руки, плечи, лицо. Брат не боялся попасть мне в глаза, он целил в них. Я попросту не могла выйти из комнаты, часами валялась на диване, смотря в потолок. Солнце двигалось по небу. Тени ветвей яблони за окном ложились на потолок, я следила за ними. Успокоение переходило в дремоту. Я перебирала хаотически пальцами край ватного одеяла, и новые странные фантазии рождались в моей голове. Тогда по телевизору часто показывали фильмы про войну. По вечерам, после чая, мы смотрели их по чёрно-белому телевизору все вместе, я, брат и бабушка. И вот мне в силу необъяснимых детских фантазий стало казаться, что бабушка нацистский шпион. Она- военная преступница, чудом оставшаяся вне суда после разгрома фашистской Германии. Все думают, что она моя бабушка, на самом деле бабушка моя мертва, вместо неё живёт законспирированная, внешне похожая на неё эсесовка, немка. Вымысел в детской голове приобрёл черты реальности. Раз так, думала я, какой смысл жаловаться на жестокость брата, когда бабушка мне не бабушка,  а скрывающаяся под её именем мучительница из концлагерей. Тем временем я посмотрела ещё одно зверское увлечение брата. Во дворе у бабушки находилось не отапливаемое одноэтажное кирпичное строение в ряде мест именуемое времянкой или кухней, так же называемое сараем. Сарай делился стеной на две почти равные части. Ближе к дому располагалась комната, содержавшая старинную железную кровать с грядушками, украшенными круглыми набалдашниками, и кресло, раскладывающееся как диван. Комната предназначалась для гостей бабушки, приезжавших летом. Во второй половине сарая хранили уголь и дрова, оттуда по приставной лестнице можно было подняться на чердак. Оказалось, что брат довольно часто лазит Тула. Однажды я тихонько пробралась в сарай, поднялась на чердак, спряталась среди мешков  с каким-то хламом и стала ждать. Моё любопытство горячо требовало узнать тайну. Когда я уже совсем устала и хотела отказаться от своей затеи, брат появился. Как сейчас помню конопатое лицо, тонкие напряжённо поджатые губы, хитрые упрямо смотрящие глаза. Уже тогда в этом восьмилетнем подростке скрывалось что-то от взрослого матёрого злодея. Он был похож на такого маленького мужичка, хорошо знающего, что и зачем он делает. Брат деловито оглядел сарай, прислушался. Мне показалось, он слушает, не идёт ли бабушка, которая в то время готовила обед на кухне в доме. Нет, он слушал другое. Брат закрыл на задвижку замка дверь, включил свет – под потолком горела единственная запылённая лампа, переставил лестницу от чердака к настилу из досок, под потолком напротив, полез туда. Теперь через раскрытую дверь чердака мне стало его хорошо видно. Брат взял лежавший на настиле один из шестов, ими подпирали бечеву, когда сушили бельё, чтобы оно было повыше, не касалось земли, и стал двигать, как стрекалом, будто хотел кого-то уколоть. По раздавшемуся отчаянному громкому мяуканью я догадалась, его жертвы кошки и коты. Для любовных утех они не редко забирались в сарай. Я знала, брата раздражает как их любовное мяуканье, так и грубый секс, которому они предавались среди грядок на огороде. Когда кот преследовал самку, когда коты дрались из-за кошки, они невольно ломали высаженные растения и, о чём никто кроме брата  и меня не знал, кресты на мышиных могилах. Всё это доводило брата до бешенства. В сарае он мстил. Вскоре с десяток кошек, я и не подозревала, что их там так много, брат загнал на чердак. Сарай был довольно обширный. Если бы животные молчали и не сверкали глазами, найти их оказалось бы довольно трудно, но они выдавали себя шипением и отчаянным грозным мяуканьем. Брат тыкал их со всей мочи шестом, оставляя свободным один мнимый путь спасения – чердак. Когда все животные, или почти все, спрятались на чердаке, некоторые из них свернулись у моих ног, брат снова переставил лестницу. Он залез на чердак и закрыл за собой дверь. Началось самое страшное. Такого я никогда не видела ни до, ни после в своей жизни. Помещение было довольно тесным, метров пять на три, и низким – где-то метр двадцать в высоту, захламлённым какими-то мешками, старою обувью, у стен стояли два велосипеда, лежали лыжи, со всех сторон с потолка спускалась в густой пыли паутина. Брат стоял, согнувшись, на его губах играла злорадная улыбка маленького подонка. Изо всех сил он тыкал шестом в кошек. Один или два удара пошли недалеко от меня. По силе удара я поняла, брат бьёт так, как если бы хотел убить. Кошки о коты озверели. Они перестали прятаться, сознавая рядом смерть, они перешли к атаке. Коты разгонялись и с диким рёвом, растопырив лапы с выпущенными когтями, летели на брата, стремясь поразить его в лицо, выцарапать глаза. Они походили на неуклюжих толстых громадных птиц. Волосы на голове брата поднялись, глаза блестели трусливым бешеным огнём. Перехватившись руками, он укоротил шест, стараясь поразить животных на лету. Куски шерсти, брызги крови летели во все стороны. Забрызгало меня. Кровью залилось лицо брата. Стоял невообразимый шум и гвалт. Человек и животное сражались за жизнь… Убитые агонизирующие коты валялись на полу, раненные, истекая кровью, стонали вдоль стен. Оставшиеся в живых забивались под стрехи, нападали на брата, со всей силы бились боками в единственное тусклое окно, стремясь разбить его и обрести спасенье. Оконное стекло трещало, но не лопнуло. Битва закончилась. Человек победил. Как брат не заметил меня, не знаю. Я сидела за мешками, уперев голову в колени. От страха я превратилась в камень. Брат открыл дверь чердака. Бросил вниз, подтащив за хвосты убитых кошек. Спустился сам, положив шест до следующего раза на место. Я обратила внимание, брат, как заправский преступник, вытер шест от крови заготовленной тряпкой. Брат побросал дохлых или смертельно раненых кошек в мешок и потащил из сарая, видимо хоронить. Когда он ушёл, я разрыдалась. Мои детские нервы были потрясены, меня била истерика. У моих ног корчился незамеченный братом кот, из его раскроенного черепа мне на сандалии, на колготы струился мозг. Ещё час или полтора я сидела на чердаке, боясь возвращения брата. С изумлением я отметила, многие кошки остались живы. Брат убил трёх или четырёх, а с десяток выползли из-под стрех, спрятавшихся в самых узких местах между крышей и полом, где шест не мог их достать. На следующий день многих из них я узнала занятых любовными играми на бабушкином огороде.
Напротив дома бабушки, треть дома занимала молодая семья, отец, мать и двое дочерей, самой младшей из них едва исполнилось полтора или два года, звали её Вера, она ещё не умела говорить. Мне нравилось зазывать сестёр к себе и угощать китайской вишней. У них в огороде росла обыкновенная , она вызревала поздно. Китайская вишня вызревала раньше, и детям доставляло невыразимое удовольствие есть её плоды. Старшая сестра, моя ровесница, наевшись вишни, быстро уходила, она по неизвестной причине, скорее по несходству характеров, недолюбливала меня, младшая же капризничала, оторваться от вишни она могла либо,  наевшись до тошноты, либо когда её уводили с боем, в обоих случаях дело заканчивалось рёвом. Мы подолгу оставались с маленькой Верой вдвоём, сидели на лавочке под вишнёвым деревом, я держала в руках спелые плоды, Вера брала вишни с моей ладони и ела. Вера громко чавкала, сок струился по губам, щекам, подбородку. Она ела как поросёнок, через полчаса непрерывной еды, на её лице почти не оставалось места, не вымазанного  красным вишнёвым соком, тоже – с руками, грудью, шеей. После вишни Веру нужно было купать. Когда Вера  ела, она не замечала ничего вокруг. Мне нравилось, если рядом не было бабушки и брата, бабушка обычно вертелась на кухне, гремя сковородами и кастрюлями, залезать Вере под платьице и трогать её половые органы. Я была уверена в своей безопасности, ведь Вера не умела говорить, потом она ела вишню, не замечая ничего вокруг. Конечно, мне досталось бы, если б меня увидела бабушка, брат, Верина мама, папа или сестра, но я соблюдала осторожность. Когда я гладила Веру по лону, чувства мои, казалось, обострялись десятикратно. В семье, где я росла, сексуальный вопрос находился под запретом, считалось, что в восемь лет мне ещё рано что-то знать о взаимоотношениях полов, а меня сжигало любопытство, мне хотелось знать, почему девочки и мальчики должны спать раздельно, писать в разных туалетах, носить нижнее бельё, почему ходить без одежды, без трусов считалось стыдным. Если б Верино лоно могло дать ответ на мучавшие меня вопросы. Я гладила её по бёдрам, и странная дрожь бежала по моему телу, Я увлекалась, гладила Веру до боли, невнятные звуки дискомфорта жевавшей девочки останавливали меня. Я боялась прорвать ей девственную плеву, и не погружала свой палец далеко, только чувствуя мягкую, влажную, эластичную перепонку. Существовала опасность, что Вера расскажет о том, что я делаю с ней, жестами, но я не думала об этом.
Вера внезапно умерла от какой-то детской инфекции. Её похоронили на окраине городского кладбища, недалеко от железной дороги. Я на похоронах не присутствовала. Как на грех вызрела вся бабушкина вишня, и она тот день заставила меня шпилькой выковыривать из неё косточки, что бы затем сделать закрутки, сварить варенье или компот. Я сидела на пороге дома, выковыривала злосчастные косточки, беседовала о чём-то с бабушкой, занимавшейся тем же, и с ненавистью смотр ела  на ведро с вишней, так медленно пустевшее. Сердце моё разрывалось на части, меня до безумия влекло на кладбище. Не то чтобы мне было жалко Веру, детское сердце моё не знало тогда ещё ни любви, ни жалости, мне было интересно. Я тайно пошла на второй день. Не знала я, что бабушкин городок столь велик. На кладбище было несколько свежих могил, на них ещё не изготовили памятники, захоронения обозначались крестами, простыми насыпями, а у родителей Веры спросить, как разыскать дочь я не решилась, считая, что подобное любопытство они сочтут подозрительным. У меня имелись свои планы. Я не знала тления, мне было неизвестно, что трупы после смерти разлагаются.  Я думала, что Вера лежит в гробу сохранная, как резиновая кукла, её можно трогать, с ней можно играть. Она станет моим секретом. Одна из насыпей показалась мне короче других, здесь явно лежал ребёнок. Я достала принесённую в хозяйственной сумке короткую бабушкину лопату, она ей рыхлила грядки, и стала копать. Солнце светило ярко, хотя клонилось к вечеру, когда я промокшая от пота до нитки, задыхающаяся, добралась до крышки гроба. Трудно представить мой ужас, когда, разбив крышку гроба, я обнаружила, что ошиблась. Вместо Веры в гробу лежала сухонькая старуха, по её сморщенному лицу ползали длинные белые кладбищенские черви. Они ели её, на лице виднелись уже язвы. Но ещё больший страх охватил меня, когда, подняв голову я увидела, что с края могилы за мной наблюдают ещё три старухи, на этот раз живых. Привлечённые непонятным процессом, из свежей могилы вверх летела земля, они, пришедшие на кладбище, подошли ближе поглядеть. С криком бросив лопату и сумку, я выбралась из могилы по осыпающейся земле и бросилась бежать, не чуя ног. В местной газете написали, что в городе завелись гробокопатели, об этом судачила со мной бабушка…


Полина решила не довольствоваться последним разговором, а познакомиться с Ритой, подругой Ады, поближе. Она села на метро, потом проехалась на троллейбусе и скоро поднималась по лестнице подъезда дома Риты. Полина худела, поэтому предпочитала ходить пешком. Дойдя до восемьдесят шестой квартиры, Полина увидела молодого человека, спавшего мертвецким сном напротив лифта, привалившись спиной к стенке. По подбородку его бежала слюна, толстые ляжки широко расставлены, брюки расстёгнуты, одет не полностью, будто натягивала их на него чужая рука. Свитер и сорочка тоже находились в явном беспорядке. Полина покосилась на толстого человека, как раз сейчас громко всхрапнувшего, и позвонила в дверь. За дверью послышалось невнятное шуршание, кто-то пробежал, что-то упало, загремело. Полина нетерпеливо позвонила ещё. Дверь открыли. Рита, обесцвеченная до желтизны, завитая химией девушка, стройная, среднего роста, в торопливо накинутом цветном халатике, испуганно смотрела на Полину:
- А… Это вы? …
- Из агентства.
Рита смотрела через плечо Полины.
- Я думала милиция.
- Это ваш? – Полина кивнула на пьяного.
- Он жив? – прошептала Рита, от неё сильно пахло перегаром.
- Ещё как жив, - отвечала Полина. – Минуту назад такой храп издавал.
- Точно? – глаза Риты в панике бегали.
- Ручаюсь.
- Вы не могли бы ему пульс пощупать, а то я забыла на какой руке надо…
- Может мы голубиное перо ему к губкам подносить будем? Дайте же войти. Что же мы на пороге разговаривать будем?
Рита пропустила Полину в квартиру.
- Чай будешь? …- спросила и тут же разразилась истерикой. – Вы узнали его?! Конечно же, вы узнали его?!
- Господи, кто же он? – округлила глаза Полина.
- Журналист ТВ -6 Аркадий Хмельков! Смотрите "Скрытую камеру"?
- Иногда… Да, да… Припоминаю. Борец с криминалистом. Трибун. И как же он так нажрался?
Рита зарыдала, краска потекла по её щекам:
-Я его… клофелином…отравила… Понимаете, он негодяй. Он всех обманывает. Все мужчины- негодяи, им только одного нужно. Предложит работать на телевидении, быть в кадре, девушка поверит, накормит-напоит, а он переспит с ней и ноги. Он и Аду обманул. С него всё началось. Где она его подцепила его, не знаю.
- А ты где?
- В "Голодной утке", я тебе по телефону всего не могла рассказать. Ада у Завгороднего тогда работала. Хмельков говорит ей, мы тебе маленькую камеру дадим, поснимай незаметно, как риэлтеры с квартирами мухлюют. Она поснимала, они репортаж по телевизору показали. Завгородний Аду выгнал, а Хмельков кинул. Даже денег за материал не заплатил. Извини, говорит, нам с тобой работать больше неинтересно. А спать было интересно?!
- Успокойся, Рита, успокойся. Выпей вот чаю своего.
- Да не хочу я чаю! …Слушай, тебя как звать?
- Полина.
- Поля, не оставляй меня сегодня одну. Мне мужики, гады, всю душу изъели.
 
