ЭХО ПРОШЕДШЕЙ ВОЙНЫ
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2015/08/06/1446
Максимка забежал вечером и снова бесцеремонно просунул голову в открытое окно Викиной комнаты. За что получил щелчок по носу от сидящего у окна Димы.
– Ты чего? – обиженно протянул Максимка, спрыгивая по инерции обратно.
– Ничего, – Дима отодвинул тюль и выглянул в сад. – Стучаться надо перед тем, как заныривать. Не учили?
– Да ладно…
– Чего хотел?
– Предложение есть.
– Озвучивай.
Вика тоже выглянула.
– Мы сегодня с пацанами в ночное идём. Костёр, там, картошечка… С нами хотите?
– Хотим, – Вика заулыбалась. – Правда, Дим?
Дима промолчал, но по его виду было понятно, что он тоже «за».
– Тогда часикам к одиннадцати я вам свистну от калитки, выходите.
– Хорошо, Максимка.
– Только не усните. Мы ждать не будем.
И, нырнув в заросли, поспешил по своим делам.
Вика отошла от окна.
– Хороший он малый, добрый. Шебутной только малость. Но, думаю, это возрастное, пройдёт…
В одиннадцать, как и было заявлено, в открытое окно донёсся тихий свист. Дима ответил на него тем же, что говорило о том: мол, сигнал принят, ждите, сейчас выходим.
Бабушка уже спала, поэтому из дома вышли на цыпочках.
У калитки стояли трое пацанов. Ванюшку они уже знали. Третьего звали Витьком. Все они были, в принципе, одного возраста – не старше четырнадцати лет. В руках держали сумки, котелок, кто-то даже удочку прихватил. На Димин вопрос, пояснили:
– С утра клёв хороший. Кому спать, а кому и порыбачить…
Отправились в сторону озера, но до него не стали доходить. Расположиться решили неподалёку – на лугу.
Ночные свежие запахи просто сводили с ума. До чего же хорошо было дышать этим воздухом вперемешку с запахом трав!
По пути понабрали веток. Выбрали местечко поудобнее. Расположились, развели костёр. Приятно потянуло дымком.
Углям ещё долго было доходить…
Потихоньку разговорились, даже начали травить байки. Стало заметно веселее.
Откуда-то тянуло прохладой. «Наверное, от воды», – подумал Дима и поплотнее прижал к себе сидящую рядом Вику, накинувшую себе на плечи кофточку.
– А вот мы как-то ночью решили искупаться, – принялся вспоминать Максимка. – До этого набегались – аж жарко стало. Ночью вода в озере куда теплее, чем днём. А днём, наоборот, воздух аж горячий, что хочется куда-нибудь в прохладное местечко забиться. Тут и малышня с нами намылилась. Но одна девчонка из старших – Любка Перепёлка заявила: мол, зачем этих коротко-штанных берёте, они испугаются, будут реветь, возьмите лучше нас с Анюткой. Это подруга её была. И уже приготовились вроде как с нами. Но Колян, мой брат старший, обломал их весьма решительно: «Девчонок не берём!» Ну и я его поддержал: «Зачем вам на озеро? У вас прямо за деревней на лугу есть девчоночий бочаг. Идите да там и бултыхайтесь!». И малышня засмеялась: «Бултыхайтесь, шлёпайтесь!»
А Любка страшно обиделась и гневно чуть ли ни крикнула: «Ах, ты так! Тогда пускай тебя и всех, кто с тобой пойдёт, на озере, схватит старик-водяник! Пускай там вас сцапают за голые пятки стариковы дочки, русалки-водяницы. А мы обойдёмся без вас!»
И, подхватив друг дружку под ручку, демонстративно потопали к своим домишкам, которые, по счастливому удобству, находились друг напротив друга. И как будто этим сама всех обломала. Мальчишки лишь только заслышали про старика-водяника и его дочек-русалок, так сразу засобирались по домам – у каждого нашлась отговорка. И мы остались вдвоём. Но нас-то этими байками не проймёшь. Не то, что не из робкого десятка, просто во все эти страшилки не верили.
Ну и отправились к озеру. А ночью-то идти не так как днём – виды-то совсем другие впотьмах. То птица ночная ухнет, то прошуршит кто-то в траве. И тут уже хочешь – не хочешь, а берут кое-какие сомнения. И я брата спрашиваю: «А может, Любка и не врёт, и водятся в озере всякие там водяные?»
Колян, слышу, вроде как бодрится, но отвечает не так уж уверенно, как прежде: «Есть они или нет их – никто точно не знает, а только болтают. А если после всякой болтовни бояться да оглядываться, то и в самом деле примерещится что-нибудь… Сейчас искупнёмся быстренько и тем же ходом – домой».
Место для купания нам в ночных сумерках выбирать не надо. Озеро уже изучено вдоль и поперёк. Но это для дневного времени. А ночью всё кажется пугающим. Да так, что и лезть никуда не хочется. Вода-то тёмная.
