Сказать то, что напутствие Фелли для Даниэля было верным и плодотворным – это ничего не сказать. Мой герой дал возможность тому хрустально-чистому роднику своих надежд и нежности пробиться из-под тугого грунта. Он относился к Еве, как к своей возлюбленной. Отчасти он воспринимал её как собственную дочь из-за сильной разницы в их возрасте. Он не мог себе позволить страсти до головокружения или слишком навязчивых прикосновений. И это в какой-то степени испытание на прочность для него. У него в руках было создание небесно одухотворённое, крайне ранимое и крылатое. Крылатое - как мотылёк, что кружит вокруг открытого огня. Он оберегал эту зачарованную душу от ожога, хоть и полёт её тяготел к своеволию. Даниэль был растерян как будто у него не имелось элементарной практики или опыта. Он ликовал. Он толком не знал, что творится. Эти три дня, что минули после их с Бергом разговора, источали весенние снадобья, невероятные эликсиры, от которых забывалось всё, а оставалась только Ева. Тот восторг и восхищение, что копились десять лет, только сейчас имеют место быть. И то, что даже их губы не соприкасались никогда, ещё больше вовлекало в торжество мая, чувственного, волшебного, неземного. И – бесконечного, как, по крайней мере, хотелось верить...
Никто так стремительно и радостно никогда не взбегал на крыльцо особняка, как то делали четырёхлетний Скольд младший и Лия – дочь Иена, которой недавно исполнилось семь. Они летели наперегонки, оставив Алессу, что привезла их к Даниэлю, позади. И мой герой только открыл им, как они тут же облепили его ноги. Каждый из них был маленьким ураганом, за которым сложно усмотреть. Но с ролью воспитателя Даниэль ладил. Часы, когда у него были Лия и миниатюрная копия Скольда, казались ему одними из самых счастливых и увлекательных. Он присел к ним, и ему стало сложно дышать от их объятий и трудно угнаться взглядом за их неустанным движением, мельтешением перед глазами. Они наперебой спорили, чей же это Дани, и кого из них он любит больше. Они хором делились своими рассказами с ним, но каждый – своим. Даниэль не видел их пару месяцев, и ему казалось, что они очень выросли за этот срок и поменялись. Он их невыносимо любил, как своих. Но им обоим была непонятна та безмолвная и ласковая печаль, с которой он часто на них глядит. Алесса вошла, и Даниэль поднял детей на руки. Она спросила удивлённым голосом:
- Да что ты делаешь, что они тебя так обожают?..
Алесса была уже солидной женщиной. В её облике ничего не осталось от её тогдашнего неформального стиля. В её внешности царил порядок и лоск. От безупречно чёткой линии прямой чёлки до туфель, на которых – ни пылинки. Но как бы она не была хороша собой, самое приятное, что сейчас в ней особенно обращало на себя внимание – это небольшой срок беременности. Алесса воскликнула, присматриваясь к Дани, которого довольно долго не видела:
- Подожди-ка! У тебя стал почти такой же живот, как у меня сейчас. Тебя раскормили!
Она преувеличила. Но, действительно, Дани стал немного плотней с последней их встречи. И Алесса ещё приметила одну перемену. Горькая луна его сменилась на мягкий рассвет. Он отпустил детей. Они с шумом и гамом понеслись по парадной лестнице на второй этаж.
- Да только дело в том, что у меня жир или что-то вроде того, а у тебя - чудо, – тихонько проговорил Даниэль, указывая на интересное положение Алессы.
- Скольд младший сказал, что там живёт его сестрёнка. Она ходит на работу, вышивает, гуляет иногда… Не думал о том, чтоб организовать такой же Еве?
- Тоже её раскормить?
