НЕЖНОЕ СОБЛАЗНЕНИЕ ПО-ПРОВАНСКИ
Я был обязан своим появлением на белый свет развлечениям одного иезуита из Авиньона, вернее его прогулкам после вечерней службы, когда он однажды вечером повстречался с моей матерью, прачкой, обстирывающей всю мужскую братию монастыря за божью благодарность и пару су, чтобы не умереть с голоду, на узкой дорожке, ведущей из этого кладезя и светоча духовной мысли в город и, не оставив матери места для прохода, столкнул её на лужайку, после чего воспользовался беспомощностью, усталостью и страстной от природы натурой молоденькой беломойки священных портков. У моей мамы не было никаких шансов избегнуть возможности дать мне жизнь, и через предусмотренные Создателем девять месяцев я впервые явил свету все свои достоинства. Едва мне исполнилось шесть лет, как меня, благодаря отцовской нежности и милосердию отцов-иезуитов допустили в младшие классы местной школы, где я, пользуясь щедростью природы, наградившей меня живым и пытливым умом, а также своему старанию, редкому в таком возрасте, сумел за один год проходить два-три учебных курса, а кроме того я устроился служкой в монастыре, где уже в двенадцать лет моим наставником стал отец Натофиль, ставший в одночастье поклонником моих талантов. Я, благодаря, по всей видимости, церковному зачатию, рано развился во всех аспектах–и физически, и умственно, был, что называется, божественной скороспелкой. Моё тело было стройным, с тонкой аристократической костью, моё круглое белоснежное лицо, с румяными щёками, голубыми пронзительными глазами и черными волосами, придавало мне вид более взрослый, чем мне было на самом деле… все меня принимали за юношу в возрасте четырнадцати лет. Хотя… низость моего происхождения и бедность моей одежды не позволяли мне быть в близких отношениях с моими одноклассниками и, следовательно, уберегали меня от всех порочных развлечений, которыми они увлекались, и я посвящал все моё время изучению наук. Мой наставник, отец Натофиль, удовлетворённый моими достижениями, привязался ко мне, и поручил моим заботам порядок в его комнате. В мои обязанности входило заправлять его постель, подметать пол, и приносить отцу Натофилю все, в чем он нуждался, а чтобы вознаградить моё старание, он мне давал частные уроки после занятий в классе, и кроме того, я выполнял для него роль чтеца, поскольку он меня заставлял читать в своей комнате авторов, которых нет в школьной программе.
Однажды, когда мне было всего лишь тринадцать лет, наставник меня зажал между своих ног, дабы следить за моими глазами во время декларирования мной «Сатирикона» Петрония Арбитра… и вдруг его лицо воспламенилось, глаза засверкали, дыхание стало учащённым и синкопированным… Я с беспокойством и любопытством наблюдал за этими изменениями, чем допустил промашку, рассеяв внимание, что заставило меня сделать ошибку в тексте.
— Какой негодный малыш!- произнёс отец Натофиль тоном, который заставил меня задрожать,- даже шестилетнее дитя не сделало бы подобную ошибку, и мне кажется, что вас заставит взяться за ум лишь только божественный кнут.
Напрасно я извинялся и просил пощады, моя участь была предрешена, и мне пришлось подчиниться. Наставник вооружился пучком гибких ивовых прутьев и, заставив меня низко спустить штаны, буквально бросил на свою кровать, и опасаясь, что я могу убежать от него в последний момент, чтобы избегнуть наказания, он просунул руку под мои бедра и схватил меня за мой отросток между ног, который я до сих пор использовал только по одному назначению, хотя его монументальная твёрдость по утрам уже более года заставляла меня подумать о том, что у него может быть и другое предназначение.
— Итак, маленький плут, я тебя научу, как избавиться от солецизмов.
Тут же он, слегка взволнованный, легко провел прутьями по моим упругим холмикам ниже талии, скорее гладя их, чем раня и повреждая их нежную кожу. Уж не знаю что, страх или приятное трение заставило увеличиваться в размерах то, что он держал в своей руке.
— Ах! Маленький распутник, что я чувствую там…? Ах! У вас это будет предмет большой значимости для вашей будущей жизни.
И отец Натофиль продолжил такое приятное для меня бичевание и свои прикосновения к моему отростку до тех пор, пока я, опьянённый сладострастием, не увенчал его усилия струёй жгучего нектара, и наставник удостоил меня тёплыми поздравлениями, после чего, бросив прутья, он произнёс:
— Обратишь ли ты больше внимания на точность изложения в следующий раз?
— Ах! Я так не думаю, мой отец, ведь сколько удовольствия мне доставило наказание и исправление, принятое из ваших рук.
— Ты уж прости мне мой гнев… Итак, старайся хорошо учиться, и я вознагражу тебя так же примерно, как только что наказал.
Я с восторгом поцеловал руку отца Натофиля, а он меня обнял, задержав свои руки на моей попке, и покрыл меня поцелуями.
— Так как ты доволен наказанием, которое я к тебе применил, мой дорогой ребёнок,- продолжил он,- ты должен также и меня вознаградить за мои хлопоты, и точно таким же образом.
— Я никогда не осмелюсь этого сделать!... Хлестать моего наставника и регента!
— Рискни… я в твоём распоряжении, и, если тебе это необходимо для того, чтобы ты осмелел, то считай, что я приказываю тебе это сделать.
Я пошёл, краснея, за прутьями, а отец Натофиль обнажил своё тело. Я только едва осмелился прикоснуться к нему прутом, как он с каким-то хрипом закричал на меня:
— Сильнее… ещё сильнее! Нужно намного строже наказывать за ошибки преподавателей, чем их учеников.
Наконец, осмелев, я схватил его за его скипетр, как ранее это сделал он со мной, и стал так сильно бить его, что он буквально через пару минут излился слезами радости и удовольствия. С этого момента между нами установились доверительные отношения и отец Натофиль, сославшись на поразивший его приступ простуды, который вынуждал его постоянно иметь при себе человека, который бы помогал ему и ухаживал за ним, заставил поставить мою кровать в маленький кабинет, который был расположен рядом с его спальней, но это было сделано только для формы, потому что стоило ему только лечь в кровать, как он тут же звал меня к себе, чтобы я пришел и лёг рядом с ним или сидел, бодрствуя, возле него. Он был моим Сократом, а я его Алкивиадом . Чередуя страсть и терпение, он положил все свои силы и знания на моё воспитание и образование.
Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я уже знал греческий язык, латынь, основы логики и философии, владел начальными знаниями по теологии. Но чтобы углубить свои знания и постичь эту науку, на которую частенько направлены кинжалы фанатизма, мне требовалось попасть в руки другого преподавателя, ведь отец Натофиль был специалистом почти исключительно по художественной литературе, так что я был вынужден отправиться учиться под руководством преподавателя Аконита. Я сохранил, тем не менее, мою постель у Натофиля, который, чувствуя, что для того, чтобы идти своей дорогой в этой новой карьере мне необходимо оказать такую же любезность и быть также столь обходительным, как с ним, и отцу Акониту, поэтому он его предупредил, насколько я мил и услужив. Правда, для того, чтобы меня допустили к изучению курса теологии, требовалось ещё согласие игумена. Натофиль меня представил ему, и лицо моё понравилось этому церковнику, хотя для этого мне также пришлось расплатиться и с ним… за это право изучать теологию.
Весь следующий год я проводил все дни и ночи в изучении предмета, чтобы заслужить милость моих преподавателей. Мои достижения мне сделали доброе имя, которое обещало мне самые блестящие успехи и перспективу, когда случилась катастрофа, землетрясение, которая уничтожила наше иезуитское братство. Потрясённые этими событиями, Натофиль и Аконит решили отправиться в Италию, и первый из них, чтобы не оставить меня без средств к существованию, рекомендовал меня госпоже Мелло, богатой дворянке, чтобы она взяла меня в качестве наставника и учителя для её сына в возрасте семи лет, чей преподаватель умер только что. Моя репутация и рекомендации преподавателей заставили госпожу Мелло согласиться с моей кандидатурой, несмотря на мою чрезмерную молодость. Госпоже Мелло было около двадцати четырёх лет, белые зубы, черные глаза, римский нос, длинные каштановые волосы, великолепная кожа, длинная шея, округлые бедра, и руки очаровательной красоты. У нее было ребёнок, который стал моим учеником, а её муж вот уже шесть лет как жил в Италии на наследство, которое он там получил. Натофиль меня привёл к ней, принёс все мои книги и писчие принадлежности, а также немного одежды, которые он мне подарил из дружбы.
Эта дама меня встретила с привлекательной благосклонностью и обещала отцу Натофилю относиться ко мне таким образом, чтобы между нею и мной установилось взаимное доверие, которое должно было обеспечить успех моих усилий в обучении моего ученика. Когда мой благодетель вышел, дама зафиксировала на мне свой внимательный и живой взгляд, столь пристальный, что я опустил глаза и покраснел, хотя и знал к тому времени, что у меня была сила вызывать чувственные взгляды моих учителей и наставников, но это был совсем другой случай-женщина… богатая и благородная, от которой зависело моё благополучие, ввела меня в состояние, которое я не могу выразить.
— Что я вижу,- сказала она,- вы краснеете? Кажется, отец Натофиль меня обманул? У вас черты лица и характер девушки, вы также застенчивы, и у вас до сих пор не было сексуальных отношений!
Я покраснел ещё сильнее.
— Ах!- продолжила она, смеясь,- кажется, я приобрела вместо гувернёра красивую гувернантку для моего сына, и хочу в этом немедленно убедиться.
И просунув руку в жабо моей рубашки, она, казалось, искала мою грудь, проверяя, не был ли я девушкой, при этом приблизив ко мне свою грудь настоль близко, что я потерял всякую застенчивость и, получив её негласное согласие, прижал её другую руку на осязаемое доказательство её ошибки.
— Ах!- сказала она,- как я ошиблась! Как можно иметь такое красивое лицо? Моя ошибка очень даже простительна, ведь вы столь молоды… и такой… у вас большой! К чести отца аббата, вы – настоящий монстр!
— Его очень легко приручить,- произнёс я,- бросаясь к её ногам,- и я отдал бы мою жизнь ради вашего счастья, ради того, чтобы понравиться вам.
— Ах! Как я виню себя за моё заблуждение… но ведь без этой ошибки вы не оказались бы у моих ног… так что поднимайтесь, мой отважный герой!
— Нет, мадам, я не могу уйти, пока не получу из ваших уст прощения за мой поступок, и я его надеюсь получить, если вы задумаетесь о владычестве над людьми ваших чар… вашей привлекательности и эффекта, который она произвела на меня.
— Я соглашусь, что она почти невероятна!- произнесла она, и её глаза зафиксировались на наглеце, гордость которого только выросла от этого взгляда. В этом выразительном взоре женщины можно было также рассмотреть огромное желание, и в этом я увидел успех моей защитительной речи, а потому я снова взяв её за руку, прижал её моему оратору.
— Ах! Плутишка,- воскликнула она, обвивая свою другую руку вокруг моей шеи, и прижимая мою голову к своей груди.
Я чувствовал невероятную энергию этого восклицания "Ах! Плутишка!" и, пользуясь обстоятельством и счастливым случаем, упал на колени, после чего мои руки за четыре секунды устранили все препятствия на моем пути, и самый что ни на есть интимный союз увенчал мои усилия… её влажные губы и наполовину закрытые глаза, её вздымающаяся от возбуждения грудь, её рот, буквально впившийся в мой, вынужденный замолчать от такого проявления сладострастия… наши языки, чересчур увлечённые нежной борьбой друг с другом, чтобы скрашивать словами наше наслаждение друг другом… мы пребывали в состоянии такого опьянения страстью, которое просто невозможно выразить словами. Неожиданно мои желания переполнили мой скипетр и он излился фонтаном любви, хотя чувства, переполнявшие мою душу, требовали продолжения борьбы на любовном фронте с мадам Мелло, и я, отправился в поход за новой победой.
Мой атлет, слегка разочарованный своим поражением, но ценя моё упорство, предался с упоением и восторгом новой борьбе, которая получилась менее скорой и более чувствительной, погрузив нас в пучину наслаждения. Пребывая во взаимном любовном помешательстве, мы взаимно покрывали друг друга пламенными поцелуями, не забывая все более и более привлекательные местечки, которые мы использовали, чтобы возбудить нашу чувственность, и закончили соитием с выбросом такого огромного количества любовного нектара, что мой скипетр буквально утонул в нем, а на диване образовалось небольшое озеро. Немного отдышавшись, мы с мадам Мелло договорились соблюдать строгую холодность в отношениях перед публикой и слугами, но не отказывая себе в ежедневных свиданиях. И этот каждый новый день обнаруживал для меня все новые привлекательные черты в моем завоевании, которое, стремясь все больше и больше к наслаждениям, любила меня с нежностью настоящей любовницы. Комната моего ученика сообщалась с её спальней дверью в гардеробе, и вечером, когда все в доме уже спали, я проходил в альков мадам Мелло искать наслаждение в её руках… и всегда его находил в её нежных и с каждым днём всё более умелых ласках, после чего возвращался к себе перед рассветом. Мы безмятежно наслаждались этим счастьем без всяких проблем до тех пор, когда месье Мелло внезапно возвратился из поездки, закончив свои дела в Италии.
