Мы ручки с пастой
Один в меру талантливый, но шумный до одури и от того известный поэт Некто К**, как обычно находился на светской вечеринке. Приглядывая за подвыпившими звездами первой величины, он то и дело вслух кидал едкие четверостишия. Вскакивал на стул, становился, как пионер, дабы на него обратили все внимания, а потом, приподнимая бокал с шампанским, кричал во все горло:
Ой, рогатая жена,
У певца Богродина!
Сидит дома у плиты,
Пока тот берет цветы!
Смеялись все, кроме Богродина. И так было практически с каждым присутствующим. И каждый раз смеялись все, кроме предмета язвительного стишка. У Некто К** был особый дар - он умел ударить четырьмя короткими строчками так точно, что бил в самую больную точку любой популярности.
Наша Маша хороша!
Полюбила малыша!
Ну и что, что ей шейсят!
Зубы целы, говорят!
Раздавался звонкий хохот, а Некто К** безжалостно продолжал:
А малыш-то не глупец!
Он старушке верный льстец!
«Я люблю», - ей говорит!
На кухарок лишь глядит!
Так же Некто К**, когда выпивал или бывал в особом настроении духа, любил посетовать на то, что современному поэту живется плохо и тяжело:
- Молодежь книги не читает, покупать сборники стихов никто не собирается, вот и приходится заниматься чем угодно, только не поэзией.
К слову, сам Некто К** не работал нигде. Он не работал ни в редакциях, ни на физических работах, а, как и большинство звезд, вел активную деятельность в социальных сетях. Так же вел видеоблог, где рассуждал о проблемах современной поэзии, но такие темы не пользовались никакой популярностью, и их мало кто смотрел. Популярностью же пользовались видеоролики, где он рассказывал про вечера, и вечеринки, на которых побывал, зачитывал смешные, вульгарные, язвительные стихи про звезд. За такие стихи его и не любили звезды, но любил народ. Но несмотря на не любовь, приглашали всегда стабильно (чревато такое было скандалом). Один словом, зарабатывал на рекламе и на перемывании чужих костей.
К слову, Некто К** входил в Союз писателей России. Он выпустил два сборника стихов. Первый сборник написал в самом начале своего творческого пути, назывался он «Аллеи млечного пути». Вышел небольшим тиражом, в двести пятьдесят экземпляров, причем большая часть экземпляров валялась где-то на даче и служила подпорками для мебели. Все свои стихи он выкладывал в сеть для поддержания статуса «поэт». Второй же сборник был выпушен для галочки, чтобы попасть в Союз писателей. Сам же он называл это сборище кружком. Собрание писателей он посетил ровно три раза.
В первый раз, как только вошел в Союз писателей. Когда на него неожиданно нападала грусть, он любил рассказывать про свой первый поход. Некто К** эти походы называл «крестовыми». Свой первый «крестовый» он помнил до малейших деталей и рассказывал его всегда одинаково, не прибавляя и не убавляя ни слова.
- Молод был тогда. Глуп. Думал, это значит что-то. Думал, двери откроются. Волшебство начнется. Я-то по наивности своей думал, вот вступлю, и будут дебаты про течения литературные. Разборы рифм и ритмов. Дурак! - А после этого глядел куда-то сквозь и молчал. Долго молчал, печально. Потом тяжело проглатывал. А на глазах выступали крупинками прозрачные капли. Заметив чей-то взгляд, глупо улыбался и продолжал. – Загрызли и закусали меня «трухляшки» в первый же день. Мол: «Раньше-то, чтобы попасть в Союз, надо было достичь высот, а теперь кого не попадя берут!». А ведь правы трухляшки-то! Сейчас у любого корочка может быть! Было бы желание да деньги! А вот плохо ли это? Это говорят только, что талант нужен. На деле талант свой можешь засунуть себе куда подальше! Никому это не нужно, и ты не нужен никому! Умеешь локтями толкаться - пробьешься, нет – будешь с «сыроешками» и «трухляшками» вариться в одном котле и бороться за жалкое место в умирающем журнальчике, тираж которого не превышает и двухсот экземпляров! Не умеешь толкаться и не хочешь вариться - пиши себе под стол! Вот и все… Жестко, а что поделаешь, это жизнь. – И снова замолкал, поджимая губы, словно больно ему становилось от сказанного. И смотрел уже слепо в никуда. А на глаза наворачивались грозди, огромные грозди. А заметив чей-то взгляд, он глупо улыбался.
