И взял себе в жены Царь Страну. Страна была дородная, богатая, способная, даровитая, добрая, сильная, но легкомысленная и доверчивая, как дитя. А Царь был не очень молодой и не очень уверенный в себе, боялся всего, а пуще прочего боялся, что уведут у него жену, не силой, так хитростью.
Собрал Царь дружину из богатырей славных и одарил их половиной своей казны, да впредь ежегодно половину своего дохода пообещал, чтоб дружина к соседям не переметнулась, чтоб верно стояла на страже его – Царя – интересов, да чтоб на жену не заглядывалась. А жена красива была неимоверно, было на что заглядеться.
Замечал Царь, как соседи ближние и дальние, послы да купцы заморские, глаз со Страны его не сводили, как блестели их глаза сатанинским блеском при виде красоты и убранства богатейшего жены царской. Понимал Царь, что за помыслы в головах иноземных пакостные роятся, понимал и боялся. И чем сильнее боялся, тем больше видел угрозы от соседей, да гостей. Вскоре и свои бояре да дворяне стали Царя беспокоить. Ведь и они на жену его дивятся, и они в мыслях своих богатств и красоты ее алчут. Каждый поди хотел бы на месте Царя быть!
И собрал Царь еще одну дружину, чтоб только от внутренних врагов его защищала, чтоб ни у кого из бояр и дворян охоты увести у Царя жену не возникло. Дружине той строго настрого было указано честь царевой жены охранять, держать ее в дальнем поместье царевом, чтоб издалека ее только увидеть можно было, чтоб и у нее самой искушений никаких не возникало.
Хотел Царь жену свою совсем в башню каменную заточить, да только чтоб такую башню построить, в какую Страна бы целиком поместилась, столько камней надо да цементу, столько денег на это, что от казны царской ничего не останется. Пожалел царь денег на башню. Однако, другая мысль ему в голову пришла, как соседей ближних и дальних, бояр и дворян своих и чужих от Страны отвадить. Повелел Царь измарать жену в саже печной, в грязи дорожной, в навозе скотском, чтоб дух от нее шел смрадный, убойный. Также повелел Царь, чтоб трудилась Страна на грядках не разгибая спины, от рассвета до заката, чтоб ни на что другое сил и желания у нее уже не оставалось. Книги все, какие у жены были, отобрал, а новых давать не велено было.
И стала Страна дурнеть да чахнуть. Красоту и стать свою растеряла, исхудала, измаралась. Все, что знала, во что верила, чем любовалась, - забыла. Стала глупой. От работы однообразной непомерной стала злой и подозрительной. Перестала мужа своего почитать и уважать. И работать перестала: так, видимость только создавала, что трудится, а на деле все, что на грядках взрастало, обратно в землю зарывала да поглубже, чтоб не взошло ничего, Царю назло.
Царь сперва не замечал перемен в жене своей, видел только, что перестали на нее глазами алчущими заглядываться соседи да сподвижники, успокоило его это.
Решил как-то навестить Царь жену свою, проведать, как она: чем живет, чем дышит. Узрел он, что со Страной его стало и ужаснулся. Такую жену стыдно другим показывать, впору лишь в монастырь дальний отсылать на вечное поселение. Только не пойдет она в монастырь – злая она стала и строптивая, того гляди супротив мужа бунт подымет.
Закручинился Царь, опечалился. Сел на камень, сидит думу думает, как с женой поступить не знает. Вернуть ей прежние стать и величие, красоту и дородность? Опять иноземцы-недруги и бояре-сподвижники завидовать начнут, увести захотят, али чего похуже, опять бояться-опасаться, от всех и вся обороняться. Да и как вернуть-то? Деньги все из казны на содержание дружин уходят, да на забавы царские, на жену уж не остается ничего. Оставить как есть тоже нельзя. Не ровен час, жена последний страх потеряет, против Царя пойдет. Так уж бывало когда-то. Горе было великое!..
Не видит Царь выхода. Не видит, ибо не верит в то, что бояться ему нечего, что не уйдет от него Страна его, что не нужны ей иноземцы, что любит она его – мужа своего. Не верит Царь!.. А Страна ему не верит. И по неверию их все и получается. Нет уж боле любви меж супругами. Не может Страна простить Царю того, как поступил с ней. Царь вину свою чует, но жене ни за что не признается, во всем ее же саму винит. Так и живут они: и не вместе, и не порознь. И чем эта сказка закончится – никто не знает. Вернее, есть один дурак, который ведает, да он совсем из ума выжил, говорить стал невнятно, понять вовсе невозможно: то бред бессвязный, то тарабарщина неразборчивая. Дурак – он и есть дурак!