Е. Жироухов
Интендант и Горемыка
( рассказ )
Старенький МАЗ, натужно ревя, чадя солярочным перегаром, полз по холмистой, лесной дороге со скоростью пешехода.
Прапорщик интендантской службы Бузыгин, сопровождающий груз сливочного масла от военного склада в Оренбурге до продовольственного склада в ракетной дивизии под Кировом, скрежеща зубами, косо поглядывал на щиток приборов машины, следя за тем, как стрелка температуры двигателя приближается к критической красной чёрточке. Бузыгину в сердцах даже хотелось выпрыгнуть из кабины и плечом подталкивать 20-ти тонную фуру, чтобы они опять не встали для охлаждения и отдыха машины.
Сам же водитель этой колымаги, лениво держа двумя пальцами руль, выглядел невозмутимо, то и дело сладко щурился от солнечных лучей, что-то мурлыкал себе под нос, всем своим видом выражая, что он лично никуда не торопиться и, что срок аренды МАЗа: чем дольше – тем лучше, в его собственных интересах.
- Гад! – сказал прапорщик, ощерив зубы с желтыми коронками на клыках, – Ты, что специально дуручку валяешь? Мы сколько уже в пути?.. Третьи сутки после Оренбурга!
- А я что, я не причём, - спокойно ответил рулевой. – Такую вот транспортную средству вашей конторе выделили, сами хотели, чтобы подешевше… Обычно я на короткие рейсы, потому как мои рефрижераторные охладители то работают, а то не работают. А тут, на тебе, командируют на дальняк. Я и поехал. А у меня, между прочим, личный юбилей.
- Юбилей! – Бузыгин хряпнул кулаком по панели над «бардачком». – А что я привезу вместо масла? Гоголь-моголь? Который лопатами будем сгребать со дна кузова твоей фуры. Я как, твою машу в простоквашу, рассчитаюсь с подотчётом?..
Крышка «бардачка» от удара раскрылась и оттуда посыпались засаленные, кустарного производства игральные карты сверх наглого порнографического содержания, пакетики чая, измятые ириски «Золотой ключик». Прапорщик небрежно запихнул всё это обратно во внутренности «бардачка», хлопнул крышкой.
- Ох, - устало вздохнул он, - как ты меня достал со своей колымагой. – Он хотел ещё что-то добавить, но увидев насторожившееся вдруг лицо водителя, спросил тревожно: - Что такое, Иннокентий?
- А-а, кажись, покрышка хряпнулась, - с виноватым видом произнёс шофёр.
Бузыгин кружил вокруг раскоряченного на домкрате МАЗа, матерился и кривил лицо в гримасе злобы. Иннокентий со смешочками крутил гайки на колёсных дисках.
- Ты бы проверил температуру в кузове, - нервно, но решительно попросил Бузыгин.
- А чо смотреть. Техника японская, когда надо включиться – когда надо выключиться, - уверенно ответил Иннокентий.- И чо ты кипятишься, прапор? Всё в ажуре будет. Смотри, ты какой нервный, аж лысый по самые уши. А лет тебе сколько, командир?
- Мне, - хмыкныл Бузыгин, - целых тридцать семь.
- Ну, а мне целых сорок стукнуло. Всё, считай, старше тебя буду. Вот совет: не психуй – и лысеть не будешь.
- А дуракам жизненный опыт не в пользу. Только дурней становятся.
Иннокентий обтёр тряпкой руки, похихикал и сказал важно:
- Ну, вот, а ты боялась. Сейчас дорога под горку пойдёт. Так разгонимся, только держись.
Когда Бузыгин три дня назад заявился на автобазу, в которой интендантская служба заказала рефрижератор, шофёра этого рефрижератора долго не могли отыскать по громкоговорителю диспетчера. Потом кто-то сказал, что его видели в «табакерке» - это такое место для курения на территории автобазы. Прапорщик самолично ринулся туда в злости, что встретит сейчас шоферюгу, с утра нахлыставшегося в лабузы. И действительно, в курилке сидел мужик, склонив голову на стол, сложив рядом кулаки, которыми раз в секунду ударял по крышке стола.
- Пьяный, сволочь. – Бузыгин произнёс это уверенно и встал рядом перед горюющим мужиком.
Тот поднял голову, ясным, трезвым взглядом посмотрел на прапорщика в форме и сапогах. Сказал радостно:
- А-а, значит, с тобой едем!