В такие моменты его обязательно ловили фотографы и подсмеивались. «Некто К** перепил на очередной вечеринке!», «Известный поэт набрался!» - после пестрили надписями дешёвые газеты. Подобные газетенки поэта не волновали, они лишь делали его еще популярней.
Некоторые критики пытались писать статьи или просто высказывали свое мнение по поводу его творчества. Но Некто К** легко и умело парировал:
- Я не идейный! – Коротко и не привычно грубо обрывал он. – И был бы рад, если б умел делать что-то другое. Но, к моему сожалению, я умею только писать. Притом что и это делаю не умело. – В такие моменты он был необычайно серьезен и не походил на публичного шута. Не узнаваемый никем. А после обязательно писал пару-тройку язвительных стишков в сторону критика, как обычно, надевая свой привычный наряд. И высмеивал критика так, что тот жалел, что затронул такого мерзкого и скользкого людишку. Поэтому со временем критика на его творчество перевелась.
А в один серый и тусклый день пролетела по всей стране скандальная статья. Называлась она «Вся суть кружка - трухляшки и сыроешки». В ней Некто К** написал, что Союз писателей – кружок. А все писатели и поэты делятся на три категории: «трухляшки», «сыроешки» и «не из этого племени». Причем себя он относил к «сыроешкам». Всю суть кружка он описал так: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку».
Сам же он считал данную статью обозначением проблем, что, как нарывы, давно назрели в кружке. Делилась она на три части, скандал приобрела первая, а вторую никто читать не стал, а про третью и вовсе забыли. Некто К говорил: «Я пытаюсь поднять Союз, а не развалить, я предлагаю поднимать планку, делать конкурсы, искать пути развития!» - А в конце выразился так: «Что толку воротить мертвый камень? Как его не поставь, это все равно камень».
2
Простое утро. Обычный тротуар. И неестественно довольный Дрослов, во весь рот улыбающийся, хоть и не спавший всю ночь, несся со всех ног в знакомую до боли редакцию. Он был ее завсегдатаем и постоянно там печатал свои рассказы. Но сегодня был особый день. Помимо прочих ему наконец-то удалось напечатать не стандартный для его творчества короткий рассказ. Это даже был не рассказ, а перепечатанный диалог с одним хорошим поэтом. Он писал его долго – всю ночь - пытался все воспроизвести слово в слово. Дрослов был особенно счастлив, ведь у него это получилось. Сам же он находил в этом диалоге, что произошел почти месяц назад, особое великолепие. За долгие годы своей жизни он наконец-то нашел того, кто просто и едко высказал то, о чем пытался он сказать в своих многочисленных замысловатых рассказах. Дрослов спешил, но все же смешал рассказ с другими сочинениями, боясь, что, если его заметят, то не пропустят в печать. Но тут же успокоился: рассказ напечатают, все-таки он, Дрослов, пользуется авторитетом, и его уже давно не проверяют. Как-никак двенадцать лет в печати, если не больше! Он даже не боялся скандала и последствий своего поступка. Его переполняло счастье.
Диалог напечатали. Особого ажиотажа он не вызвал. Прошел, как обычно, и все… Назывался диалог «Новая книга». Содержалось в нем следующее:
- А кто сейчас читает-то? Изжила себя литература, изжила. Сейчас читать некогда! «Трухляшки» этого не хотят понять, а «сыроежки» не могут. Вот и сидят как отдельное государство, от мира отрешенные, но считают себя чем-то высшим.
- А что вы предлагаете? Не писать вообще?
- Я-то… А нужно это кому-нибудь?
- Ну как же, конечно, нужно! Недавно вышла новая, ставшая популярной, книга «В твоих объятьях». Вы не читали?
