Обскурия Возвращение в Тоттенбург VIII Умереть за

Александр Карабут
Я умер от холода, умер во тьме
Но Смерть обошла стороной мой порог
Искал я под Солнцем, алкал при Луне
Лик бога, не зная, что умер мой бог
-"Яви мне свой свет! Или, господи, тьму!"
Взывал я к кумиру, не слыша ответ
Встречая рассвет, я молился ему
Рассвет не настал, да и бога уж нет
Нет хлопанья крыльев за гнутой спиной
Огонь уничтожил назойливый дым
Нет ревности, боже, что ты не со мной
Обида лишь в том, что теперь ты с другим
Явился мне ангел с крылом вороным
Ногами костлявыми ставший на твердь
-"Напрасно ты злился, я не уходил!"
-Сказал мне мой ангел, мой бог, моя Смерть.
                Конрад


Он спал и видел чудный сон. Теперь он мог себе это позволить. Его многострадальный путь подходил к концу. Вдоль по вечно сырым улицам Тоттенбурга, сквозь двери «Розы Ветров», через толпу хмельных Псов с рыжим варваром во главе, огибая Ее непроницаемый взгляд. Дверь на замок, меч на стену и спать. И никакой тебе молитвы перед сном. Завтрашнее утро само собой сулило встречу с богом, однако хороший сон перед этим не мог бы испортить даже ожидание вечного сна. Осень упрямо стучал в окно его покоев каплями ливня и промокшими черными ветвями. Но он был уже не здесь. Или уже не сейчас. Сон перенес его в далекое и блаженное прошлое. И в этом прошлом было всё. И Весна, и Солнце и даже Она. В те времена у него было все. И, как оказалось, даже слишком много всего. Судьба отобрала у него это, но что-то внутри по – прежнему, оставалось.
Самое сердце весны. Здесь на Юге деревья начинали цвести раньше чем в остальных странах под сенью Святой Веры. Колоссы тополей, красавицы вишни и даже хрупкая сирень искрились фейерверками тонких лепестков или невесомым, полупрозрачным пухом. И яблони цвели им всем под стать.Он неслышно шагал по гранитной мостовой. Некого, да и не зачем было пугать боем тяжёлых сапогов. Не было нужды задевать кого-нибудь лакированными ножнами, как и носить с собой верного Нетопыря. Все знали, что он сам-меч. Меч дожа. Цвета его сюрко были, как и всегда красно-золотым, а вот остальная одежда более спокойных цветов. Бледно-жёлтые шоссы и светло-коричневые пояс и сапоги. Он не любил быть темным пятном  в такие редкие погожие деньки. Красная башня купалась в яблоневом цвету по самые окна второго этажа. Он провел кончиками пальцев по окованной медью дубовой двери и осмотрелся. Людей на площади было немного, да и те не обращали на него никакого внимания. Странно. Он откинул со лба чуб и посмотрел на свое отражение в округлой дверной рукояти. И остался доволен увиденным. Замок неожиданно скрипнул, миг, и между ним и двориком «Розы Ветров» остался лишь порожек каменного портала. Он шагнул в прохладную тень. Лепестки цветущей яблони играли с солнечными лучами, бросая блики на ярко-зеленую траву уютного сада. Святая Тэя! Он готов был обожать все, что скрывала от остальной Обскурии окованная медью дубовая дверь. Он готов был жить  и умереть за все это. Но в первую очередь за Нее... Нежные пальчики легли ему на прикрытые веки.
-Смотри, так и Смерть может подкрасться. - Он услышал за спиной кокетливый смешок.
-Если ты - это Она, то забирай меня с потрохами. - Он обернулся, но лунарки уже и след простыл. Она вновь оказалась за его спиной и прикрыла пальцами его глаза, а он схватился за ее ладони и потянул их на себя. Луна оказалась на его спине и как дикая кошка вцепилась зубами в правое ухо своего кавалера. Он носился по яблоневому саду  с лунаркой за крепкой спиной и смеялся, как ошалелый кентавр. И так пока не подскользнулся и они оба ни упали в свежую траву. Дикая кошка и кентавр целый час напролет доказывали друг другу свою первобытность, пока не стали вновь теми, кем были для всех остальных. Острые ноготки ее пальцев ласкали его гладко выбритое лицо, нежно царапали толстую шею и впивались в широкую грудь. А он просто смотрел на нее. Абсолютно нагую, стройную и фигуристую, утонченно-красивую как осеннее утро. - "Она всегда будет такой  же, как сейчас. А я?" - Мелькнуло в его трезвеющем разуме.
-А ты всегда будешь тем, кого я люблю. - Продолжила она вслух. - Тебе этого мало?
-Главное, чтобы тебе не было меня мало! - Он ответил ухмылкой на ее тонкую улыбку.
-Он все видел. Случайно застал нас и поспешно удалился. - Луна бросила печальный взгляд на башню. - Я заметила краем глаза...
-Неудобно как - то. Это...
-Это его дом. - Она снова прикоснулась к нему своими коготками. - Но это и мой дом. Он сам так сказал. А ты его друг, между прочим.
-Я его меч. - Пробормотал он, тяжело выдыхая.
-И мой меч! - Луна ухватила его за достоинство и тихо рассмеялась.
Она водила коготками по его коже, а та становилась все грубее и покрывалась паутиной застарелых шрамов. Черные волосы на его голове начали быстро расти, чередуясь с серебряной проседью. Лицо истощало, огрубело и вытянулось. Он чувствовал холод, пронизывающий старые раны и многострадальные кости. Он чувствовал ее ледяные пальчики на своих усталых глазах. В окованную медью дубовую дверь кто-то безудержно колотил. Он не видел, но знал, что на него неотрывно смотрит дож. Смотрит и стареет, смотрит и страдает вместе с ним. Глядит на то, как он убивает его врагов и любит его любовь. Глядит и не находит в себе силы перестать смотреть. А он, его меч, лежит на почерневшей траве под почерневшим небом Тоттенбурга. Среди утоптанных в землю яблоневых пней. В объятиях той, что была его жизнью. И его смертью.
-Если ты - это Она, то забирай меня с потрохами! - Пророкотал его огрубевший до хрипоты голос.
-Да, но только если ты откроешь глаза. - Ответила Она.
-Глаз!
-Ах, да... точно! - Она лукаво ухмыльнулась
Он пробудился. В дверь уже давно стучали, и он крикнул - Да?!
-Рассвет наступает. - Бальтазар умерил свое раздражение. - И ему плевать, открыл ты глаза или нет.
-Глаз...
               

