Поехал в Старый город к поэтам. На это раз дверь была открыта. Шесть поэтов сидели за столом и уже были навеселе. Стрелец встретил радушно, особенно появление моей бутылки.
«Это другое дело, а то я хотел покупать водку».
Но к вину так и не притронулись, пили пиво и водку.
Алексеев крутил в руках навороченный мобильник с цифровой фотокамерой, потянувшись чокаться, уронил на пол, вызвав переполох.
Иван Егоров не пил, принёс большую пачку крем-брюле. Игорь, как всегда, принёс пряники, шоколад, и весь вечер безостановочно ел, пил кипяток. Очень худой. Потом его попросили прочитать стихи, и он гнусаво прочитал нараспев, но выразительно. Стихи хорошие, может быть, чуть выше среднего уровня.
Весна, корона в лужах, которую утащили галки. Про директора школы.
Меня представили Айвенго, так он себя назвал, мол, печатался под псевдонимами. Местный шоумен, общительный парень 35 лет. С пятидневной щетиной, которая сильно его старила. Он, было, спрашивал обо мне, и вот, меня показали.
Был Юрий Озеров – поэт. Крупный мужик моих лет. Обещал прочитать мой роман, мол, будет гордиться, что знаком с автором.
С запозданием появился Володя Мисюк. Улучив, когда он был один, спросил, будут ли они меня печатать?
Да. Хоть ему и не понравилась чернуха «Чёрного моря», но это имеет право публиковаться.
Я сказал, что хочу напечатать продолжение Соломона.
Он не против, но попросил обратиться к учительнице, мол, запятых слишком много.
Я же сказал, что ставлю там, где, по моему мнению, они нужны, иначе искажается смысл. Он не стал спорить.
Лидия Петровна не пришла, заболела
Андрей Айвенго всё время со мной заговаривал, но в общем гаме его плохо слышно.
Иван Егоров учил, объяснял, уже второму, свою концепцию пития, мол, ему нравится грань перехода от трезвости к опьянению. Когда он замечает это, то выпивает чай, и трезвеет, а потом опять всё повторяется.
Я сказал, что это перевод добра. Он не согласился со мной. Больше разговаривал с Виктором, тот доказывал, что нельзя быть счастливым, когда вокруг столько бардака. Моя точка зрения, я тоже так думаю.
Иван сказал, что лично он – счастлив. Бывают минуты хандры, но не надолго. Мне кажется, что он обманывается, или же, уверяет себя в этом. Он худ, то ли конституция такая, то ли болезнь.
Володя, кроме пива, ничего не пил. Очень худой. Болел. На работе поднял непосильный груз, после чего начали болеть ноги. Я посоветовал, бросить курить, иначе будет закупорка вен. Он это знает, но не может бросить.
Пришла Наташа, лет тридцати, неулыбчивая. Ей налили рюмку водки, которую она с удовольствием выпила. На кусок белой булки наложила горкой золотистые шпротины, к которым не прикоснулась. Я лишь облизывался, представляя их во рту, но мне нельзя.
Через полчаса она ушла, предварительно подойдя к столу и допив остатки водки, чем вызвала одобрение Андрея:
— Правильно! Это по-нашему!
Володя предложил, совместно написать всем роман в духе Черубины де-Габриак, а гонорар пропить. Но никто его не поддержал, зная свои способности.
Вячеслав Смирнов, как всегда, изъяснялся косноязычно, долго ища слова, и не находя их. Как же он пишет? Над ним подшучивали:
— Сколько редакций успел развалить?
— Пятнадцать.
Как я понял, он заполнял анкету на место редактора газеты «Молния». Оклад от 30 до 40 тысяч. Стрелец шутил:
— Если сорок тысяч, мы сядем тебе на хвост. Ты же добрый, когда выпьешь.
Почему-то Смирнов ушел рано, хотя водка ещё была в бутылке.
Володя ушёл раньше, оставив ключи Ивану.
Виктор зачем-то пошёл в ближайший киоск и купил бутылку водки, налил всем по 30 граммов, так они пьют, научились, насмотрелись американских фильмов. Русские мужики так не пьют, не тянут весь вечер бутылку водки. А эти создают видимость пития, но хмелеют, и не напиваются вдрызг.
