«Из диспетчерской передали штормовое на 17 часов, так что, кому за детишками в садик, поезжайте пораньше - я вас отпускаю».
Мы переглянулись. Наш начальник всегда говорил: «Уж лучше алкаш в отделе, чем мамаши с детьми. С алкашом знал бы, когда запой, а с вами — как на мине, в любой момент можете на работу не выйти».
И вдруг такой жест! Конец света, что ли, ожидается... Но переспрашивать не стали — быстро собрались, с рудника до города ещё час добираться.
Едем малой скоростью по окольным дорогам, автобус трясёт и качает, вскоре ноги мои заныли. Покряхтываю, переминаюсь, мечтаю присесть.
Нэлка смотрит сочувственно и не выдерживает: «Молодой человек! А вот у этой женщины, рядом со мной, очень болят ноги».
Молодой человек старательно смотрит в окно.
Я дёргаю Нэлку за руку, но она не унимается: «Молодой человек, я ведь к Вам обращаюсь, не отворачивайтесь. Уступите место женщине с больными ногами».
Тот резко отвечает: «У меня, может, совсем ноги нет!»
Нэлка мгновенно парирует: «Лучше бы языка не было».
«Прекрати», - охаю я, а парень мрачнеет и молчит.
Где-то на полпути — посёлок, многие пассажиры вышли, наш попутчик тоже.
Мы с Нэлкой радостно плюхаемся на освободившиеся места, и Нэлка говорит: «А парень ведь прихрамывает. Заметила?»
Я не успеваю ответить, в наш разговор вмешивается пожилой сосед: «У него, действительно, нет ноги. Помните случай, когда они на электровозе катались в шахте?»
Конечно, мы помним этот случай, настолько же нелепый, насколько трагический.
Пронесли ребята спиртное в забой, выпили, на подвиги потянуло, захотелось на электровозе покататься, который вагонетки возит. А кабинка-то маленькая Один кое-как рядом с водителем уселся, а второй, недолго думая, улёгся на крыше. Помчались «с ветерком», только ведь шахта — не метро, на узком участке галереи верхнего буквально стёрло с крыши, погиб. А второму вот ногу... торчала из кабинки.
Нэлка смутилась: «Неудобно получилось», но тут же успокоилась: «Сами виноваты. Какими дебилами надо быть, чтобы до такого додуматься, и сколько надо выпить. Сами себя угробили, и винить некого».
Остаток пути ехали молча. Разговаривать не хотелось, парень прихрамывающий вспоминался. Понятно, что сам дурак, а жалко — молоденький совсем.
Наконец, приехали. Огляделись на остановке – солнце светит, тепло, спокойно. Но что-то уже возникло в воздухе - тревожное, едва ощутимое, поэтому, не тратя даром времени, разбежались «вам налево, нам направо».
Сначала забрала младшего. Усадила в коляску, бегом на другой конец города за старшим. Наконец, все вместе, дружно торопимся через дворы, потом через пустырь. Всё вокруг меняется буквально на глазах, густеет воздух, дышать тяжело. Птицы, только что метавшиеся над головой с суматошными криками, вдруг исчезли, попрятались куда-то. Город словно вымер, улицы опустели – ни людей, ни машин, ни кошек и собак.
Пока добежали до края пустыря, ветер усилился, идти становится всё труднее. Интересно, почему, когда торопишься, ветер всегда дует навстречу? Это уже и не ветер, а удары воздуха, смешанного с песком и мелкими камешками. Задыхаюсь, посечённое лицо горит, глаза забило песком. Младшему, в коляске, надвинула панамку на лицо, старший закрывает лицо руками, спотыкается, но идёт. Стараюсь задвинуть его за спину, чтобы хоть немного прикрыть, и прошу: «Постарайся, сынок, прибавь шагу. Потерпи, уже близко».
Дорогу переходим с почти закрытыми глазами – хорошо, что машин нет. Коляску словно кто-то не пускает, держит.
Всё, пришли – сейчас немного вверх, на холм, потом арка, и мы дома. Ощущение надвигающейся опасности придаёт сил, подъём, который обычно удаётся преодолеть со второй-третьей попытки, промахиваю с первого раза.
Ффф-у-у! Вот и наш подъезда. Ветер уже такой шквалистый, что кажется, вырвет коляску из рук и унесёт. Руку старшего боюсь выпустить – улетит. Ногой дверь подъезда открыть не получается. Как-то ухитряюсь запихнуть старшего под ручку коляски, прижимаю одной рукой. Второй рву дверь на себя, ломая ногти, преодолевая мощное сопротивление воздуха.
«Кажется, это называется эффект парусности», - успеваю подумать я, прежде, чем дверь за мной захлопывается, на прощанье ощутимо пнув меня сзади.
Господи, какая ерунда лезет в голову. Мысли мечутся, собирая по закоулкам весь информационный мусор, скопившийся за годы, словно мозг защищается от стресса, чтобы не переклинило.
В подъезде полутемно. По двери колотят снаружи мелкие камни, словно кто-то беснуется: «Не догнал». Кажется, весь наш огромный, почти трёхсотквартирный дом стонет под ударами и вот-вот взлетит или рассыплется.
Обычно, возвращаясь домой, я решаю извечную задачу про козу, капусту и волка, которых надо перевезти на лодке. В смысле, кого вначале поднимать на третий этаж – младшего, и затем слушать вопли типа противоугонной сигнализации. Или ухитриться затащить сразу обоих, оставив без присмотра продукты в коляске и саму коляску. На первом этаже живёт такая криминально-алкогольная семейка, что сопрёт даже подмётки туфель, если зазеваешься на ступеньках.
