Заканчивались последние дни недолгого бабьего лета. С кладбища приехали часа в три. К приходу пожелавших помянуть, во дворе под навесом уже стояли столы с посудой и выпивкой. Когда расселись пришедшие, слово взял старший сын покойного, немолодой уже, сильно полысевший Николай Иванович, человек в округе уважаемый и почти непьющий.
- Ну, земля тебе пухом, батя, извиняй чё не так, все там будем… Ну, не чёкаясь, родичи, други, соседи…
Гости молча выпили. Закусили. Вежливо повздыхали.
- Ну, по второй, за батьку…
Выпили. Закусили. Разговоры за столами стали громче, темы отвлечённее – о болезнях усопшего, о погоде, о ценах....
- Ну, дорогие гости, давайте поднимем по третьей.
Мужики дружно выпили, а некоторые из баб только пригубили. Заговорили о чём и ком угодно, но о покойнике уже не вспоминали.
- А теперь, дорогие гости, имею вам доложить последнюю батину волю -
в очередной раз взял слово Николай Иванович. - А завещал батька чёбы на поминках спели его любимую песню. Ну, запеваем: «Эх, дороги, пыль да туман…»
Сначала робко, вразнобой, а потом всё дружнее и увереннее запели родичи и соседи, исполняя последнюю волю бывшего пехотинца.
И совсем как при жизни ушедшего фронтовика поплыла над селом песня-память о путях-дорогах опалённого поколения.