Почему решил выложить эту работу на всеобщее обозрение? Мои родные(по отцовской линии живут в Донецкой области. Переслать книги (Мы с супругой, выпустили две, нет возможности) вот и решил воспользоваться услугами интернета, прекрасно понимая что отдаюсь на всеобщее распятие.
С чего начать? Хожу вокруг да около три года.
Жизнь не стоит на месте. Казалось бы, пора успокоиться, не рвать себя, но … Вот это-то «но» и не давало мне покоя, порой включая те или иные картинки, звуки, запахи, видения то хуторского ставка, то саманной хаты, то раскидистой груши над ней. Спустя лишь многие годы решился вновь побывать в местах, где прошло несколько лет моего детства.
И вот мы с женой в Донецке. К сожалению, не могли себе позволить остановиться в нём даже на несколько дней, но и то, что удалось увидеть, впечатлило. Затем была долгая дорога в переполненной маршрутке. По обе стороны шоссе – знаменитый чернозём, защитные лесополосы да тянущиеся на многие километры поля подсолнечника, готового к уборке. Где-то там, за ними, город Краснодон – памятник молодогвардейцам. Вдали мелькнул террикон, а вскоре их стало так много, как муравейников лесу.
Мы едем в Доброполье. Как это частенько бывает, в спешке сборов забыли о самом главном – точном адресе. Помнил всю жизнь название села, где жили наши родственники, совхоз Горняк, а тут вылетело из головы, хоть бейся о стенку. Вышли из автобуса, а куда дальше ехать или идти, не знаем. На двери туалета при автостанции висит огромный замок. Жара нестерпимая, а водички испить негде: в ларьке лишь мороженное, но цены «кусаются». Мучаемся, ждём, когда придёт автобус. Наконец-то он показался, и мы облегчённо вздохнули. Но, оказывается, не тут-то было: заждавшаяся, истомлённая толпа взяла его на абордаж, и мест свободных для нас не оказалось. Никакие уговоры не помогали; водитель даже слышать не хотел, что мы можем и постоять. Вот тут-то я не выдержал.
– Да что ж это творится? – говорю таким тоном, что самого себя становится жаль. – Я шестьдесят лет здесь не был! Только, видимо, мои слова не тронули водителя. Даже не посмотрев в мою сторону, он меланхолично произнёс:
– А чтоб ты ещё шестьдесят не приезжал.
Однако же глас мой не остался без внимания. Дородные хохлушки, услышав о нашей проблеме, поужались. Так мы оказались в автобусе, но в какую сторону и до какой остановки ехать, не знаем. В надежде, что хоть кто-то сможет помочь, я вкратце описал нашу историю. И что вы думаете? Весь люд, изнемогающий от жары и тесноты, принял участие в нашей «трагедии», иначе состояние двух горе - путешественников назвать было нельзя. Самим же объехать четыре отделения совхоза, раскинувшегося на территории, сравнимой с территорией Франции, для нас было смерти подобно, по крайней мере, близко к этому.
Дальнейший ход событий превзошёл все ожидания: пассажиры принялись обсуждать нашу проблему, и каждый что-то советовал. В автобусе поднялся шум, но водитель на это совсем не обращал внимания. Так как единого мнения не было, то, пошумев, пассажиры замолчали. В этот момент раздался спокойный и уверенный голос женщины, которая, казалось, только и ждала наступления тишины:
– На следующей остановке сойдём, и я вам расскажу, как доехать до первого отделения. Вам туда нужно. Это недалеко. Там всё и узнаете.
Выйдя из автобуса, наша попутчица направилась к такси. О чём-то поговорила с водителем такси, показывая на нас, и, приветливо простившись, ушла. Я не помню, поблагодарили мы её или нет. Если нет, то пусть простит нас за это. Вскоре мы были в горняцком посёлке, о чём говорил возвышающийся справа от дороги террикон. А куда дальше? Спросить некого. И тут, на наше счастье, увидели женщину, идущую навстречу нам. Остановились, вкратце объяснили ей ситуацию.