Сегодня задача упрощается – продуктов нет. Хватаю младшего, бегу наверх, старший пыхтит следом. Ноги? Какие ноги, о чём вы говорите? Что такое ноги, если глаза горят от песка, дети перепуганы, а сама я озверела от напряжения и усталости. Почему, ну почему все советские женщины похожи на загнанных лошадей. Почему за границей все такие уравновешенные и красивые. У них что, катаклизмов не бывает? Или по магазинам они не носятся с колясками?
Вваливаюсь в квартиру, сгружаю детей в прихожей и разворачиваюсь, чтобы бежать за коляской, пока не спёрли.
Случайный взгляд за окно: «Мама дорогая. Что это?»
Ну, сколько времени нужно, чтобы подняться пешком на третий этаж, даже с грузом — одна, две, три минуты? Что может произойти за эти минуты? Ого-го, что может!
Когда мы подходили к дому, дождик лишь пытался плеваться мелкими каплями, а сейчас за окном бушует ливень. Это даже не дождь - это один сплошной поток воды, без просветов. Поистине, разверзлись хляби небесные. Ветер с завыванием хлещет этой водной стеной по окнам, вода пробивается сквозь все щели и льётся с подоконника внутрь квартиры, заливая палас, ящики с игрушками и всё, что попадается на пути.
Забыв про коляску, мечусь по квартире, собирая всё, что можно набросать у окна, чтобы спасти комнату от затопления. Потом выскакиваю на лоджию за ведром и словно цепенею.
Поток сменился ледяным камнепадом – градины размером с голубиное яйцо молотят по цветочному ящику, рикошетом отлетая в сторону окна, щёлкают по стеклу, но стекло мужественно держит оборону и почему-то не разбивается. Пришла в себя, когда на лоджию протиснулся старший, с восторженным визгом стал ловить градины и передавать младшему. Опомнившись, затолкала детей в комнату, закрыла дверь и помчалась в детскую.
Ещё какие-то минуты - я даже воду собрать не успела — и вдруг всё стихло.
Старший потянул меня к окну: «Мам, смотри»…
В просвете между домами виден участок дороги, которую мы с таким трудом перешли совсем недавно. Но сейчас то, что виднеется, меньше всего походит на дорогу – это бурлящая река. По этой мутной грязной реке, кувыркаясь и кружа в водоворотах, плывёт одинокий «Запорожец», покорный разбушевавшейся стихии. Откуда и куда плывёт – неизвестно.
«Хорошо, что мы вовремя успели. Да, мама?»
Да уж. А ведь могли бы и не успеть. Плыли бы сейчас мама с коляской и дети, бегущие от грозы, как этот «Запорожец». Запоздалый озноб прошиб меня.
Я прижала к себе сыновей и сказала старшему: «Мы в любом случае бы успели. Обязательно. Ты ведь у меня уже большой, и такой молодец, ты так старался и бежал так быстро, что мы успели».
«Мы все молодцы», - великодушно сказал сын.
Как быстро всё закончилось – ещё не растаяли градины в цветочном ящике, ещё капают подтекающие с подоконника капли , а небо вновь ясные и чистое. Самые смелые птички уже проверяют свои голосовые связки. Мелеет дорожная река и вновь становилась дорогой.
Словно приснилось всё.
Забыв про коляску, брошенную в подъезде и про криминальных соседей, я смотрю на своих мальчишек.
Как хрупок наш мир, как ненадёжно наше благополучие. Иногда мы виноваты сами, забываем о благоразумии, совершаем нелепые, необдуманные поступки. Ну, допустим, с этим ещё можно как-то справиться — воспитать, научить, предостеречь.
А как справиться вот с таким, внезапно налетевшим и неуправляемым стихийным бедствием? Можно ли уберечься, защитить себя и своих близких?
Как устоять, выдержать хотя бы первый удар? Как важно иметь свой дом — надёжное убежище, способное укрыть, защитить, когда есть рядом родные и близкие, пусть маленькие, слабые, но такие любимые. Вместе, поддерживая друг друга, можно противостоять любым невзгодам.
Наутро в автобусе все только и говорили о вчерашнем шторме. У кого-то побило теплицу на даче,чья-то новенькая машина стала похожа на стиральную доску, побывав под градом. Одни радовались, что успели застраховаться, другие сокрушались, что не успели. Многие горячились, нервничали.
«Ничего себе!» - вдруг сказал кто-то, и все повернулись к окнам.
Ровно посередине огромного перекрёстка (случайно, или подтянул кто?) стоял наш старый знакомый - «Запорожец».
Но сегодня он выглядел бодрячком, несмотря на то, что замызган был по самую крышу. Казалось, что грязнейшие окна смотрят на мир нахально и самоуверенно: «Не думайте, что я позабыт-позаброшен. Мой владелец найдёт меня, отмоет и обогреет, и мы снова будем счастливы вместе!»
«Картина Репина «Приплыли», - прозвучало в наступившей тишине, и все засмеялись.
Исчезла нервозность, все повеселели. Действительно, чего отчаиваться. Штормовое — явление нередкое для здешних мест, сколько их ещё будет, надо привыкать.
Я вдруг вспомнила, что у нас тоже имеется дачный участок, разумеется, незастрахованный. Надо бы смотаться туда, проверить, вдруг что-нибудь уцелело.
Шторма приходят и уходят, а мы продолжаем жить.