Ушёл и Смирнов. Я ушёл вместе с Виктором. По пути к остановке поговорили о Маяковском: вот бы его в наше время, чтобы посмотрел, где он, а где Булгаков, о котором отзывался пренебрежительно.
Он хотел сесть на такси, но я отказался, не по средствам. В автобусе расплачивался мелочью, которая оттягивает карман.
Снова рванули цены. Поражает глупость правительства. Хотя, если разобраться, это не глупость, а умение держать экономику на плаву, когда не знаешь, как достойно управлять государством, а на народ наплевать, выживет, как всегда. Подъехала газелька, и он уехал, прервав разговор.
4 апреля. Весна ранняя. Днём +15. Снег лежит на газонах островками, от которых текут ручьи. У Вики не проходит боль в ногах, ничего не помогает. От боли на всех рычит, сказывается подспудное неудовлетворение мной, ей не нравится всё, что я делаю. И мне всё не мило.
5 апреля открыли дачный сезон. Необычайно тепло +19. Посадили морковь, открыли виноград. Пять часов пролетели как одна минута. Пришлось и на следующий день приехать. День начался неудачно. Взял с собой картошку, и, чтобы не нести долго, решил поехать вместе с Викой на 201 газельке, где цену на билет подняли до 18 рублей, но не подумали, что день воскресный, народу собралось много, и все успевали нас опередить и занять места.
После четвертой газельки я взял поклажу и пошел на свою остановку, прождал десять минут и уехал, не зная, что после моего ухода подъехала пустая газелька, и все желающие уехали, даже осталось одно свободное место. Вот всегда в жизни, не знаешь, где найти.
На даче начал сооружать беседку под виноград. Минуту ходил в прострации, не мог понять, как сделать, чтобы столбы не заваливались, как уже было в прошлые годы? Вика советовала поставить подпорки. И, всё-таки, сообразил. Вкопал металлические столбы и к ним привязал деревянные, которые придали прочность и устойчивость. Получилось хорошо. И на этот раз пять часов провели на даче.
201-й не дождались, пошли на остановку. Вика стонет от боли. Ничто не помогает, ни уколы, ни лекарства, ни кремы. Сосед по даче Саша полтора месяца бюллетенил с такой же болезнью. Его вылечили, а Вика мучается.
По телевидению рассказывают, что власти СССР втянулись в авантюру, пустышку СОИ, и начали вкладывать туда огромные деньги, что и разорило Союз. А где были наши доблестные разведчики? Впрочем, всё к одному. Когда голова не работает, то никакие подпорки не помогут. Можно удивляться, что раньше Союз не развалился. То же самое сейчас творится и с Россией. Вопрос времени, когда Россия перестанет существовать.
11 апреля 2008 г. Стоит необычно тёплая погода до +23. Сегодня высадили часть картошки, редиску, пекинскую капусту под плёнку.
Вчера в 11-30 послышались удары в дверь. Открыл. Передо мной стояла пьяная соседка Ира и, куражась, принялась требовать Вику, которая посмела её упрекнуть, что её кот гадит в подъезде.
— Это мой кот! Что хочу, то и буду делать. Насру здесь и будете нюхать. Вы думаете, приватизировали квартиру, так вам всё можно. Пошли вы на х**! Меня муж бросил из-за кота! Кто вы такие?! Не боюсь я милицию!
Я молчал, вскипая. Еле сдержался, чтобы не ударить ладонью в это юное, довольно миловидное лицо. Закрыл дверь. Но через две минуты она снова стучала в дверь. Её мать стояла в своих дверях и ничего не делала, чтобы утихомирить свою дочь, которую споил зять, и ему же, надоела пьяная жена и ребёнок. Нетрудно представить, какая судьба ждёт её.
17 апреля. 08 г. Четыре дня как сильно похолодало, вчера утром было -1, к полудню прогрелось до +9. Надел светлый пиджак, серые брюки и поехал на Ленина. Пришли почти все. Отмечали день рождения Мисюка, Каревой, Игоря Мельникова, который, я спросил у Смирнова, работает в вазовской библиотеке. Приезжает после работы, и этим можно объяснить его аппетит.