    
С неба сыпал редкий снежок. Стефан замедлил около " Макдоналдса". Оттуда вкусно пахло. За стеклянными дверьми виднелась неторопливо жующая публика. Чтобы не истязать желудок, Стефан отвернулся и ускорил шаг. Не так легко было утащить Пинкертона. Когда он оказывался рядом с ресторанами, то становился сам не свой. Забывалась вся дрессировка. Пройдя мимо памятника Герцену, Стефан вошёл в Литературный институт. Двери оказались нараспашку. Слева, в дежурке Данилы не было. Стефан прошёл к кабинету ректора, где обычно восседал Данила, когда дежурил. Дверь кабинета оставили открытой, внутри тоже никого не было. На столе лежали разбросанными   бланки института, работал компьютер – след человеческой деятельности. Стефан вышел в холл, принялся гулять туда-сюда. Пинкертон попытался пописать под бюст М.Горького, возвышавшегося посредине холла, и Стефан обратил на него более пристальное внимание. Бюст стоял на прямоугольном пьедестале. От нечего делать Стефан постучал по голове Горького, звук был гулкий, голова оказалась пустой. Оглядевшись по сторонам, Стефан осторожно снял запылённый бюст и отнёс его в туалет, поставил сбоку от унитаза лицом к стене. Через некоторое время Стефан отволок в туалет и пьедестал. По прежнему никто не появлялся. Пинкертон тихо повизгивал. Стефан вернулся в кабинет ректора. На недавно выведенном бланке Литинститута, он прочёл: " Справка выдана Дрябовой Полине Анатольевне в том, что она поступала в Литературный институт имени М. Горького и, хотя не поступила, блестяще проявила себя на всех турах и во время экзаменов, поэтому рекомендуется к поступлению в любой другой вуз России." Внизу стояла подделанная рукой Данилы, подпись ректора. Стефан набрал номер межгорода.
- Мама, это я, Валера…Из Москвы…Какой Валера?...Сын твой…Давно не звонил?...На прошлой неделе же звонил. Мам, как у вас дела? Как отец?...Хорошо?..Сестра звонила?...Нет, не видел…Мам, ты не можешь мне срочно пять тысяч рублей выслать… Надо…Ну, никак нельзя…Да, срочно…За аренду помещения одного надо заплатить…Дела? Блестяще…Данила?... Хорошо…Полина на юрфак поступает. Есть надежды. Мы не ссоримся…Ма, лучше телеграфным.… Да, в последний раз…
В холле послышались шаги. Стефан напрягся:
- Мам, ну я заканчиваю. Надо деньги экономить. Целую всех. Пока. От Пинкертона привет, - "всем сукам",-хотел добавить Стефан, но вовремя сдержался.
    Стефан положил телефонную трубку, вышел в холл. Там появился Данила с какой-то пожилой женщиной в белой вязаной шали, красной болоньей куртке.
- А Стефан, привет! – не очень дружелюбно приветствовал партнёра Данила.- Знакомься, это Антонина Николаевна, она меняет меня на дежурстве.
     Стефан стоял на том же месте, где до этого возвышался Горький, от унесённого пьедестала остался след, пыльный квадрат.
- Стефан? Очень приятно…Я в этом институте пятьдесят семь лет уже работаю. Это Данила у нас новенький. Я ещё помню, когда Платонов тут дворником работал, а Цветаева посудомойкой в столовку устраивалась.
- И нечего не изменилось с тех пор, Антонина Николаевна?- спросил Стефан.
- А чего тут изменится?!
- Всё на своём месте?
Антонина Николаевна огляделась, развела руками:
- Данила, ты ещё тут побудешь?
- Побуду, Антонина Николаевна.
- А я в магазин сбегаю, на вечер себе чего-нибудь куплю… А швабры, они найдутся, швабры, - продолжала она с Данилой понятный им разговор, по поводу чего они, вероятно, и выходили из института в какое-то строение во дворе.
Антонина Николаевна ушла. Её сменили появившиеся у памятника Герцену Полина и Рита.
- Вот и Полина какую-то ****ь ведёт,- заметил Данила, оценив лицо и вытравленную химией причёску Риты.
- Знакомьтесь, это Рита – подруга Ады, - представила Полина. – Данила, Стефан. Рита может рассказать много интересного об Аде.
- Конечно, мальчики, - воодушевилась Рита. – Только пойдемте, посидим где-нибудь в неформальной обстановке. Сегодня суббота.
- В кафе " Пушкин" и "Тамерлан" мы вас не поведём, - напрягся Стефан, ощущая недостаток наличности.
- Тогда хотя бы в " Макдоналдс", - протянула Рита.
- Пойдёмте, - согласился Данила. – Подождём только Антонину Николаевну. Я ей дежурство сдам.
Стефан насмешливо прищурился:
- Скажи-ка, Данила, дежурство прошло успешно?
- Отчего же нет?
- Ректорским компьютером пользовался?
Данила покраснел.
- Да я не к тому…Ничего не упёрли?
Данила спохватился. Он, верно угадал, что Стефан думает о письме с рекомендацией Полине поступать в любой вуз страны с поддельной подписью оставленном на столе в кабинете. Но Данила думал ещё об одном, куда менее безобидном, о чём Стефан и не догадывался. Полина и Рита переглядывались, не понимая сути интриги. Данила весь в своих мыслях растерянно огляделся:
- Нет… Вроде ничего не пропало.
- Ты здесь сколько работаешь?
- Полтора года.
- Холл знаешь, как свои пять пальцев?
-Конечно… Хотите диван в деканате покажу на котором Герцен родился?
Стефан боялся тянуть дальше. В любой момент могла явиться Антонина Николаевна, он не хотел подставлять друга.
- Бюст Горького где?
Данила побагровел, как рак.
- Да …где? – пробормотал он.- Всегда здесь стоял…
- Эх ты, сторож! Не заметил, как двухметрового Горького уперли. Теперь воры сдадут его под пресс, заработают на ценном металле.
Догадка озарила Данилу.
- Ах ты, Стефан! Ах, негодяй! – налетел он на Стефана. – Сейчас же отвечай, где Горький?
- В туалете, пойдём принесём…
Рита и Полина захохотали. Данила и Стефан тащили Горького из туалета.
- Что, великим сыщиком себя вообразил?! Тоже мне Шерлок Холмс! Найдите семь отличий! …И ещё при посторонних.
- Данила, ну прости мой дурацкий характер, - оправдывался Стефан. - Сам не знаю, откуда у меня эта скрытая агрессия, постоянно подмывает делать близким людям гадости.
- Нет, не прощу, Стефан, как не проси. Я тебя на этом деле Ады Цукерман обставлю. Я докажу, что ты не только не сыщик, ты…
-… не человек, - подсказал Стефан.
- Смейся! Смейся! Весело смеётся тот, кто смеётся последним. Ты никогда не узнаешь об Аде Цукерман одной вещи, в которой скрывается ключ к разгадке истории.
- Так ты знаешь её?
- Догадываюсь, - стемнил Данила.
- Ну мы ведь работаем вместе?
- После твоих гадостей, Стефан, с экзаменом Полины, с бюстом…
- Осторожно не урони.
- Я держу… Мы работаем раздельно, то есть вместе и раздельно. Я докажу тебе, что ты никто.
- Да, извини меня ради Бога. Я не знал, что такой обидчивый, шуток не понимаешь. А если ты такой тщеславный, я готов, будь ты директором "Пинкертона". Давай подзаработаем денег и перерегистрируем фирму. Мне станет легче. Ответственности меньше. Или ты меня уволишь?
   Бюст Горького установили на прежнее место. Он стал выглядеть лучше, Данила протер его мокрой тряпкой.
- Нет, Данила, так не честно, - не унимался Стефан. – Скажи мне, что ты знаешь об Аде, чего я не знаю.
   Данила молчал. Рита и Полина наблюдали, как Пинкертон с волочащимся по полу поводком гоняется по коридору за кошкой.
Данила зашёл в кабинет ректора, забрал письмо для Полины, выключил компьютер. Ключ от кабинета он повесил на гвоздик в дежурке, где висели ключи от других кабинетов и аудиторий. Скоро пришла Антонина Николаевна. Стефан, Данила, Полина и Рита направились в "Макдоналдс" .


В" Макдоналдсе" Рита заказала самое дорогое, что там было. Стефан переглянулся с Данилой, скривил губы, и заплатил за всех четверых. Рита ела жадно, большими кусками поглощая "Рояль-де-люкс", запивая спрайтом.
- В принципе, только я знала, что Ада болеет СПИДом, - сообщила Рита.
Полина поперхнулась, метнув огненный взгляд на застывшего в изумлении Данилу. Половина бигмака Стефана упала на пол, её мгновенно сожрал Пинкертон.
- Что ты сказала? …- переспросил Стефан. – Ада болела СПИДом?
- Не совсем, - уверенно повествовала Рита с видом человека, рассказывающего о вещах обыденных. – Ада была спидоноской, носительницей вируса.
- Она сама тебе об этом рассказывала? – осторожно спросил Данила.
- Судя по квартире Ады, это могло быть и самооговором, - добавила Полина.
- Конечно, - продолжала Рита, - Ада была странная девушка. Но мне кажется, она не была сумасшедшей. Я много вращалась в светских тусовках, и знаю людей много круче помешанней Ады, а все считают их просто творческими личностями. Ада увлекалась теософией и буддизмом и свою квартиру оформила соответственно. Она считала, что чёрный цвет привлекает нечистую силу, поэтому она побелила квартиру, наклеила белые обои, покрыла пол и задрапировала мебель белыми простынями. Ада и ходила во всём белом, белый брючный костюм, белые сапоги, белая соболья шубка, белая шапка, белая сумка. А на потолок квартиры она наклеила оранжевый квадрат. Ада во всём белом, у неё был такой байковый халатик, ложилась на пол, включала энигму, смотрела на оранжевый квадрат и медитировала…
- Ты так подробно рассказываешь про это, будто тоже участвовала, - заметила Полина.
- Мы вместе медитировали, - просто отвечала Рита. – Сейчас это модно… А что касается СПИДа, то Ада показывала мне анализы.
- А ты не боялась заразиться, общаясь с ней? – спросила Полина.
- Зараза к заразе не пристаёт, - ответила Рита. Она засмеялась. Полина, Стефан и Данила переглянулись, а Рита продолжала,- На сколько, я знаю, при СПИДе бывают худоба истощение, у Ады ничего подобного не было, она скорее полная, чем худая. У неё был отменный аппетит, она постоянно сидела на диетах, пила зелёный чай, сенну, " ласточку". Потом, если б Ада была больная, её держали бы в клинике, а она ходила по улицам, - Рита опять как-то странно засмеялась.- Ребята возьмите мне, пожалуйста, "Филе-о-фиш" и мороженное с клубникой. Я вас не объела? У меня с похмелья всегда зверский аппетит. Это радует, говорят, алкоголики с утра не могут есть…
Стефан пошёл за едой. Он стал в очередь. Случайно обернувшись, он сгорал от нетерпения послушать, что Рита скажет дальше, он вдруг заметил, что в переполненном зале какой-то мужчина с лицом, обрамлённым редкой бородкой, сидевший за соседним столиком, внимательно прислушивался к разговору, который вели Рита, Данила и Полина.
- Но если Ада была носительницей вируса СПИДа, - вслух рассуждала Полина, - она, не страдая от болезни, могла заражать других, например, заразить Хмелькова.
Рите булка попала не в то горло, она закашлялась. Кровь хлынула ей к лицу. Жестами она попросила Данилу похлопать ей по спине, что тот и выполнил.
 Рита попила спрайта. Ей стало легче.
- А вот это мотив! – воскликнула она.
Стефан принёс еду. Мужчина за соседним столиком усиленно читал газету. Перед ним лежала обёртка от чизбургера, стоял пустой стакан чая.
- Что-то мне есть расхотелось, - сказала Рита. – Ребята, налетайте, - она принялась разламывать руками филе. Данила с ужасом смотрел на её руки, которые наверняка пожимали руки Ады. Полина и Стефан, верно, думали тоже.
- Спасибо, я наелся, - отказался Стефан.
- И я.
- И я.
- Как хотите, я тоже есть не хочу, - Рита съела несколько ложек мороженного, - она как-то вдруг потускнела, заскучала, потеряла к собеседникам интерес. – Ладно, пойдемте из этой забегаловки, - сказала она, бросив салфетку.
Все встали, стали одевать брошенные на стулья куртки и пальто.
- В туалет я не пойду, там всегда очередь, - сообщила Рита. – Ребята, я хочу курить. Угостите сигаретой?
Вышли на морозный воздух. Данила достал фотографию с квартиры Ады.
- Рита, ты на этой фотографии никого не знаешь? С классом Ады не общалась? Ничего она тебе не рассказывала про школьных товарищей?
- Нет.
- Были ли у неё брат, сестра?
- На сколько я знаю, нет. По крайне мере мне она про них ничего не рассказывала.
Стефан украдкой оглянулся. Мужчина с газетой остался за столиком "Макдоналдса". Может быть, ему показалось?
- Ребята , я пойду. Звоните, если что, - заторопилась Рита.
Она ушла. Данила сел на спинку лавочки напротив неработающего фонтана. Стефан хотел что-то сказать, но тут увидел Риту. Бегущую к ним от метро.
- Я совсем забыла. У Ады были справки, помеченные НИИ иммунологии. Там лечат СПИД.
Рита убежала.
- Как она перепугалась, что Ада могла её СПИДом заразить, - пошутил Данила.
- Не смешно, - оборвала его Полина. – Вот в этом институте и нужно, Данила, тебе провериться.
Данила поджал губы.
- Кстати, - спросил Стефан, - когда ты обзванивала медицинские учреждения, нет ли там Ады Цукерман, ты в НИИ иммунологии звонила?
- Нет, - ответила Полина. – Я звонила в Склифосовского, потом в центральную медсправку…
- Не могло ли ей стать плохо, и она попала туда, где обследовалась, в НИИ иммунологии? – спросил Стефан. – Данила, дай фотографию.
Данила нехотя протянул. Стефан некоторое время задумчиво глядел на неё.
- Когда Полинины отметки за сочинение на экзамене в МГУ объявят?- требовательно спросил Данила.
- Через пару дней, - рассеянно отвечал Стефан. – Где Пинкертон?- закричал он.
- Ой, мы его в "Макдоналдсе" забыли! – Полина побежала к ресторану.
У Данилы зазвонил мобильный телефон.
- Да, я слушаю.
- Это "Пинкертон"?
- Да, да я слушаю.
- Это Софья Абрамовна, сестра Марии Абрамовны… Я тут в квартиру на Гнездяковский убираться пришла и с соседкой разговорилась. Она сказала, что в тот день, как Ада пропала, к ней вроде бы скорая помощь приезжала. Врач такой в белом халате, молодой мужчина, с чемоданчиком из лифта вышел. Она как раз за молоком ходила и увидела…
Данила отошёл от Стефана подальше, отвернулся:
- Номер не запомнила?
- Какой номер?
- Номер скорой помощи, на которой врач приезжал.
- Да –нет… В машине водитель сидел, толстый такой, газету читал.
- А приметы врача?
- Какие там приметы! Молодой, красивый. Соседка совсем слепая. Астигматизм у неё с катарактой. А тут ещё в магазин без очков пошла.
- Спасибо. Я вас, Софья Абрамовна попрошу других соседей опросить, может быть, кто ещё что видел. Всего доброго.
Данила вернулся к Стефану. Полина тащила собаку.
- Кто звонил? – спросил Стефан.
- Отец достаёт. На старости лет решил спортом заняться. Просит, чтобы я в "Спорт-мастер" смотался, коньки ему присмотрел.

     Константин Львович Завгородний умел нравиться. Его крупное лицо дышало уверенность и простотой, глаза смотрели прямо. Грива кудрявых русых волос прикрывала уши и шею. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять, хотя на самом деле много меньше. Со Стефаном он договорился встретиться на корте для боулинга в гостинице "Спутник". Константин Львович катал шары и весьма успешно. В счёт выигрыша он распорядился троих охранников накормить пиццей. Стефан катал шарф первый раз в жизни. Проявляя полную неспособность к светской жизни, он ухитрялся сбить одну кеглю или две-три, а то и допустить, что шар вообще вылетал из трека, не поразив мишени. Услышав, что Ада была носительницей СПИДа, Константин Львович не проявил удивления, лицо его не дрогнуло, не сконфузилось. Брошенный им шар снова сбил все кегли.
- Знаете, молодой человек, - Константин Львович был склонен старить себя, разговаривая покровительственным тоном.- Мне так грустно слышать это, ведь Ада, если вам известно работала у меня. А принял я её по просьбе отца, к которому обратилась  Мария Абрамовна. Мой отец и Мария Абрамовна дружат. Как горько сознавать, что дети часто подводят родителей! Копишь, деньги зарабатываешь, а кому всё достанется? Я человек верующий, жене запрещаю делать аборты. У меня четверо детей, но что из них будет, не знаю. Слава Богу, что мальчики. Девочки вообще вызывают грустные мысли. Едешь вечером по Тверской, они выстроились штакетником с двух сторон, а ты думаешь, а ведь это чья-то дочь стоит, чья-то внучка, сестра. Мать, отец, когда рожали их не думали, что они вот так будут стоять, что бы кому-то, любому, кто заплатит, молодому, старому, пьяному или трезвому, киллеру, шофёру или профессору, человеку опрятному или месяцами не мывшемуся, здоровому или больному отсосать за пять-десять-пятнадцать долларов, отсосать за тридцать-пятьдесят-сто. Они сами об этом мечтали, они хотели  такой жизни, на ветру, солнце, в снег и дождь стоять, когда ходили в первый класс, когда у них была школьная униформа, белый передничек, огромные банты, когда мать заплетала им косу, а в классе ждала первая учительница? Затем их учили географии, истории, тем более алгебре с тригонометрией? Не перевод ли это денег, не насмешка ли над здравым смыслом? Зачем им знать где Китай или Австралия, если губы их предназначены только для одного -  сосать у кого угодно, за деньги, тело только надстройка к тому месту, которым трахаться, ноги только чтобы нести то место, которое трахает, едят и пьют они, чтобы иметь силы завтра снова выйти на Тверскую, одеваются -  чтобы выбрали и заплатили именно ей, а не другой. И, что потом, они скроют, что были другими. Заработав денег, накрасятся, прикинутся и где-то сойдут за приличных, встретят принца, от которого сумеют скрыть прежнюю жизнь? Макияж скроет опухшие от бессонных ночей, пьянства и наркотиков лица?  Безразличный взгляд приобретёт осмысленность? Половые органы, потерявшие от контрацептивов прежнюю эластичность, восстановят способность к деторождению?
-  Вы рассуждаете, как врач, - вставил Стефан, опять неудачно бросивший шар. Шар ударился об пол и отскочил, чуть не  убив Пинкертона, привязанного к ножке стола.
- Я люблю медицину. Она ближе всего к правде жизни. Я не согласен с теми, кто полагают, что женщину наиболее полно определяют два слова – мать и ****ь. Я думаю, что женщина, прежде всего медсестра. От рождения до смерти она как медсестра ухаживает за нами, вскармливает нас, ублажает и как медсестра закрывает нам глаза… И вот, обратите внимание, девочки, которые занимаются проституцией, сплошь некрасивые. Красивые все прибраны, все замужем, им стоять под дождём и снегом не надо. А какие у них обветренные лица! Я раньше думал, проституцией занимаются красивые, оказалось наоборот. Нет, что не говорите, а девочкам и четырёх классов более чем достаточно. Что деньги переводить! Им всё равно или замуж выходить, или проституцией заниматься, а Софьи Ковалевские, женщины учёные, руководители получаются от неустроенной половой жизни.
- А не находите вы, что замужество – тоже проституция, только для одного постоянного клиента?
- В этом суть женщины…- лицо Константина Львовича помрачнело. – Но когда я узнал, что Ада занимается этим делом, я её выгнал.
- Ада занималась этим?!
- Я узнал её на обочине, когда ехал по Тверской. Самое ужасное, что многим девушкам это нравится. Им нравится то, что они называют " работой", сдача в аренду одного органа, они получают удовольствие. И Ада занималась этим ради порока. Я достаточно платил ей в своей фирме.
- Простите, Константин Львович, а вы сами когда-нибудь пользуетесь услугами проституток?
- Мне это отвратительно!... У меня есть семья, любимая жена Людмила… Разве что , сорвусь…- Константин Львович прыснул со смеха.
Стефан достал фотографию с выколотыми глазами.
- Константин Львович , вы тут никого не узнаёте?
-  Молодой человек, вы, я вижу рьяно взялись за дело…Отчего же не узнаю? Это я, это Ада. Ещё пару-тройку ребят, девчонок  узнаю. Где они, что с ними, не знаю. Как тополиный пух во все стороны разлетелись. Никого даже случайно не встречал.
- И на встречи выпускников не ходили?
- Некогда, да и не знаю, проводятся ли такие в нашей школе.
- Наверняка проводятся.
- Надо узнать, съездить.
- Вы справа от Ады, Константин Львович, стоите, а слева от неё молодой человек, лицо  у него особенно иголкой  изуродовано, кто это?
- А… Не помню. Он у нас, по-моему, только в десятом классе появился. Вертится фамилия. О, а это Коля Бурундуков, он сейчас на бирже играет. Я кстати не выкупал  такую фотографию, я жить и чувствовать спешил, в институт поступить, начать самостоятельную жизнь.
- В МАИ?
- Вы хорошо осведомлены.
- А почему, Константин Львович, глаза на фото выколоты?
- Любила, значит, нас так Ада.
- Но если вы Аду знали, зачем вам потребовалось ходатайство отца, чтобы принять её на работу в свою фирму?
- Это давняя история, - губы Завгороднего чуть дрогнули. – Я одно время увлекался Адой. Она была девушка эффектная…
- Была?
- Не я, вы сказали мне, что она исчезла… У нас был роман, потом всё пропало…- Константин Львович рассказывал неохотно. – У нас с вами, Валерий, был контакт, вы не помните?...
- Нет.
- Вы довольно невнимательны для сыщика. Год назад моя фирма, она тогда называлась" Белый город" билась с "Пинкертоном" за аренду помещения, которое вы сейчас занимаете. Это была бумажная война, но моя фамилия на письмах стояла. Нас тогда в отделе нежилых помещений мэрии оклеветали и помещение под офис  отдали вам, а не нам, - глаза Завгороднего блеснули.
  Стефан стал прощаться. Он отвязал Пинкертона. Охранники кормили его пиццей.
- Я вам на прощание скажу, - словоохотливо болтал Константин Львович,- один арабский халиф, потеряв терпение в попытках искоренить нищих и проституток, велел в одну ночь вывести честных людей за город, ворота закрыть, а город сжечь. Радикальное средство! Нищим сколько не дай всё пропьют опять просить будут, проституткам, сколько не заплати, возьмут, назавтра на том же месте найдёшь. У проституток личности нет, личность превращена в единые половые органы. Лучше б они с собой покончили, лучше их убить, чем допустить так, унижать себя и человеческое достоинство. Они ведут гадкое отвратительное прозябание ради бабок, ради хлеба, булки с маслом. Зачем деньги? Зачем они живут? Поддерживают своё бессмысленное существование, чтобы стоять на обочине? И нищим я некогда не подаю!…
   Стефан вышел на улицу. В ушах его звучал решительный голос Завгороднего.