Алесса, как было видно, хотела остаться здесь подольше, но время поджимало – нужно было уезжать. Она отрывисто и быстро говорила, желая скорее передать всю информацию и всю радость от встречи с Дани:
- Ты же прекрасно знаешь, о чём я. Конечно, хотелось бы мне с ней познакомиться. Мне её расхвалили. Да и ты, я вижу, точно помолодел… Только, Дани! Постарайся, чтоб мой сын не находил волшебных упаковок с шариками. Он теперь думает, что у всех шариков должны быть пипочки. Я прошу тебя, не дерись с ним подушками, как бы ему это не нравилось. Он сказал, что это так здорово, что у него чуть голова в последний раз от твоего удара не отвалилась. Мне нужно торопиться. Заеду вечером…
Тут наверху, на лестничной площадке, опять послышались возгласы Лии и Скольда. Они делили уже Еву и спорили, чья же она. Девушка вела их за руки. Хотя скорее, это они вели её. И Дани тоже обернулся. Сегодня он ещё не видел её. Она была в лёгком светло-бежевом длинном платье. Алесса шепнула Даниэлю:
- Вот и пришёл на твою улицу праздник. Она прекрасна.
Он сначала тающе улыбнулся её появлению, а потом громко представил всех здесь присутствующих друг другу:
- Алесса, это Ева. Ева, это Алесса. Ева, это дети. Они прилипают ко всем, кто им нравится. Ты им понравилась. Не знаю, поздравлять ли тебя с этим.
Ева не была предупреждена, что сегодня будут такие гости. Она просто вышла из комнаты, а по коридору, ей навстречу – они.
Пусть Иен и Скольд близнецы, но дети их очень разные даже по внешности. Сын Скольда – вылитый он. Дочь Иена – это хрустальная зеленоокая принцесса, которая и не догадывается, что черты её как будто срисованы с героинь сказок. Но по озорству она не уступала Скольду младшему, что постоянно её провоцировал.
Первое, что они захотели – это «посмотреть на котяток». Даниэль это устроил. Выводок Кота и Кошки уже открыл глаза и на дрожащих лапках исследовал коробку и маму, неуклюже тыкаясь во всё розовыми носами и пища. Сверху они были похожи на меховые комочки, которые заторможено перекатывались. С момента их рождения прошло около трёх недель. Даниэль помнил, что показывал их Еве, а они были ещё совсем слепыми и, как он тогда сказал, «страшными». Его изумлял этот короткий период, за который произошло что-то огромное и даже необъятное.
А между тем, наглядевшись на котят, Сколд вытирал то, что находил в носу, о мебель, пока не видит Дани. Он сейчас вообще поглядывает на Еву. Это называется «секс». Скольд называл «сексом» всё, что касалось отношений любого дяди и какой-нибудь тёти. Вынимая из ноздри на пальце очередной клад, он с чрезвычайно серьёзным видом думал о том, что если у Дани сейчас с Евой происходит «секс», то скоро у них будет сын или дочь, а Скольд больше не сможет приходить в гости в этот особняк. Его опечалило умозаключение. Даже сопли, которые он сейчас размазал на антикварном кресле, были грустнее обычного. Но он скоро забыл обо всём этом, когда Даниэль попросил его:
- Скольд, скажи «коммуникабельность»?
- Кунимикабельносость, - старался повторить он. Даниэль расхохотался. Не зная, чему так радуется он, Скольд тоже стал весел. Ему нравилось иногда играть с Даниэлем в непонятные слова.
- Ком-му-ни-ка-бель-ность, - вторично проговорил по слогам мой герой.
- Куни-кабельность! – он был очень убедителен.
- Еду я по выбоине… - Даниэль смеялся до слёз. Он не мог удержаться от того, что делал.
- Еду я по выебонене-е-е!!! – и Скольд унёсся куда-то из комнаты, изображая самолёт. Лия побежала за ним.
Даниэль и Ева продолжали сидеть на полу рядом с коробкой, где были его питомцы. Ева поймала на себе его долгий взгляд. Улыбка сама по себе пропала с её губ. Даниэль хотел сказать ей что-то. Но вместо этого он подметил отвлечённо и легко:
- Когда Скольд младший подрастёт, то будет меня просто ненавидеть за то, что я над ним так глумился. Но я ничего не могу с собой поделать.
И вдруг совершенно другой, вкрадчивой и смущённой интонацией он ей выдал:
- Я хочу таких же. Только штук сто.
- Я даже не знаю, как я могу помочь! – рассмеялась она.
- Всё ты знаешь. Всё ты знаешь и всё ты прекрасно понимаешь. И дело даже даже не в ста детях и не в процессе их создания. В другом дело.
Из соседней комнаты прозвучал сильный грохот, будто что-то тяжёлое упало на пол. Всё сопровождалось детским криком, что был вызван неожиданностью. Мой герой нечаянно выругался. Они с Евой незамедлительно последовали туда.