- А ты чего тут дурью маешься? Тебя все ищут. Машина в норме?
Они пошли быстрым шагом к уже стоявшему за воротами старенькому МАЗу, цвета «парижской зелени», с рефрижераторной «телегой». Шофёр, человек жизнерадостной наружности, с рыжеватым кучерявым чубчиком на ходу объяснял:
- Понимаешь, юбилей у меня сегодня. Юбилей! Сорок лет стукнуло. Во-о. А я – в рейс…
- Сорок лет не отмечают, - вставил свои слова Бузыгин в болтовню шофёра. – Примета такая, народная.
- А чо это так… Ну, да ладно, с рейса вернёмся – отметим. Ща-а, как рванём… Меня - Иннокентий зовут.
В ракетный гарнизон, скрытый среди корабельных, ровных, жёлтыми свечами сосен, въехали глубокой ночью. Через два шлагбаума, с проверкой пропусков подъехали к продскладу. Караульный у ворот, в овчинном тулупе, в обнимку с автоматом, но с голыми ногами, велел ждать до утра. Бузыгин опять заматерился громко в звенящей тишине леса.
- Включай движок, пусть молотит до утра. Минус держать надо. – скомандовал безапелляционно Бузыгин.
- Да-а, - насмешливо скривил губы Иннокентий.- А мой лимит соляры этого не предусматривает.
- Врёшь ты всё, сукин ты сын, лимит. А масло протухнет? С расходами по соляре – расчёт по документам, когда вернёмся.
- Знаешь что, командир, - с раздумьем произнёс Иннокентий, - Если на соляру мне наличными.., то выйдет дешевше. Я наши нормативы знаю.
- Ну, и жлоб, ну и жлоб, - покачал лысой головой Бузыгин.
- Ой-ой, - насмешливо прижмурился Иннокентий, - а то я не знаю вашего брата, интенданта. Ваши макли-клюкли. Всяк убыток – себе в прибыток. В солдатах служил, в кухонный наряд ходил. Насмотрелся…
Бузыгин выдохнул коротким матом и опять ощерил жёлтые коронки на зубах.
- Ты, что, чучело, на понтах меня раскрутить хочешь?! Давай спать ложись, чучело…
Иннокентий, будто не имея ни малейшего желания спать, развалясь на «спалке», разговаривал сам с собой, сам себе рассказывал о своих приключениях в своей жизни.
- Ты когда-нибудь заткнёшься, чучело, - пробурчал сонным голосом прапорщик.
В лесах гарнизона, где-то в дупле, собираясь вылететь на охоту, зловеще ухал филин.
Утром МАЗ поставили под разгрузку.
- Через весы, через весы!—командовал тощий капитан - начальник склада, егозливо бегая туда-сюда по помещению склада.
- Зачем через весы, товарищ капитан? – сказал обиженно Бузыгин. – Стандартная упаковка, по двадцать килограмм в коробке. Сосчитаем в штабеле.
- Через весы, через весы, - подтвердила и чернявенькая, смешливая товароведка с блокнотом в руке.
- Через весы! – кричал из глубин склада капитан.
Четверо солдат сосредоточенно таскали коробки с маслом. Прапорщик бдительно наблюдал за их маршрутом от кузова до площадки весов, как будто кто-то из них фокусническим способом мог упрятать двадцати килограммовую коробку себе за пазуху или откусить кусок масла прямо через картонную упаковку. После каждого завеса Бузыгин сверял шкалу весов с цифрой в блокноте товароведши. Та, по его мнению, легкомысленно относилась к процедуре приёмки товара, отражала в записи только круглые цифры, не обращая внимания на сто граммовые допуски-припуски. Чернявенькая хихикала и отмахивалась авторучкой от близко наклонявшегося к её уху Иннокентия, который пытался ей что-то шептать и одновременно погладить по круглой попе.
- Ты бы шёл лучше колымагой своей занялся, - сказал ему строго Бузыгин.
- А ты, прапор тут не командуй. Мы, дальнобойщики – народ свободный, - Иннокентий сунул руки в карманы с гордым видом. – Командиров над собой не признаём.
- Дальнобойщики, - хмыкнул Бузыгин – от горшка – до кровати. Опять в дороге раскорячимся.
Прибежал капитан, начальник склада. Осмотрел выгруженный штабель коробок.