    С утра в понедельник у Стефана было отвратительное настроение. В воскресение он водил Пинкертона на выставку, и тот оказался сукой. Удар нанесли ниже пояса. Стефан сутки не мог  ни есть, ни пить. Снова и снова он перебирал в голове перипетии ужасного выходного. Как он встал пораньше, разбудил Пинкертона, вымыл его дорогим собачим шампунем, выбрал блох, расчесал и повёз на выставку, положив в хозяйственную сумку, что б тот не выпачкался по дороге. Дорогой Пинкертон скулил и написал в сумку. Но это ещё не портило жизнеутверждающего мироощущения Стефана, тем более ярко светило солнце, и с крыш барабанила весенняя капель. Они долго стояли в  очереди. Пинкертона чуть не загрыз бульдог. Московская сторожевая отдавила ему лапы. Потом они долго ругались с тёткой, притащившей чау-чау, и утверждавшей, что она стояла впереди. И вот столик регистратора, где Стефан уверенно провозглашает Пинкертона кабелём, а щуплый дед-регистратор смеётся ему в лицо, спрашивает, не замечал ли он, что его кабель мочится, не поднимая ногу, а приседая задом, что вообще он, Стефан, понимает в собаках. Стефан стерпел, не сказал ни слова, мученически зарегистрировал Пинкертона сукой и повёл на снаряды. Снова очередь, ругань хозяев и хозяек. Собаки высовывают языки, одна хозяйка падает в обморок. Доходит очередь до Пинкертона. Выясняется, что он не хочет ни прыгать в кольцо, ни ходить по бревну, единственная команда, которую он выполняет блестяще: " Пинкертон, мертв!", отсутствует в позициях соревнований. Стефана с позором изгоняют. Конечно, если бы Пинкертон был голоден, он справился бы с любым самым сложным заданием, но подлая скотина что-то съела ночью, скорее всего, открыла лапой холодильник и вытащила сардельки, которые Стефан забыл запереть наверх в морозилку. С Пинкертоном на поводке Стефан тяжело поплёлся домой. В понедельник он находился в полнейшей прострации, мысли его путались, ничего не грело душу. Когда Данила предложил ему за компанию съездить в НИИ иммунологии проверится на СПИД, он воспринял приглашении е с полным безразличием. Он слабо представлял куда едет и зачем, на некоторое время он забыл, что занимается делом Ады Цукерман. Пока они ехали, Данила жаловался на характер Полины, заставляющей его проверяться, отказывающейся не поглядев анализы выходить за него замуж, повествовал о своей несчастной страсти, что опять сорвался и переспал с Лёликом из "Даров природы", а чист ли в медицинском смысле Лёлик, он не знает.
- Как ты считаешь, Стефан, велики ли шансы, раскрыть дело Ады Цукерман? – спросил Данила.
- Практически никаких, - пессимистично заявил Стефан. – Её мог убрать любой, кого она заразила СПИДом.
Стефан рассказал о своей встречи с Завгородним.
- Странно что Ада занималась проституцией, - удивился Данила, - ей  что, есть было нечего?
- А ты думаешь, проституцией занимаются оттого, что есть нечего?
- Отчего же?
- Оттого что жить хочется ещё лучше… Догадываясь о странном характере Ады, повидав дизайн её квартиры, уже ничему не удивляешься.
Стефан и Данила некоторое время ожидали на кушетке в коридоре.
Мимо них по освещённому люминесцентными лампами коридору сновали в белых халатах врачи и медсестры. Стефан прищуривал глаза, сине-желтый свет полосами лился между ресниц, медработники превращались в белых птиц, сливавшихся с белым кафелем стен. От нечего делать Стефан прошёлся по коридору, заглянул в одну из комнат. Там находилась мертвецкая. Посредине стоял чёрный стол для вскрытия, на кафеле крупными буквами кто-то набрал латинский трафарет: " Здесь мёртвые учат живых".
Врач, который принимал Данилу и Стефана находился в апатичном состоянии. Его равнодушные серые глаза смотрели сквозь толстые стёкла очков куда-то мимо их. Толстые чуть обвисшие, как у хомяка, щёки чуть подрагивали, когда он делал малейшее движение головой, заполняя медицинскую карту.
- Вы что вдвоём пришли? Вообще мы принимаем по одному… -монотонно сказал врач. У него были покатые женские плечи, форма тела округлая, сигарообразная. Стефан тут же мысленно придумал ему кличку " Огурец".
На лбу, подмышках, на ладонях Данилы выступил пот.
- Мы хотим провериться, - пробормотал он.
- Один хочет провериться , а другой группа поддержки?
- Нет, мы оба хотим провериться, - сказал Данила.
Стефан сделал неясное движение бровями. Взгляд врача скользнул по нему. Стефан решил, врач принял их за гомосексуалистов – партнёров.
- Разденьтесь до пояса.
     Врач стал осматривать Данилу и Стефана. Раздел, прослушал, измерил давление, уложил на кушетку, простукал. С сомнением он поглядывал на истощённое тело Стефана, впалый живот, подрагивающий от пульсирующей брюшной аорты, выпирающие ключицы и двенадцать пар рёбер с фиолетовой подкожной сеткой вен.
- Страдаете какими либо хроническими заболеваниями?- спросил врач Стефана.
- Нет.
- Знаете, что у нас анализы платные? – спросил он уже обоих.
- Знаем, - голоса Стефана и Данилы совпали.
- Идите, сдавайте кровь.
Вошла лабораторная медсестра, толстая, неопределённого возраста женщина с рыжей копной волос. Данила сдал кровь первым. Выходя в коридор, он услышал, как врач спросил Стефана:
- Поправиться не пытались?
- Я всегда после обеда лежу.
Воспользовавшись отсутствием Стефана, Данила набрал  на мобильном номер:"Софья Абрамовна? Здравствуйте, это Данила из Агентства…Проверяем…Софья Абрамовна, Ада вела дневник, писала между строчек в книгах. Часть дневника у меня. Не могли бы вы просмотреть её книги, чтобы найти продолжение записей. Спасибо."


По совету Риты, Полина приехала в телецентр до одиннадцати утра. Хмельков приезжал в десять и до одиннадцати был трезвый. Секретарша провела Полину в небольшой модерновый кабинет с чёрными офисными столами и белыми жалюзи на окнах. Кабинет располагался на седьмом этаже ТТЦ. Увидев Полину, хмельков закурил и некоторое время с интересом ее рассматривал. За спиной Хмелькова висел настенный календарь с крупной надписью: " Скрытая камера", так называлась передача, которую он вёл. Полина подробно рассказала об исчезновении Ады, Марии и Софье  Абрамовнах, Завгороднем, спросила, не известно чего-нибудь Хмелькову об обстоятельствах дела. Хмельков не ответил на вопрос. Он встал из-за стола, прошёлся и изучающе посмотрел на Полину со стороны окна, откуда падал рассеянный утренний свет.
- А ведь вам, девушка, - задумчиво сказал он, - в кино надо сниматься…
Полина смутилась. Хмельков присел на корточки, посмотрел на неё чуть снизу:
-Поднимите подбородок, пожалуйста… Нет, не так высоко… Да… Да… Подождите, извините, - указательным и среднем пальцем Хмельков осторожно повернул голову Полины так, что лучи света чётко вырисовывали её профиль. Попав в зрачок, узкий от жалюзи луч ослепил Полину, солнечный протуберанец вспыхнул вокруг её носа. Полина засмеялась. Хмельков удовлетворённо хмыкнул, считая, что расположил девушку к себе.
- …или на телевидении работать, - ещё боле уверенно завершил Хмельков.
- Так что насчёт Ады? – спросила Полина.
- Я знал эту девушку, - равнодушно отвечал Хмельков, присаживаясь на край стола, и небрежно стряхивая сигарету в чёрную пепельницу, подписанную по кругу: " Скрытая камера". – Она некоторое время работала у нас… Ада? – неуверенно произнёс Хмельков, как бы проверял на слух необычное имя.
- Ада, - подтвердила Полина.
Хмельков перебрал пачку кассет на столе:
- Тут даже где-то лежал репортаж… О злоупотреблениях в работе с недвижимостью, - Хмельков нашёл кассету, прочитал наклейку. – Связанно с господином Завгородним, руководителем фирмы " Сити",- Хмельков вставил кассету в видеодвойку. На экране появилось изображение: край сумки, чьи-то руки передающие доллары. - Уклоняются от уплаты налогов, занижают сумму сделки. В договоре на покупку недвижимости указывают одни деньги, а с рук на руки передают другие, больше…
- А если б вы квартиру покупали, вы не поступили бы также?
-Я не сталкивался. Но это не хорошо, а потом могут кинуть. В случае расторжения сделки возвращается только  та сумма, что указанна в договоре, остальное зависит от доброй воли продавца.
- А Ада?
- Она помогала нам. Ей хотелось работать на телевидении, сделать карьеру. Она мечтала о блестящей жизни, - восторженно заговорил Хмельков, - Но…
- Завгородний уводил её после репортажа, сделанного по вашей просьбе.
- Постойте, постойте, - насупился Хмельков, - я никого никогда ни о чём не прошу. Нам на передачу кассеты приносят, у нас очередь. Мы отбираем самое лучшее, самое острое. Вы когда внизу в бюро пропусков стояли, видели, сколько людей там толчётся. Молодые и старые, все хотят на телевидение попасть, но не могут, никто им пропуск не заказывает, потому что они не нужны, то, что они хотят предложить неинтересно и отвлекает от работы. В исключительных случаях канал или передача предоставляют оператора или камеру, чтобы снять. Так было с Адой, она доказала важность репортажа, руководство приняло решение, ей выдали камеру, объяснили как ей пользоваться. Согласитесь, здесь важно ещё знать человека. Другой с видеокамерой ноги сделает. Материал злободневный. Многие граждане покупают квартиры и не хотят, чтобы их обманули. Не хочу о высоком, - Хмельков взял Полину за руку, - но телевидение иногда преследует самые высокие общественные цели… Кстати, я никогда вас раньше не видел?
- Сомневаюсь, хотя я вас видела, - Полина высвободила руку. Хмельков улыбнулся. Он подумал, что Полина его видела по телевизору, он не знал, что она приходила к Рите, когда он лежал в подъезде отравленный водкой с клофелином.
- Не могли бы мы с вами сотрудничать? – спросила Полина.
- Отчего же нет, - отвечал Хмельков, подбираясь снова к руке Полины. - Если Аду убрали.
- Вы уверены?
- Так часто бывает, - печально сказал Хмельков, - то это дело Завгороднего. У него есть мотив. Ада разоблачила его махинации, он потерпел убытки, через его фирму меньше людей стало покупать квартиры, и он, мстя, дал команду убрать Аду.
- Схема не лишена логики.
- Мы можем совместно вывести негодяя Завгороднего на чистую воду.
- Мы?
- Вы и Я.
- Как?
- Мы раздразним его, спровоцируем на необдуманные поступки.
- Каким образом?
- Поместим в нашей передаче новый горячий материал, теперь уже не о его фирме, а о нём самом. И героем репортажа станете…вы.
- Я?!
- Вы…- рыхлое лицо Хмелькова озарилось вдохновением. Мы преподнесём вас в нашей передаче как сестру Ады. Согласна?- Хмельков перешёл на ты, он заговорил так, будто дал Полине подарок, утвердил в заглавной роли стосерийного сериала. Растерявшаяся Полина во все глаза смотрела на Хмелькова. Она не замечала, как он гладит её руку, подбираясь уже к локтю.
- Ты – сестра. Ты знаешь, что исчезновение Ады произошло после размещения в нашей передаче ее репортажа о махинациях фирмы Завгороднего. Ты догадываешься, что он – преступник, ты требуешь правосудия…
- Но у нас одни подозрения, нет доказательств…
- Для телевидения этого не нужно. Ты же не во дворце правосудия. Нам главное эмоция, сенсация, - казалось, Хмельков даёт мастер-класс.
- Нас разоблачат.
- Кому это нужно! Назавтра все забудут и о тебе, и о твоём выступлении, а рейтинг передачи останется. И запомни, каждые тринадцать минут у нас на канале реклама...
- Вы хотите сказать, что Завгородний взбесится…и убьет меня, - пробормотала Полина.
- Если бы так! – Хмельков ударил кулаком по столу. Загремел стоявший на блюдечке стакан. Хмельков посмотрел на него, потом на часы. Они показывали одиннадцать
- Мы приставим к тебе оператора с камерой. Если Завгородний наймёт киллера, пойдёт на покушение… Ты можешь договориться с Завгородним о встрече, а мы всё снимем скрытой камерой. Он наверняка наговорит много глупостей, которые можно будет повернуть против него. Это будет репортаж!
- Мне нужно подумать, - рассеянно сказала Полина, приподымаясь.
- У вас нет фотографии Ады?
- Зачем?
- Мне хотелось бы иметь… Вот моя визитная карточка, там написан мой пейджер, - Хмельков схватил Полину будто случайно за талию. – Выпить не хотите.
- До свидания.
Уходя, Полина слышала, как Хмельков крикнул секретарше:
- Маша, принеси воды без газа.