Я был представлен мужу моей работодательницы и тайной любовницы, и он нашел меня несколько молодым для роли учителя. Зная о темпераменте своей супруги, он резонно подозревал, что она мне вряд ли мне позволила сосредоточить все моё внимание исключительно на хлопотах о моем ученике и их сыне… но он не был ревнив, и длительное пребывание во Флоренции приучило его к сократовым удовольствиям, весьма распространённым в этом регионе, и моё лицо и фигура показались ему привлекательными и соблазнительными, поэтому, немного поразмышляв, он подумал, что сможет использовать слабость своей жены в свою пользу, чтобы убедиться в моей любезности и добиться моей благосклонности. И вот однажды вечером месье Мелло сделал вид, что у него разболелась голова, и извинившись перед супругой, что вынужден провести эту ночь один с своей спальне, он пообещал, нежно её обнимая, что надеется обязательно компенсировать ей эту ночь, когда это непредвиденное недомогание ему больше не будет в этом препятствовать. Его супруга тут же мне сделала условный знак, который я прекрасно понял. Когда я решил, что месье Мелло уже заснул в своей комнате, я тут же проник в постель моей прекрасной хозяйки, и мы поторопились воспользоваться счастливой возможностью провести ночь вместе, опасаясь, что такой случай нам больше может и не представиться в ближайшие дни.
Мы были так увлечены друг другом, что не заметили, как в комнате появился в ночной рубашке и с кинжалом в руке Мелло, который, сбросив на пол покрывало, скрывавшее наше обнажённые тела, схватил меня левой рукой, восклицая:
— Никто не смеет оскорблять меня безнаказанно… но…- продолжил он после небольшой театральной паузы,- я человек гуманный, так что, юноша вы можете сами выбрать себе наказание… какой из этих двух кинжалов вы предпочитаете.
И размахивая страшным итальянским Фузетто, оружием бравых артиллеристов, который он держал в своей левой руке, другой он мне показал тот, которым Зевс поражал Ганимеда. Моя любовь к жизни даже не пыталась оставить мне хоть какое-то подобие выбора в этой ситуации, и я подчинился чрезвычайным обстоятельствам, да и госпожа Мелло, слишком счастливая тем, что так легко отделалась, полагала, что мне нельзя отказываться от возможности принадлежать не только ей, но и её мужу, и получив знак, что я сделал мой выбор, месье Мелло со всей силой страсти стал расточать тысячи поцелуев своей жене, благословившей только что его измену, предоставлявшую ему столь приятные наслаждения.
— Значит ты меня прощаешь,- в свою очередь говорила мадам Мелло, обнимая своего мужа.
— Как можно сердиться на таких прекрасных и дорогих моему взору грешников? Эта грудь,- продолжал он, целуя соски её прекрасных полушарий (а они были у мадам Мелло превосходны, чрезвычайно аппетитной формы, и она была чрезвычайно горда этой частью своего тела),- и эти два упругих холмика,- добавил месье Мелло, проводя рукой, проводя рукой по её попочке и дальше по золотистому алтарю,- и это благословенное и сакральное место, на которое наш учитель только что принёс свою жертву, смягчило бы бешеный нрав даже бенгальского тигра… Кроме того, с моей стороны было бы невероятной глупостью рассчитывать, что ты могла оставаться мне верной во время столь длительного моего отсутствия. Так что неудивительно, что во время мой поездки в Италию я приобрёл и хорошего преемника… и рога. Первое мне нравится больше, хотя и за второе я не в обиде. Так что, давайте не будем посмеиваться друг над другом, и оставив все в тайне для окружающих нас обывателей без всяких ограничений и сдержанности пользоваться ситуацией и наслаждаться всеми возможными удовольствиями, которые эта ситуация, наш возраст и наше состояние нам предоставляют. Предлагаю… давайте избежим скандала и посмеёмся над придурками, которыми полна наша страна.
Госпожа Мелло, в восторге от того, как он проглотил пилюлю, которую она ему приготовила во время его итальянских каникул, стала одаривать своего супруга горячими ласками.
— Ах! Мой друг, как вы добры ко мне! Нет, никогда больше вам не придётся упрекать меня…! Я капитулирую перед вашим благородством… !
— Замолчи, я совершенно не верю твоим клятвам. Я требую твоего доверия, а не твоей верности… это значило бы просить невозможного. Как можно отказаться наркоману от наркотика… Вот, посмотрите на нашего аббата… как он сияет… я лишь отложил удовольствие на некоторое время… но ненадолго, и не хочу лишать его ни вас, ни себя, так что давайте, сказав «А» отправимся и к «Б», и к взаимному удовольствию вы можете продолжить начатое вами недавно дело.
— Шутка слишком горькая, мой друг… и прозвучала она в тот самый момент, когда ты наяву видишь моё раскаяние.
— Я отнюдь не шучу, и я дам аббату то, что предназначал тебя, и поэтому будет вполне справедливо, если он в свою очередь компенсирует тебе то удовольствие, которое получит от меня… и это не может оскорбить меня, поскольку будет сделано с моего согласия… к тому же мои глаза также будут наслаждаться этой сладострастной картиной. И поместив свою жену в наиболее удобное для ласк положение, он поторопил меня броситься в её объятия. Своеобразие происходящего, заставило меня немного поколебаться, но месье Мелло настаивал, и мне пришлось уступить, ведь признаюсь, что в результате всех этих двусмысленных разговоров я умирал от желания. И тогда, сжав нас обоих в своих руках, месье Мелло стал покрывать нас ласковыми поцелуями, а его жена, вначале смущённая, успокоилась, и пожимая его руку, полностью предалась своей страсти и дошла до желанной цели одновременно со мной.
— Итак! Мои друзья,- сказал он после окончания нашего недлинного, но страстного первого совместного совокупления,- разве вы хотите почивать на лаврах и не желаете снова стать любезными друг другу?