- Вот тут подмочено. И тут. Ой, сколько коробок расползлось…
- Товарищ капитан, - попытался объясниться Бузыгин, - это всё технические недостатки…
- Технические. А потом недостачи фактические. Вот они где у меня эти недостачи, - и капитан похлопал себя ладонью по тощей, морщинистой шее. – Трибунал вместо пенсии…
Прапорщик Бузыгин забрался в кабину. Вздыхая, засунул свёрнутые накладные в папку с документами.
- Ну, что, командир, вперёд к звёздам? – задорно спросил Иннкентий и повернул ключ зажигания. – И сниться нам не рокот космодрома-а-а…- затянул он под лязганье-звяканье различных узлов в ходовой части МАЗа.
Дорога опять тянулась по холмам среди жёлтых свечек корабельных сосен. По дороге полз чадящий МАЗ под песенные завывания своего водилы.
- Выключи радио, - произнёс раздраженно Бузыгин.
- Какое радио? – Иннокентий скосил удивленно глаза на своего пассажира. – Радио нету.
- Свой голос Америки.
- А-а, - улыбнулся Иннокентий. – Не нравиться, что ли, как пою? Репертуар не устраивает? А мне нравиться про ямщика, как он в степи замерзал. Про нашу жизнь, прямо… Вот так, с рейса вертаешься, жена плачет от радости, ванну наливает с шампунью. Ты – лежишь, кайфуешь. А она целует тебя во все места. И плачет от радости…
- Ну, опять радио включил, - сам себе сказал Бузыгин.- Сколько же болтать можно без умолку.
- Чо, ты гнусишь, прапор, - небрежно и надменно отозвался Иннокентий. – Сопи себе в две ноздри, по-пассажирски. Смотри по сторонам, любуйся природой. Пейзажи кругом со всех сторон…
- Лучше бы я пешком шёл – быстрей бы получилось. Мне такой колымаги ещё видеть не приходилось. Вместе с её шофёром.
- Это ты зря, командир, - сказал Иннокентий уверенным голосом. – Все мы, дальнобойщики одним тестом мазаны. Мы – романтики большой дороги. Едишь так, едишь, дорогу на колёса наматываешь. И знаешь, что впереди у тебя много женщин и вина. Остановишься где-нибудь на берегу какого-нибудь моря чтобы передохнуть – и красота… А тебе этого не понять. У тебя в голове дебит-кредит, сальдо-бульдо. И никакой романтики – а сплошное воровство…
На вершине очередного холма МАЗ вдруг остановился, устало выдохнув тормозной системой.
- Что-то с двигателем, - задумчиво произнёс Иннкентий. – По звуку догадался.
Прапорщик заматерился:
- По какому, мать-перемать, звуку! От твоих завываний движка не слышно!..
Водитель МАЗа обходил свою машину по кругу. Обошёл раза два. Прапорщик выглянул из окошка и насмешливо прокричал:
- Ты что, горемыка, движок ищешь? Он – спереди!
- Много ты понимаешь. Двигатель в машине – он везде, до кончика выхлопной.
- У тебя двигатель, знаешь где? – Бузыгин не успел докричать фразу.
МАЗ медленно сдвинулся с места, пополз задним ходом. Бузыгин пошарил левой рукой в поисках рычага стояночного тормоза. Потом обеими руками - и что-то дёрнул. Самоуправляемый МАЗ продолжал медлительно сползать вниз с вершины холма.
Прапорщик взбалмошно выпрыгнул из кабины, бросился к заднему борту фуры, ища глазами какой-нибудь предмет, какой можно подложить под колесо. Иннокентий, пробуксовывая подошвами, с перекошенным от натуги лицом, упирался плечом в задние двери «телеги». Прапорщик схватил с обочины обломок сосны, кинул его под заднее колесо. МАЗ небрежно переехал трухлявое полено и, полный каким-то барским пренебрежением, продолжал ползти дальше. Под руку прапорщику попалось ещё одно полено, оно оказалось не трухлявым – и самовольный МАЗ остановился.
- У-ух, - сказал Иннокентий, осматривая свои разодранные ладони. – Как это мы…
Прапорщик поднял руку, чтобы вытереть рукавом вспотевший лоб – и удивился, когда опустил руку: Иннокентий, втянув голову в плечи, стоял, закрыв лицо по–бабьи, крест-накрест руками.
- Ты что? А, ну да, - понял Бузыгин и жадно прикурил сигарету.