    

Выйдя из РЭУ, расположенного в том же доме, где раньше жила Ада, теперь почти постоянно обреталась Софья Абрамовна, Стефан столкнулся с Данилой, только что вышедшем из подъезда. Стефан округлил глаза.
- Данила?
Данила растерялся:
- А я вот зашёл к Софье Абрамовне… Книгу просил дать почитать. В прошлый раз я увидел у неё хорошую библиотеку.
- У неё или у Ады?- Стефан вытащил книгу из рук Данилы. – "Иммунология  и вирусология". Данила, что за навязчивая идея? Ты скоро будешь напоминать одного героя" Трое в лодке, не считая собаки", который находил у себя все болезни, кроме родовой горячки.
Данила схватил Стефана за рукав куртки:
- Стефан, ты уверен, что анализы будут отрицательные?
- На девяносто девять и девять процентов.
- Одна сотая остаётся, мрачно заключил Данила.
- Не дрейфь!... Что ты так в книгу уцепился. Дай посмотреть…- Стефан перевернул пару страниц.
Данила впился в страницы мутным взглядом. Записи Ады , там где смотрел Стефан, отсутствовали.
 -Я одну интересную вещь узнал, Данила, - спокойно сказал
Стефан. – В квартире, из которой ты вышел, помимо Ады, Софье Абрамовна прописана.
- Софья Абрамовна? Она вроде бы в другом месте живёт.
- В другом месте она живёт, но не прописана. Другая квартира принадлежит сыну.
- Да-да… Она мне только что про него рассказывала. С высшим образованием, Газетами по электричкам торгует. Она ещё сказала ничуть не хуже Ады…
- " Ничем не хуже Ады " – она сказала?
- Да.
- Интересное высказывание, тут есть отношения… - Стефан задумался. - Так что квартира Ады теперь Софье Абрамовне отойдёт, если Мария Абрамовна как мать не опротестует. Фамилия Софьи Абрамовны оказалась не Цукерман, а Негрук, по мужу…
- Что Полина за сочинение то получила?
- Четыре. Что молчишь?
- Я бы сказал, если б она пять или два получила. Четыре – не туда, не сюда. Поступление будет зависеть от других экзаменов.
- Когда следующий экзамен?
- В среду.
- Что сдаёт?
- Историю.
- Удачи… Ты до метро?
- Да, - Данила тяготился обществом Стефана. – Смотри, твоя собака с таксой любовью занимается.
- Пинкертон! Пинкертон! – закричал Стефан. – Какая гадость!!!
- Везёт животным, - философски заметил Данила, - они не болеют венерическими болезнями.
- Их меньше, поэтому природа исключила для них подобный вид регулирования численности населения…- Стефан отогнал таксу. Это оказалось не легко, Собаки слиплись, поэтому Стефану и Даниле пришлось разрывать их руками. Данила тянул Пинкертона, Стефан таксу. Такса куснула Стефана в ладонь.
- Не бешенная? – участливо спросил Данила.
- Она не прокусила, - Стефан осматривал след зубов. – Молодой кобелёк.
Года два…Пинкертон умри!
Пинкертон послушно легла на  скользкий лёд у ног хозяина.
- Пинкертон, это аморально. Ты с ним сколько знакома?
- Я не говорил?... Пинкертон оказался девочкой.
- Теперь уже нет, - Данила кивнул на таксу, которую поймала за поводок молодая симпатичная девушка. – А хозяйка у любовника Пинкертона ничего…
Стефан вспыхнул:
- Данила, что-то ты стал на девушек заглядываться? Может быть ты не пидорас, а лишь следуешь современной моде… Пинкертон, вперёд! Я тебе потяну поводок на сторону! Вперёд, я сказал!!!
 

   Оставшись один, Данила листал книгу, где между строк он разыскал продолжение заметок Ады.
"…Случилось на Новый год. Наш класс справлял праздник на квартире одной из учениц, моей подруги. Родители её ушли, нам предоставили полную свободу. Я пыталась скрыть от Х, где будет вечеринка. Меня одновременно влекло и отталкивало от него. Ночами, когда я о нём думала, у меня случались приступы физической тошноты, смешанной с духовным экстазом. Х узнал, где собираемся и пришёл. В праздничных глазах его мелькал лихорадочный гнусный огонёк. Я поняла, он задумал какую-то гадость. Подростки плохо контролируют себя в употреблении спиртного. Ещё не пробило двенадцать, а многие уже не держались на ногах. В туалете и ванной блевали. Как мы говорили, "вырубившихся" относили в родительскую спальню, укладывали на постель. Сначала мне было очень весело, я болтала с подругами, много танцевала, с Х я прервала танец, он грубо на глазах у всех лапал меня, потом мне сделалось грустно, я зарыдала, наконец, меня замутило. Пол, потолок, лица одноклассников закружились у меня перед глазами. Некоторое время мне было совсем плохо. Говорили, что меня рвало. Я не помнила, как подруги отвели меня в спальню, уложили на кровать. Там уже лежали шестеро парней  и девушек. Через какое-то время туда вошёл Х. Он притворился, что ему тоже нехорошо. Одна девчонка, Ульяна, очень бегала за ним. Я её ненавидела. Ей, как и другим, он сообщил, что хочет на полчасика прилечь. Новый год уже встретили, часы показывали часа два. Веселье приняло разнузданный оборот. Курили анашу. Девчонки целовались с теми парнями, на кого до этого не смотрели. Я проснулась оттого, что почувствовала, резинка трусов режет мне поясницу, чья–то ладонь грубо натирает мне сухое лоно. Это был Х, он пристроился ко мне сзади. Пьяные невменяемые одноклассники на кровати издавали кто храп, кто свист. Из их ртов вырывалось смрадное дыхание. Я оттолкнула Х. Он пристал ко мне снова, попытался овладеть мной силой. Завязалась немая борьба. Мои движения были хаотичны, плохо скоординированы. Ему удалось стянуть с меня трусы и колготы. Но тут силы изменили ему. Член его не стоял. Я заплакала. Я была девочкой и не хотела терять девственность по пьяной лавочке. Х пустился на хитрость. Он стал успокаивать меня. Принёс шампанское. Я выпила и свалилась окончательно. Тем временем Х, как я догадалась потом, закрылся в ванной и занялся мастурбацией. Его извращённый ум получал удовольствие не от банальных вещей, которые радуют большинство людей, а от отвратительных дьявольских изобретений, которые приносят другим страдания. Х кончил в стакан для полосканий, взял пластмассовый шприц, который мать принимавшей нас девочки использовала для введения во влагалище контрацептивной мази и забыла убрать к приходу гостей. Этот шприц Х приметил сразу же среди зубных щёток и бритвенных приборов, набрал в шприц сперму и пошёл ко мне. Возможно, он пользовался резиновой гигиенической грушей для спринцеваний с пластмассовым наконечником. Идти нужно было через зал, где веселились ребята. Симпатизировавшая Х Ульяна обняла его за талию, пытаясь увлечь танцевать под громко игравшую музыку. Х мягко отстранил её, передал другому парню, ухаживающему за Ульяной. Х вошёл в спальню. Воспользовавшись моим беспомощным состоянием, отсутствием свидетелей, лежавшие на кровати спали мертвецким сном, Х осторожно раздвинул мне бёдра, я всё видела и чувствовала, но из-за сильного опьянения не могла сопротивляться. Х ввёл мне во влагалище сперму, повредив пластмассовым наконечником девственную плеву. Так механическим путём он сделал меня женщиной. Х торжествовал от успеха собственной изобретательности. Если б он просто переспал со мной радости было бы меньше… Новый год кончился. Через три недели у меня случилась задержка месячных. Пришлось сделать аборт. Не буду рассказывать, как мне удалось вытянуть из матери деньги на операцию, не раскрыв ей сути дела. Намекну, я осталась без весенних полусапог. Вскоре после аборта у меня стали возникать периодически приступы слабости, головных болей, головокружений. Я пошла провериться, сдала анализы. Врачи нашли, что я носитель вируса СПИДа. Где набрался Х, этой гадости я не знаю. Я его не видала, не рассказала врачам о близости с ним, сказала, что я жертва случайной связи. Меня поставили на учёт. Я возненавидела Х, я возненавидела мужчин вообще. Близость с ними приносит мне ощущения безразличия и боли, я сразу вспоминаю тот страшный Новый год. Я попыталась отравить Х. Он догадался, отдал яд моей кошке, она сдохла. Я решила стать мстительницей. Уверена, мужчины причинили женщинам столько страданий, что достойны наихудшего. Я стала, как проститутка стоять на Тверской, приводить их домой, брать с них деньги и заражать СПИДом. К сожалению, не все мои клиенты заболели…"

       Врач   безучастно  окинул взглядом сидевших перед ним Стефана и Данилу.
- Вы здоровы, - спокойным ровным голосом сказал он Даниле, потом обратился к Стефану: - А вам придётся пройти более тщательное обследование.
Стефан побледнел:
- Что?... Что-нибудь серьёзное?
- Нет, - врач посмотрел в окно, - реакция очень неопределённая. Ни да, ни нет. На границе нормы и патологии.
- Что же теперь?
- Вам придётся задержаться у нас в клинике. Мы возьмём ещё несколько анализов. Надеюсь ничего серьёзного.
Голос Стефана задрожал:
- А нельзя ли мне приезжать на анализы?
- К сожалению, эти анализы проводятся стационарно. Таков порядок.
- Ноя же работаю!
- Мы вам справку дадим.
- Меня это не устраивает.
     Врач достал из стола ксерокопию какого-то текста, упрятанного в целлофан:
- Ознакомьтесь…Вы же юрист, законы знаете… В случае уклонения от лечения, заражения другого лица венерическими заболеваниями пациент…гражданин подлежит приводу в лечебное учреждение сотрудником милиции, принудительному лечению…Ответственность вплоть до уголовной.
- Это инструкция Минздрава.
- Здесь есть ссылки на соответствующие статьи уголовного, административного и судебно-процессуального кодексов… Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.
- Что это?
- Что я вас ознакомил, предупредил, и что до получения специального медицинского заключения вы обязуетесь воздержаться от половой жизни, сексуальных контактов с другими лицами.
- Как же это возможно, если вы меня на обследование оставляет?
- В больнице разное бывает. Потом, вдруг сбежите.
Врач перебросил взгляд со Стефана на Данилу.  Стефан подписался.
- Вы всегда были такой худой?- врач изучающе смотрел на Стефана.
Тот смутился:
- Да.
Стефан и Данила вышли в коридор. Ноги еле держали Стефана. Данила едва скрывал радость. С кушетки , стоявшей в коридоре, использовавшейся вместо лавочки, навстречу поднялась ожидавшая их Полина.
- Ну что? – спросила она, тревожно глядя на Данилу.
Данила улыбнулся:
- Чисто.
- Ну пойдёмте.
- Стефана оставляют.
- Как так?!
- У него подозрение.
- На СПИД?
- Заткнитесь вы!!! – огрызнулся Стефан.
- Стефан не бузи. Надеюсь, всё уладится, -успокоил Данила. Он смотрел на Полину взглядом победителя. Пинкертон приласкался гладким боком к штанине Стефана. Тот в сердцах двинул его ботинком.
- Ничто не помешает нам, - сказал Данила Полине.
Глаза Стефана блеснули.
- Данила, как ты относишься к женщине?
- Как я отношусь к женщине?
- Ты унижаешь её.
- Чем же я её унижаю?
- Тем, что ведёшь ужасающий её образ жизни. Тебе надо выбирать.
- Это тебе парень надо выбирать, Я не знаю, где ты подхватил эту заразу.
Стефан и так уже с момента объявления заключения врача перебрал в своей голове варианты.
- Может тебя, заразила эта тварь, - Данила носком туфли легко ударил улегшегося на грязный больничный пол Пинкертона. Собака вздрогнула, повела длинными запылёнными ушами, печально посмотрела на Данилу.
- Не бей мою собаку! – закричал Стефан.
- Ты сам её только что ударил.
Полина перевела взгляд с одного на другого.
- Мальчики, не надо ссорится. Всё уладится. Я уверена, случилась медицинская ошибка. Тем более это только предположение. Через два-три дня, Стефан, тебя отпустят. Мы тебе в больницу фрукты будем приносить.
- Фрукты!...- выдохнул Стефан. – Полина, я хочу сказать вот что…Пусть этот негодяй не думает, что он единственный претендент на твою руку и сердце…Я тоже…тебя люблю и хочу на тебе жениться…
  Щеки Данилы задрожали от возмущения:
- Сначала ещё раз анализы сдай старичок… Полина, пойдём, он не в себе.
- Полина, поверь, я не шучу, - Стефан говорил и искренне верил в то, что говорит, сейчас ему казалось, что он давно любит Полину, он чувствовал унизительную  несправедливость отношения Данилы к ней.
  Данила потянул Полину по коридору.
- Полина, пойдём он не в себе.
  Полина посмотрела на Стефана. Она не верила своим ушам. Никогда она не думала о подобном варианте. Сейчас ей нужно было проанализировать случившееся.
- Во всём виноват ты, Данила, - громко говорил Стефан. – Зачем ты притащил меня сюда?
- Ты сам пошёл.
- Ты меня упросил пойти за компанию…Если б я нечего не знал, мне было бы легче.
- Мы завтра зайдём к тебе, Стефан,- пообещала Полина.
- Написал за тебя сочинение на четыре и считает, что теперь ему всё можно, - ворчал Данила.
Данила и Полина удалялись по коридору. Стефан остался один. Пинкертон завыл.


Завгородний пригласил Данилу в ресторан" Зимний сад" гостиницы "Националь". За столом они сидели втроём. Скрывая волнение, Данила поглядывал то на Завгороднего, сидевшего за столом справа от него, то на Хмелькова, расположившегося напротив.
- Откуда вы узнали мой телефон? – спросил Данила.
Его на встречу пригласили по мобильному.
- Твой отец дал, - просто отвечал Завгородний. – Вы с Аркадием знакомы?- он кивнул на Хмелькова.
- Знаком. Только он, боюсь, со мной нет…Я вас по телевизору в передаче " Скрытая камера" видел…Данила Сухоруков,- представился Данила.
     Хмельков протянул Даниле визитку.
Принесли черепаший суп. Данила ел осторожно, боясь обжечься. Завгородний заказал ассорти из морепродуктов. Вместо вилки он пользовался палочками. Осторожно выбирал мидии и клал их, смакуя, на обложенный белым налётом от сигарет язык. Хмельков сказал, что сыт. Он пил красное вино.
- Аркадия пригласили по поводу предвыборной кампании, - объяснил Завгородний, - в депутаты Госдуму по Мытищам избираться собираюсь…
- Давно пора, Константин Львович, - тонко заметил Хмельков.
- Стратегию и тактику хочу обсудить. Надеюсь, Аркадий не откажется стать моим имиджмейкером?
- С удовольствием, Константин Львович.
- Опыт есть?
- Десятка два депутатов в Госдуму провёл…
- А что же сам?
- Не общественный я человек, Константин Львович.
- Камерный, что ли?
    Хмельков не ответил.
-Помимо "скрытой камеры" могу вам предложить "В мире людей", пятнадцать минут – десять тысяч зелёных, организуем даже в пятницу.
- Когда выходит?
- Ежедневно, кроме выходных, в 22.40. две-три минуты семь тысяч стоить будет. " День за днём" с понедельника по пятницу, пять десять минут – пять тысяч, две – три минуты – три тысячи. Сюжет о достоинствах вашей личности, достижениях в бизнесе, предвыборные обещания – десять тысяч в любое время.
- На другие каналы выходы есть?
- Пожалуйста, ТВ - Центр – " Ночное рандеву". Встреча со звездой.
- Радио?
- Могу предложить " Юность, " Открытое радио", " Авторадио" – передача "Перекрёсток".
- Цены не называй, потом обсудим. - Хорошо, Аркадий?
   Завгородний удовлетворённо засмеялся:
-Слышал последнюю бомондовскую поговорку?... Выполнять предвыборные обещания – дурной тон.
Подали второе. Данила заказал себе бараньи рёбрышки и теперь мучался. Под ножом рёбрышко скользило, грозило выскочить из тарелки на белую сорочку, дорогой галстук и пиджак Завгороднего.
- Данила, ты в курсе, что у вас помещение в Столешниковом забирают? – спросил Завгородний.
   Данила поперхнулся:
- Почему же забирают?... Я знаю, там пробелы. Срок аренды истекает, но нам в Мэрии обещали продлить.
- Вы по деньгам не потяните, - спокойно продолжал Завгородний. – Плату за метр увеличивают почти в два раза. Неужели агентство "Пинкертон" приносит такой доход, что вы сможете оплачивать?
   Данила пожал плечами.
- Я с твоим отцом разговаривал… Он же вам помещение оплачивал через свой банк?
   Данила молчал.
- Твой отец сказал, " Пинкертон" практически дохода не приносит. Он больше вам помещение оплачивать не будет. Со второго квартала этого года вам придётся закрыть агентство.
- Отчего же? – растерялся Данила. – В крайнем случае, мы перенесём агентство на квартиру Стефана. Он живёт один…
- Где-то на окраине?... Кто туда ездить будет? В Мэрии за подписью Ресина решено ваше помещение отдать на три года под офис моей фирмы по торговле недвижимостью.
- Д-Да?
- Я разговаривал с твоим отцом, у меня есть предложение для тебя, Данила. Брось бесперспективную работу со Степановым…
- Почему бесперспективную?
- Сколько у вас дел с начала года было? Неверных любовников выслеживаете? Ищите удерживаемых одним из разведённых супругов детей?..
- У нас было дело…- растеряно отвечал Данила.
   Больше всего сбитый с толку, что оказывается Завгородний знаком с его отцом.
- Исчезновение Ады?... Раскрыли?
- Пока нет.
- Заработали сто баксов на троих,- казалось, Завгородний знал всё.
- Нам обещали ещё заплатить.
- Если найдёте…- Завгородний улыбнулся краем тонких губ.
- Найдём.
- Ты уверен? …Я, Данила, предлагаю тебе перейти ко мне на фирму " Сити" юристом. Я разговаривал с твоим отцом, он одобрил. Будешь работать в центральном офисе, где раньше был " Пинкертон". Место престижное, стены знакомы.
- Это слишком неожиданно для меня, - Данила бросил салфетку на стол, отказавшись от кофе и  десерта.
- Пойдём, я немного провожу тебя, - Завгородний встал за ним следом.
- Данила, я бы на твоём месте не отказывался от столь лестного предложения Константина Львовича…- пожал Даниле руку Хмельков.
    Завгородний подвёл Данилу к выходу. Швейцар услужливо открыл дверь. На улице виднелся шестисотый "Мерседес"  Завгороднего, джип " Тойота  Ленд-Круизер" сопровождения, толкущиеся около машин охранники.
- Данила, пусть останется между нами, что ты, дежуря в литературном институте, через компьютер в кабинете ректора, опустошаешь кредитные счета клиентов твоего отца. Будь осторожнее. Кто-то заметил, подал жалобу. Сейчас в банке начато служебное расследование. Не подведи отца. Пора деньги зарабатывать честно. И оденься прилично, - Завгородний небрежно окинул взглядом куртку Данилы. – А то воровать воруешь, а деньги тратить боишься.
Данилу била внутренняя дрожь. В глазах потемнело. Он скорее интуитивно чувствовал, чем увидел протянутую руку Завгороднего. По морозной улице Данила побрёл к метро.

