Девочка в белом
...И смотрит не по-нашему.
Не только в комнате, но и во всём доме никого, кроме меня, не было. И тут вдруг:
- Здравствуйте.
Вздрогнув, я нечаянно закрыл книгу.
У входа в комнату мне улыбалась девочка-подросток в белом платье, очень похожем на хитон.
- Здравствуйте, - сказала она ещё раз, как видно, на всякий случай.
- Здравствуй... те...
Теперь уже и я заулыбался, узнав её.
- Нет-нет, не надо так. Вы мне - "ты", а я вам - "вы". Хорошо?
Стоя перед ней столбом, я кивнул. Потом ещё раз кивнул. Наконец опомнился:
- Да что ты стоишь? Садись, садись, вот кресло.
- Спасибо.
Она держала себя тише тихого, но при этом я не заметил в ней даже тени неуверенности или робости. Строгая непринуждённость. Это впечатляло.
- Я вам снюсь, - сказала она вежливо-предупреждающим тоном.
- Я знаю, Алиса.
- Знаете?
- Да, у меня так бывает - я знаю, что нахожусь во сне.
- Это хорошо.
И она посмотрела на меня с внимательным интересом, с каким смотрят на подающего надежды ребёнка. Неожиданная субординация...
"Ну, не молчи, не молчи! - подстёгивал я себя. - А то возьмёт сейчас и исчезнет."
- А что вы читаете?
Я подал ей книгу.
Сколько живу, ни разу ещё не видел такой сосредоточенной внимательности к разглядываемому предмету.
Аккуратно отложив книгу, моя гостья стала осматриваться.
- Я посмотрю ещё? - кивнула она в сторону книжного шкафа.
- Ну конечно.
Я открыл ей остеклённые дверцы.
- Книги, книги... - сказала она ласково вполголоса, водя по корешкам красивыми тонкими пальцами. И добавила ещё что-то на непонятном мне языке.
- О! А вот эта книга есть у дяди Алишера! - вдруг воскликнула Алиса радостно, совершенно по-детски.
Я не спросил, кто такой дядя Алишер. Того, что я сейчас видел и слышал, мне было вполне достаточно для счастья.
- Можно? - тронула она пальцем томик Лермонтова.
"Господи, тебе ли спрашивать, хорошая? Да это я должен тебя просить, чтобы ты всё тут перетрогала..."
- Точно, она самая. Ленинград, 1989 год... - Покачала головой задумчиво. - Какая древность!
Алиса смотрела книги, а я, отойдя к столу, смотрел на Алису.
Заурядная красота не идёт дальше самой себя. "Я хороша!" Такое интересно лишь таким же - тем, чья среда обитания ограничена сугубо личными ощущениями и целями. Алисин же облик провозглашал красоту бытия. Проходя сквозь мужчину во мне, он уходил, не задерживаясь, дальше – до человека. А потом - ещё дальше... Я чувствовал себя бесконечным.
И так мне захотелось поклониться этой космической девочке. Или лучше - поцеловать руку, которой она сейчас придерживала дверцу, всё время норовящую закрыться...
Внезапно Алиса отдёрнула руку. Глаза, и без того огромные, став ещё больше, выстрелили в меня недоумением.
В следующую секунду мы поняли друг друга. Только я, краснея, взмолился к своему сну, чтобы тот провалил меня куда поглубже, а Алиса, тихонько засмеявшись, подошла и, дотронувшись до моего рукава, сказала:
- Не смущайтесь. Я знаю, что вы ничего плохого не подумали.
Она светилась, как звёздочка.
- Венера, - сказала она вдруг, устремив взгляд поверх моего плеча.
Я обернулся к окну.
- Да, Венера. Ты была там?
- Пока нет, но обязательно побываю. Представляете, - глаза её зажглись восторгом, - там все летают, даже рыбы!
- Рыбы?..
- Да! Рыбы, птицы, люди - все летают! Птицы понимают человеческую речь. А каких они цветов - не передать! Мечта художника! А вот насекомых и хищников там совсем нет.
- Откуда ты это знаешь?
- Как откуда? Все знают. Мы бываем у них, они - у нас.
Я легко верил ей. В словах её не было ничего такого, чего я не находил бы в её реально осязаемом мною облике. Вот если бы она сказала, что у них до сих пор воюют, умирают от болезней и начиняют двери замками...
- А у вас милиция или полиция?
- У нас нет преступников, - ответила Алиса так добросовестно и серьёзно, что мне стало досадно за мою неуклюжую попытку пошутить.
- Совсем нет?
- Совсем.
- Да, воображаю, как разочаруются у нас многие любящие тебя.
- Почему? Разве я похожа на преступника?
Я посмотрел вопросительно.
- Ну, раз они любят меня и огорчаются отсутствием у нас преступности, значит, я в их понимании как-то связана с преступностью?
Я видел по ней - она действительно не понимала. "Как всё-таки далека она от нас." - "А может быть, мы далеки от неё..." - вспомнилось мне.