Наши ласки были нашим ответом на этот совершенно излишний в этой ситуации вопрос.
— Посмотри,- сказал он своей жене,- на результат этого спектакля, который вы передо мной только что разыграли.
И он продемонстрировал нам свой скипетр в наиболее респектабельном для мужчины состоянии.
— Как угрожающе он выглядит,- воскликнула мадам Мелло,- Продолжим, мой бедный Альен Було, ведь вас собираются так волнующе заколоть… пронзить.
— Нет, мадам, в этом случае речь идёт именно о том, что на этот раз как раз на вас может упасть ярость и мой гнев моего скипетра, и если так… совершенно случайно… через девять месяцев вы меня сделаете отцом, я хочу быть уверен, что этот ребёнок именно от меня.
Произнеся эти слова, он использовал все свои законные права и захватил место, из которого я только что вышел. Мелло был хорошо сложен, ему едва исполнилось тридцать лет, его свежее и округлое тело было ослепительной белизны, а вид его упругой задницы вернул мне мои недавно утраченные в лоне его жены силы, так что я стремительно устремился к его волнующей дырочке, вид на которую стремительно открылся мне, и проник в неё без всякого труда, поскольку я, по всей видимости, был не первый, кто её с успехом использовал, и мои движения, помогая его усилиям, позволяли Мелло с удвоенной энергией входить его скипетру в грот его супруги.
— Ах! Дорогой аббат, - воскликнул он, - какое наслаждение! Ты сумел удвоить моё сладострастие.
— И моё,- простонала мадам Мелло.
А я продолжил без лишних слов с жаром проникать в дырочку месье Мелло, и вскоре тройной выброс любовного сока с ликёром короновал наше взаимное блаженство. Затем, успокоившись, месье Мело принялся целовать меня с какой-то нежной яростью, как будто пытаясь расплатиться со мной за то наслаждение, которое я его только что заставил испытать.
— Вы меня удивляете, - произнесла его жена, - я на самом деле думала, что сократизировавшись, получаешь живое удовольствие от давления, которое испытывает ваш скипетр на узком пути в спинтрию, но я даже не могу себе представить, какое удовольствие может получить и ощутить сам спинтрия от этого действа… напротив, мне казалось, что толщина того орудия, которое он допускает в себя, должна ему причинять кое-что вроде боли… и немалой, которая должна притупить любое сладострастие.
— Ах! Моя дорогая, ты сильно ошибаешься, роль спинтрии также приятна, как роль Кефала… которому его жена Прокрида предстала в виде юноши, в которого он проник сзади, и признал, что внутреннее нежное трение её попочки очаровательно и прекрасно… и я видел женщин, которые предпочитали встречать своего друга именно с этой стороны.
— В таком случае, не странно ли, что ты не дал мне возможности попробовать такое проникновение?
— Я не осмеливался тебе это предлагать, и не случись сегодняшних событий, я тебе, возможно, никогда бы об этом не рассказал.
— Меня чрезвычайно соблазняет и возбуждает всего лишь только одна мысль о таком проникновении… из моего грота только что, как только я представила это, излился ручей страсти… и если бы только я не опасалась, что это все-таки причинит мне сильную боль, то я...
— Мы уже перенесли такое… ваш муж и я… почти такое же я испытал в моем почти что детстве, и поэтому я могу вам уверенно сказать, что с небольшим количеством мази препятствия исчезают, и это совсем не больно,- сказал я.
— Ваши слова придают мне силы и поощряют меня на безумство… между тем, меня не покидает мысль… я не могу себе представить, как это возможно, чтобы такая большая штуковина,- произнесла она, трогая своей прекрасной ручкой огромный скипетр мужа,- сможет войти в столь маленькое убежище?
— Моё сердце,- ответил он, нужно понимать, что для того, чтобы начинать распашку целины, следует выбрать соответствующий плуг, лемех которого будет наиболее остёр.
При осмотре и сравнительном исследовании наших скипетров мы пришли к выводу, что пропорции моего плуга казались более подходящими для того, чтобы начинать работу между прекрасными холмиками в средней части тела моей госпожи, и после небольшого отдыха и искусных манипуляций пальчиками моих партнёров силы мои восстановились. Мелло остался в постели, а мы с его супругой встали. Я заставил её согнуть тело на постели, подняв холмики вверх, а её муж, крепко сжав её плечи, соединил свой рот с её губами, воодушевляя её поцелуями по-флорентийски. Между тем, вознёсшийся вверх упругий зад моей госпожи представил на всеобщее обозрение сладострастную двойную дорогу к счастью, но мне пришлось выбрать ту, о которой мы все вместе заранее договорились, и смазав начало этой дороги… подготовив путь для моего скипетра достаточным количеством мази, я отправился вперёд в её пещеру между двух холмов… правда, толщина моего лемеха заставила мадам Мелло поначалу испустить непроизвольный вскрик, заставивший меня ненадолго остановиться, после чего, выдержав символическую паузу, я начал потихоньку, осторожно растягивая первые сантиметры дороги, продвигаться вперёд и несколько секунд спустя я вскрыл её борозду на достаточную ширину для того, чтобы скрыть в ней уже на добрую половину лемех моего плуга, после чего снова остановился и спросил её:
— Больно ли Вам?
— Немного больно, но уже меньше,- сладострастно вздохнула она.
И тогда, с силой взяв её за бёдра, я на полную глубину вошёл своим лемехом в её борозду, и стал пахать её целину так глубоко, насколько это было возможно в первый раз… проходя по ней туда и обратно, вперёд и назад, как этого требует такого рода вид земледелия.
— Ах! Боги!- Воскликнула она,- я не понимаю, где я, в Раю и Аду, у меня кружится голова, я вся горю… Ах!.. Какое наслаждение… я сейчас растаю от блаженства!... Ах!... Ах! Я изнемогаю… Я проваливалась в океан сладострастия… Ещё раз…! Умоляю! О Боги…! Пощадите!... Дорогой друг, я больше не могу…
— Я тоже чувствовал, что скоро вознесусь на небо в потоках сладострастия, и вытащил мой лемех из её борозды, войдя им на полную глубину в её борозду пониже, которую я ещё не пахал в эту ночь, но, к моему удивлению, нашел эту пещерку наводнённой потопом слез сладострастия, с которыми тут же смешались мои, и мы с мадам Мелло застыли на постели в прелестном изнеможении, которое всегда сменяет удовлетворённые сладострастной борьбой тела.