 

Рита уговорила Полину поехать на "Мосфильм", встать на учёт в актерский отдел. Финансовая перспектива работы в агентстве "Пинкертон" была весьма туманна, результаты экзаменов на заочное отделение казались самыми неопределёнными, Полина не отказалась бы от любого подвернувшегося заработка, хотя не верила, что её могут взять сниматься в даже в массовке сцены. Встретились на площади Киевского вокзала, сели в троллейбус. Рита оживлена, много болтала. Она рассказала, что встать на учет в актёрский отдел её надоумил Хмельков. Он считал, что из неё может получиться телеведущая. Главное, говорил Хмельков, ей нужно держаться за него, и тогда у неё всё получится. Отношения между Ритой и Хмельковым складывались самым серьёзным образом, Рита горячо жалела, что когда-то пыталась его отравить, что касается Ады, то она просто была недостойна Хмелькова, не понимала его. В последнюю встречу Хмельков сделал предложение Рите, но она ему пока не верила, слишком он уж напился в тот раз, Рита ждала подтверждения. Когда новые подруги стояли на задней площадке троллейбуса, глядя на убегающую дорогу, Полина сказала Рите:
- Ты знаешь, мне один человек тоже недавно предложение сделал, совершенно неожиданно. Я никогда не думала, что он питает ко мне какие-либо чувства. Мне кажется, что он сделал это со злости. Как ты думаешь, у мужчин такое бывает?
- А ты сильно его разозлила? – спросила Рита. Её больше интересовали собственные проблема, чем проблемы Полины.
- Нет. Я его вообще не трогала.
- А кто же его разозлил?
- Не знаю…- Полина задумалась.- Жизнь. У него нашли СПИД.
- А-а… Будь с ним поосторожнее. Он наверняка педик.
- Нет, у педика как раз не нашли.
    Рита пугающе посмотрела на Полину:
- Это твои друзья?
- Нет, сослуживцы по детективному агентству.
- Понятно, весёлая у вас компания… так ты ему отказала?
-Кому? Педику?
- А педик тоже сделал тебе предложение.
- Да, ещё раньше.
- Тоесть у тебя два предложения, одно от педика, другое от спидоноса, и ты не знаешь кого выбрать…А кто тебе больше нравится?
- …Не знаю, - протянула Полина. – Раньше нравился Данила, то есть педик… Я заставила его перед свадьбой сдать анализы, он обещал бросить гомосексуализм. Это у него не потребность аргонизма, а мода такая. За компанию он уговорил поехать с ним в больницу Стефана. В результате у Стефана обнаружили вирус СПИДа, а у Данилы нет. Узнав диагноз, Стефан тут же сделал мне предложение… Я совсем растерялась.
- Значит, этот…Стефан хочет от тебя детей, - заключила Рита. – Мужчины перед смертью всегда хотят, чтобы женщина кого-нибудь им родила. Наследника, продолжателя дела. Бабушка мне так говорила. Но он может заразит тебя и ребенка тоже.
- А любит он меня?
- Может он всегда любил тебя, тайно…
       Полина задумалась.
Приехали на " Мосфильм". Заплатив известную сумму денег, Полина и Рита получили право считать себя артистками " Мосфильма". Они заполнили анкеты, написали, где учились, какие языки знают, какими видами спорта занимались. Толстая рыхлая тётка тщательно пересчитала купюры, наклеила фото на картонки, другие фотографии засунула в отдельные кармашки сзади карточек и поздравила девушек с началом творческой жизни. Рита была в экстазе. Ей захотелось пересмотреть всю картотеку " Мосфильма". Наверняка другие девушки менее привлекательны, их поставили на актёрский  учёт исключительно за плату, Рита и Полина достойны сниматься в кино куда больше. Скоро они пойдут нарасхват. Режиссёры и продюсеры сцепятся из-за них в рукопашной. Домашние телефоны оборвутся от предложений. Девушкам останется выбирать. Вежливо отказывать стоящим в очереди киноменам, к сожалению их график перегружен, позвоните, пожалуйста, этак месяца через три. Рита предупредила Полину, что главное в этом деле, чтобы голова не закружилась, что бы оставаться скромным, не забывать родителей и друзей, а там пусть Голливуд сменяет Канны, а Венеция Берлин. Толстая тетка пояснила  девушкам, что чтобы смотреть карточки других актёров и актрис, опять следует заплатить, ибо это называется работой в актёрском отделе. Сумма оказалась большой, но приемлемой. Рита заплатила деньги Хмелькова, и девушки окунулись в мир звёзд. Действительно, другие девушки, даже с актёрским образованием и уже снимавшиеся, были хуже. Рита и Полина шёпотом обсуждали в каких туалетах они выйдут на подиумы фестивалей, если их заметят. То и дело они узнавали  на карточках известных актрис. С сего дня они были среди них, в своей компании, хотя девушки сходились  во мнении, что некоторые звёзды сияют незаслуженно, они им не нравились. Вполголоса возникали споры, когда мнения девушек разделялись. Рита покосилась взглядом на тётку за столом и предложила Полине посмотреть мужчин. Вот они красавцы, знаменитости. Вновь горячее обсуждение, спор. Вдруг Полина и Рита вздрогнули одновременно.
- А этот что тут делает?
С актёрской карточки на Риту и Полину самодовольно смотрел Константин Львович Завгородний. Сзади в бумажном кармашке лежали другие его фотографии. И фамилия, и имя, и отчество на карточке тоже сходились. Было написано, где и когда Константин Львович учился, что он знает английский, водит автомобиль и занимается плаванием.
-Зачем ему всё это? – спросила Полина.
- У него же "Мерседес", джип, охрана, фирма…- перечислила Рита…-Наверное, для души…- предположила она.
- Возможно, до того, как он сделал карьеру, разбогател, - сказала Полина,- Константин…- ей уже сложно было добавить Львович, -…снимался в кино…А потом забыл сняться с учёта, не стал заниматься.
Девушки задумались, внезапно им открылось, что кино нечто низшее, что бросают большие люди. Бизнес, политика – это да, а что кино?!
- Но я никогда его ни в одном фильме не видела…- заметила Рита.
- Я тоже, - согласилась Полина.
- Смотри, тут в карточке написано, что Завгородний учился в Щукинском училище, но не закончил.
С карточкой Завгороднего девушки подошли к сотруднице актёрского отдела.
- Скажите, а вот этот…актёр часто востребован?
- Костя?... Довольно часто. Я его давно не видела. Опять, наверное, где-то снимается. Да вы позвоните ему, Костя человек безотказный. Мы телефоны только режиссёрам и ассистентам по актёрам даём. Вам даю по исключению, не говорите, где взяли.
     Полина догадалась, что деньги, которые они заплатили с Ритой за регистрацию в актёрском отделе, вряд ли достигнут мосфильмовской кассы.

          Стефана обследовали на педикулёз и заставили помыться. Выйдя из душа, он увидел трёх медработников пугающе оглядывающих его. Помимо медсестры, плотной крашенной блондинки, приведшей его в помывочную, присутствовал принимавший его врач и ещё один, неизвестный ему доктор с бледным осунувшимся лицом, нескладной тощей фигурой, обтянутой коротким, как пиджак, белым халатом.
- Подождите, не одевайтесь, - сказал принимавший врач.
         Он и новый доктор подошли поближе, развернули Стефана к свету. Он стоял на резиновом рубчатом половике, постеленном на кафельный пол. Вокруг пояса Стефана была обмотана простыня, по икрам катились капли воды.
- Странна форма кахексии, - сказал принимавший врач.
- Дистрофия, - заметил новый доктор.
Оба с интересом рассматривали худое с выступающими рёбрами тело Стефана. Апатичное лицо принимавшего доктора осветилось улыбкой:
- Нет, Анатолий, кахексия неясного патогенеза, - врач запустил под простыню короткие толстые пальцы. Стефан почувствовал, как ногти скребут ему по низу живота. Врач зажал пальцами складки кожи рядом с пахом, сквозь линзы очков заглянул Стефану в глаза.- Жировые отложения есть, но крайне незначительные. Брюшные рефлексы сохранены.
- Обратите внимание, Антон Валерьянович, как бьётся брюшная аорта, - новый врач указал тонким пальцем под рёбра Стефана. – Как ни парадоксально, возможно это вариант синдрома Иценко-Куминга.
- Я склоняюсь к нетипичному Альцгеймеру, - принимавший врач взял Стефана за нижнюю челюсть. – Больной, покажите язык…
В коридоре послышался топот лап. В душевую влетел Пинкертон и тут же разразился неистовым лаем в адрес врачей. Принимавший врач, которого называли Антоном Валерьяновичем, прекратил обследование:
- Это что за тварь?
- Хорошая собачка, - виновато сказала медсестра , протягивая Стефану комплект больничной одежды, полосатую пижаму и коричневые штаны.
- Немедленно уберите! Она мне всё отделение загадит.
- Это собака больного, Антон Валерьянович. Мы с ним договорились, пока он на обследовании, собачка поживёт у меня.
Стефан одевался.
- Как же ты, Лиза…Елизавета…животных любишь…- заметил Антон Валерьянович, немного сбавив начальственный тон. – Чтобы к вечеру собаки не было. Больного поместите в семнадцатую палату. Толь, возьмешь его к себе?
- Хорошо, Антон Валерьянович, - покорно согласился доктор.
    Медсестра повела Стефана к лифту. Поднимаясь на девятый этаж, она поведала, что Толя – Анатолий Леонидович Сергачёв – определён лечащим врачом Стефана, Антон Валерьянович Балюбаш – заведует отделением. Саму медсестру, как Стефан успел узнать раньше, звали Елизаветой Фроловной Цветковой, можно просто – Лиза.
Стефана поместили в двухместную палату. Из окна открывалась панорама на город. Соседом его оказался ветеран, дядя Коля. Он страдал ревматизмом сердца. Детей у дяди Коли не было, жена умерла. Дядя Коля сразу спросил Стефана, не предлагали  ни ему врачи лечение импортными средствами. Невероятная худоба Стефана в глазах людей тут же делала его больным. Ни врачи, ни пациенты не сомневались, что его следует лечить. Вопрос стоял, от чего и чем. Стефан и сам уже смирился с мыслью, что он чем-то болен, в самом деле, нельзя же есть без меры и не поправляться, выглядеть как скелет. Стефан отвечал, что никаких лекарств ему ещё не предлагали, он на обследовании. Дядя Коля участливо  покачал головой. О себе он охотно сообщил, что спустил на лекарства все свои скудные сбережения и пенсию, теперь собирается и квартиру отписать медсестре Лизе, лишь бы лечили хорошо. В семнадцатой палате дядя Коля лежал уже полгода. В больнице он знал всех и вся.

      Данила сидел в "Дарах природы". Бармен куда-то отошёл. Тусклый свет лился из красных ламп. Лёлик негромко говорил, Данила слушал, вертя в руках чашку кофе.
- Тебе не следует приходить в наш клуб, Данила, - Лёлик провёл загорелой рукой по бледному запястью Данилы. – Начальство делает замечания.
- Отчего же так? Если ты здесь работаешь, значит, принадлежишь любому, кто заплатит.
- Это так. Никому нет дела, что у мальчика-проститутки есть сердце. Он умеет и хочет любить. Им наплевать! – Большие серые глаза Лёлика наполнились слезами, он тряхнул головой, подвески серебряных серёг зазвенели у него в ушах.
- Я знаю, это из-за Лысого и Патлатого, - отвечал Данила. –Поверь мне, Лёлик, я за ними больше не слежу. К ним не подберёшься, потом я ухожу работать юристом в серьёзную фирму…" СИТИ" Завгороднего. Может быть, слышал?
- Как же не слышал?! – Лёлик вытер слёзы кружевным платочком. – Они все одна компания, и " Сити", и " Сервис-интер".  "Сити" – дочерняя компания "Сервис-интера". Константин Львович на побегушках у Аркадия  Иосифовича, а Сергей Сергеевич из фонда поддержки студентов Консерватории вообще никакой роли не играет.
- Аркадий Иосифович, тот что Лысый, " Сервис-интер" возглавляет?
-Я тебе ничего не говорил? Не ходи к нам больше, Данила, не ходи, если не хочешь, чтобы у тебя были неприятности и бедного Лёлика из клуба выперли.
     Данила задумался.
- Послушай, Леля, а у Завгороднего была сестра?
- Откуда я знаю? Я на женщин не очень засматриваюсь. Приходил он тут с одной…
- С  брюнеткой в красных " перьях"? Бледным лицом, большими глазами?
- Лёлик пожал плечами…
- Я тебе фотографию покажу…- Данила достал фото, данное ему Софьей Абрамовной в последний его визит. – Не узнаёшь?
- Похожа…Хотя та была в зеркальных очках, типа стрекозы. Сейчас модно такие, знаешь. Я хотел такие себе купить, помнишь тебе в " Пассаже" показывал. Данила, если мы расстанемся, обещаешь мне сделать подарок? Я хочу о тебе вспоминать…
- Её не Ада звали?
- Может и Ада…- Лёлик вздрогнул. На пороге появились те, кого Данила называл Патлатый и Лысый. – Я побежал, и ты уходи.
Лысый бросил острый взгляд на Лёлика и Данилу.
       Данила вышел из клуба и тут же столкнулся с Подиной.
- Ты?!
- Я тебя по всей Москве ищу, где ты пропадаешь?
- Я домой собирался…
- Где ещё можно найти Данилу, как не в гей клубе?... Я тебя бы давно оттуда вытащила, туда женщин не пускают.
- Что случилось?
- Мария Абрамовна звонила, говорит, не хочет больше, чтобы мы искали Аду.
- Почему?
- Говорит, что смерилась с потерей, что дочь не найти, что в Москве сотни людей ежедневно пропадают и их не находят. Короче, платить за поиски Ады она не намерена.
- Мне то что! Я больше этим делом не занимаюсь. Я тебе говорил? Я ухожу юристом на фирму  "СИТИ" к Завгороднему.
- Недвижимость, да? Я всегда говорила, Данила, что ты кончишь криминалом.
    Данила сделал гримасу.
- Они меня  на карте подцепили.
- На какой карте?
    Данила достал кредитную карточку:
- Как-то узнал, что у меня кредитка фальшивая. Я на неё через ректорский компьютер деньги банка отца скачиваю. Хотя брал я по-божески, можно сказать, копейки не больше трёх процентов. Три процента с операции у них как раз в банке комиссия.
- Заметили?
- У отца, в банке служебное расследование. И Завгородний как-то пронюхал. Теперь я у него на крюке, - Данила в сердцах хотел сломать кредитку,  выбросить в мусорный ящик. Полина перехватила его руку:
- Погоди. Отдай мне.
- Зачем?
- Я сама выброшу.
-Смотри!
- Ты что своей будущей жене не веришь, гомосексуалист несчастный?
Данила отдал карточку:
- Пойдем, погуляем.
- Нет, Данила я тороплюсь.
- Что так? Зачем собственно приходила?
- Передай Стефану, что Мария Абрамовна больше не желает расследования.
- Я с ним  не общаюсь и тебе не советую.
- Ой- ой- ой!
Данила и Полина расстались. Данила побрёл домой, а Полина зашагала в магазин и по Даниловой кредитной карте купила куртку, костюм, сапоги, которые давно хотела.