Алиса ждала ответа.
- Нет, конечно, на преступника ты не похожа, - сказал я. - Просто они верят в твою реальность, в то, что ты живая, а в идеальное - не верят. Они населяют твой мир теми же недостатками и несовершенствами, какие видят вокруг себя и в себе. Это приближает тебя к ним.
Алиса подняла брови и задумалась.
- Но ведь идеального бояться не надо. Его не бывает. - Ох, как она была серьёзна в этот миг! - Просто есть более совершенное, которое вам кажется идеальным. Вы привязаны к знакомой вам данности и невольно проецируете её на Будущее. Даже самые смелые ваши фантазии всё-таки не изменяют человека по существу, а ведь именно такие изменения и строят Будущее. Вам жалко расставаться с вашими эмоциями, вам кажется - это и есть жизнь, и без них ничего не будет. Будет. Будут другие эмоции, душа никогда не перестанет вибрировать. Но частота вибраций может быть настолько высокой, что кажется, будто их, вибраций, нет вовсе. Тогда вы и говорите: "Скучно". Скучно быть правильным...
- Не всем, Алиса, уверяю тебя, не всем... Так значит, и судов у вас тоже нет?
- У нас есть Государь.
- Кто? Государь?
- Ну да, - сказала она, добавив глазами: "А как иначе?"
Хитон, Государь...
- Смотрю на тебя, Алиса, и думаю: из будущего ты или из прошлого?
- Какая разница? Старик уходит туда, откуда приходит младенец. Я вообще не люблю разделения на времена, эпохи. Мне нравится, когда всё вместе. Тогда каждая эпоха понятнее и с бо'льшим смыслом. Вот возьмите отдельное слово в тексте: само по себе оно - одно, а вместе с целым текстом - нечто совсем другое, правда? Надо учиться читать Книгу Вечности...
Помолчав, она продолжала:
- Идея машины времени, между прочим - от ощущения неразделимости времён. Правда, люди поторопились, не дослушали эту идею до конца... Оттого - машина.
- Значит, нет её, машины?
- Говорить, что её нет - значит не верить в связь и единство времён. Это неправильно. Но и та машина, которую придумали фантасты - не от действительности.
- А как тогда?.. - Мне показалось, что я даже дышать перестал.
- Она в сознании. Любой человек может вспомнить, как изменялась реальность вокруг него, в зависимости от его настроения. "Счастливые часов не наблюдают" - помните? А ещё говорят про некоторых людей: "Не от мира сего". Два человека могут находиться, казалось бы, в одних и тех же условиях, но при этом они будут друг для друга - как
инопланетяне. Будут видеть и чувствовать совершенно разное, порою прямо противоположное...
- Ну да, всё субъективно...
- Нет, не совсем так. Тот, кто добрее, ближе к действительности. Любовь открывает глаза и делает человека правым не субъективно, а по-настоящему. Это не аллегория, что любовь творит чудеса. Она реально изменяет человека и духовно, и физически, открывает новые перспективы существования, новые возможности, доселе невиданные. Это правда! И время - тоже отступает перед ней.
"Святая?.." - едва успел я подумать растерянно, как услышал:
- Жаль, что вы так поступили со святыми.
Я не то чтобы подпрыгнул, а как-то резко выпрямился весь. Да, к такому надо привыкнуть...
- Как - так?
- Да так. Одни игнорируют - "Было что-то, но не для меня", другие почитают их так усердно, что оберегают от "нечистых" касаний живой реальности... Что хуже, не знаю.
- А у вас как?
- У нас? У нас нет святых. Вода мокрой не бывает.
После таких её слов мне не оставалось ничего другого, как спросить, пишет ли она стихи.
- А вы угадали, - рассмеялась Алиса. - Это я своё двустишие процитировала: "Не бывает мокрою вода. Не бывает длинной Бесконечность".
- Да... А ещё?
- "Слишком долго на звёзды смотрела. Теперь о себе буду думать в третьем лице."
Я наконец не выдержал.
- Алиса, сколько тебе лет?
Вот и она, знакомая улыбка с лукавинкой.
- Четырнадцать... Это что. Поговорили бы вы с моей подругой Ли - вот кто философ!
- Она китаянка?
- Нет, китайцами были её предки.
- А она тогда кто?
- Никто. Просто Ли.
А ведь у Алисы в лице тоже есть что-то азиатское! Немного, но есть. Почему я сразу этого не заметил? Вот сейчас, когда настольная лампа освещает её сбоку и немного сзади... Нет, определённо есть что-то.
- Алиса.
- Что?
- О чём ты так задумалась? Грустишь как будто...
- Нет, не грущу. Просто у меня из головы никак не выходят ваши слова о том, как у вас верят в меня и любят, но не верят в идеальное... А расскажите мне подробнее - какая я? - Улыбка её вышла всё-таки грустной.