- Есть-есть. Знаю. Поганое племя. Как и я. Не читал, презираю. Модно, а для кого модно? Для тех, кто классику не читал? Для тех, кто даже не знает, чем отличается Пушкин от Онегина? Мне недавно сказали, что Онегин это тоже какой-то поэт… Для них модно! Конечно. Сложно же читать драму Достоевского! Намного легче читать о каком-нибудь молодом человеке, который не знает, выбрать ему Эльзу или Кристи! Тьфу! Вот я, к примеру, моден. А от чего я моден? От того, что проведал, что надо толпе! А души-то в стихах нет. Да и смотрят меня не толстолобые эстеты. Страшно мне от мыслей этих. Я вот как посмотрю, что модно, так меня тошнит от этого. Сейчас хоть порнографию напиши, читать будут. Будут читать о том, о чем говорят. Вот ты напиши про что-нибудь эдакое, противное! А я скажу всем, что это очень талантливо, и будут читать, а потом еще и фильм снимут! А что-то стоящее, интересное не найдешь! То, что модно – убого, так как масса наша глупа. Читать сложное им сложно! А чтиву взахлеб едят!...
И в «Кружках» ничего стоящего нет. «Трухляшки» – те уже и строчки лет десять не кидали, а которые еще пишут, пишут о прошлом, как там хорошо было, да про Союз свой распавшийся вспоминают. Смысл в этом? Кому это надо? «Сыроежки» - те, как слепые, за модой несутся! Дурье! Глубины, глубины нет прошлой! Глупости! По глупости пишут «сыроежки», а чуть хапнут популярности, в «поганое племя» перерастают! Наш с вами «Кружок» - это атрофированный аппендикс, и существует он лишь для толстолобых эстетов, которые собираются исключительно, чтобы прошлое вспомнить или попытаться понять друг друга.
- И что же? Разве все так печально?
- Нет, не все, мой друг. Есть люди «не из этого племени», на них вся наша с вами надежда! Они пишут сильно! Ох, как сильно! Страшно, когда они в мир выходят!
- Отчего же страшно?
- Да оттого и страшно, что либо в «сыроежек» превращаются, начинают вариться в этой каше, либо, как я, в поганое племя! Губят свой талант, губят! Нельзя им в мир. Вот пусть сперва напишут все. Им бы домик, как Мастеру… Где-то далеко…
- За что же вы так себя не любите? Вы же отличный поэт!
- Себя-то… - И он долго молчал. Молчал печально, и печаль его была горька, словно прожигала его изнутри, до слез. А после, когда он замечал мой взгляд, глупо улыбался и продолжал, – прогнил я, как баржа.
- Это как прогнил?
- А вот как железо ржавеет, так и я сгнил!
- Как же? Вы три раза подряд становились поэтом года! Вы - золотой человек! А почему перестали участвовать в конкурсах?
Он снова молчал, сжимая губы, словно не зная, что сказать.
3
Это был мой первый поэтический конкурс. Именно на нем я и познакомился с Некто К**. Он сидел в жюри, сам, по всей видимости, недовольный своим присутствием там.
- Ну что, готовы стать «сыроежками», непокорное племя? – Встретил он нас, как только ему дали слово. Это звучало очень смешно, и сразу сняло какое-то напряжение. – Загнали меня сегодня в третий «крестовый»! Я из «Кружка». Все хотите в «Кружок»?! – Многим Некто К** не нравился, а у кого-то и вовсе вызывал недоверие.
- А почему в жюри вы? – Спросил кто-то из толпы.
- А потому что все стоящие поэты давно мертвы! А после меня жюри будете вы… - Съязвил этот высокий, жилистый мужчина, с острыми скулами, но мягким и нежным взглядом.
- Некто К**, - начала вторая женщина из жюри, что тоже была недовольна его присутствием, - трижды является обладателем «Золотого пера». Он как никто другой имеет право.
- Имеет право-о-о-о…. – Будто хороня, прохрипел старичок, которого не было видно из-под бровей.
- Да вы не бойтесь, – начал Некто К**, - я тут просто посижу, – и подмигнул нам.
Сидел он, как на экзамене, и что-то постоянно записывал в тетрадь, что было не обычным для него, постоянно думал и молчал, и снова тщательно записывал. И каждый раз после очередного выступления сразу же говорил как-то дружески: «Там у вас ритм хромает, но хорошо написано!», «А что вы волновались-то! Вон стих какой отбабахали!», «Я смотрю, вы в ногу с модой идете! Это хорошо!», «Ишь как завертел, чертяга!», «Ох, и браво написали вы, у меня словно сердце помолодело!», «Какой порывистый! Смотри, еще мал, а уже горохом!»