К вечеру вторых суток пути подъехали к районному городку Димитровград. Вечерние сумерки скрывали плоские очертания городка. Он казался не имеющим границ в степных просторах Заволжья.
- Тут такое хитросплетение дорог, что сразу не разберёшься в дорожных развязках, - предупредил Бузыгин. – Нужно справа обогнуть эстакаду, а потом слева на неё заехать. Чтобы на нашу трассу попасть. Ты тут бывал?
- А-а, конечно бывал. Ты с кем вопрос обсуждаешь. Рванём, не глядя.
Прапорщик хмыкнул и полез через своё сиденье на заднее место кабины, в «спалку».
- Тогда рули, дальнобойщик, а я спать буду.
Уже по времени заполночь прапорщик сделал вид, что проснулся и спросил, зевая:
- А что это у нас Димитровград по территории больше, чем Москва? Половину ночи колесим по нему. Заблудился?
- Не-е, просто, понимаешь, когда всю Россию-матушку объедешь вдоль и поперёк, все города путаются в памяти. То ли там едишь – а, то ли, не там. Перепуталось, понимаешь.
- Так перепуталось, - разозлился прапорщик, - что мы уже с девятой попытки на эстакаду заехать не можем. Весь городок объехали. На нас уже уличные собаки гавкать перестали. За местных принимают…
- Ну, перепуталось. По моей памяти тут схоже с Краснодаром или Тбилиси. Схожий ландшафт…
- Ландшафт, ишь ты. Очень похоже на Тбилиси, да. Кавказские горы кругом…
Прапорщик, проругавшись от души, кряхтя, перелез на пассажирское место и принялся, тыча пальцем в лобовое стекло, указывать повороты на улицах.
- Ну-у, нет, - Бузыгин замотал головой, когда МАЗ опять остановился на безлюдной дороге по непонятной причине. – Нет, таких горемык я ещё в жизни не встречал. Горемыка из всех горемык, самый главный.
Шофёр МАЗа на этот раз нисколько не возражал и не оправдывался. Выбивая пальцами по рулю блатную мелодию, он размышлял вслух:
- Если это не так – то, значит, это – не это… А так – не так… Что ж не едет? Что-то где-то как-то не так…
- Ты, мыслитель. Главный конструктор, - прапорщик нервно влез из кабины и в полном презрении помочился на переднее колесо МАЗа.
- Ща-а, ща, командир, - говорил Иннокентий, опять обходя кругом свою машину. – Мысль придёт – решим проблему.
Вокруг расстилались степные просторы, желтели предзимние поля, вдалеке в синей дымке виднелись ровными рядами белокирпичные постройки какого-то населённого пункта.
- Ага, понятно! – радостно воскликнул Иннокентий, распластавшийся на раме кузова под поднятой кабиной МАЗа. – Крестовина хряпнулась. Я так и знал…
Когда прапорщик Бузыгин от души заматерился, с окрестных полей взлетели с гомоном стаи чёрных грачей. Улыбающийся Иннокентий пригладил масляной пятернёй своё рыжий чубчик и изрёк по-суворовски, показывая на белеющий вдали населённый пункт:
- Ты идёшь туда и найдёшь где-нибудь какую-нибудь крестовину. Я её как-нибудь пришпандорю… А иначе мы тут, как тот ямщик в степи…
Грачи, только что усевшиеся на поля, снова взлетели с крикливым шумом.
- Туда! – Бузыгин возмущённо ткнул пальцем в синюю даль, - километров пять!
- Не-е, четыре, не больше. Ну, может быть, четыре с половиной. У меня, знаешь, какой глазомер? Ватерпас! Я в артиллерии служил, а не в интендантах каких-то.
- Чтоб ты провалился!... Твою машу в простоквашу!.. - И прапорщик зашагал через поля, приволакивая ногу, от тесного в подъёме правого сапога.
Часа через четыре он вернулся, притащив в картофельном мешке нужную железяку. Из-под приопущенной кабины МАЗа виднелись подрагивающие мелкой судорогой ноги Иннокентия и изредка слышались тонкие всхлипы.
- Ты живой, что ли, Кеша? – спросил чересчур нежным голосом Бузыгин. Что, мать-перемать, такое?.. Потерпи, Кеша, потерпи… Сейчас.Сейчас.. Ох, горемыка!..