– Поезжайте прямо, – сказала она, – всего-то два километра. Свернёте направо: там живёт какая-то учительница.
Вот так вот. Не подсказало мне моё сердечко. Сверни мы на въезде в посёлок направо, и вот оно, то, что грезилось все эти годы. Не сработало. Неужели время так жестоко?
Проехать два километра на машине, что сделать два шага: с холма на холм, мимо прудов, ещё один подъёмчик – и вот нужный поворот. И тут, словно кто толкнул меня в бок – и я закричал:
– Стой! Приехали!
Вышли из машины. Перед нами широкая улица, манящая вдаль. По обочинам серые, словно усохшие под степняком, хатки, а ноги сами идут к такой же серой калитке. Ветхий, покосившийся забор … две груши, усыпанные спелыми плодами … туча жужжащих ос…
Первой на нас обратила внимание лохматая собачонка. Прикрикнув на неё и настороженно всматриваясь в незнакомцев, к калитке подошла женщина. И вдруг в её глазах что-то изменилось, появилась тревожинка узнавания. Что ни говори, а шестьдесят лет – срок немалый, да и я давно уже не белокурый ангелочек, который когда-то бегал по этому двору. Выросший на гоголевских «Вечерах близ Диканьки» и «Тарасе Бульбе», на украинских песнях, захватывающих дух, на запавших в лёгкие ароматах трав, я ждал встречи с прошлым и робел перед ним. Что хотел увидеть здесь спустя столько лет?
А дальше было так, как и должно быть при встрече близких людей. Ужинали во дворе под виноградным шатром. Синие кисти спелых ягод свисали над головой; огромные звёзды подмигивали с чёрного небосвода, а нескончаемое пение цикад уводило в мир грёз. Украинская ночь! О ней столько сказано, столько спето.
Неожиданно донёсшиеся с улицы голоса поющих женщин заставили меня замереть. И в тот же миг взыграло моё воображение, захотелось увидеть наяву идущих по шляху девчат, в цветных спидницах, с венками на головах и ниспадающими на спину разноцветными лентами, увидеть чубатых парубков в расшитых рубашках и широких шароварах, заправленных в сапоги гармошкой.
Ни слова не говоря, я встал из-за стола и вышел за калитку. А песня звала и звала, то прерываясь, то вспыхивая вновь. Звёздная ночь, цикады и сам воздух создавали иллюзию присутствия в «том» времени, желая помочь мне вернуться в «тот» мир. Чем дальше уходил от ярко светящего фонаря в темноту, заполнявшую улицу, тем явственней чувствовал своё возвращение в детство, и ночь была моим союзником. Не хватало лишь месяца над кронами деревьев да летящего на чёрте кузнеца Вакулы.
При моём приближении голоса смолкли. Чтобы не нарушать придуманного мною мира, присел на лавочку, где сидели женщины, вышедшие повечерять.
– Это к Гришке с Неллей гости приехали, – сказала одна из них.
Сказанные слова вернули меня в действительность, тем самым подчеркнув, что вернуться в прошлое возможно лишь в воображении. А с воображением у меня всё в порядке (по крайней мере, я так считал и продолжаю это утверждать). Именно воображение помогало мне всю жизнь, не позволяя выветрить, выщелочить дух предков, который (я это явственно чувствовал) витал вокруг меня.
Завязывать знакомство с отдыхающими женщинами не входило в мои планы, а потому я как пришёл, так и ушёл, растворившись в темноте украинской ночи.
Через несколько суматошных гостевых дней Гриша предложил нам с Валентиной пройтись по ближним окрестностям. Не об этом ли мне мечталось столько лет?