А вот брательник, наоборот, быстренько скинул рубаху, штаны и решительно двинулся в воду. Я тоже раздеваюсь, ёжусь и плетусь за ним. И странное дело – чем я захожу дальше в воду, тем мне теплей. Гусиный озноб с кожи сходит.
А Колька уже бултыхается во всю и меня подбадривает: «Что жмёшься, малахольный? Ныряй тоже! Не водица, а парное молоко!»
Я лезу там, где помельче, где не так страшно, и в присядку быстренько окунаюсь. И, удивлённый, отзываюсь брату: «Правда что молоко! Кипячёное!»
По озеру в ночи катится эхо. Непривычно, но забавно. А вода теплю-ю-ющая – окончательно смывает все мои страхи. Я даже уже готов дальше брата забраться вглубь озера. И вдруг…
Максимка специально сделал паузу и оглядел всех сидящих вокруг уютно потрескивающего костра слушателей.
– Ну, давай, не тяни, – один из парней, по имени Витёк, недовольно его торопит.
– Страшно, малахольные? – повторяя как будто за своим братом, Максимка скалится во все свои зубы.
– Есть немного, но будешь так скалиться, эффект пройдёт…
– Ладно, – Максимка поудобнее подобрал под себя ноги и продолжил. – И вдруг на противоположной стороне раздаются какие-то непонятные звуки: то ли скрипы, то ли шлёпы, то ли раскачивания. Не поймёшь, то ли сова подаёт голос, то ли зверь какой-то. А может, и не зверь вовсе? И тут я снова вспомнил о водяном. Стою, рот раскрыл, уставился на ту сторону, откуда раздавалось это устрашающее. А там, в плавучем тумане, над водой колышется низко нависшая ива. И сидит, как в креслице, в развилине этой ивы, качается, шевелится во тьме густой листвы кто-то… белый! Ножки свесил, мне помахивает своей ручонкой в белом рукаве: иди, мол, иди поближе сюда…
Я как стоял, так и присел, весь аж съежился. Пытаюсь брату сказать, что вон там, русалка, мол, а голос с перепугу не слушается. А Колян купается, резвится, ничего не видит, ничего не слышит.
Да вот то ли накувыркался, то ли, наконец, увидел, как я присел на ледяные от страха пятки, и в ту сторону, куда я пальцем указываю, он глянул, да и сам протяжно прогудел: «Ё-моё… Вот это да!»
Мы пулями выбрались на берег и стали искать свои шмотки, точнее шарить руками по траве, так как почти ничего не было видно. И тут я понимаю, что наших причиндалов на месте-то и нет. Но я же точно помнил, что именно вот здесь раздевался – специально приметил махонький кустик. Неужели ошибся? Или того хуже: вещи наши – тю-тю. Неужто дочки водяного подсуетились?
Я делюсь своими соображениями с братом. Говорю голосом тихим, а русалка там, в листве на развалине ивы меня всё равно, должно быть, слышит, потому что вдруг как зальётся тоненьким смехом, будто над водою кто-то вдруг приподнял и покачнул лёгонький, стеклянный бубенец. А вослед то ли эхо речное, то ли уже другая, совсем невидимая русалка подхватила ещё слышней, ещё для меня жутковатее.
И если бы не Колька, то я бы тут на траве так и потерял бы сознание или того печальнее – умер бы. Не дожидаясь, пока я нашарю одежду, он шумно, разбрасывая брызги, ринулся по воде вдоль берега к самой той русалочьей иве-качалке. Я в непонятках, у меня аж голос прорезался: «Ты куда, чумовой?» А он рванулся отчаянно, отважно, а там… А там раздался почти обыкновенный девчачий визг. Белеющая в темноте русалка, опережая моего брата, исчезла. Ива на том берегу, тряханув листвой, распрямилась. А в тёмных кустах я услышал теперь только чей-то лёгкий и быстрый бег. И вскоре всё успокоилось, затихло.
Я ещё всё также настороженно напрягал слух, но уже ничего не напоминало о чьём-то присутствии. Колян вернулся ко мне, и мы стали продолжать поиски нашей одёжки. И всё никак не находили. По ходу, наше барахлишко исчезло без следа. И мне стало опять как-то неприятно зябко, что хоть снова полезай в парную воду. В принципе, можно было и голяком дотопать до дома, тут недалеко. Но как мы будем выглядеть в глазах увидевших нас родичей, если они ещё вдруг не спят? Комичное зрелище…
И тут слышу в стороне голос Кольки: «Вон там, под кустами что-то как будто чёрненькое с беленькими виднеется». «Опять русалка?» – и внутри у меня всё комом сжимается. Но он уже кричит бодро: «Футболки наши! И штаняги здесь… Целёхонькие!» Мы хватаемся в первую очередь за штаны, каждый тянет к себе свои, а они будто привязаны друг к дружке. Если Колька тянет, то у меня мои вырываются из рук, а если тяну я, то он пыхтит раздражённо: «Да погоди ты, не дёргай!»