— Ах! Мои друзья, - воскликнула госпожа Мелло, - как это возможно, чтобы я жила до сих пор, достигла такого приличного для женщины возраста, считая себя вполне искусной и опытной в любовных играх, но не подозревая о таком неземном наслаждении, которое может предоставить соитие с мужчиной… Боже мой!... Какое счастье, какое невыразимое наслаждение и сладострастие! Мелло, которого она, произнося эти слова, ласкала рукой, предложил ей повторить опыт, который она нашла столь прекрасным.
— С огромным удовольствием и желанием… от всего сердца… но мне необходимо несколько мгновений отдыха… я должна собраться, прежде чем опять окунуться в этот небывалый для меня океан любви, совершенно новое наслаждение.
И мадам Мелло задремала в этот момент, положив голову на мою грудь, а следом за ней и я, положив одну руку у входа в её пещерку, в то время как другая лежала на её груди. Месье Мелло последовал нашему примеру, и мы проспали около двух часов, и, по-видимому, интересные сновидения посещали голову нашей красавицы, поскольку бедра её непроизвольно подрагивали, после чего она меня внезапно разбудила, принявшись вдруг страстно меня обнимать и целовать, внезапно разбудив таким проявлением тайной страсти. Мелло тоже открыл глаза.
— Теперь,- сказал он, улыбаясь,- настала моя очередь доставить моей жене второй сократов опыт.
— Хорошо,- ответил я,- но если вы послушаетесь моего совета, мы можем удвоить её сладострастие.
— Каким образом?
— Я лягу на спину, а госпожа устроится на мне, лицом к лицу, и вставит мой скипетр в свою пещерку, после чего ляжет мне на грудь, а вы, месье, в свою очередь устроите свой скипетр, на более узком пути в её другой гротик. Оба супруга зааплодировали моей идее, и мы принялись немедленно её осуществлять. Я положил подушку себе под поясницу, чтобы мои бёдра приподнялись, а моя героиня села на меня верхом, углубив мой кинжал в свою рану, после чего прислонила свою грудь ко мне, предлагая, таким образом, наиболее выгодным положением свою оборотную сторону её второму атлету. Он не стал медлить, и тут же попытался своим могучим бревном протаранить её стену, вскоре добившись успеха. Опьянённая сладострастным удовольствием, мадам Мелло меня кусала, обнимала, целовала, её пещерка, в которой искал тайные закоулки мой скипетр наводнилась потоком любовных соков, облегчая проникновение в её самые потаённые глубины. И какое бы наслаждение в этот момент я не испытывал, настал момент, когда я стал задыхаться от веса двух тел на моей груди, и начал раскаиваться в моем изобретении такой мудрёной позиции для трёх возбуждённых тел, но к моему счастью Мелло, которого трение наших скипетров друг об друга… ведь они были отделены только тонкой мембраной внутри нашей госпожи, ускорило его триумф, и он, залив своей божественной жидкостью внутренности задней части храма своей жены, освободил меня от веса своего тела. Тогда я удвоил частоту моих движений, и выстрелил своим нектаром в наиболее глубоком месте логова сладострастия его супруги, и душа моей прекрасной хозяйки на несколько мгновений смешалась с моей. Она затем призналась нам, что не представляла никогда в своей жизни подобной идеи, способной доставить ей столько очаровательного удовольствия, и при этом, произнося эти слова, она ласкала одной рукой скипетр мужа, а другой мой, и стонала от огорчения, что человеческая природа предоставляла столь мало сил, чтобы наслаждаться сладострастием в течении более длительного времени и продолжать нашу любовную битву. Этот последний бой полностью исчерпал наши физические ресурсы, и мы разошлись по своим комнатам, дабы восстановить силы при помощи сна.
На следующий день в одиннадцать часов утра меня разбудила юная Бабетта, крестница госпожи Мелло, которая пришла сказать, что хозяйка ожидает меня на завтрак с шоколадом, и что я обязан явиться к ней без всяких отговорок, в каком бы состоянии я не пребывал. Так как у меня появился повод и возможность поговорить о Бабетте, пока она была в моей комнате, я быстренько набросаю вам её портрет. Ей было едва четырнадцать лет, её лицо и фигура, высокая и воздушная, могли бы послужить моделью для Франческо Альбани, для его самой юной из его Граций: твёрдая и маленькая грудь начинала округляться, как роза, вокруг двух ярко-красных сосков, свежих и аппетитных, как две клубнички, покрасневших под яркими лучами солнца; её лицо сияло печатью невинности, хотя в глазах проскальзывали искорки желания познать ещё неведомое ей наслаждение, и наивная радость жизни выскальзывала сквозь её слегка приоткрытые коралловые губки, собирая на её щёчках две прелестные ямочки.
До сих пор я не обращал внимания на Бабетту и не замечал этих очаровательных деталей, но в этот день, даже несмотря на усталость после бурной ночи, демон сладострастия, ещё не покинувший меня, не позволил мне пройти мимо прекрасной девушки, не обратив внимание на её привлекательность.
— Это вы, прелестная Бабетта,- спросил я девушку, откидывая моё одеяло, чтобы подняться с кровати и отправиться к хозяйке дома,- Так это значит вы готовите этот превосходный шоколад?
— Да, месье, это - я.
— Как бы мне хотелось оказаться на его месте, как бы я пенился в ваших руках.
— Аббат в пене… это было бы забавно.
— И очень естественно.
— Вы насмехаетесь надо мной? Каким образом это возможно?
— Сейчас ты увидишь, - воскликнул я, привлекая девушку на мою постель и направляя её руку к моему скипетру, - предположи, что это–ручка венчика для сбивания шоколада.
— Ах! Так вот как это делается… ну нет, я хочу уйти,- воскликнула она, притворяясь, что хочет выйти, но я заметил, между тем, что она задержала свой взгляд между моих ног, чтобы получше рассмотреть этот новый для нее предмет.
— Не оставляй меня в таком положении,- вскричал я и схватил Бабетту с такой силой, что она потеряла равновесие и упала рядом со мной на мою постель, и… что бы хоть как-то опять встать с кровати, она невольно схватила меня за эту самую торчащую ручку моего венчика.
Воспользовавшись этим невольно представившимся мне шансом, я подхватил Бабетту за талию и прижал к себе.