Прапорщик в избытке чувств и в непонятке своих поступков просто топтался на месте, выговаривал успокаивающие слова. Попробовал, натужившись, сдвинуть вверх кабину. Кричал, матерился, вытирал кулаком наворачивающиеся в уголках глаз слёзы беспомощности.
И уже густо темнело, когда он ринулся бегом в тот посёлок, откуда только что притащил запчасть.
Под его крики о помощи в посёлке набежало множество народу, думая, что случился пожар или объявили войну. Потом человек десять «специалистов по чрезвычайным ситуациям» погрузились с лопатами и ломами в прицеп колёсного трактора, захватили по пути местного фельдшера в ватнике поверх врачебного халата – и ринулись через вспаханные поля в сторону трассы.
Общими усилиями вздыбили мазовскую кабину. Стащили на землю попискивающего Иннокентия, и фельдшер вколол ему в ногу обезболивающий укол. Иннокентий поднялся, потирая поясницу, вскинул голову, как петушок на заборе, собираясь закукарекать, потом сказал высокомерно Бузыгину:
- Только не надо мне тут вспоминать как ты свою Машу в простокваше… Ой-ой, я сам всё просчитал. Когда кабина заскрипела – я молоток торчком подставил. А то бы – хряк, и наших нету. Вот гидравлика проклятая, зараза, давно её подозревал…
Аварийная команда выпила из чемоданчика фельдшера все спиртосодержащие микстуры и укатила с весёлой песней домой.
Тёмною ночью тронулись дальше в путь. МАЗ скрипел ещё больше и тащился ещё медленнее, чем раньше. Фары в ночи освещали набегающий под колёса асфальт. Стянув с ноющей ноги тесный сапог, Бузыгин докурил последнюю сигарету, и смотрел в окно. Машинально считая набегающие придорожные столбы, и с боязнью в душе, ожидая очередной аварийной остановки. Он уже не привередничал, требуя «выключить радио», и притомлённый Иннокентий нудно бубнил один и тот же куплет: «Крепче за баранку держись, шофёр».
«Горемыка» всё чаще дёргал головой, отгоняя сонливою тяжесть, и прапорщик для подстраховки взялся рассказывать ему анекдоты. Иннокентию такое мероприятие понравилось, он даже посмеивался, только не в конце весёлой истории, а в её начале.
- Может быть, тормознёшь где-нибудь по пути, сигарет купить? – попросил Бузыгин
- Не-е, нельзя. Пока едем по инерции – и едем. Нагрузки на крестовину меньше. Хреновую ты крестовину взял, совсем убитую.
- Ну уж, какая была, - болезненно поморщился прапорщик. – На выбор не предлагали. Ладно, давай по инерции… Даст бог, дотянем. Немного осталось.
К раннему утру въехали в Оренбург. По полукруглым улицам старой части города, уже с предсмертным звяканьем крестовины на светофорных перекрёстках, добрались до автобазы.
Оба, и прапорщик, и водитель, постанывая от ломоты во всём теле, взобрались по высокой лестнице в диспетчерскую.
- Как отъездились? – формально поинтересовалась сонная диспетчерша.
- О-о, как на ракете. Вжиг-вжиг – и тута, - сказал вдруг бодреньким голосом Иннокентий.
Бузыгин крякнул и покрутил головой, а Иннокентий взял у диспетчерши из рук стакан с чаем, выпил его, утёр губы и произнёс почти торжественно:
- Так, эт-то, командир. Давай до встречи. Как говорится, человек с человеком, а гора – с горой… Жизнь – она, как Земля, круглая. – Он чмокнул диспетчершу в ухо и ушёл.
Бузыгин, дожидаясь оформления счёт-фактуры, спросил, кивнув на дверь:
- Он, что всегда такой, горемыка? Как он на свете живёт?
- Да. У него и прозвище по автобазе – Горемыка. Как вы догадались?
- Удивляюсь, - задумчиво повторил Бузыгин, - как он вообще на свете живёт? Из всех горемык – самый горемычный горемыка.
Прапорщик вышел из ворот автобазы, подобрал с тротуара приличный с виду чинарик, прикурил – и услышал сзади:
- Командир, про юбилей свой забыл! Пойдем в гости!.. Весело будет!
Прапорщик вдруг мысленно произнёс такие ругательные выражения, всплывшие из глубин его жизненной памяти, которые раньше никогда не применял в разговорном обороте. Не оборачиваясь, он швырнул окурок и ускорил шаг.
2013 г.
------------- « « ----------------