СУВОРОВСКИЙ АЛЫЙ ПОГОН
Роман
…Мы унесём с собою небо голубое,
Детства безоблачный светлый сон,
Суворовский алый погон
Из песни 18-го выпуска
Калининского суворовского
военного училища (1966 г)
Глава четвёртая
Первая картошка и ожидание «маслянок»
Последние дни августа. Каждый день занятия. Очень много строевой подготовки.
– Ничего, ребята, – подбадривал никогда не унывающий Володя Корнев. – Слышал я тут, что если хорошо заниматься будем, то седьмого ноября на парад пойдём!
– А тебе оно надо, – с удивлением говорил Наумов. – Итак ног не чую.
– А на парад, это значит в первых числах октября в Москву поедем. Там готовиться будем, – пояснял Корнев.
– Неужели в Москву? Вот здорово! – мечтательно проговорил Костя Николаев.
Так уж получилось в его жизни, что Москва стала его самым вожделенным желанием. Вот жил в деревне у бабушки и не тужил. А потом началось. Перевезли в Старицу, а оттуда на год в Москву переехал, потом опять в Старицу. Но все каникулы в Москве, только в Москве. Вот и связано было с Москвой самое интересное – отдых, походы по театрам, поездки по родственникам. А будни в основном не в Москву. То в Старице, то, позже, в Калинине.
И вот такое известие. На парадную подготовку, на целый месяц в Москву! Как же здорово!
Но для этого надо заниматься, как как заниматься! Действительно ноги гудели. Не то, чтоб офицеры-воспитатели переусердствовали, но и слабины не давали.
Да и что удивительного? Армейская служба всегда начинается с курса молодого бойца, что в войсках, что в училище. Только и в военном училище, а особенно в суворовском она имеет своим особенности.
Конечно, в суворовских военных училищах все это гораздо мягче. И задачи вполне понятные. Форму военную надели? Надели! Значит, надо научиться её носить, значит надо приобрести в короткие строки хотя бы самую элементарную выправку.
Костю на первых порах удивляло многое.
После занятий короткий отдых и построение на обед. Столовая в том же здании, в подвале, но это вовсе не означает, что достаточно спуститься по лестнице и занять свои места за столами. Нет. Сначала надо выйти на улицу и немного пройти строем, закрепляя навыки, полученные на занятиях по строевой подготовке, да ещё и песню разучить.
«Ну, неужели же нельзя просто спуститься в столовую? – думал он. – Зачем обязательно давать кружок, а то и два или три по плацу?»
Он ещё не знал, как все эти походы в столовую проходят в Московском ВОКУ! А там строевой плац побольше, чем небольшая площадка во дворе Калининского суворовского военного училища.
Занимались Костя и его товарищи старательно, стремились и выправку приобрести и шаг строевой отработать, но нелегко это было – ноги гудели в конце дня. Вот и замешкался суворовец Костя Николаев, опоздал в строй на обед. Не один опоздал, с ним опоздали ещё три или четыре суворовца.
Только потихонечку протиснулся Костя в строй на своё место, как прогремел громовой голос старшего сержанта Корсакова, помощника командира взвода:
– Суворовец Николаев и вы, товарищи суворовцы, – он оказал на ребят из других взводов, которых ещё не знал по фамилии. – Выйти из строя.
Если не указано количество шагов, то, согласно уставу, положено сделать два шага и повернуться кругом через левое плечо. Костя это уже все знал и выполнил чётко.
Корсаков посмотрел на всех четверых и выдал своё решение:
– За опоздание в строй объявляю один наряд вне очереди.
Потом, видимо, решил, что не так поймут, и прибавил:
– Каждому!
Это вызвало лёгкий смешок, пробежавший по строю и замерший на его флангах. Тогда как раз очень популярны были фильмы про Шурика, ну и, конечно, «Операция Ы…»
– Разговорчики! – рявкнул Корсаков, но это только усилило оживление, поскольку разговорчиков в строю не было, а был смех.
Что ж, учились одновременно все. Учились новоиспечённые суворовцы быть суворовцами, учились помощники командиров взводов, присланные из войск для работы с суворовцами. Да, можно, сказать, что учились и офицеры-воспитатели, ибо наука обучения и воспитания подчинённых требует собственного совершенства в этом нелёгком и ответственном труде.
Ну что ж, наряд так наряд. Не очень приятно, конечно. И непонятно пока, что это за фрукт – наряд этот, и с чем его едят.
Впрочем, в неизвестности наказанных топили недолго. На следующее утро перед занятиями старшина роты старший сержант сверхсрочной службы Петушков вывел из строя всех наказанных и, назначив старшим суворовца из первого взвода, приказал идти на кухню.
– Доложите дежурному по кухне, что прибыли в его распоряжение! – сказал он и прибавил: – Шагом-марш!