— Ах! Мой Бог, какая твёрдая эта штуковина! – произнесла девушка, учась его рассматривать и трогать с заметной любезностью, без всякой боязни, но с пробуждающимся трепетом сладострастия. И для чего это может служить?
— Для того, чтобы сделать тебя и меня счастливыми.
— Это кажется мне странным… и каким это образом?
— Если поместить его в отверстие, которое есть у моей очаровательной шоколадницы.
— Она у мадам, в углу возле зажжённого камина, я вас сейчас её поищу.
— Не утруждай себя так, у тебя с собой всегда есть такая же… именно та, что мне нужна.
И я заставил Бабетту почувствовать прикосновение пальца, ласкавшего её подрагивающую плоть в том самом месте, которое мне было нужно.
— Как приятно вы мне делаете!
— Как? Что? Понимаешь ли ты, что эти наши места… они сделаны один для другого, и именно от их союза рождается самое большое из всех возможных удовольствий в мире.
— Ах! Наверно, вы правы… Как нежен ваш палец … со мной происходит что-то непонятное… ах! Как это странно! И вы хотите сказать, что то, что я держу сейчас в своей руке, может дать мне больше, чем ваш палец?
— Я тебе отвечаю, что это будет совершенно другое… и в миллион раз приятней.
— Мне что, нужно для этого его поцеловать?- воскликнула бедная инженю, и сразу же, не дожидаясь моего ответа, принялась покрывать мой скипетр поцелуями, в то время как мой палец, продолжающий свой предварительный поход в основание её пещерки, довёл Бабетту до последней стадии сладострастия.
— Ах! Ах! Какое упоение,- Воскликнула она, закатывая глаза и волнообразно сокращая свои бедра.- Я больше не могу этого выдержать… я умираю… Ах! Ах!... Я вся мокрая... я теку, как родник.
Я с наслаждением созерцал воздействие сладострастного наслаждения на её невинном и неискушённом лице, собираясь попробовать доставить ей более солидные наслаждения, когда шум, послышавшийся в коридоре, заставил меня отступить от этого намерения и отложить на другое время новый урок сладострастия для этой прелестной школьницы.
— Увидимся вечером,- сказал я Бабетте,- когда все в доме заснут, я продолжу курс твоего обучения. Ты этого хочешь?
— Хочу ли я? Я вас об этом умоляю.
— Не говори никому о том, что мы с тобой сейчас делали, и оставь вечером дверь в свою комнату незапертой.
— Я вас не подведу… не забуду, обещаю.
Как только она вышла, в мою комнату вошёл месье Мелло.
— Как, ты ещё в кровати, лентяй! Вот что это такое… посылать за вами столь юных вестниц… месье больше думает о посланнице, чем о послании, которое она принесла.
— Я спал глубоким сном, и Бабетта с трудом меня пробудила.
— Она вас, однако, ухватила за чувствительное место.
— О чем вы говорите?
— О том, что вы, однако, неблагодарный юноша.
— Что! О чем вы могли подумать?
— Я все видел, плутишка, но ушёл, чтобы не быть занудой и не портить ваш праздник, после чего специально произвёл достаточно шума, чтобы вы не были неприятно удивлены моим неожиданным появлением. Малышка Бабетта прелестна, и я страстно влюблён в неё со времени моего возвращения из Италии… и я вам не позволю спокойно затолкать ваше острие, ваш наконечник в её лоно… единственно… при условии, что когда она с вашей помощью станет женщиной, вы присоедините её к нашим развлечениям.
— Тогда, - сказал я, - дайте мне одну неделю, чтобы я смог проделать этот трюк и привести её к вам и вашей жене, и обещаю, что она будет чрезвычайно любезна и отзывчива на ваши ласки и нежна в вашем обществе.
— Неделя?... Ах! Господин аббат, для обучения, которым вы намереваетесь заняться с этой девушкой, такой срок слишком долог, так что извольте сделать так, чтобы после завершения будущей ночи, то, что нравится всем нам, стало общим между нами.
Мне пришлось согласиться. Во время этого разговора я спустился с кровати, одел брюки и халат, и мы вместе пошли в салон, где нашли мадам Мелло и приготовленный для нас руками Бабетты шоколад, которая, не знаю почему, краснела, наполняя мою чашку. Месье Мелло, глядя на девушку, отослал её под каким-то надуманным предлогом на четверть часа, и пользуясь её отсутствием, рассказал своей жене, что он слышал относительно договорённостей между мной и её крестницей.
— Какой распутник, - сказала она,- уже измена! Но я не буду столь любезна, как мой муж… и или я разрушу ваши проекты, или мои глаза будут наслаждаться вашими успехами.
— Как вы себе представляете, чтобы в первый раз во время соития с мужчиной юная дева согласилась на это?
— Позвольте мне самой разрешить этот вопрос,- ответила она,- моя крестница вполне невинна, полностью доверяет мне, и если подвиги этой ночью не вывели из строя нашего аббата…
— Из строя…- возмутился я со смехом, прерывая мою госпожу, и приподняв рубашку, продемонстрировал ей моего героя во всей его славе.
— Ах! Клянусь богом… наш аббат настоящий герой. Итак, я только что услышала, что девственности Бабетты осталось прожить не более одного часа… и как я понимаю, мы будем присутствовали на её похоронах… по крайней мере, за мной дело не станет.
— Что ты имеешь ввиду?
— Не смущайтесь, позвольте мне самой все организовать, и я отвечаю перед вами за успех.
Несколькими мгновениями спустя вернулась Бабетта.
— Присядьте, Бабетта,- приказала ей госпожа Мелло.
Невинное дитя колебалось, ведь ранее она никогда не удостаивалась честь сидеть в присутствии своих хозяев.
— Повинуйтесь, мне нужно сообщить вам некоторые серьёзные вещи- приказала госпожа Мелло серьёзным, но не грубым тоном, и Бабетта присела на банкетку.— Я-ваша крестная мать, и чрезвычайно сведуща в нашей религии… и я не могу игнорировать того обстоятельства, что держа вас над купелью, я взяла на себе обязательство всячески вас просвещать, защищать и заботиться о вас до тех пор, пока смогу быть полезной для вас.
— Вы всегда это делали, мадам, и в благодарность…
— Я хочу продолжить… и хочу сказать, что я поняла, что с возрастом возникают новые проблемы, в разрешении которых я обязана вам помочь… С недавнего времени, я думаю, вы заметили, что ваша грудь округляется.
— Мадам, я в этом не виновата.
— А я вас в этом не упрекаю, но необходимо, чтобы я увидела, в каком она состоянии сейчас.
