ПЕРВАЯ ЭВАКУАЦИЯ
В ноябре 1942 года всех жителей села срочно эвакуировали. Нас быстро в один день всех погрузили на грузовики со всем скарбом и скотом и вывезли километров за тридцать на восток в деревню Шарино. Там нас расселили по домам очень плотно. В каждой избе по две-три семьи. Мы жили в одной избе с Кукушкиными нашими соседями, у пожилой женщины Паниной. Всего нас там ютилось восемнадцать человек. Хозяйка с внуком, наша семья – семь душ, да Кукушкиных – девять. Прожили мы в этой тесноте до весны.
В декабре немцы сильно зашевелились, так что даже туда к нам начали прилетать и бомбить. Село, где мы зимовали, не бомбили. Доставалось соседним сёлам, где стояли воинские части.
В январе приезжал отец. Они с офицером-топографом на верховых лошадях проезжали и по пути заехали к нам. Переночевав, наутро они уехали.
Гриша Кукушкин из двух отрезков толстого бревна сделал ручную мельницу. Селяне приходили к ним молоть зерно на этой мельнице и платили ему за использование мельницы зерном. Зимой его старшему сыну Николаю пришла повестка в армию, ему исполнилось восемнадцать лет. Григорий срочно сделал настойку из крепкого табака-самосада и напоил ею сына.
У того сразу поднялась температура и появились розовые пятна на щеках, как у туберкулёзного и, естественно, его вернули из военкомата. Они с отцом это проделывали каждый раз, когда приходила повестка из военкомата. После третьего раза ему выдали белый билет. Так вот и отвертелся парень от армии. А Николай был и так астенического телосложения, а тут ещё табачная настойка.
НАША ХОЗЯЙКА
Бабка Панина, хозяйка дома, была из зажиточных крестьян, как я понял из её рассказов. Я любил слушать, когда она рассказывала что-нибудь нашим женщинам. Насколько можно было понять из её рассказов, её братья были разбойники и конокрады. Здесь же за огородами было обвалившееся подземелье. Кода-то оно было устроено надёжно, как хороший шахтный штрек, но с конца 20-х годов этим подземельем уже не пользовались и тем более за ним не досматривали. Поэтому к концу 30-х годов оно просело и местами совсем обвалилось. И только тогда жители села узнали о его существовании. Протяжённость его была метров двести. Вход был со двора этих братьев. Они разбойничали, грабили, воровали коней, занимались торговлей.
В гражданскую войну они помогали кулакам и различным бандам. Прятали оружие, коней, продовольствие в своём подземелье, но всё равно держали в тайне его существование даже от своих единомышленников. В 28 или 29 году братья закрыли свою «лавочку» и разъехались, кто в Тулу, кто в Москву. Там их постепенно чекисты всех перестреляли во время борьбы с бандитизмом, саботажем и контрреволюцией.
Ещё она рассказывала про кулацкое восстание. Когда началось восстание в Тамбовской губернии под руководством Антонова, восстали и кулаки во многих областях России, особенно в тех, что были ближе к Тамбовской или примыкали к ней. В Шарино кулаки восстали «внезапно». Подготовку этого восстания большевики безмятежно проворонили. Восставшие вырубили всех коммунистов, весь совет, а их женщин и детей, пытавшихся убежать, догнали конные и всех зверски убили. Да ведь не просто убили, застрелили или зарубили, а вытёсывали деревянные клинья и забивали в тела своих жертв. В животы, в грудь, но не в голову и не в сердце. Чтобы подольше помучились. Но потом, как известно, всё это Красная армия подавила и жизнь начала налаживаться уже по советским законам.
А мужа этой бабки уже убили немцы. Они, когда отступали, забрали его вместе с другими мужиками, ездовыми в обоз, который они сформировали, чтобы везти награбленное. Потом, когда эти отступающие соединились со своими основными частями и продолжили отступление, всех этих возчиков за ненадобностью загнали в избу, заперли и сожгли заживо. Когда наши части освободили это село, бабка ходила туда, чтобы отыскать своего мужа, но, говорит, очень трудно было найти, так как сгоревших мужчин было около трёх десятков, да и обгорели они очень сильно. Она своего всё-таки опознала по пряжке брючного ремня.
Как только растаял снег на дорогах и на возвышенных местах, люди двинулись своим ходом домой, а ещё раньше послали своих домочадцев, что помоложе, подготовить дома для жилья.
И опять начал колхоз оживать. Вспахали и засеяли некоторые поля, вскопали и засадили свои огороды. У нас, пацанов, началась своя интересная, насыщенная событиями жизнь.
В эту весну и лето 43-го года войска стояли у нас или двигались через наши сёла ежедневно и в большом количестве. Всё изрыли окопами, траншеями и понастроили блиндажей. В сёлах, садах, перелесках, в балках, везде были установлены зенитки, укрытые в капонирах танки. Возле нашего дома в огороде под ракитами были вырыты окопы, оборудован блиндаж и установлена зенитка. И так было по всему селу. В вишняке колхозного сада был развёрнут полевой госпиталь, тут же в саду стоял танк а по периметру сада вырыты окопы, устроены пулемётные гнёзда, установлены зенитки. На возвышенности за Кукуевкой был оборудован главный опорный пункт этого узла обороны. Там всё поле было изрыто ходами сообщения и окопами полного профиля, сооружено много блиндажей, а по склонам с запада и с юга противотанковые рвы. С этого поля велась пристрелка по полям, балкам, дорогам, расположенным к западу за речкой.