На кухне суворовцев встретил сверхсрочник в белой куртке и с красной повязкой на рукаве. Погон видно не было, но этого старшину ребята не раз видели на территории, а потому старший наряда доложил, называя его по званию.
– Прибыли? Вот и здорово. Вот и к делу! Прошу за мной!
Он привёл их в небольшой помещение с бетонным полом, металлическими разделочными столами и множеством всякой утвари. Взял огромный бак с одного из столов, поставил его в центре помещения и сказал:
– Берите табуретки, садитесь вокруг. Будете чистить картошку. Только что б аккуратно. Проверю! Сами же для себя.
Он взял одну здоровенную картофелину, мгновенно очистил её, избавил от чёрных глазков и показал всем:
– Вот так! Что б ни одного глазка. Иначе пюре у вас с изюмом получится, только заместо изюма вот этакие червоточинки. Поняли?
– Поняли, – нестройно ответили суворовцы.
– Не слышу правильного ответа!..
– Так точно! – на этот раз рявкнули хором.
– Вот так-то лучше!
В те дни все офицеры и сверхсрочники училища, которым доводилось соприкасаться с суворовцами, старались настойчиво учить, подсказывать, требовать соблюдения тех норм и правил, которые установлены уставом, ведь известно, что обучение проходит не только на занятиях, обучение происходит с помощью всего жизненного уклада военно-учебного заведения.
Суворовцы взяли ножи, расселись вокруг огромного бака.
– Ты хоть раз чистил картошку? – спросил Костю паренёк, устроившийся справа от него.
– Чистил, но не столько. Тебя как зовут?
– Валера, Сапёров Валера. А тебя?
– Костя Николаев. Так вот мне с этим видом интеллектуального труда доводилось встречаться, – шутливо начал Костя. – Это когда жил у маму в Старице.
– Где, где? – переспросил Валера.
– В Старице, тут есть городок в области Калининской, – пояснил Костя.
– Мама здорово делала картофельные оладьи. Мне так нравились они. Но ей некогда было, с маленькой дочкой, сестрёнкой моей, занималась. Ну я научился. Но нужно-то было пять-шесть картошек всего почистить, потом потереть.
– Да, здесь не по пять-шесть на каждого придётся.
– За работу, ребята, а то не успеем почистить. И что тогда будут готовить на обед? – сказал старший, вихрастый паренёк, с которым Костя ещё не был знаком.
– И совсем даже неплохо в наряде, – заметил его сосед. – Там по барабан дубасят ногами по плацу, а мы так ничего устроились. Прохладно. И работа – не бей лежачего. Подумаешь, бак картошки начистить.
– Это поначалу! А вот как второй бак поставят…
– Неужто ещё и второй? – удивился Сапёров.
Наконец, ребята справились с работой и их пригласили в соседнее помещение, где всё блистало чистотой. Там орудовали женщины-повара.
Одна из них, помыв руки и тщательно вытерев их белоснежным полотенцем, сказала:
– Ну а теперь попотчуем вас за работу. Валька неси пирожки – крикнула она кому-то в открытую дверь, ведущую туда, где всё шипело и кипело.
Ребят усадили за стол. Покрытый скатертью, на котором уже стояли обычные столовские бокалы, и большой железный чайник.
– Наливайте кофе. А вот вам и булочки…
Костя глазам своим не поверил. Кофе с булочкой. Да ведь это блюдо было любимейшим у суворовцев. На второй завтрак обязательно давали какое-то второе, ну там мясо или рыбу с гарниром, а потом кофе с булочкой. Булочки же были необыкновенными. После четырёх часов занятий каждый суворовец мог проглотить, пожалуй, с десяток таких булочек, которые буквально таяли во рту.
И вот желание сбылось. Труженикам кухни позволили съесть этих булочек столько, сколько душе угодно, ведь не секрет, что такие вот блюда готовятся не тютелька в тютельку по количеству суворовцев, а с хорошим запасом, особенно когда всё училище в сборе.
Выпили Костя и его товарищи по два-три бокала внепланового кофе, съели нештатные булочки, и на этом наряд вне очереди закончился.
По пути в роту Костя в шутку сказал:
– Не отказался бы от таких нарядов пару раз в неделю.
– Это по первости, – возразил старший. – Думаю, такого больше не будет. Да и как училище соберётся, вряд ли вот такие как мы специалисты смогут начистить картохи сколько нужно.
– Ну что? Отбыли наказание, – спросил старшина. – На первый раз хватит.
Он объявил построение на второй завтрак. И снова Костя отправился в столовую, теперь уже строем, со своим взводом. И снова после второго блюда кофе и булочка с кофе. Костя уступил будочку Володе Корневу. Мог бы, конечно, и ещё съесть, да надо и честь знать.