Бедняжка Бабетта покраснела после этих слов.
— Аббат,- продолжила госпожа Мелло,- расшнуруйте корсет мадемуазель Бабетты. Поскольку вы будете её духовником, было бы хорошо, если бы вы сами оказали ей помощь, в которой она может нуждаться.
— Я счёл своим долгом повиноваться, а малышка Бабетта пребывала в затруднении и смущении, не зная, то ли ей нужно уступить, то ли сопротивляться.
— Вы больше не ребёнок, - продолжила её крестная мать, - и я с вами собираюсь отныне говорить, как со взрослой девушкой… но и вы должны вести себя соответственно… вы себе не представляете, я полагаю, что я хочу сделать… и что я хочу заставить сделать вас… что может показаться вам не совсем приемлемым. Кроме того, присутствие моего мужа должно вас успокоить… но, чтобы разрушить вашу застенчивость, я хочу вам показать пример.
Сказав это, мадам Мелло сняла свою юбку и обнажила своё ущелье, которое мы вместе с её супругом успешно и неоднократно покоряли прошедшей ночью. Бабетта не оказала мне абсолютно никакого сопротивления и позволила вытянуть из своего корсета два маленьких едва зарождающихся, белых и твёрдых, как алебастр, шара… глобуса… и я был ослеплён их великолепием.
— Они прекрасны,- сказала мадам Мелло, нежно и легко дотрагиваясь до них, - они чрезвычайно волнительны и… убедительно свидетельствуют о том, что прелесть твоего тела должны подтвердить и все остальные его части, в чем все мы должны в этом убедиться. У вас ведь ещё совсем недавно, буквально пару лет тому назад, не было ни одного волосика нигде… ни одной шелковистой прядки… там… ниже вашего бюста… а как там сейчас?
— Мадам…
— Итак?
— Не ругайте меня, это потому, что я не осмеливаюсь сделать это.
— Говорите… говорите, не опасайтесь ничего.
— Вот уже шесть месяцев…
— После чего?
— Как я заметила первые волоски там.
— И…?
— Мне было стыдно показать их вам.
— Ничего страшного… но может быть будет вполне естественно показать их аббату.
Бабетта, при виде движения, которое я совершил в её направлении, показалась нам чрезвычайно сконфуженной, хотя и сопротивлялась скорее машинально, чем осознанно.
— Какое дитя,- продолжила хозяйка дома,- но, наверное, как мне кажется, необходимо, чтобы я подала вам пример, моё дитя?- И она вопросительно посмотрела на Бабетту,- И я согласна это сделать.
И мадам Мелло подняла свои юбки, продемонстрировав нам во всем великолепии своё золотое руно, самое прекрасное из всех, что мы видели до сих пор. Тогда, верная духу подражательства, Бабетта продемонстрировала всем свой зарождающийся пушок, затенявший притвор самого прекрасного в мире храма любви, который когда либо сотворила любовь… и госпожа Мелло тут же направила туда свой пальчик, и его ласки вызвали вскоре приятные колебания её стана, наглядно свидетельствующие об охватывающем Бабетту сладострастии.
— Благоприятный момент приобщения нашей милой Бабетты к сонму прекрасных женщин наступил, и для того, чтобы позаботиться об этом дорогом для нас ребёнке я выбрал вас, мой дорогой аббат. Давайте, мой милый Клу Экру, приведите её на мой диванчик, и окажите ей всю возможную поддержку, которая только может зависеть от вас.
Мелло и я, мы вместе сгорали от желания при виде такой прелести. Малышка, судя по её блестящим глазам, приоткрывшимся от возбуждения, подрагивающим пересохшим губам также была чрезвычайно взволнована, но присутствие её крестной матери и господина Мелло немного смущало Бабетту. Госпожа Мелло, чтобы извлечь пользу из этого обстоятельства, постаралась перевернуть ситуацию с головы на ноги, и обняв своего мужа, произнесла:
— Покажем этому ребёнку, что ей следует делать. И моя госпожа прилегла на соседнюю кушетку с широко раздвинутыми ногами, чтобы её крестница могла беспрепятственно обозревать, как в её подрагивающую от возбуждения пещерку свободно входит копье её мужа.
— Ах! Мой дорогой аббат,- сказала мне Бабетта, размещаясь на кушетке в такой же самой позе, что и мадам Мелло,- Сейчас я уже готова уступить вам то, что вы столь мило ласкаете и трогаете своими нежными руками, и что, как говорите вы, должно доставить мне столько удовольствия и наслаждения! Теперь я понимаю, как важно иметь такую хорошую крестную мать, как мадам Мелло!
В то время, как Бабетта все это говорила, я поудобнее пристраивался к её соблазнительному телу, и верхушка моего дротика старалась проникнуть в её до сих пор достаточно равнодушный к этой атаке редут, поскольку стыдливость запрещала её голове и чувствам доступ к точкам сладострастия. Спектакль в исполнении госпожи Мелло, которая в этот момент лишалась чувств благодаря усилиям её мужа, раздразнил желания девушки, мешая ей противиться моим, какую бы боль ни причиняли ей мои усилия. Я воспользовался этим моментом опьянения, и продев мои руки вокруг её грудей, прижался к ней столь сильно, что, преодолевая все препятствия, я установил голову моей колонны в закрытые до того времени ворота укрепления неприятеля, и они уступили моим усилиям и распахнулись.
— Ах! Я умираю,- выдохнула она,- это жестоко! Неужели это то самое ли удовольствие, которое вы мне обещали?
Я не уступал и продолжал в том же духе, продвигая мою колонну вглубь по тоннелю её пещерки.
— Самый тяжёлый и болезненный этап нашего путешествия уже преодолён, моя дорогая Бабетта,- ответил я,- ещё немного терпения, и ты увидишь, что я тебя ничуть не обманул.
Бабетта плакала, стонала, а я продолжал продвигаться вперёд. Между тем Мелло и его жена, закончив свою приятную часть задуманной нами операции по совращению девушки, пришли нам на помощь. Официальная крестная мать Бабетты, скользя своей рукой по нашему полю битвы, ласкала пальчиками растущий от её ласк отросток у входа в пещерку между ног этой юной любительницы наслаждений, которая в достаточно грубой форме стала оповещать присутствующих о покорении вершины сладострастия, а губы Мелло, влюблённо сжимающие одну из побагровевших земляник её груди, вознесли упоение Бабетты на пик наслаждения, и она окончательно утратила связь с окружающим миром и она забыла о боли, которую ей совсем недавно причинял мой продвигающийся вглубь скипетр.