       Удостоверившись, что ветеран спит, Стефан тихо встал, больничная кровать чуть скрипнула под ним, и вышел из палаты. В коридоре слабо светили люминесцентные лампы. Пост медсестры был пуст, двери палат процедурных, сестринских, смотровых кабинетов закрыты. Коридор отделения перпендикулярно упирался в общий коридор больницы, тянущийся через всё здание. Там находилась ординаторская. Через приоткрытую дверь Стефан увидел двух врачей в белых халатах, Антона Валерьяновича и Толю. Рядом с ними за столом, уставленном закуской в консервных банках, плоскими бутылками из-под Альмагеля с налитым в них спиртом и стаканами, сидели от нечего делать девицы в больничных халатах. Компания слушала музыку, хохотала. Стефан осторожно прошёл мимо, направился к лифту. Он планировал спуститься в мертвецкую.
Загромыхал лифт. Лифт ехал медленно и грузно, раскачиваясь из стороны в сторону. Стенки его дрожали, и, казалось, готовы рассыпаться в любой миг. Стефан чувствовал напряжение, дрожь каната к которому был подвешен ящик, клетка для опускания и подъёма людей. Дорога была бесконечной. Если днём, когда больница полна народу, и куда-то торопятся врачи и медсёстры, ведя бесполезную борьбу со смертью, и медленно идут пациенты, сознавая свою болезнь, они считают дурным тоном ходить быстро, и как бы таят в себе страдание, надеясь покоем избавиться от него, в лифте не чувствуется угрозы. Его кабины скорее неуютны, чем страшны. Человек в низ инстинктивно ощущает себя не в своей тарелке, дорога всегда воспринимается долгой, даже с этажа на этаж, но никогда вечной, только порой, когда в кабине много людей, вдруг нависает гнетущая тишина, все молчат, воздух спёрт, появляется мысль, что будет, если лифт оборвётся, есть ли внизу спасательные пружины, о которых говорят, но никто не видел, если лифт застрянет, не задохнутся ли находящиеся в нём, прежде чем его откроют. Ночью, когда ты в лифте один, такие чувства усиливаются в сотни раз. Стефан ехал и не знал, когда будет подвал. Он опускался в бездну. Голова его кружилась, он ощущал дурноту, как при посадке самолёта. В последнее время он ослабел, то ли лот перемены обстановки, то ли от малого количества движения, долгого лежания на больничной койке, то ли  от лекарств, которые назначали ему врачи. Почувствовав дурноту, Стефан сел на корточки, прижавшись спиной к трясущейся стенке кабины. Теперь всем телом он ощущал вибрацию лифта, он слился с ним.
Лифт дёрнулся  и остановился. На указателе над дверью горела буква "П" – подвал. Дрожа, порываясь в любую секунду остановиться, дверцы  задёргались и поползли на стороны. Стефан ступил на бетонный пол уходящего направо и налево просторного коридора. Сверху по потолку тянулись толстые чёрные трубы, с них капал водяной конденсат. Дверцы закрывшегося лифта хлопнули позади Стефана, как выстрел. Он услышал, как кто-то невидимый ему, вызвал лифт. Трос натянулся, кабина задрожала и вяло, в мучительном рапиде поползла вверх. Стефан остался один. Он прислушался и в неясном шуме, спрятанных за стенами автоклавов и рефрижераторов, вдруг отчётливо различил человеческие крики. Неясно, кричал один мужчина, или одна женщина, или несколько человек одновременно, кто-то страдал, кто-то мучился, и не в силах сдержать мучавшую его душевную и физическую боль, кричал. Это был крик животного, когда человеку столь невыносимо, что он забывает о индивидуальности, цивилизации, о том что делает человека человеком, превращает из личности в одну разверстую рану. Стефан не мог понять, откуда раздаются крики. Они шли со всех сторон, будто сами стены, пол и потолок излучали их.
Стефан прошёл вдоль коридора. С двух сторон от него тянулись закрытые двери, поблёскивал метал на навесных замках. Гулко звучали шаги по бетонному полу. Мертвенный ультрафиолет, изливаемый люминесцентными лампами, заливал прямоугольное пространство. Стефан ощущал себя мышью, пущенной в пенал. Передняя стена пенала казалась ирреальна. Чем дольше он шёл, тем дальше она отодвигалась. Хотелось бежать, чтобы разорвать бесконечность. Пол понижался. Стефан уже хлюпал в воде. Капли, сбегавшие с труб вдоль стен, летели на пол, бились о водную поверхность, издавая звук разорвавшихся маленьких бертолетовых бомб. Человеческие крики становились явственнее, нарастали, будто за штукатуркой таились узники, взывавшие о помощи.
Стефан уже различал отдельные слова. Гигантская тень метнулась у него между ног, накрыла его. Стефан обернулся и увидел следовавшую за ним тень человека. Стефан не успел разглядеть тень конкретно. Но он не мог ошибиться, это была  не его собственная  тень, не  произведение напряжённых нервов. Он слышал шаги, они не совпадали  с его собственными. Лучи света, струившиеся из раскрытой двери, через которую вышел преследователь, били ему в спину,  очерчивали фигуру, отбрасывали   ту чрезмерную тень, что скользила по полу, потолку и  стенам, гналась за Стефаном. Нечто вроде просторной робы окутывало фигуру неизвестного. Полы одеяния развевались. Обострённый слух Стефана донёс до него хлопанье материала, ткани. Человек не прятался. Он спокойно преследовал. Он видел Стефана, как Стефан видел его. Стефан побежал. Человек  побежал за ним. Брызги воды разлетались во все стороны.  Тени преследуемого и преследователя, как птицы, метались со стены на стену.
Стефан добежал до поворота, повернул направо. В широком атриуме располагалась шахта лифта. Стефан нажал кнопку. Ему повезло, кабина стояла в подвале. Стефан нажал на пятнадцатый этаж. Двери двинулись к центру. Через почти сомкнувшуюся щель Стефан увидел тень преследователя, легшую из-за поворота на пол.
Стефан специально набрал не свой этаж. Он опасался, что его ухода хватились, что на его этаже могут ждать. Лифт раскрылся. Площадка пятнадцатого этажа была пуста. По тёмной лестнице он пошёл вниз. На лестничных клетках стены разрывали окна. За ними виднелся синий  в предрассветном мраке город. Мигали поворотники одиноких автомобилей. В небе пульсировали красные сигналы самолётов, относительно недалеко находился аэродром. В здании царила абсолютная тишина. Стефан заглянул на один из этажей. В обе стороны тянулся нескончаемый коридор. На посту медсестры горела мертвенно-голубая лампа со стеклянным абажуром похожим на шляпку гриба. На столе лежала раскрытая книга. Всполохи ультрамарина ложились на стол и стенку за ним. В холле напротив стоял работающий телевизор. Медсестра видимо, перешла туда. Стефан не видел её. Она что-то смотрела или спала убаюканная почти отсутствующим звуком фильма.
На своём этаже медсестры вовсе не было. Крадучись Стефан прошёл мимо ординаторской. Опять через не полностью прикрытую дверь он заметил двух врачей, Антона Валерьяновича и Анатолия Леонидовича, и двух больных. Опять смеялись, слышался звук и запах разливаемого спирта. Стефан вошёл в палату, опустился на постель.


- Что они там? Веселятся? – послышался довольно бодрый голос ветерана.
Стефан вздрогнул. Старик зашевелился, передвинул вместе с подушкой голову. В синем пятне света от окна Стефан мог разглядеть его морщины, щетину, чёрные глаза.
- Дело молодое. Это почти в каждое дежурство Балюбаша или Сергачёва случается. Если один дежурит, то и второй приходит… Призовут молодых девок – больных, от чего они тут лечатся не знаю, и проказничают. Я тут тоже раз ходил, подсматривал. Выдумщики! Притащили старый разряженный аккумулятор от автомобиля, прицепили проводки, девка ноги раздвинула, они ей в клитор ток пускают. Все ржут. Девка хохочет, подруга её на пол со смеха упала…- старик хитро засмеялся.
Стефан почувствовал озноб.
- А в мертвецкую не спускался? – продолжал пытать ветеран. – Что молчишь? Я ходил. Интересно. Там в холодильнике трупы лежат до вскрытия.
- Там замки на дверях, - сказал Стефан.
- Эх ты, невнимательность! … Не на всех дверях замки. Где замки, там что-то ценное хранят, а где замков нет, там трупы. Толкни дверь, она откроется.
- Крики там какие-то, - заметил Стефан, осознав,  что нет смысла скрывать от старика свой разведрейд в подвал.
- А это спецэффект!... На первом этаже психушка – суицидальный центр. Самоубийцы по ночам кричат, жить не хотят, а врачи заставляют. Крики как – то в подвал, по трубам что ли, передаются…
  Стефан чувствовал, что уже не уснёт. Он хотел перевести разговор на другую тему.
- Николай Степанович, ты воевал?
- А как же…у Рокоссовского. Брал Кёнигсберг, освобождал Варшаву, - оживился дядя Коля, по ночам он спал плохо, поэтому был  рад собеседнику. - Кёнигсберг Рокоссовский отдал на три дня на  разграбление. Заходишь в квартиру, дверь открыта, а немка раком стоит.
- Зачем?
- Чтоб не убили. Бери что хочешь, жри, стол накрыт, еби её, только детей не тронь. Вот так. Война. А на четвёртый день маршал объявил приказ, кто на том же самом будет пойман, расстрел. Три дня можно, потом крышка. Это фрицам за упорство их дали, очень уж упорно они воевали. Много наших там полегло, друг мой Славка. У него тоже вторая ходка была, по одной мы статье…
- Так ты, дядя Коля, сидел? – удивился Стефан.
- Так у Рокоссовского все сидели. Маршал и сам сидел. Его армия самая отчаянная была, одни головорезы, уголовники. Немцы очень армию Рокоссовского боялись.
- Я про это не слышал.
- На зону наборщики приезжали. Кто хочет досрочно освободиться, статью смыть, те могли в армию Рокоссовского записаться. Тоже отсев был, не всех брали, кто хотел, потому что ежели бандит, так тот бежать с оружием мог и опять в тылу грабить… Я записался в десант. У меня два прыжка с парашютом было, а потом на фронт.
- Дядь Коль, по какой же ты статье проходил?
-Медвежатник я, - с гордостью сказал Николай Степанович.
- По сейфам?
- Большой специалист.
- Навыки с годами не растерял, дядя Коля?
- Мастерство не пропьёшь…Я до сих пор связку отмычек с собой таскаю, - дядя Коля запустил руку под матрац, извлёк из замшевого мешочка, аккуратно затянутого бечевкой, завязанной бантиком, набор ключей.
- Не шутишь?
- Эти отмычки в сороковом году знали два банка в Киеве и один в Виннице, не считая квартир…А тебе что, помощь нужна? – сообразил дядя Коля.
- Может и потребуется, - неуверенно сказал Стефан.
- Ты-то вроде молодой, а от ревматизма тут лечишься?
- Нет, я  на обследовании.
- А я тут завсегдатай. Меня в этой больнице каждая собака знает. Я здесь лет двадцать лечусь… Ты квартиру ещё не завещал?
- Нет ещё. А что, надо?
- Отношение сразу будет лучше, и лекарства импортные, германские. Если надо они сами предложат. А если хочешь, возьми инициативу на себя. У тебя квартира есть?
-Есть.
-А я свою отписал.
- Кому?
- Медсестре Цветковой, Елизавете.
     За окном светила луна.

Через пару  дней Данила пришёл к Полине в комнату общежития, где она жила. Полина так была занята подготовкой к последнему экзамену, что сдержала восторг по поводу нового костюма Данилы. " Большевичку" он сменил на " Версачи", " Красную зарю" на " Гуччо". Будто случайно Данила отодвинул на сторону дорогой галстук, показывая лейбл Джанни Армани над белоснежной сорочкою. У Данилы появилась новая привычка – воображаемо тыкать в грудь собеседника пальцем, чтобы сверкала  в свету огромная печатка на указательном пальце с выгравированными вязью буквами ДС- Данила Сухоруков.
- Полина, мне телеграмма пришла.
- Да? – Полина оторвалась от учебника.
   Данила протянул бланк с наклеенными телеграфом словами " Уезжаю на родину навсегда. " Пинкертон" закрыли за долги. Всем привет. Стефан"
- Странная телеграмма,- сказала Полина, прикрывая колено полой домашнего халатика.
- Ничего странного, - обозлился Данила.- Стефан свалил, чего и следовало от него ожидать.
- А больница?
- Значит выписали.
- На какую родину он поехал?
    Данила деланно пожал плечами.
- У каждого человека есть родина. Есть родина и у Стефана.
- Я думала он из Москвы.
- Нет, он по-моему, из Урюпинска.
- Ты чего-то раздражаешь меня сегодня, Данила.
- Хоть чай пригласила бы попить.
- Мне некогда. Не видишь, я к экзамену готовлюсь.
- Я по поводу предложения.
- Сегодня мне не до тебя.
- Ты обещала, если я здоров, выйти за меня.
- А ты любишь меня?
- Ты знаешь.
- Я думала, ты любишь Лёлика.
- С ним кончено.
- Точно?
     Данила снял с подоконника горшок с цветком:
- Хочешь я буду есть землю.
- Не надо, подцепишь дезентирию…Ты точно думаешь, что Стефан уехал?
- Я не думаю, я знаю!
- Данил, не обижайся. Давай встретимся послезавтра.
- Почему послезавтра.
- Завтра экзамен.
- Хорошо! – Данила хлопнул дверью.
   Идя по коридору, он со злости бил о стены тракторной подошвой ботинок от "Гуччо". На стенах от ударов оставались чёрные следы.

Следующей ночью ординаторская оказалась пуста. Дежурил молодой врач, недавний выпускник вуза. Сон его был крепок. После полуночи он уходил в комнату отдыха и спал там до утра.
Николай Степанович легко вскрыл дверь. За ней оказалось помещение с несколькими столами, телевизором и сейфом в углу. Ни одна из отмычек Николая Степановича к сейфу не подходила. Он попросил Стефана разыскать ему канцелярскую скрепку. Скрепкой сейф открылся почти мгновенно. В верхнем отделении стояли истории болезни тех больных, что на сегодняшний день лежали в отделении. Среди них Стефан нашёл свою. На обложке размашистым почерком стоял диагноз: "Подозрение на СПИД". У Николая Степановича было записано: "Аутоиммунный ревматоидный миокардит волганочного генеза. III стадия ". Дядя Коля спросил, что это означает. Стефан отвечал, что объяснит потом. Он внимательно просмотрел истории нескольких не только больных, находящихся на  лечении, но и тех, чьи дела отложили в архив. Архивные истории лежали в нижнем отделе сейфа. Незамеченными Николай Степанович и Стефан вернулись в палату.
       Утром Стефан и Николай Степанович, утомлённые ночным походом, спали почти до обеда. Наскоро похлебав больничный жидкий суп, съев морковную котлету с винегретом, выпив вишнёвый кисель, Стефан решил прогуляться. Николай Степанович отправился в палату полежать, почитать  " Советский спорт", Начиная с Норильской зоны, он увлекался футболом.
На улице было холодно, мела метель. Здание больницы казалось ещё внушительнее и величавее. Оно уходило ввысь и будто смыкалось с небесами. Смешанные со снегом воздушные потоки охватывали крышу мощным вихрем, Смеркалось. Полная луна прорисовывалась низко над горизонтом. Стены серого здания, залепленные снегом, сливались с молочным маревом пурги, растворялись в ней. Огни этажей смотрелись как иллюминаторы самолёта. Острые льдинки до боли стучали по лицу, сыпали за воротник. Стефан снял шарф, расстегнул пальто, чтобы получше закутать шею, и мгновенно почувствовал, что холод промораживает его хилое тело насквозь. Захотелось кричать. Плюнув на прогулку, во время которой он планировал внимательно осмотреть основной корпус клиники снаружи, Стефан поспешил к освещённому подъезду. Кто-то тронул Стефана за рукав, он обернулся.
- Полина, ты?
- Тише, молчи.
       На Полине был белый халат, выглядывавший из-под синей больничной фуфайки.
- Как ты здесь?
- Нянечкой устроилась.
- Зачем?
- "Пинкертон" закрыт, жить то надо.
- Серьёзно?
- Угадай с трёх раз.
- А Данила?
- Забудь про него, он играет против нас.
   Подъехала "скорая помощь". Полина вперёд Стефана поспешила к подъезду.
- Софья Абрамовна передала, что сестра больше не будет платить за розыски Ады,- успела шепнуть она.
- Почему?
- Считает, что бесполезно. Свыклась с потерей.
- Как экзамены?
- Сдала!!!
    Дверь захлопнулась. Вслед за Полиной в приемное отделение клиники вошли врач "скорой помощи" и медсестра, они вели какого-то прихрамывающего больного.
    Постояв ещё некоторое время на ветру, Стефан вошёл в здание, поднялся на свой этаж. Николая Степановича в палате не обнаружил. На смятой постели лежала небрежно брошенная газета.
- Где дядя Коля? – спросил Стефан у медсестры Цветковой, дежурившей на посту.
- Умер дядя Коля, - холодно отвечала она. – Четверть часа назад в морг отвезли. Повезло ему, мгновенно умер, не мучался.
    Стефан опустил голову.
- По собаке своей скучаете?
- Скучаю.
- Она ничего, прижилась у меня, не скулит.
- Лиз, не могли бы вы как-нибудь привести её, посмотреть хочется.
- Хорошо, приведу. Когда?
- Ну…скажем послезавтра.