Кормили в училище очень даже неплохо. Прежде, в домашних условиях, Костя не задумывался о еде. Ну, нравились одно время картофельные оладьи, так и научился их делать сам. Но даже и вспомнить не мог, чем кормила его мама. Готовила она очень вкусно, но обычно Костя спешил скорее перекусить, сделать уроки и мчаться на велосипеде к друзьям. Это в Старице, ну а в Калинине и других развлечений было достаточно.
Только в суворовском и стал замечать, что дают на первый завтрак, что на второй, что на обед, а что на ужин. Естественно, нагрузки не те уж, что дома, а перекусов в течение дня уже не было. Вообще запрещалось что-либо из съестного хранить в прикроватных тумбочках.
Наверное, каждый суворовец-выпускник – бывших суворовцев не бывает – способен воспроизвести примерное меню тех давних лет, когда сам носил суворовскую форму. Первый завтрак – лёгкая закуска, ну там ещё яичко всмятку или пудинг, порция повидло, кусочек масла, чтобы можно было сделать бутерброд, и, конечно, чай. После этого – четыре часа занятий. Конечно, занятия в основном проходили в классах, или в спортзале, то есть в помещениях. Но строевая на улице, тактическая подготовка, на которой отрабатывали действия, сначала обычные, за рядового солдата, а затем, за командира отделения, тоже на улице. Огневая подготовка частично в классе – теория – ну и в тире. В тире учились стрелять из автомата, но только холостыми патронами.
Для выполнения начального упражнения учебных стрельбы выезжали на стрельбище гвардейской мотострелковой дивизии, которая дислоцировалась в городе. Полигон же её был за городом, выше по течению Волги, и назывался Путиловским. В обиход вошло наименование – «Путиловские лагеря».
Одним словом, нагрузка даже в обычные учебные дни была достаточной, чтобы человек мог проголодаться. Потому то и делали второй завтрак после четырёх часов занятий.
После второго завтрака ещё два часа занятий, а после них короткое личное время, в которое можно было сходить в буфет. Потом до самого обеда спортивные мероприятия.
В это время работали различные спортивные секции, кружки. Словом, заняться было чем.
Обед был стандартным по блюдам – закуска, первое блюдо, второе блюдо и компот. Необычным было то, что готовили в суворовском военном училище очень вкусно.
После обеда короткий отдых в тридцать минут – это определено Уставом внутренней службы, подтверждалось иногда приказами, а потому оставалось незыблемым на все времена. Далее самоподготовка, политмассовое время, в которое поводились комсомольские собрания, устраивались встречи с интересными людьми, ну и прочие мероприятия.
Затем ужин, который опять-таки по блюдам был традиционным, а вот по качеству все приёмы пищи были удивительными. Вряд ли тот, кто учился в училище, мог так писаться в домашних условиях. Тут важно уточнить, что в советское время, особенно в 60-е – 70-е годы никто по поводу разносолов на столе не заморачивался, точнее, большинство советских людей не заморачивалось, а уж тем более всё это было как-то не очень важно в детстве, отрочестве, юности.
Правда, в военных училищах к еде относились с большим вниманием, чем дома. Это и понятно – нагрузки несравнимы.
Что же касается приготовления пищи, то добрые, достойные подражания традиции оказались очень сильными и жизненными. Автору этих строк приходилось во время очень частых посещений уже не Калининского, а Тверского суворовского военного училища, в котором учился сын Дмитрий, выступать перед суворовцами с лекциями, беседами, доводилось бывать и в суворовской столовой. Как же после встречи не посидеть за столом с командирами. И если в войсках на такие вот посиделки обычно приносили что-то из магазина или буфета, то в суворовском училище довольствовались тем, что если суворовцы, и ничего другого было и не надо. Ну а известно, что в условиях армейских с каждой сотни довольствующихся можно безболезненно и без ущерба накормить десять человек.
А тут уж как не отведать именно тех блюд, которые на столе у суворовцев – как же в детстве-то хоть этаким образом не побывать.
Конечно, всё то, о чём рассказал автор этих строк в своём отступлении от сюжета, не было ещё известно герою повествования суворовцу Константину Николаеву, точнее он такие детали не анализировал и о них не задумывался.
В первые дни важнее казалось другое.
Вечерами, в личное время нет-нет да заговаривал кто-то о том, что вот, уже через пару дней приедут суворовцы старших классов. Как-то примут они роту новичков?!
Володя Корнев успокаивал:
– Ничего страшно. Что нюни распустили? Познакомимся, подружимся.
– А ты читал Куприна «Кадеты»? – продолжал суворовец Наумов, щупленький паренёк, явно робкого десятка.
– Конечно. Как решил в училище идти, первым делом прочёл. Ну и что? Что там страшного?