— Ах! Боги!- воскликнула она,- Что я чувствую? Что я испытываю? Ах! Боже мой! Я умираю… держи меня, я сейчас умру… я умираю… о, Боже… ах!
С этими словами Бабетта закрыла свои глаза, тело её напряглось, она выгнулась, как лук перед тем, как из него будет выпущена стрела, и невероятно обильно эякулировалась, излившись небольшим озерцом на кушетку, что подтвердило мне наивысшую степень полученного ею наслаждения, поэтому и я не заставил её долго ждать ответного вознаграждения с моей стороны, и моя обильная инъекция в её храм любви бальзамом жизни дополнила сладострастное наслаждение Бабетты от нашего соития, заставив её вторично забиться в оргазме сладострастия, окончательно завершив восторг её первого путешествия на небеса.
— Ах! Мой дорогой аббат… мой божественный аббат… какое удовольствие… какой нектар!
И Бабетта снова потеряла свой прерывистый от возбуждения голос, в то время как я, теряя мои силы, покидал её, извлекая из её пещерки свой увенчанный окровавленными миртами посох.
— Итак,- спросила Бабетту крестная,- как ты нашла, моя дорогая, этот способ получения наслаждения?
— Мне было немного больновато… но я получила удовольствие.
— Ничего, боль пройдёт и уйдёт навсегда, а удовольствие ты будешь получать часто, плутовка! Мы же видели, с каким изобилием ты проливала слезы сладострастия!
И, под предлогом исправить беспорядок её туалета, госпожа Мелло абсолютно догола раздела Бабетту и продемонстрировала нам тело, которому позавидовала бы и богиня юности Геба. По ласкам, которые госпожа Мелло расточала каждому привлекательному местечку на теле своей крестницы, по мере того, как она их обнаруживала, я сразу понял, что она могла легко стать сладострастной соперницей Сафо, наслаждаясь с прекрасной нимфой приятными ласками, которыми уроженка Лесбоса пользовалась после того, как была отвергнута Фаоном. Я увидел, как лицо мадам Мелло буквально ожило, ноздри её хищно раздувались, а глаза засверкали по мере того, как её руки проходили по прелестным контурам грациозного тела Бабетты.
— Как она прекрасна… какие божественные формы, какая свежесть!- воскликнула госпожа Мелло, прижимая крестницу к своей груди,- я вся пылаю … я горю… Ах! Моя милочка, дай мне твою руку.
И увлекая её на кровать, она зажгла свою страсть с новой силой, в то время как Бабетта одной рукой пыталась проникнуть в её рощу Венеры.
— Умерьте на время ваши чувства,- сказал я мадам Мелло,- ваша одежда-препятствие удовольствиям, которые вы ищете для своих рук и глаз… сорвите с себя эту изуверскую драпировку, мешающую вашим прикосновениям и нашим взглядам.
Госпожа Мелло мгновенно с этим согласилась, и, с моей помощью, она буквально за две секунды оказалась Дианой, выходящей из купальни, и вновь устремившись к своей юной добыче, она просунула одну свою ногу между её ногами таким образом, чтобы храмы обоих древнегреческих атлеток сладострастно переплелись друг с другом, их груди соприкасалась, а губы впились друг в друга и приоткрывались, чтобы оставить проход для органа речи, который в этот момент становился органом сладострастия, издававшего призывные стоны любви… их бедра волновались, их волосы перемешались на их телах, послышались пламенные вздохи, напоминающие те, что раздавались из уст Венеры, успокаивающейся в руках Евфросинии в отсутствие Марса, развлекающегося с весталкой Илией. Внезапно они застыли, и пять или шесть конвульсивных, судорожных движений их прекрасных бёдер сообщили нам, что они достигли цели, и вскоре мы увидели, как жемчужины удовольствия растеклись на поле битвы.
— Ах! Моя дорогая крестная… ах, мой дорогой аббат, какое счастье, что я больше не ребёнок, а взрослая женщина!
После этого восклицания и нескольких ласок, которые усталость сделала более сдержанными, наши прелестницы собрались вновь одеться, когда месье Мелло, которого эта сцена сделала более обаятельным, чем когда-либо, произнёс:
— Что? Это невозможно! Я до сих пор остаюсь единственным человеком, который не доставил никакого удовольствия этому прелестному ребёнку… нет, пожалуйста… не одевайтесь…
И он, сжав Бабетту в своих объятиях, снова опрокинул её на ложе любви, которое одновременно играло роль сцены в театре, на которой он собирался разыграть очередную сладострастную постановку.
— Я не могу порицать своего супруга за это, - воскликнула мадам Мелло, - ведь никогда ещё предмет его желаний не был столь соблазнителен, чем сейчас… но мы… разве мы сможем оставаться всего лишь праздными зрителями?
— Нет, моя королева, нет… и вначале позвольте моему рту собрал весь нектар, который вы пролили только что и который продолжает изливаться из вашей пещерки, чтобы он уступил место тому, который я хочу пролить в неё.
Она тут же согласилась со мной, и мой влюблённый в её тайные и укромные местечки язык начал обследовать закоулки паперти её храма любви, смакуя тот божественный ликёр, который истекал с его амвона, и снова зажёг её и мои желания… и тогда я немедленно направил мой скипетр в её пещерку, одновременно лаская своим ещё влажным от бурных излияний в соседнем убежище пальцем холмик возле её пещерки, удваивая таким образом её сладострастные ощущения, и мы вместе, одновременно прибыли к желанной цели, и, что поразительно, почти одновременно с Мелло, который терял свои силы рядом с нами на груди юной Бабетты. Наши вздохи смешались, и мы остались недвижимыми в течении нескольких мгновений, после чего ещё некоторое время наслаждались видом и красотой композиции наших тел… наконец, мадам Мелло нарушила молчание, сменив наслаждение молчанием такими словами:
— Ах! Мелло, как прекрасен брак, который можно приправить такими деликатесами, что довелось нам испробовать сейчас.
— О! Моя дорогая,- продолжил он, обнимая Бабетту,- мне, следовательно, не остаётся ничего другого, как поблагодарить нашего аббата за то, что он обманул меня и сделал рогоносцем.
В полном объеме с данным произведением можно ознакомиться на площадках ЛитРес,Bookmate,AMAZON,OZON и др.