Лия и Скольд стояли по линейке на фоне книжного шкафа, где полка в середине была сломана пополам. Пара десятков книг, свалившихся с неё, были раскиданы по паркету. По всей видимости, кто-то из них таким образом взбирался вверх, как по ступеням. Скалолазы отводили глаза.
- Кто это сделал? – спросил довольно жёстко Даниэль. Они одновременно показали пальцем друг на друга. Лия объяснила в сердцах:
- Скольд полез вверх! А я за ним...
- Собирайте всё в стопку сами, - проговорил им Даниэль настоятельно. Без слёз и истерик, они начали выполнять порученное. Через несколько секунд он к ним присоединился, справляясь с работой гораздо быстрее, чем они. Даниэля встревожила их выходка. Дело было не в сломанной полке. Он им объяснял:
- А если бы шкаф упал на вас? Или бы вы упали? Это же не смешно. Не делайте, пожалуйста, так больше.
И они его опять «облепили», поняв, что он не сердится. Ева всё же решила помочь общему незавершённому делу. Она подняла с пола один переплёт. Это та самая книга, которую Дани никогда не отправил бы в полыхающее жерло камина. И Еве было странно, что та вообще может быть уроненной на паркет, как что-то, что не надо оберегать. Даже то для Евы, что находилось между этих страниц, в какой-то степени соответствовало названию - "благой вести". Она приметила выглядывающий бледно-зелёный стебель и открыла на том месте, где был заложен цветок. Хрупкий жёлтый одуванчик. Вечное тихое солнце. Она взяла его в пальцы. Её глаза увлажнились от одного лишь предположения, что Даниэль сберёг его - этот невинный и крохотный дар.
Она медленно присела на софу, положив открытую книгу на колени, и держала в своих руках цветок, пристально на него глядя. Лия незаметно подошла и заняла место рядом с ней, приникнув к её плечу. Ева её приобняла. Девочка промолвила, разглядывая находку Евы:
- А вот когда одуванчики становятся пушистыми, то куда их уносит ветер? Я однажды задумалась над этим.
Глядя в её чудесное, светлое лицо, Ева проговорила тихо, сделав перед этим задумчивую паузу:
- Ветер бывает разный. Бывает, что он весёлый и озорной. И пушинки срываются вместе с ним, летят, радостно кружатся. Но всё скоро стихает. И пушинки оседают на пыльных дорогах. А другой ветер не такой весёлый. Он более спокойный и прохладный. Те лепестки, что держатся прочнее, уносятся вместе с ним. Они меньше кружатся в полёте. Их путь не так резв.
- А что с ними случается потом?..
- Они улетают в ту страну, где цветы никогда не завянут. Там вечная весна.
Лия улыбнулась. Ева положила цветок обратно и захлопнула книгу, поместив её на кофейном столе.
- Это такая закладка? – поинтересовалась девочка. Ева не успела ничего ответить, потому что к ним присоединился Даниэль, присев рядом, что всё видел и слышал с самого начала. Он обратился к Лии:
- Да, закладка. Идите пока что во двор с братом, поиграйте. Ты остаёшься за старшую. Скоро буду.
Дети выбежали из комнаты. Ева ощутила на своей шее, на своём плече его дыхание. Он вполголоса молвил:
- Есть такая книга, которая называется «Жизнь». Когда-то между её листов был оставлен этот одуванчик, как знак. И я его запомнил. И если бы этот цветок не сохранился или его вовсе бы не было, то всё содержимое от корки до корки не имело бы веса и смысла.
Она обернулась к нему. Глядя в его глаза, она видела небо, ясное и необычайно лучезарное. Даниэль шёпотом проговорил с печальной улыбкой:
- Я всё помню. Ты повзрослела с того времени.
Она поцеловала его так же в щёку, как он её – тогда. Она скользнула своей нежностью к уголку его рта. Он приоткрыл губы, чтоб в безмолвной неге поведать ей о своей влюблённости, но то так и не удалось. В таинство их прикосновений, в этот розовеющий сон, ворвался голос Лии:
- А! Они целуются!
Дети стояли в коридоре и подглядывали за ними. Скольд начал бегать кругами и кричать радостно:
- Секс! Секс!