Я поведал ей то совсем немногое, что было мне известно об Алисе Селезнёвой. Она смотрела на меня, не отрываясь, и за всё время, пока я рассказывал, не задала ни одного вопроса и не сделала ни единого замечания.
Когда я кончил, Алиса поднялась с кресла и подошла к окну, за которым виден был тёмный силуэт дерева.
- Это дуб, кажется? - спросила она.
- Да. Мы сами его сажали.
- Это хорошо... У нас тоже растут дубы, много. Только у нас не бывает самолётных следов на небе, и автомобили не мешают слушать птиц.
Алиса повернулась ко мне лицом. Она волновалась.
- Послушайте, это важно. Я никогда не держала в руках бластер и даже не знаю, что это такое. Никогда не надевала скафандр и не входила в звездолёт. Но я знаю, какая сила даёт возможность одним движением руки обращать в бегство целое войско, и могу назвать
столицу Венеры. У меня нет миелофона, но когда я вырасту, чужие мысли перестанут быть для меня тайной. Я не путешествовала по времени, но улыбка Христа до последнего моего дня будет со мною, и леденящего душу "Зиг хайль!" я тоже никогда не забуду.
Я видел перед собою не глаза, а то, чему у нас пока нет названия...
- Вы стремитесь в Космос - это прекрасно. Но делать это так, как делаете вы сейчас - всё равно, что в глубоководном водолазном снаряжении восходить на Эверест. Пока вы по-другому не умеете, но скоро откроете, что Космос "железа" не любит. Земное уместно лишь на Земле. Там, - она показала взглядом на вечернее небо, - всё иначе. И для того, чтобы Космос стал вам родным домом, вы тоже должны стать иными. Пока же даже выход за пределы атмосферы сопряжён для вас с неимоверными усилиями, затратами
и ущербом природе. А для нас это - загородная прогулка. Пешая.
- Пешая... Ты сказала - пешая. Это значит - без техники?
- В сравнении с вами у нас техники почти нет. Если бы вы увидели то, что есть, вы решили бы, что вас разыгрывают. "Такое не может ездить или летать! Где двигатели?" "Где лошадь?" – говорили когда-то при виде первых автомобилей. Вы добываете энергию из грубо-вещественных источников, мы же это делаем по-другому.
- Как же это - по-другому? Откуда? - спросил я, хотя уже в общих чертах догадывался о том, что сейчас услышу...
Но я не только услышал. Алиса вытянула вверх руки и развела их в стороны, описав круг:
- Отсюда. Из пространства. Человек знает это, когда счастлив.
Глядя на неё и стараясь запомнить то выражение лица, с каким она произнесла эти слова, я сказал:
- Да, Алиса. Это правда.
Я старался запомнить эту минуту ещё и потому, что почувствовал приближение конца нашей беседы. Сон умирал.
- Вы, пожалуйста, расскажите о нашем разговоре, напишите. Хорошо? Конечно, не все поверят. Слишком непохоже... Но тем, кто не поверит, скажите просто, что я - существую. В этом - пусть не сомневаются.
- Обязательно расскажу.
Усилием воли, напряжением взгляда не давал я исчезнуть Алисиной улыбке, хотя интерьер комнаты уже различал плохо. Так в детстве, когда я не хотел расставаться с приснившимися старинными монетами, страстно мною любимыми, я зажимал их крепко в кулак, чтобы они не ушли вместе со сном...
Вот оно, опять, даже во сне... Когда я глаза в глаза, как сейчас, созерцаю Будущее, я в каком-то блаженном оцепенении ощущаю - не вспоминаю, а именно ощущаю! - детство, такое же реальное, как внезапно услышанный аромат, идущий неизвестно откуда. Так становятся мистиком. Взрослая осознанность, сошедшаяся с детской беспечностью, - кто поверит, что такое возможно? Лишь тот, кому самому доводилось внезапно замедлять шаг и расширять глаза, глядя в одну точку; тот, кто улыбается громким рассказам людей, заглянувших в лицо смерти, - улыбается потому, что сам он тихо виделся с Бессмертием.
Мысли о Будущем имеют вкус прошлого. Самые сокровенные и волнующие, взрывающие сознание переживания-открытия вдруг оказываются старыми знакомыми откуда-то из солнца, мелькающего в просветах между досками забора, когда я вдоль него возвращаюсь вечером домой; или из прохладной сырости, ощущаемой босыми ногами в дедушкином "балагане" - большом таком подобии шалаша, куда ссыпали яблоки...
"Из будущего ты или из прошлого?" - "Какая разница..."
- Времена едины, Алиса? - губы уже двигались с трудом.
- Конечно! - кивнула она.
- И пространство условно.
- Ещё как условно!
И всё равно мне хотелось плакать...
Но Алисе я верил больше, чем своим слезам.
- Раз так, - сказал я ей, - тогда не будем прощаться.
Не в силах больше сопротивляться неизбежному, я отпустил сон... И уже при свете утра, уже отсюда, я с трудом расслышал детский голос:
- Это хорошо...