Через огород, по тропинке вышли к озеру. В своё время все балки перегородили дамбами, и получился целый каскад водоёмов. Берег, по которому идём, безлесный, выгоревший, противоположный – холмистый, в зелени. Гриша с Валей ушли вперёд, а я иду не спеша, всматриваясь в каждую травинку. Ищу то, что не терял. И нашёл! Это была серенькая, невзрачная былинка, запах которой преследовал меня долгие годы. Держал её в руках, как драгоценную реликвию, как привет из далёкого детства. Попытался найти ещё, но тщетно. Видимо, кто-то посчитал, что достаточно и этого знака. Вспомнив, что я не один, ускорил шаг. Догнал их, как пояснил Гриша, на панской усадьбе, от которой остался лишь заросший бурьяном фундамент, да огромные амбары из прокалённого кирпича, на фронтоне которых, пережив разные исторические перипетии, сохранились ещё даты постройки. Разглядывая всё это, почувствовал, как нахлынула грусть воспоминаний: здесь когда-то, спасаясь от голодомора, провели последние годы жизни мои дед с бабкой, которых мне никогда не пришлось увидеть.
Полдень. Над степью нещадно калит солнце. С непривычки гудит голова и, ноют ноги. Пора возвращаться. Выйдя на асфальт – бывший чумацкий шлях – про себя отметил, что он ускорил ритм жизни, в то же время, подчеркнув убогость припавших к земле домишек. Запустение полнейшее. Земля – то, что раньше представляло великую ценность – теперь потеряла значимость. То, что годами взращивалось, лелеялось, пришло в упадок. Груши под окном осыпают землю плодами на радость осам. Виноградная лоза, в былые времена укрывавшая от зноя двор, превратилась в жалкую плеть, вьющуюся по забору. Некому обобрать переспевшую сливу, распахать заросшую травой землю. Ни гусиного гогота, ни заполошного петушиного крика, ни хрюканья свиней не услышали мы здесь. Всё это осталось в далёком прошлом, как круги кровяной колбасы и сало, в ладонь толщиной.
Насколько невзрачен был выселок, настолько красив оказался посёлок горняков. Можно себе представить, каким он был, когда работала шахта. Именно в то время на месте бывшего совхозного сада, гудевшего от пчёл, был заложен Парк Победы, памятник героям войны, а хуторской ставок, в котором барахталась детвора, превратился в великолепный каскад прудов. Здесь жили мои предки: отец, дядьки Павел и Марк, тётка Христя. Её дом я узнал без подсказки, по груше во дворе. Заглянув через забор, словно наяву, услышал до боли родной голос: «Снидать, хлопцы, снидать». Отсюда мама первый раз отвела меня в детский сад, где я благополучно проревел весь день. Тот детский сад, окружённый берёзами, и по сей день стоит на взгорке..
Желание больше узнать о прошлой жизни моих родных и просто живущих здесь людей привело нас к давно отработанной шахте – солидному сооружению из бетона, в своё время извергавшему на-гора не только уголь, но и пустую породу, из которой и состоит террикон. С южной стороны он подточен (камень идёт на строительство домов и дорог); северный же склон испещрен многочисленными выбоинами – следами от ног желающих взглянуть на землю с высоты птичьего полёта. Попытался и я взобраться наверх, но осилить смог лишь половину высоты. Несмотря на это, всё, что увидел, – зрелище, скажу я вам, не передаваемое словами: кругом поля подсолнечника, в балках – вытянутые в ниточку селения (весной, когда цветут сады, они становятся похожими на молочные реки).
… Шестьдесят лет – целая жизнь. Много воды утекло с тех пор. Много угля выдали на-гора шахтёры, но не прав был водитель автобуса, в сердцах произнёсший запавшие в душу слова: «Мог бы ещё шестьдесят не приезжать». А может, и прав… Живёт же Куба без меня – прожил бы и Донбасс. Вопрос в другом: прожил ли бы я отпущенное мне время спокойно, не побывав на родине предков и не поклонившись их могилам?