                *           *            *   
Два война застыли друг напротив друга, как звери перед броском. И, казалось, вся  Обскурия  застыла в этот момент. Рыцарь в серебряном и синем  и безродный поединщик в золотом и красном. Но они были не такими уж разными, как это могло показаться, а сейчас их столкнули лбами. Месть? Ненависть? Судьба? Или сама Смерть… Мелодичный хохот снова доносился до них из -  под земли. Но никто уже не слышал его за ропотом толпы, окружившей бойцов и боем набата, зовущего к обедне.  Луна. Она клялась в верности им обоим, а теперь могла отправиться к лунаркам или принять от них смерть вместе с обреченным городом. При чем, и то и другое против своей воли. Все зависело от того кто победит на этот раз. Теперь Конрад знал, что будет дальше и как ему быть. Если молва не врет, роднее кладбища земли не сыскать. Бело-синий начал движение по - кругу слева направо, его двуручный меч был поднят над головой в позе для «удара сокола». Сокол… Фалькон, есть поединщика друг с такой же фамилией. И он, как и прежде, упрям в своих устремлениях. Поэтому его здесь и нет. Был друг, была любовь… и он со своим противником давно уже «были». Ничья жизнь не имела для него значения. Любая жизнь для него подошла к концу. Красно-желтый принял правила игры и тоже зашагал по - кругу, держа клинок на уровне пояса и почти параллельно земле. Это был танец. Но не с князем. И даже не мечом, перекованным Мартина Фальконе. А пляской на дне их братской могилы. На противниках не было доспехов –  таковы были правила Божьего суда. Сапоги, пояса и перчатки не в счет – им меча не остановить. Один удар мог решить все, и они кружили, выжидая, когда его нанести. Бело-синий и красно-желтый, грифон и мантикора, Империя и Республика смотрели сейчас друг на друга с враждебным прищуром. Искали друг в друге слабину. Волнение толпы переросло в жажду крови, а ее гул обернулся яростным  ревом. Кто ударит первым, и чья тактика возьмет верх? Северное холоднокровие или южная ярость. Солнце пекло не по-осеннему жарко.  Блестели клинки и белая рубашка Маркуса из лунарского шелка. Сверкали хищные глаза поединщиков. Меч князя чуть качнулся за спину своего господина и обрушился на его врага. Красно-золотой успел уйти в сторону от удара, но все же принялся отражать его горизонтальным блоком. Вольфенштайнский меч бело-синего сорвался соколом на свою добычу. Волосы князя взвились в воздухе, а его меч упал между гардой и клинком вражеского оружия. В лучшем месте меча для направленного отражения ударов, но в самом слабом его месте. Клинки лишь  на мгновенье встретились. Как и глаза поедищиков. Голубые, как небо  глаза белокурого князя и синие, как море очи его черноволосого врага. Два обреченных взгляда. Никаких криков ярости, ничего кроме пронзительного звона стали. Звона порванной струны, лязга рассыпающегося в руках металла... Сокол опять сломил Нетопыря. Но меч лишь часть война, а не сам воин. Клинок князя ушел вниз, так и не напившись крови его противника. Конрад увернулся вправо, и не выпуская из рук остатки меча, махнул снизу вверх по сведенным предплечьям Маркуса. Клинок кавалера преломился еще раз, но дело свое сделал, кисти князя отделились от рук и устремились на землю продолжая сжимать рукоять Сокола. Маркус не мог оторвать глаз от того как хлестала из обрубков его драгоценная, благородная кровь. Кровь первых людей и великих королей древности, кровь императора. Боль пришла чуть позже осознания произошедшего. И это была та еще боль. Ноги князя подкосились, и он едва сумел удержаться на одном колене. Тело сотрясали судороги, но Маркус нашел в себе силы выпрямиться и гордо поднять обреченную голову. Он посмотрел на оборванца с обломком меча в руке и нервно улыбнулся. Он не верил в такую Судьбу, но чего теперь стоила его вера? Фарфоровая маска княжеского лица принимала свой последний бой с его эмоциями. Безвыйграшный и бесполезный.
-Грифон и мантикора-оба львы. А лев не убивает льва, не так ли? - Конрад улыбнулся своему врагу. И Маркус мрачно кивнул. Князю было что сказать.- "Убей меня! Мне наплевать! Я готов умереть за..." - рвалось из широкой груди. Но он не желал выдать со словами своих стонов и лишь покрепче сомкнул зубы. - Посмотрим! - Обломок Нетопыря прошелся по глазам Маркуса. Удар превратил голубые очи имперского наследника и вязкую жижу, текущую из - под век, и перерубил его изящную переносицу. Фарфоровая маска княжеского лица превратилась в безобразную, гротескную личину. Он терял сознание, сквозь боль понимая, что все потерял.