Вся молодёжь от шестнадцати лет и бездетные молодые женщины были мобилизована на сооружение укреплений. Мы же, ребятня, помогали по дому, таскали воду, собирали дрова, ловили рыбу, ну и, конечно, подносили воду, молоко, квас раненым, которых везли ежедневно и в большом количестве в сторону железной дороги. Путь до станции по нашим просёлкам был гораздо короче и безопасней, чем по большаку, так как фашистские лётчики охотились больше по большим дорогам, которые были указаны на картах.
Мы же охотились за патронами, гранатами, толовыми шашками. Вот бывало, подъезжает повозка с ящиками боеприпасов к какому-либо дому, а мы тут как тут. Ездовой даёт корм лошади, а сам идёт в избу попить кваску или молока, если есть. А мы в это время открываем его рундук или, как он там называется, не знаю, который был устроен под ногами у ездового. Там у них всегда было много разных патронов, и винтовочных, и автоматных, и пистолетных. Мы быстро хватаем по две горсти патронов, суём их в карманы штанишек и, отбежав в сторону, стоим, смотрим независимо и равнодушно. К июлю у меня накопилось сотни две патронов различного калибра, граната РГД без детонатора, несколько толовых шашек и кавалерийский карабин с разбитым прикладом.
К этому времени так было всё плотно забито войсками, что гражданского населения почти не было видно. На западе и юго-западе привычно громыхало, но в первых числах июля вдруг задрожала земля, загрохотало по всему западному и юго-западному горизонту.
ВТОРЯ ЭВАКУАЦИЯ
В небе стоял непрерывный гул от самолётов, в основном наших. Изредка шли воздушные бои, не то, что в сорок первом, когда они шли ежедневно, но с преобладанием немецких самолётов. Числа восьмого или десятого июля, я точно не помню, когда грохот и гул усилился и превратился в сплошной, непрерывный круглосуточный рёв, нас, всех жителей села, быстро в один день посадили на автомашины вместе с нехитрым скарбом и коровами, другого скота после фашистского мародёрства пока не было, кроме нескольких кур, и вывезли опять в Шарино.
Известие об эвакуации меня застало врасплох. Когда меня позвала мать, машина уже стояла у нашего дома и грузили вещи, корова уже стояла в кузове. Я начал лихорадочно искать место, куда спрятать мой арсенал. Меня всё время звали, торопили. Наконец я нашёл, как мне показалось, надёжное укрытие. Это заросли крапивы выше меня ростом. Я свалил туда все свои сокровища, посмотрел со стороны, вроде не видно и побежал на посадку. В Шарино нас уже не расселяли, как в сорок втором году, а сказали, чтобы временно устраивались, как можем. Все вырыли себе землянки и так прокантовались почти до конца августа. А потом слышим, гул канонады начал удаляться и становиться всё тише, да и фашистские самолёты перестали к нам туда залетать, ну народ и двинулся своим ходом до дому. Скарб свой нехитрый везли на тачках. Вернулись домой, а там всё в запустении. Видно было, что кто-то шарил по всем закоулкам избы. Даже мой «боезапас» пропал. В наши сёла тогда нагнали очень много гражданских, мобилизованных на сооружение оборонительных укреплений. Вот эти гражданские и порыскали по избам в поисках наживы. Многие люди кое-что закопали на огородах, так всё равно утащили. Нашли, сволочи.
Нас эвакуировали летом 43-го только потому, что по нашим полям, сёлам, балкам и перелескам проходила третья армейская линия обороны с мощными оборонительными узлами и один из этих узлов располагался у нас. А там, в Шарино, тоже шли воздушные бои, бомбили расположения наших частей. Гул от боёв туда тоже доносился, но гораздо слабее, чем у нас. У нас, кроме гула и грохота, была видна стена из огня и дыма по всему западному горизонту.
Начали потихоньку приводить в порядок свои хозяйства, обзаводиться курами, овцами. Это главное в хозяйстве после коровы.
Два колхоза: кукуевский и наш, объединились в один колхоз, так как людей осталось очень мало. Председателем избрали Щербакову Веру Семёновну, эвакуированную откуда-то от западных границ.
В сентябре в нашей начальной школе возобновились занятия после двухлетнего перерыва. В классах было холодно. Топили плохо. Чернил не было. Мы их сами разводили из сажи, из дубовых галлов, из химических карандашей. Из последних чернила получались самые лучшие, но карандаши эти тоже нужно было где-то достать. А о тетрадях вообще говорить было нечего. Их мы делали из газет, а то из обоев, если у кого они сохранись с довоенных времён.
Кстати, из газет тогда делали и «тюлевые» занавески на окна. Это было целое «направление в искусстве»: изготовление кружев из газетной бумаги. Как прорезная резьба на бересте.
Зимой в классах была вообще минусовая температура, чернила замерзали, руки коченели, ноги – тоже. На протяжении урока нас по нескольку раз учительница поднимала и заставляла прыгать, чтобы согреться немного. А в сильные морозы занятия прекращались.
У нас в школе, как и во всех других школах, был военрук. Обычно это какой-нибудь военный, демобилизованный по ранению. Каждый день был урок военного дела. Мы учились строиться, равняться, ходить строем, петь песни в строю, бегать в атаку, ползать по-пластунски, изучали противогаз и винтовку. Я всё время не мог уловить смысл слов: «дистанция» и «интервал», потому что они всё время менялись местами, как будто играли в прятки между собой, а заодно и со мной тоже. В сухую погоду в сентябре мы ходили собирать колоски на полях.