Стефан вернулся в палату. Он долго сидел не кровати, пристально смотря на лежавшую, на постели дяди Коли, газету. Потом словно озарённый какой-то мыслью внезапно посетившей голову, Стефан вскочил и бегло ощупал подушку, и матрац соседней постели. Под матрацем лежал набор отмычек. Стефан сжал их в руке.
Наступившей ночью Стефан много раз выглядывал через щель в двери, ожидая, когда с поста отлучится дежурная медсестра. Наконец она ушла. Стефан на цыпочках опрометью бросился к лифту. Ординаторская была темна. Стефану казалось, его никто не видел. Он спустился на тряском лифте, ступил на бетонный пол.
 По обеим сторонам подвального коридора тянулись двери. Стефан подходил к тем, где крики из находившегося выше суицидального отделения слышались больше, склонялся к замочной скважине  и звал: "Эй!". Никто не отвечал ему. За одной из дверей ему послышался слабый шорох, Стефан попытался открыть её. Небольшое помещение оказалось пустым. На полу стояли ведро и швабра. Когда Стефан подбирал отмычку, руки его тряслись от волнения. Пот выступил на лбу. Скоро Стефан открывал  все двери подряд. Замки были простые одинаковые. Одна отмычка подходила ко всем. Крики наверху прекратились, Стефан больше не мог на них ориентироваться. К середине ночи по одной стороне дошёл до половины коридора.
Замок щёлкнул. Дверь открылась. Стефан сразу заметил, пространство за ней отличалось от других. Прямо перед ним метрах в пяти находилась бетонная стена, но слева и справа располагались стены не из бетона, а из матового пластика. Они напоминали шторы, казались иллюзорными, подвижными, возможно они раздвигались, поднимались или опускались. С двух сторон Стефан заметил неясные контуры людей, слева  - двух мужчин, справа - женщину. Они лежали на полу, но при  виде Стефана поднялись и сразу закричали. Гримасы их были пронзительны, но пластик скрывал звук. Крики слышались не громче, чем когда в силу акустического эффекта доносились с суицидального отделения. Дверь за ним захлопнулась, но не закрылась на замок. Новый шуршащий звук, напоминающий хлопок от свалившейся с крыши большой массы снега, присоединился к предыдущим. Стефан обернулся. Между ним и дверью, через которую он вошёл, вырос сквозной пластиковый щит. Выхода не было. Мышеловка захлопнулась. Лица двоих мужчин слева исказились от отчаянья. Женщина справа злорадно захохотала.
Теперь Стефан имел возможность осмотреться. Женщина справа представляла развалину из прежнего здоровья и красоты. Нетронутыми оставались высокий рост и почти безупречная фигура. По подвижному лицу пробегали бесконечные гримасы, преобладала среди которых злость, неудовлетворенное самомнение, прячущее за маской надменности отчаяние. Смоляные кудри окаймляли смуглое лицо с большим зелёными глазами, правильным крупным носом и выступающим подбородком. Тело молодой женщины покрывали лохмотья, разорванная блузка, спустившиеся на один бок остатки юбки, показывающие белые трусы под коричневыми колготками. Женщина казалась вне себя. Она постоянно издавала какие-то ухающие звуки и беспрерывно чесалась. Кровоточащие царапины покрывали грудью, шею, живот. Женщина обращала на Стефана больше внимания, нежели двое мужчин, и он обратился к ней:
- Вы кто?
- Какая разница! – отвечала женщина, хрипло безумно хохоча.- Вы что со мной трахаться собрались? Так и тут разницы нет. Света, Женя, Наташа… Всех не переебёшь, а дырки у всех одинаковые. Какая из них встретилась на твоём пути. Наташа, тебе нравится это имя?
- Как вы можете шутить в подобных обстоятельствах? Я серьёзно.
- И я серьёзно, - издевательски смеялась женщина, - тебе, фраер, не всё равно с кем сидеть на бочке с  динамитом, когда она вот-вот ёбнет? Интересно, у тебя в таких обстоятельствах встанет?
- Где мы?
- Не задавай глупых вопросов. Мы в больнице, дурачок, и сейчас придут доктора, - женщина глубоко вздохнула, закатила  глаза: - Да я просто страшно хочу тебя! Надеюсь, ты не пидор…
Прозрачная пластиковая стена между Стефаном и женщиной не достигала и двух метров. Пользуясь своим ростом, женщина подпрыгнула, уцепилась за край и попыталась перелезть к нему. У неё не совсем получалось. Стефан стоял близко. Женщина издала невнятное ворчание и уцепившись одной рукой, другой мазнула Стефана обломанными ногтями, стараясь достать лицо. На предплечье Стефана появились кровавые следы. Отпрянув назад, он принялся связкой отмычек бить по пальцам женщины, пытаясь заставить её отпустить перегородку, спрыгнуть вниз на пол. На пальцах от ударов отмычек появились ссадины, вздулись синяки, женщина издала вопль и отступила. Съёжившись, обхватив колени, она забилась в угол в своей части помещения, бессвязно бормоча и отплёвываясь. Слёзы бежали по её красивому лицу. Воспользовавшись передышкой, Стефан обратился к узникам с другой стороны от него. Пластиковая перегородка здесь, к счастью, доходила до потолка. Стефан не мог подвергнуться агрессии, но и помощи ему не следовало ждать никакой. Двое кавказцев с серыми измождёнными лицами, одетые в некие рубища, которые носят строители, ремонтники или бомжи, из плотной ткани, пропитанные машинным маслом или дёгтем, тоскливо смотрели на него. У них были обречённые красные глаза с оттянутыми книзу веками, как у французских бульдогов, шея над воротом сорочки открывала багрово-синие отёки, следствие неизвестной болезни, внутреннего страдания. Старший, на вид ему Стефан дал пятьдесят, тупо смотрел перед собой, выражая тупую покорность происходящему, младший ещё пытался сопротивляться, он припал к пластиковому стеклу, пытался сто-то сказать. Стефан приблизился. В чёрных глазах юноши светился животный страх, черные грязные ногти его скребли пластик, он хрипло дышал. Язык его тяжело ворочался. Когда он открыл рот, Стефан увидел набухшее алое нёбо, за нечищеными в тусклой плёнке зубами, ещё дальше открывались непонятные пульсирующие пузыри, напоминающие плавательные пузыри рыб. Пузырь прикрывали носоглотку, вход в дыхательное горло. Кавказец пытался что-то сказать, но отёк языка, ротовой полости, гортани не позволяли ему это сделать. Он мычал, наливался кровью, глаза его выкатывались из орбит.
Дверь открылась. Вошли два человека в прорезиненных зелёных плащах, такого же  цвета и материала перчатках и сапогах. Головы вошедших покрывали противогазы. По фигурам Стефан предположил, что это мужчины. Один был повыше, другой пониже,  один – покрепче и поплотнее, другой - тоньше и астеничнее. На  боках вошедших висели зелёные сумки с изображенным в белом круге красным крестом. В руках они держали чёрные резиновые дубинки с двумя металлическими шишечками на расширенном конце. При виде людей в ОВЗК (общевойсковой защитный комплект) Стефан вспомнил, что так называется подобный костюм, надеваемый в армии и гражданской обороне в случае радиоактивного, химического или бактериологического заражения местности, полураздетая женщина не проявила никакого беспокойства. Она вытянула вперёд руку, будто хотела что-то сказать, но потом вяло опустила её вдоль колен. Обхватив голени, женщина замерла в углу своего помещения, камеры или клетки в позе эмбриона. Зато кавказцы явно занервничали. Их взгляды выражали беспокойство, страх, ужас и ненависть. Они бросились  к переднему стеклу будто хотели  помешать вошедшим приблизиться к ним.
Люди в ОВЗК о чём-то переговаривались, указывая на Стефана. Стефан видел, как за толстыми стёклами противогазов двигаются их блестящие глаза. Перегородка и противогазы мешали услышать звуки. Казалось, незнакомцы смеялись. Прямо перед помещением Стефана в небольшом тамбуре стоял низкий прикреплённый к полу алюминиевый стол, на нём выпукло возвышалась одна кнопка, напоминающая кнопку пульта. Коренастый, один из вошедших, нажал на кнопку. Пластиковая преграда, за которой находились кавказцы, поднялась. Люди в ОВЗК решительно двинулись к ним. Сжав кулаки, ослабленные кавказцы пошли навстречу, будто собираясь напасть. Люди в ОВЗК выбросили вперёд дубинки. Раздался треск, посыпались искры. От электрических ударов кавказцы упали на пол.
Коренастый человеку расстегнул снятую с плеча сумку, достал роторасширитель. Им он раздвинул зубы молодому кавказцу. Высокий вынул большой шприц и, проколов слизистую, сделал какой-то забор из его гортани. Стефан видел, как шприц наполнился мутной серозной жидкостью, смешанной с кровью. Коренастый разорвал сорочку на груди молодого кавказца. В сторону отлетели две пуговицы. Часть груди кавказца и подмышку занимала выпуклая опухоль, величиной с ладонь среднего человека, напоминающая ожоговый пузырь. Внутри пузыря, наполненного серой, флюоресцирующей в свете люминесцентных ламп дневного света в потолке, перекатывалась кровяная горошина размером с грецкий орех. Коренастый достал из своей сумки точно такой же шприц, что был у высокого, произвёл биопсию гигантского пузыря. Его товарищ тем временем разорвал до пояса куртку пожилого кавказца, перевернул бесчувственного со спины на живот. Грудь спину кавказца опоясывали средней величины серые пузыри, наполненные толи лимфой, толи серозной жидкостью или гноем, внутри которых болтались кровяные шары. Пространство между пузырями заполняли струпья из омертвелой кожи.
Закончив работу, люди в ОВЗК вышли от кавказцев. Один из них нажал большую выпуклую кнопку на столе в тамбуре. Пластиковый щит, отделявший их от кавказцев, спустился с потолка. Другим наклоном кнопки человек привёл в действие кондиционеры. Они шумно затрещали, будто вытягивая из тамбура возможно заражённый воздух. На прощание коренастый изучающее посмотрел на Стефана, Рукой в перчатке указал на кавказцев, лежащих без сознания на бетонном полу, потом поднял обе руки и опустил сверху вниз, показывая, что опустит перегородку между Стефаном и кавказцами, если он будет вести себя неправильно. Как вести себя верно, Стефан не знал. Коренастый показал себе подмышку, объясняя, что после опускания перегородки у Стефана могут появиться на теле пузыри с гноем и кровью. Оба человека в ОВЗК закивали головами, засмеялись. Глаза их весело блестели. Спрятав шприцы в сумки, они ушли. Щёлкнул два раза закрываемый замок.
Несколько минут длилась томительная тишина. Кавказцы неподвижно лежали на полу. Разорванные сорочки на их телах открывали огромные, кажущиеся пульсирующими, желто-синими в свете люминесцентных ламп, пузыри. Женщина затаилась в углу, обхватив худыми руками колени. Зубы её стучали. Стефан переходил от отчаяния к совершенно невозможной надежде.
Новый звук послышался в коридоре. Будто нечто тяжелое, неуклюжее катили на колёсиках по бетонному полу. Слышались шаги. Визжала лебёдка. Слышался звук разматываемого шнура, ложащегося на пол.
Дверь затрещала. Стефан почувствовал запах гари. Кто-то снаружи выжигал замок стальной двери, за которой находились Стефан и другие пленники. Дверь затрещала, заколебалась. Искры электросварки брызнули Вов се стороны. Дверь открылась. Женщина в белом халате сняла с лица маску электросварщика. " Полина" – Стефан бросился к стеклу.
- Тише я их выследила.
Неизвестная женщина в соседней клетке с недоверием прореагировала на появление Полины. Она качнула головой, сделала слабый неопределённый жест в сторону двери и осталась сидеть.
Голубой огонёк электросварки светился в наконечнике стержня в руках Полины. Пластиковая стена скрадывала звуки, но по губам и, напрягая слух, Стефан различил, что она говорила. " Строители оставили сварочный аппарат в конце коридора. Я воспользовалась им… Сейчас я освобожу тебя", - Полина подвинула маску на глаза. Вспыхнуло пламя. Полина двинулась к пластиковой стене. Что-то мешало подойти ближе. Пламя не доставало. Полина дёрнула шнур. Он не поддавался. Полина выглянула в коридор, дёрнула шнур изо всех сил. Пламя погасло. Шнура не хватало. От рывка где-то в конце коридора, где была розетка, он выскочил из неё.
- Я не закрывал двери. За одной из них швабра. Попробуй ей!- прокричал Стефан. От волнения он не мог разговаривать нормально. Полина бросилась по коридору, открывая двери. Она принесла швабру, разбила её о косяк двери. Острый край черенка она подсунула под пластиковую дверь Стефана, попыталась приподнять её. Образовалась маленькая щель. Стефан поднял глаза, Полина обернулась. Двое в резиновых халатах вернулись.
Полина закричала. Мужчины зажали ей рот и потащили  по коридору. Стефан слышал крики, потом они прекратились. Видимо Полине сделали укол. У Стефана перед глазами стояли насмешливые лица садистов, которые он различал за стёклами противогазов. Сумасшедшая взмахнула рукой.
- Вот! Вот! – сказала она Стефану.


Снова потянулись мучительные часы ожидания. Ничего не происходило. На улице, возможно, наступила ночь или даже утро следующего дня. Из суицидального отделения доносились редкие крики. Стефана тошнило от голода, хотелось пить. Сумасшедшая воспользовалась брошенной в её отделение уткой и, повернувшись к Стефану спиной, пописала. Стефану ужасно хотелось в туалет, но он терпел, стесняясь попросить утку у женщины, которая могла бы передать ему её через перегородку. Кавказцы подали слабые признаки жизни, они зашевелились, чуть приподнялись, прислонились к стене, о чём-то заговорили на своём наречии, тупо опустошённо глядя перед собой.
От усталости, перенесённых страданий Стефан засыпал. Когда он услышал странные шаги в коридоре, хлопанье с одновременным процарапыванием, тяжёлое  частое дыхание. Наружная дверь, вскрытая автогеном, была не заперта. И вот кто-то открыл, поскуливая, её лапой, всунул ушастую глупую морду, толкнул боком и, стукая когтями о бетон, вошёл.
Стефан бросился к стеклу. Он вспомнил, что именно сегодня просил медсестру Цветкову привести  ему собаку. Она выполнила обещание, и Пинкертон нашёл хозяина.
Стефан указал на стол, где располагался пульт управления. "Прыгай, Пинкертон! Прыгай, дружище…" – шептал он. Но глупая собак только скребла когтями стекло и скулила. Наконец, Пинкертон понял, что от него хотят, но короткие ноги мешали ему запрыгнуть на высокий стол. Пинкертон встал на задние лапы, положил передние на стол и визжал. Он повис на передних лапах и, подтянувшись, как на турнике взобрался на стол.
- Пинкертон, умри! – потребовал Стефан. Пинкертон "умер", но не в том месте. Пульт оказался не под ним. С пятой попытки Пинкертон лёг на нужное место, пульт сработал, пластиковая стена поднялась, но не Стефана, а безумной. Она вышла из клетки, гордо выпрямилась, захохотала и, сделав неприличный жест, пошла по коридору.
- Пинкертон, пожалуйста, умри! – закричал Стефан. Пинкертон  провизжал в ответ высоким голосом и опять лёг на пульт. На этот раз поднялась стена Стефана. Он вбежал в тамбур, нажал на кнопку под таким углом. Чтобы открылась камера кавказцев. Их стена поднялась, но оба пленника не двинулись с места. Они смотрели на Стефана, будто не видя его. Из их камеры на Стефана дохнуло зловонием. "Выхо…" – начал Стефан и умолк, он почуствовал какую-то опасность, исходящую от пленников. Ворот сорочки у молодого кавказца отвернулся, Стефан видел огромный трепещущий серый пузырь на его груди, внутри которого перекатывалась кровавая горошина. Схватив Пинкертона на руки, Стефан кинулся по коридору в сторону лифта. Сумасшедшей и след простыл. Пинкертон радостно ныл и вылизывал хозяину лицо.