А штаны-то действительно оказались связаны крепкими, двойными узлами, штанина к штанине, да еще при этом каждый узел специально был замочен в воде. И теперь их, тугие и мокрые, можно было распутать только что зубами. Стукаясь периодически лбами, мы кряхтим каждый над своим узлом. А Колька, уже обо всём догадавшийся и поэтому весь на нервах, грозно сквозь зубы рычит: «Ну, русалки, ну, Любка… Я вам покажу, где раки зимуют!»
И вот мы уже, натянув измочаленные и жёваные после ратных трудов распутывания одежды, натягиваем на себя и пускаемся в погоню – оба злые и жаждущие мести и уверенные, что вот-вот догоним их, тонконожек этих несчастных. Всё наше купание пошло насмарку. Мы снова, как при игре в прятки, задыхаемся от сумасшедшего бега, а глаза наши так и заливает жарким потом – что купались, что не купались, бестолку.
И вот уже перед нами первые домишки – тёмные, без света. И на улочке ни души. Деревня управилась со всеми своими вечерними делами да и улеглась на покой. Только в двух-трёх домах ещё посвечивает. Как раз – в Любкином и Анюткином, и ещё вроде где-то.
Колян пыхтит, задохнувшись от быстрого бега: «Ну, ничего. Не успели сцапать на дороге, давай тогда через окошки проверим: они были там, на озере, или не они. А на утро отомстим!» Самое близкое к нам в ночи окно – Анюткино. Домик низенький, ветхий, чуть ли не врос в землю – заглянуть, как плюнуть. Но когда мы, крадясь, подсовываем носы к самым стёклам, свет мигом гаснет. «Нютка, хитрая лиса! Прячется!», – не сдерживая своей злобы, Колян бьёт кулаком по хлипкой раме. На стук кто-то подходит и обе половинки рамы открываются. Прямо перед нами сердитое лицо тёти Лены – Анюткиной матери: «Что за полуночники? Не набегались за день, не нагулялись? Что по ночам хулиганите?» «Анютка где?» – Колька неумолим. «Спит давно ваша Анютка. И вы по домам отправляйтесь!» – и захлопнула створки. Мы в недоумении. «Отмазывает», – наконец, произносит Колька. «Пойдём заглянем к Любке?» – спрашиваю. А Колян уже полон новой решительности.
Дом же, где живёт Любка, совсем другой по конструкции – старая, но крепкая постройка, в полтора этажа – чердак слишком выдаётся. Бросаемся к окну, которое по нашему предположению является окном в Любкиной комнатке. Но оно высокое, так просто не дотянешься. Подложить бы что под ноги, да вокруг ничего такого. «Давай лезь ко мне на плечи, – говорит Колька. – Ибо ты меня не удержишь, я крупнее».
И вот я встаю на его горбушку, заглядываю в окно, а там…
Максимка сделал круглые глаза, чтобы усилить впечатление.
– Ну? А там? Не томи уже…
– А там под висячей лампой в комнате так светло – хоть иголки собирай! И ко мне спиной, лицом к высокому зеркалу сидит Любка. Она в длинной, белой, с широкими рукавами рубахе. Её длинные волосы влажны, темны и распущены на две пряди. Одна густая прядь свисает по узенькой спине меж лопаток. Другая прядь перекинута через чуть опущенное плечо. И вот сидит она, расчесывает томно эту прядь, отжимает волосы от капель влаги гнутым гребешком. И улыбается так загадочно – в зеркале видно. А глаза – прямо так и светятся, как две ясные звёздочки. Вот она берёт в ладонь прядь вторую, высоко вскидывает руку – широкий рукав, совсем как у той русалки, опадает. И опадает он на почти голое теперь плечо. Я опускаю взгляд ниже, ещё ниже, а там… русалочий хвост! Я чуть не вскрикнул от ужаса и, сорвавшись, как полечу кубарем на землю… В общем, как в фильме ужасов…
И Максимка с чувством выполненного долга рассказчика замолчал.
– Погоди-ка, это ты про нашу Людку, что ли? – Витёк даже чуть привстал.
– Ну, а про кого же ещё? – Максимка довольно ухмыльнулся.
– Да ладно заливать-то! Нет у неё никакого русалочьего хвоста.
– Это днём нет, а ночью… Преображается!
– Да ну тебя! Во, страху-то нагнал, – поёжился рядом Ванюшка и поворошил палкой угли.
И как подтверждение его слов с другой стороны, где болото, ухнула страшно какая-то птица…
ПРИМЕЧАНИЕ:
В данной главе использованы фрагменты рассказа Льва Кузьмина «Ночное купание».
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/08/08/1300