Он прочитал два стихотворения, выслушал комплименты в свой адрес. Стрелец даже ему стихотворение посветил. Справа от меня молчаливо сидел новенький Иван, студент-дипломник, принёс стихи, которые обещал выслушать Скотневский, для этого он и пришел к нам с двумя бутылками шампанского, которое я и стал пить, чтобы не выделяться. Стихи он прочитал скороговоркой, я не успел понять.
Иван Егоров сурово сказал, что второе и четвертое – ничего, остальное – ерунда. Но общий вердикт был положительным, Елена Карева даже сказала, что первая строчка вообще классика, у парня есть задатки.
Я же, произнес, что ему нужно потренироваться в чтении своих стихов.
Рядом сидевший, Мисюк недовольно заметил, что хорошее чтение совсем необязательно, актёры, читающие стихи, портят их. Такого же мнения был и Айвенго Андрей. Похоже, они здесь все уже пришли к общему знаменателю. Получалось, что любой косноязычный мог выйти перед слушателями, пробубнить что-то себе под нос и уйти, удивляясь потом, что слушатели перестали приходить.
Я знал, что я прав, но не мог спорить, потому что большинство было убеждено в своей правоте. Это известный психологический трюк, когда испытуемому говорят на белое, что это чёрное, и, в конце концов убеждают того, что да, это действительно чёрное, а не белое. Я не мог понять, откуда корни такого убеждения?
Игорь Мельников, инвалид, которому сама судьба говорить косноязычно, читает свои стихи внятно, чуть нараспев, слушатель успевает понять, о чём идёт речь, а нормальный парень отбарабанил свои стихи, как неприятную повинность. Возможно, через несколько лет он поймёт, научится.
Увидел Андрея Минаева. Молчаливый высокий паренёк, безучастно и равнодушно, сидел скучающе, никто ему не был интересен. Через час я спросил, читал ли он меня? Он с недоумением молча посмотрел на меня, мол, кто такой? Я пояснил, и он неохотно ответил:
— Нет. Слишком сложно.
Я отошёл, поняв, что он и библию не читал. Ему неинтересно всё, что лежит за гранью его узких интересов.
Егоров принёс торт, вручил Каревой. И сегодня не пил. Пах отменными духами, вызвав реплику Ольги Валенчиц, видимо, назвала духи, он достал из кармана флакон и показал, вызвав их одобрение: хороший парфюм. Чтобы лучше прочувствовала, приник к ней, щека к щеке и на минуту застыл. Оба с невыразительной мимикой, застывшим лицом. Сегодня прочитал, что лошадь, по выразительности своей мимики, стоит на втором месте после человека.
Борис пришёл трезвым. Разговорчив, привык к вниманию и почтению. Рассказал, что встретил Панюшкина с подругой. Тот полез с объятиями, поцелуями, и Борис увидел, с какой ненавистью та смотрит на него, пришлось отстраняться и приводить того в чувство. Он закричал ей: Ты знаешь, кого я встретил?! Это же Борис Скотневский! Подруга даже плюнула с досады.
Борис горячо говорил о московских писателях, о которых прочитал в Литературке, мол, обижаются на председателя, который не разрешил им приватизировать дачи. Друг друга грызут. Смирнову сказал, чтобы тот завтра пришел к нему в кабинет, будешь сидеть рядом. Иванов который день просится посидеть, мол, соскучился по женскому телу. Отпускал пошлые шутки. Ольгу спросил, что предпочитает: толстый или тонкий? И тут же засмеялся: застеснялась. Хотя я не заметил, что она смутилась, сказала:
— Конец в конец, конца не увидать.
Мисюку подарила футляр для пейджера. Он заметил, что неловко получать подарки. Стрелец тоже что-то подарил Каревой в нарядном пакете.
Просидел два с половиной часа. При прощании Скотневский чуть задержал мою руку и выжидательно посмотрел, но на этот раз мне нечего было ему сказать. Мисюк ни слова не сказал о моём продолжении романа, но заботливо подливал шампанское. Обратил внимание на его руки: болезненно худые, старческие. Почему-то подумалось: недолго проживёт. В этой группе я был самым старым. Когда-то в любой группе я был самым молодым, а сейчас… Всё слишком грустно. Я здесь чужой, никому неинтересен.
Назад доехал на двойке за 45 минут.
В «Культурной революции" Сергей Лукьяненко говорил, что он нескромный, иначе не смог бы добиться успеха, мол, знает многих талантливых писателей, которые не могут пробиться из-за своей скромности.