Вывеску с портретом "Пинкертона" сняли, вместо надписи, гласящей о местонахождении сыскного агентства, красовалась свежеприкреплённая серая табличка с начищенными до блеска медными буквами: "ООО СИТИ. Аренда, продажа и покупка недвижимости."
- Не ходи туда, - сказала Полина, - там теперь  юрисконсультом Данила сидит.
    Стефан обернулся. Его собака бросилась вынюхивать сапоги Полины.
- Ты как привидение, подкрадываешься незаметно; - приятно удивился Стефан.
- Я тебя на лавочке ждала, знала, что ты придёшь сюда.
- Не замёрзла?... А я как раз собирался Данилу навестить.
- Видишь, свет не горит… Там никого нет. Все сейчас в другом месте.
- Где?
- Пойдём, я тебе дорогой всё объясню. Надо поторопиться, а то опоздаем.
- Ты-то как спаслась?
- Я и не чувствовала опасности. Меня втолкнули в какую-то комнату, на следующий день пришла медсестра Цветкова. Удивилась, увидев меня, сказала, что зашла в автоклавную за биксами и стерилизаторами. Спросила, что я тут делаю. Я всё рассказала, она мне не поверила. Я поднялась наверх, узнала, что ты сбежал из больницы…
Стефан и Полина быстрым шагом поднялись до Страстного Бульвара, повернули направо, через  три четверти часа они миновали Чистые пруды оказались около Грибоедовского  Дворца Бракосочетания. Семенивший за Стефаном Пинкертон, высунув язык, уселся горячей попой на снег.
Церемония уже закончилась. Двери ЗАГСа раскрылись. К машине вышли Рита и телевизионщик Хмельков. На Рите было пышное белое платье, на Хмелькове – смокинг.
- Поздравляю! – бросилась к ним Полина. – Извините пожалуйста, мы не успели.
- Я так счастлива, - улыбнулась Рита. – И Аркаша тоже…
     На лице Хмелькова застыло неопределённое выражение.
- Аркаша, скажи слово, - потребовала Рита.
- Я счастлив безмерно, - сказал Хмельков и принялся набирать чей-то номер на мобильном телефоне.
Двери ЗАГСа снова раскрылись. Каково же было удивление Стефана, когда он увидел выходящую на улицу новоиспеченную пару. Под руку шли заведующий иммунологическим отделением Антон Валерьянович Балюбаш и медсестра того же отделения Елизавета Фроловна Цветкова. С пунцовой лентой через плечо выступал свидетель новобрачного – глава риэлтерской фирмы " СИТИ" Константин Львович Завгородний.  В качестве гостей присутствовали, все по –праздничному одетые, врач-ординатор Анатолий Леонидович Сергачёв, Мария Абрамовна Цукерман, Софья Абрамовна, Данила, вертевшийся около него Лёлик, танцор из найт-клуба " Дары природы",  и даже Лысый и Патлатый , за которыми Данила следил в том же найт-клубе. Выходившие из зала шутили и смеялись  как старые друзья. Новыми для Стефана были лица седого представительного мужчины с дородной супругой, всем видом излучавшей пристойность, свидетеля и свидетельницы четы Аркадия и Риты Хмельковых, свидетельницы Цветковой и двоих детей медсестры от предыдущего брака, подбадривающих друг друга пинками.
Причиной служило и шампанское. Беспрерывно открывавшиеся свидетелями и гостями бутылки лились рекой.
Заметив Стефана и Полину, Мария Абрамовна не смутилась, она торопливо ринулась к ним, вырвала из коробки, которую достали из машины три фужера, потребовала, чтобы Лёлик, исполнявший роль гарсона, наполнил их шампанским. От мокрого снега голубая шерсть на воротнике болотного пальто Марии Абрамовны встала дыбом.
- Друзья, выпьемте…Видите , тут какое событие, свадьба.
     Мария Абрамовна не уточняла в качестве кого она на ней присутствует, А Стефан постеснялся спросить. Собравшиеся дружно кричали: "Горько!". Две молодые пары принялись целоваться. Данила, снимавший событие на свою видеокамеру, с ненавистью посматривал на Стефана. Чокнулись. Полина заглянула в глаза Стефану, она будто чего-то ждала.
Мария Абрамовна  отвела Стефана в сторону.
- Молодой человек, вот вам пятьсот долларов за беспокойство. Думаю, достаточно?
Стефан вздрогнул:
- Но мы же не довели дело до конца?
- Вы знаете, я смирилась с потерей девочки…- Мария Абрамовна смахнула слезу.- Потом …потом я верю, она найдётся. Раскроется дверь, и она придёт.
    Стефан комкал в кулак е деньги. Подошла в кожаном плаще Софья Абрамовна. Натянутые петли вывернули пуговицы плаща на её животе.
- Молодые люди, - сказала она, обращаясь к Стефану и Полине, - Мы, честное слово, очень вам благодарны. Но дальше, мы не хотим…
- Воля заказчика – закон, - смущённо сказал Стефан, пряча деньги в карман. – Будем считать дело Ады Цукерман закрытым.
- Вот и хорошо, - Мария Абрамовна, её сестра, Полина столкнули фужеры, выпили.
     К ним подошёл врач, заведующий отделением Балюбаш:
- Валерий Павлович, - обратился он к Стефану, -  я так огорчён, что милиция, которую вы вызвали, не смогла обнаружить подтверждения ваших слов о том, что вы видели в подвале больницы.
- Серьёзно!?.. А кавказцы, пульт, комната с пластиковыми перегородками?
   Балюбаш насмешливо посмотрел на Стефана:
- Вы Московские новости с утра не смотрели?
- Нет. Я после всего спал почти до двенадцати.
- Жаль. В новостях говорили. Милиционеров опередили пожарные. Вследствие замыкания вспыхнуло пламя, сегодня ночью подвал выгорел дотла. Ничего не удалось обнаружить. Главврач в шоке, намеренно денег потребуется на ремонт.
- Надеюсь, Антон Валерьянович, вы не считаете мною виденное плодом больного воображения? – с натиском спросил Стефан.
- Нет, я вам охотно верю. Мне рассказывали, что раньше, во времена царя Гороха в подвале больницы хотели создать секретную лабораторию КГБ. Начали строительство, средств, как всегда не хватило. Злые языки говорили, что лабораторией руководил мой дядя, доктор Клоков, в семье которого я рос…, - седой представительный мужчина в очках кивнул. Стефан понял, что Балюбаш говорит  о нём.
- Несомненно. Наша огромная больница полна призраками.
   Подошла медсестра Цветкова, обняла мужа:
- Коридоры больницы настолько путанные, что, говорят, по зданию бродят последние строители, не могут найти выход.
- Данила, ты бы поближе подошёл, рассказал, как работается на новом месте, - обратилась Полина.
   Данила не хотел смотреть ей в глаза.
- А что, я доволен, - отвечал он. – По крайне мере, пальто на мне от Версачи…
- А ботинки от Гуччо, - продолжила Полина.
  Завгородний обнял Данилу за плечи:
- И я новым юрисконсультом  моей фирмы доволен. Толковый специалист. При  нем наш новый офис в Столешниковом расцветает…
- Ты в университет поступила?
- Поступила, - отвечала Полина, - Заочное отделение, не очное, но тоже ничего. Не разговаривай со мной долго, Данила, Лёлик ревнует.
- Дура!
- И я рад, Валерий Павлович, что СПИДа у Вас не нашли, - добавил бывший лечащий врач Стефана Анатолий Леонидович Сергачёв. – Хотя  Вам следует обязательно поправиться. Нельзя быть столь подозрительно худым, - он окинул быстрым взглядом тщедушную фигуру своего пациента.
- Господа, нам пора в ресторан, – закричала Рита. Она толкнула Полину: - И вы поедемте! - Чего вы?... Я так довольна, - шепнула она Полине. – Хмельков обещал пить бросить.
    Шумная толпа разместилась по машинам. Машины уехали. Стефан и Полина пошли по бульвару в сторону метро, на поводке плёлся Пинкертон.

 

- Так ты считаешь дело закрытым? – спросила Полина.
- Они так хотят.
- Но у тебя есть решение?
- Я могу только догадываться. Что сумасшедшая, которую я видел в подвале больницы, и была Ада Цукерман, у которой наступило обострение душевного расстройства, ибо до этого мы знали её, как странную, но никак не тяжело больную, а двое в резиновых плащах и противогазах – врачи Балюбаш и Сергачёв.
- Как ты к этому пришёл?
- Если человек обращается  не в милицию, а в частное сыскное агентство, часто это связано с личной или семейной историей, которую не хотят выносить на суд общественности. Когда Мария Абрамовна обратилась  к нам, я сразу предположил. Что в исчезновении Ады, она, возможно, считает виновным кого-то из своих родственников. Это могла  быть её сестра Софья Абрамовна, прописанная на той же жилплощади, что и Ада. Посмотрев квартиру Ады, я решил, что она, скорее всего, душевно больна. От Риты мы узнали, что Ада то ли была больна СПИДом, то ли являлась спидоносительницей. На сцене появился какой-то врач, приехавший на машине " скорой помощи", его видели соседи, что-то искавший на квартире Ады, ударивший Софью Абрамовну кастрюлей по голове. Мне кажется, он искал некие записки Ады, по которым могли выйти на след её похитителей. А что если у Ады родственник врач. Подумал я. Волей случая, - Стефан хитро улыбнулся, – я попал в ту больницу, где лечилась и проходила обследование Ада. История болезни Ады должна  была существовать. Возможное спрятали. Ночью с одним из больных, бывшим зеком-домушником, его уже нет в живых. Я вскрыл сейф. На нижней полке я разыскал историю Ады. Имя редкое, и он присутствовало, не было фамилии. Карандашом, вместо фамилии кто-то написал букву "Б", после посещения домоуправления, я знал, что фамилия Софьи Абрамовны по последнему мужу Негрук, - а по первому – Балюбаш. В квартирную книгу вносились соответствующие изменения. Когда исчезла дочь, Софья Абрамовна не решалась обратиться ни в милицию, ни к детективам, подозревая в похищении своего единственного сына, не того, который по её словам торгует газетами в электричках, его никогда не существовало в природе, а другого, настоящего, от первого брака – Антона Валерьяновича Балюбаш. Как видишь, фамилию он носит по первому мужу Софьи Абрамовны, как и Ада, хотя Ада воспитывалась у матери, а Антон Валерьянович – в семье бездетного дяди. Путаница возникла, когда Мария Абрамовна по просьбе сестры, желавшей избежать конфликта с сыном, но подозревавшее его, объявила себя матерью Ады. Да ещё дала ей свою девичью фамилию - Цукерман. Мы были так уверены. Что фамилия Ады – Цукерман. Что не спросили ни Риту, ни Завгороднего, ни Хмелькова под какой фамилией они её знали… На самом деле, у Марии Абрамовны ни когда не было детей. Когда мы слишком близко подошли к разгадке семейной тайны, Мария Абрамовна по просьбе сестры и её сына стал требовать прекратить расследование.
- Зачем же брат похитил сестру?
- Я не знаю. Возможно, он считал, что Ада позорит семью, ведь она употребляла наркотики, почти каждый вечер стояла на Тверской, занимаясь проституцией, частью для денег, частью мстя мужчинам, всё племя которых она считала повинным в возникновении её болезни. Брат мог испытать на ней нетрадиционные методы лечения. Потом при больной сестре, и брат мог страдать душевными отклонениями.
- Что же касается того, что мы видели в подвале?
- Расследуя дело Ады Цукерман, мы вышли на гораздо более серьёзное преступление. Удивительно, что в случае пожара, ни милиция, ни пожарные не обнаружили в подвале обгорелых трупов. Подопытных либо успели куда-то перевести. Либо. Убив, куда-то спрятали. Пожар явно организован.
- Стефан, я что за страшная  болезнь была у кавказцев?
- Я полистал медицинскую литературу. Почти уверен, что их заразили сибирской язвой. Огромные пузыри на коже и слизистых, заполненные экссудатом и кровяными сгустками, типичная картина сибирской язвы.
- Может быть, кавказцы болели, их лечили?
- В подвале?.. Я думаю, кавказцев нашли где-нибудь в районе киевского вокзала. Пообещав работу, их заманили в подвал, где кто-то проводил эксперименты.
- Эксперименты?
- Нет, не эксперименты. Я неправильно выразился. Скорее кто-то сознательно хотел получить большое количество спор сибирской язвы. Кавказцев заразили вакциной, потом шприцами из воспалённых пузырей забирали экссудат с тем, чтобы его подвергнуть просушке и получить некий серовато-белый, похожий на аспирин, порошок, представляющий собой концентрат спор сибирской язвы.
- Зачем?
- Сибирская язва – страшная болезнь. Она плохо диагностируется, первые признаки похожи на банальную простуду, грипп, картина проясняется, когда появляются пузыри, что, может случиться через три,  а то и две недели после заражения. Когда появляются на теле, в гортани, во всех внутренних органах легко прорывающиеся пузыри, наполненные серозной жидкостью, гноем и кровью, лечить уже часто поздно. Медицина бессильна. Больной погибает от сопутствующих осложнений. Если распылить в московском метро несколько грамм порошка сибирской язвы, можно в течение пары недель заразить и привести к гибели треть города. Вдыхая споры, легко распространяющиеся по воздуху, люди будут заражать друг друга при дыхании. Когда эпидемия будет диагностирована, мы можем иметь четыре миллиона заражённых и два миллиона трупов… Я не хотел бы думать, что мы имеем дело с новой попыткой к мировому господству или тотальной месть человечеству, но подобная идея могла  вполне родиться в голове человека с неудовлетворённым болезненным самолюбием, считающим себя несправедливо обойдённым в общественном или научном мире, с умом властным и вместе с тем извращённым…
- Как у доктора Балюбаш и послушного ему Сергачёва?
 Стефан пожал плечами.
- Когда мы расследовали это дело, у меня неоднократно возникало ощущение, что за нами следят.
- У меня тоже такое было.
- Первый раз я это заметил, когда мы с Данило и Ритой обедали в "Макдоналдсе".
- А у меня в чебуречной, где к нам с Данилой приставали пьяные, а потом в метро.
- Возможно, всё началось с того, что Данила пытался выйти на крупные аферы с недвижимостью. Я тебе рассказывал про Лысого и Патлатого из "Сервис-интера" и " Супер – Росса". Суммы мошенничества там измерялись миллионами долларов. Данила снимал передачу валюты с рук на руки, на видеокамеру в гей-клубе " Дары природы". Я подозреваю, что Завгородний – фигура подставная, как и его фирма.
- Я видела фотографию Завгороднего в актёрском отделе "Мосфильма".
- Не случайно. Его наняли воображать большого начальника. За ним стоят руководители " Сервис – интера" и" Супер – Росса". Когда я увидел Лысого и Патлатого на свадьбе Балюбаш с Цветковой и Хмелькова с Ритой, многое мне прояснилось. Кстати свадьба Балюбаш с Цветковой – непростая. Медсестра Цветкова явно что-то знала, она женила на себе Балюбаш. Балюбаш женился на ней, что бы она молчала.
- Такое бывает?
- В жизни не то бывает. В их браке возможны и другие мотивы, но этот несомненно, присутствовал… Чтобы сбить нас со следа афер по недвижимости, Данилу шантажировали, с твоих слов, перекачкой денег с кредитных карт, и переманили к себе, у нас отобрали офис. Возможно, само дело Ады Цукерман было сфабриковано ими. Приход Марии Абрамовна к нам был специален. Она пошла на это, а сестра нет, она сама нам помогла.
- Ну, это уж слишком!
- Инсценируя это дело, дельцы риэлтерских фирм и проплаченные ими врачи хотели завлечь меня в подвал и избавиться там от меня. Неизвестно чем бы всё закончилось, не подоспей ты и Пинкертон.
- Стефан, это паранойя.
- Может быть, я не знаю. Наше расследование прервали на пороге разгадки.
- Давай продолжим его.
- На те пятьсот долларов, что дала Мария Абрамовна. Я лучше штаны себе куплю новые, Данила раззадорил меня своими новыми костюмами.
- И питаться тебе нужно лучше.
- Да, – Стефан подтянул спадающие брюки.
Шёл снег. Быстро темнело. Влажный воздух пахнул весной. Стефан и Полина спустились на платформу метро.
- Ты сейчас куда? – спросила Полина.
- Домой.
-А…- Полина хотела что-то спросить, но не решалась.
- А ты?
- Я…тоже домой,– сказала Полина.
- Ты хотела что-то спросить?
- Я хотела спросить, …ты … не мог бы дать мне Пинкертона? – Полина взяла Пинкертона на руки. Собака прижалась к ней, завиляла хвостом. Сегодня Пинкертон казался беспокойным, нервным, от ласки его бросало в злость.
- Что, вы влюбились, что ли в Пинкертона? Сначала медсестра Цветкова его почти неделю дома держала, теперь ты… Не тискай его так сильно, он беременный.
- Серьёзно?
- Подлец сукой оказался и с таксой уже успел…
- Пока.
- Пока.
Подъехала электричка метро. Стефану надо было садиться, а Полине делать переход.
- Стефан, можно попросить тебя об одной вещи.
- Когда шутишь, думай.
- Не понял.
Двери закрылись. Стефана унесла электричка.

Полина пересекла переход и уже спускалась по лестнице к шумно подходившей электричке, когда из кармана впереди идущего молодого человека на ступеньку упал крошечный белый пакет. Пакет раскрылся, из него высыпался белый порошок. Полина наверняка не заметила бы происшедшего, если бы голова её не была занята самыми тревожными мыслями.
- Извините! – крикнула Полина вслед удаляющемуся человеку. Тот услышал, обернулся. Внешность незнакомца была самая заурядная, джинсы, чёрная зимняя куртка.
- Спасибо, - безразлично сказал он. – Аспирин выпал. Простуда.
     Человек подобрал бумажную облатку и заспешил дальше. На полу осталась крошка мелового налёта. Скоро его не стало совсем. Лёгкая взвесь растворилась в воздухе. Пинкертон понюхал порошок, чихнул. Полина думала, что несколько грамм бледно-серых на цвет спор сибирской язвы способны за две недели уничтожить треть огромного города. Полина попыталась отогнать от себя глупые назойливые дурные мысли. Она вошла в вагон, села на скамейку, взяла на колени Пинкертона и почти сразу почувствовала вязкую жидкость, распространявшуюся по её подолу. Слабо поскуливая, щетинясь, показывая зубы, Пинкертон рожал. На колени Полины выкатился жалкий слепой щенок.


Стефан пришёл домой. Бросился на заскрипевший фисгармоникой диван. Зазвенел телефон. Стефан снял трубку.
- Валерий Павлович?
- Да.
- Добрый вечер. Вас Антон Валерьянович Балюбаш беспокоит. Не забыли меня? Заведующий иммунным отделением.
- Да. Я понял.
-Простите ради бога за поздний звонок. Софья Абрамовна…она вечерним поездом для поправки здоровья в Старую Руссу уехала, очень благодарит вас. Она просила вам передать, Ада нашлась. Сегодня вечером она вернулась в свою квартиру на Малом Гнездяковском.
- Я очень рад.
- Валерий Павлович, мы очень довольны вашей работой…- повисла пауза, человек на другом конце провода, казалось, раздумывает.- Валерий Павлович, я вот, что ещё хотел вам предложить…на первом этаже нашей больницы, если вы помните, располагается суицидальное отделение. Оттуда ещё неприятные крики иногда доносятся…
- Да, я помню.
- Суицидальное отделение возглавляет мой дядя Михаил Евсеевич Клоков. Так у них в отделении странные случаи стали происходить. Вы слушаете?
-  Я весь внимание.
- Глупость какая-то. На стене, непосредственно примыкающего к Воробьёвым горам, вы помните географию нашей больницы, странные надписи стали появляться.
- Как на пиру Валтасара.
- Вот-вот, как в Библии, чертовщина какая-то. Надпись как краской красной или кровью, как тяжёлые больные говорят.
- И что же гласит надпись?
- Никто не знает. Буквы неопределённые, размытые, на непонятном языке. Скорее всего, это выпот проходящих рядом грунтовых вод. Вода приносит кремний, глину, песок, но больные, вы сами знаете, в суицидальном отделении лечатся самоубийцы, те, что неудачно совершили самоубийство, - Балюбаш засмеялся, - те, что удачно совершили самоубийство, уже не лечатся. Так вот больные, большинство из них и без того в депрессии, придают надписи зловещий смысл.
- Может быть, надпись кто-то пишет?
- Вы знаете, мы установили напротив стены круглосуточно работающую видеокамеру. На ней не видно, чтобы кто-то писал, а буквы всё равно появляются. Изо всего этого смертность в отделении повысилась, участились повторные суициды, персонал нервничает, люди неохотно идут лечиться… Валерий Павлович, обращаться с подобным делом в милицию глупо. Дело попросту не примут к рассмотрению. Посмеются и выгонят, ещё пошлют ко всем чертям. Покорно прошу, не взялись бы вы?
- Я?
-Но вы же так блестяще раскрыли дело Ады…
- Вы это называете раскрытием?
- А как же ещё? Есть результат, Ада дома.
- Хотел бы  я на неё посмотреть.
- Бога ради.
   Стефан заколебался:
- Сколько вы готовы платить?
- Тысяча долларов устроит, а?
    На другом конце провода Стефан различал шум свадебной вечеринки.