А потом настала и моя очередь. Я очень долго подбирал, чтобы прочитать. Я очень хотел победить! Но перед своим выступлением изменил свой выбор и решил прочитать то, что написал недавно. Стих был сырой, но по ритму ровный. Когда я читал, Некто К** молчал, он ничего не писал себе в тетрадь, а куда-то смотрел, даже не на меня, а куда-то в даль. Его глаза были такие печальные, и он сжал лицо, словно где-то у него заболело. А потом маленькими кивками качал головой, я даже заметил, что его глаза стали мокрыми… А после моего выступления он как-то траурно произнес: «Да…».
После, когда зачитывали полученные оценки, оказалось, что у меня самый низкий бал. Некто К** встал и сказал мне.
- Не быть тебе поэтом, друг мой… - Я задрожал, и мне стало так больно внутри, что слезы сами покатились по лицу. – Да, все есть, и техника не хромает, но поэтом тебе не стать…
Я возненавидел Некто К**, а после узнал, что он написал свою скандальную статью и больше не входил в Союз писателей. И отвергал это общество. Я решил, что это для меня шанс снова пробиться в люди! Стать поэтом! Я не сдался, я верил в то, что я - поэт, и должен состоять в Союзе писателей! Чтобы про меня знали! Чтобы я писал сборники!
Я стал писать с лютой силой, и уже готов был мой первый сборник стихов. Накопив денег, я издал его маленьким тиражом и готовил уже второй. Я знал: чтобы попасть в Союз, нужно выпустить два сборника.
Как-то позвонили в дверь моей квартиры. На пороге стоял Некто К**.
- Дурак! – Сразу же с порога выпалил он, сверкая своими глазами бешеной собаки. – Я же сказал: не стать тебе поэтом, парень! Что ты пыжишься? Зачем из себя давишь? Зачем? – Злобно рыкал он, но пыл в глазах его утих, и он по-хозяйски вошел ко мне. – Ну? – Рыкнул он. – Что молчишь?
- Хочу я… - Растерянно ответил я.
- Хочет он! – Повторил за мной он. – Вы только подумайте, хочет! Что хочешь-то? Ты хоть знаешь, чего хочешь? А? Денег? Славы?
- Хочу стать поэтом, – вяло ответил я.
Он замолчал. Потом сказал:
- А что нужно, чтобы быть поэтом? Корочка?! Дурак ты! – Он печально посмотрел на меня, словно в чем-то разочаровавшись, и перевел свой взор на потолок. Сжал губы и долго молчал. А я смотрел на него, смотрел и думал.
– Вот скажи, – снова начал он, но уже как-то разбито, не так напористо, – что тебе даст эта корочка? Запишешь лучше, что ли?
- Я же не только корочку получу, меня читать будут. – Он криво улыбнулся, то ли с ухмылкой, то ли с иронией.
- Кто читать будет?
- Кто-кто, люди…
- Дурак ты, ей богу дурак! Даже не знаешь, чего хочешь. Хочешь, чтобы тебя читали? Меня читают, и что? Дудкова читают, и? Дурак ты… - И он молча, пошел прочь. Я лишь заметил, что он сильно опечален.
Странный вообще этот Некто К**.
После этого разговора я долго думал обо всем. Потом мне захотелось прочитать его первый сборник стихов. Как я узнал, этот сборник вышел очень маленьким тиражом, тогда Некто К** был очень беден. Я посмотрел то, что было в интернете - это были не те стихи, и мне пришлось искать сборник самому. К счастью, один из сборников был подарен Пушкинской библиотеке, и я взял его.
Это был не Некто К**, точнее тот человек, что писал эти стихи, и Некто К** были абсолютно разными. Самое странное - весь сборник был написан о любви такими нежными и чуткими словами, что невозможно передать. Над каждым стихом можно было сидеть месяцами, пытаясь разобрать его. Талант! Такой гений! Я по сравнению с ним… да что там! Все по сравнению с ним, все наши современники и рядом не стояли! Не зря он три раза подряд брал первое место! Я буквально утонул в этом мире. И неожиданно подобрался к последнему стихотворению. Оно было почему-то о родине. И почему-то было написано совсем не так, как предыдущие. Оно было скомканное, ломкое, колючее. Я бы не назвал его гениальным, но последнее четверостишие запомнил вмиг:
И будут дети, словно в «Чайке» Пушкина,
Булгаковский читать «Войну и Мир»!