Егор Кончаловский рассуждал, что нужно быть скромным. Они не замечали, что говорят почти об одном и том же, они, словно боялись говорить о наглецах, которых никто не любит, выставляющих своё богатство напоказ. Нужно было рассуждать о воспитанности, которая подразумевает и скромность. Мне мать с детства указала шесток, на котором я должен сидеть, и всё сделала для того, чтобы я не взлетел с него.
Дни солнечные, но холодные. 18 апреля поеду досаживать картошку. В мире творятся непонятные вещи. Идёт кризис. Баррель взлетел до 116 долларов, который упал до плинтуса, до 23 рублей. Наше сельское хозяйство не может прокормить страну, но никого это не волнует, хотя, то и дело им говорят, что нужно принимать меры, Россия не выдержит, погибнет. Возможно, всё это запрограммировано. Все империи разваливались, и, может быть, тогда народ заживёт лучше. Сейчас же, правителям не до народа.
У Влады анализы улучшились, и она снова возобновила химеотерапию. Свою пенсию на этот раз потратила на себя и Веронику. Андрей устроил скандал: деньги должны быть только у него, и он будет выдавать, если они будут себя вести хорошо. За плохое поведение отнимает уже сделанные подарки, купленную золотую цепочку, и даже денег на дорогу не даёт.
Катя принесла от подружки диск и спросила отца, можно ли посмотреть? Тот разрешил. С диском посыпались вирусы, которые он несколько дней не мог удалить.
При детях и жене целый час ругался матом, досадуя на компьютер. Он так воспитан.
Поехал на дачу, а ключи от дачи взять забыл, привык, что ключи у Вики. Вспомнил лишь, когда приехал на ПТО. Пришлось, перелезать через забор. Сильный и холодный ветер. Ранняя капуста почти вся вымерзла. Пекинская в лучшей сохранности за домиком. Скороспелки хватило лишь на два рядка. Провёл на даче не больше часа, собрался домой. Холодный ветер продувает сквозь шляпу, остужает вспотевшую голову. Это плохо, как бы не обернулось последствиями.
К вечеру нос стало закладывать. Насморк усилился. Пришлось, попарить ноги. Не знаю, помогло ли, но спал спокойно. Днём голова тяжёлая, состояние паршивое. За компьютером не смог сидеть, разболелась голова. Принял две таблетки анальгина, и прилёг на диван, поспал.
К концу смены Власта позвонила, сказала, что придёт Скрипкин. Вика всполошилась – нечем угощать, побежала на рынок, я — за хлебом. Он принёс 500 рублей от всей нашей бригады. И за это спасибо, хоть что-то. Деньги совершенно обесценились.
Пил он мало. Рассказывал о Сергиевске, где лечился, там всё в упадке, мол, главврачи хотели приватизировать, но им не дали, поэтому никто не заинтересован в процветании. Лечение ему помогло.
Алла прислала письмо, что Лида хочет приехать к нам. Вика не против. Мне же, никого не хочется. И сказал ей, что я уже не в таком возрасте, чтобы терпеть в квартире постороннего человека. Вика поняла, и написала отписку, мол, сама часто болеет, и будет не в состоянии ухаживать за больной сестрой. После этого пошли письма, что состоянии Лиды ухудшается, творит непотребные вещи, скандалит, что её хотят отравит, съедают её продуты. Мы поняли, что Алла устала от матери, и хотела сбагрить её, отдохнуть. В июле пришло письмо.
Викуся привет, возила маму вчера к психиатру. диагноз такой: поражение сосудов головного мозга, полное слабоумие, у нее немотивированная агрессия, психоз слуховые галлюцинации. В пятницу я утром пришла с работы, а она все вещи собрала и говорит: ей позвонили и сказали, собирай вещи, освободи холодильник и уходи, что вот будешь делать? сказали лечение надо подбирать в стационаре, направление дали в психбольницу, а мне жалко ее и жить так дальше нельзя. Мы хотели ей рядом комнату снять врач говорит нельзя, надо следить за ней, она ночью открывает дверь и говорит, что ее зовут, может сделать все что угодно. Алла.
продолжение следует: http://www.proza.ru/2012/09/16/943