Моя многострадальная, заблудшая!
Мы отыграем этот век сатир…
Я долго думал, почему это стихотворение здесь. Долго думал, почему он больше не писал так, как писал. А потом мне жутко захотелось с ним встретиться снова. И я долго искал с ним встречи.
Но она сама нашлась. Он узнал меня сразу. Сощурил свои хитрые глаза и рявкнул:
- Ну что, басурманское племя! Вступил в Кружок?
- Нет, не вступил. И что ты так его ненавидишь?
- Не понять тебе! Дурак ты еще…
- А что не пишешь больше? - Он словно сразу понял, о чем я. И замолчал, будто ком к горлу подобрался и не дает говорить, только соль разъедает. И смотрел он то на меня, то сквозь. А потом тихо сказал: «Свое прочти мне».
- Я не помню, нет с собой.
- А ты просто по памяти, что помнишь, отрывками.
И я начал снова читать, а он слушал, и тихонько по его щекам катились слезы, но он почему-то улыбался. А после покачал молча головой и сказал: «Да».
- Так что не пишешь больше?
- Не могу, – похоронно ответил он, и словно что-то отмерло и в моей душе, и меня словно прибило к земле. – Исписался я, видимо. Словно умер в душе, – и заплакал горько-горько, а и я заплакал, не знаю от чего. И грудь мне зажгло отчего-то. – Мне бы домик, как Мастеру, подальше от всего. Быть может, ожила бы тогда душа-то? Только не могу я…
…
Я вернулся в город спустя десять лет. Поразительно, но ничего не изменилось. Все то же, все так же. Единственное, что люди на улицах перестали узнавать. Это даже к лучшему. «Кружок» писателей еще дышит. И это тоже хорошо. Все точно так же, как десять лет назад. Есть и «трухляшки», есть и «сыроежки». Прекрасно.
- Это же Некто К**! Приятно-приятно! Читали ваши стихи, просто прелестно! Где ж вы были все это время? – Поинтересовался рослый мужчина на входе в «Союз писателей».
- Так я продал свою квартиру здесь и на накопленные мной деньги купил себе домик у моря. Жил и живу там! Знаете, как хорошо! Как хорошо! Я даже писать начал заново!
- Так вы и не прекращали же! Только тему сменили!- Хохотал толстячок. – А к нам какими судьбами-то?
- Да вот приехал узнать про юношу одного. – Ответил Некто К**, вспоминая тот вечер, и его светлые глаза опечалились, но как-то счастливо.
- Какого же? У нас много славных парней-поэтов!
- Да… - Задумчиво покачал головой Некто К**, - Рязанцева Николая.
- О! – Воскликнул толстячок, а Некто К** приятно удивился.
- Что, знаком?
- Да кто ж его не знает! Он у нас еще та шишка! Оратор, можно сказать. Как только вы уехали, он быстро поднялся! А за десять лет его кто только не слышал! Пророчат ему место, чуть ли не министра культуры!
- Так он что, не пишет?
- Он-то? Да пишет, черт ему в ногу. Пишет… - Недовольно продолжил тот, – похлеще вашего… Пишет. Чего он только не понаписал! Ажно двадцать сборников выпустил! А потом полез по карьере в чиновники, но правда поддерживает молодых авторов и нам помогает.
- Что ж так… - Печально ответил Некто К**. – А найти-то где его можно?
- Дак тут он! Тут! У него и кабинет свой тут имеется, поднимитесь!
Некто К** молча поднимался по лестнице к кабинету Николая. А потом еще долго стоял у двери и о чем-то думал. Не решившись, развернулся и направился обратно, как дверь неожиданно открылась.
- Вы ко мне? – Поинтересовался деловитый мужчина в дорогом костюме, ухоженный и сальный. Некто К** промолчал, но мужчина сразу узнал его. Они долго стояли молча, глядя куда-то сквозь друг друга, а после у обоих покатились слезы. Николай поджал жалобно губы, с его глаз покатились огромные грозди и он пал на колени.
- Эх ты-и-и-и… - Протянул медленно Некто К** так печально и трагично, что сам чуть не подавился болью, внезапно нахлынувшей на него. Он молча стоял, качал головой, вспоминая что-то, а после тихо-тихо протянул:
– Дурак