Костя Николаев стал прислушиваться к разговору. Он был начитан, потому что и у мамы и у отца библиотеки очень хорошие. Но в маминой библиотеке собрания сочинений Александра Ивановича Куприна не было. У отца эти шесть темно-зелёных томов стояли на полке. Но в Москве. Когда гостил в Москве, не до чтений было. Ездил то к одной бабушке, то к другой, то к родственникам на дачу. Ну а лето, конечно, в деревне проводил. Так что не читал. А повесть эта «Кадеты. На переломе», особенно не переиздавалась.
Наумов же не унимался. Стал рассказывать содержание. И картина перед ребятами вставала не очень весёлая.
Слушая о том, каким издевательствам подвергся воспитанник Буланин, главный герой повести, едва переступив порог военной гимназии, ни Наумов, ни Костя Николаев, ни остальные ребята, не знали причин такого вот тягостного положения младших. Куприн много раз прямо заявлял, что и Буланин, главный герой повести «Кадеты (На переломе)» или, как считается правильнее, наоборот – «На переломе (Кадеты)», и юнкер Александров, главный герой романа «Юнкера», написаны им с самого себя. А когда просили рассказать военную биографию, тоже предельно точно отвечал, что вся она заключена в «Кадетах», «Юнкерах», «Поединке» и ряде других военных произведений.
В «Кадетах» всё получается так, что увиденное маленьким Сашей Куприным в тогда ещё не кадетском корпусе, а военной гимназии, является пародией на кадетские корпуса. Так ли это? Да, отвлекаясь от сюжета повествования, подтверждаю – действительно так.
И лишь с высоты нашего нынешнего опыта мы в состоянии понять, в чём же дело? Просто мы совсем недавно были свидетелями отчаянных попыток превратить суворовские военные училища в те же пародии, которыми стали в своё время военные гимназии, причём стали не сами по себе и не стараниями командиров и преподавателей, служивших в них, а стараниями тайных врагов России, зараженных разрушительным вирусом либерализма.
Военные гимназии были плодом либеральных реформ военного министра Милютина, действовавшего примерно так, как в наше время действовал его идейный преемник Сердюков. Отличие одно… Милютин имел военное образование, окончил Императорскую военную академию, участвовал в боевых действиях по разгрому Шамиля на Кавказе, получил ранение. Затем был назначен профессором Императорской военной академии по кафедре военной географии и статистики. Ещё во время службы на Кавказе, написал «Наставление к занятию, обороне и атаке лесов, строений, деревень и других местных предметов», а позднее «Историю войны 1799 г. между Россией и Францией в царствование императора Павла I». Трудно понять мотивы деятельности заслуженного генерала. Наверное, вмешалась политика, вмешались какие-то силы, воздействовавшие в то время на многих государственных деятелей – не все могли противостоять этим тайным силам, и иные сгибались под их натиском.
Не нам их судить после того, что на наших глазах и при нашем молчаливом созерцании был разрушен могучий Советский Союз и разгромлена без войны его действительно непобедимая армия. Сколько времени и силы потребовалось, чтобы её возродить!
Ну а не так давно разрушителем стал известный всем специалист мебельных дел Сердюков. Он, в отличии от Милютина, службу в армии (срочную) окончил ефрейтором, а затем, до «удачного поворота судьбы» торговал мебелью, и ни к тактике, ни к оперативному искусству, ни тем боле к стратегии отношения никакого не имел. Ничего не понимал он и в Военном образовании. Недаром, придя к власти в армии, тут же сместил заслуженного боевого генерал-лейтенанта Олега Евгеньевича Смирнова с должности начальника управления Военного образования и назначил туда одну их своих «амазонок». Смирнов окончил Ленинградское суворовское военное училище, Московское высшее общевойсковое командное училище, Военную академию имени М.В. Фрунзе, Военную академию Генерального штаба, в которой впоследствии служил под началом генерала армии Игоря Родионова. Сменившая же его мадам командовала не то детсадом, не то яслями, где едва усидела на должности, а потом сразу по-сердюковски взлетела на такой пост. Сия кичливая амазонка, упивавшаяся властью, начала уничтожение суворовских военных училищ. Суворовцев лишили права участвовать в парадах, офицеров-воспитателей – кадровых военных – убрали из училищ. А тем, кто остался там работать, уже в запасе, запретили ходить в военной форме, чтобы «не травмировать души воспитанников». Прислали «дядек» и «тёток» уборщиками, да и много ещё жутких «чудес» натворили. Словом смердяковцы калечили суворовские военные училища, как когда-то калечили кадетские корпуса милютинцы. «Амазонка» же собирала непрерывные совещания и оглашала премудрости – мол, кормить в училищах только обедами. Завтракать и ужинать суворовцы и курсанты должны дома. Ей возражали, мол, не все же местные, есть и из других городов. «Не брать из других городов, – требовала мадам. – Москвичи пусть учатся в Москве, Петербуржцы – в Петербурге и так далее. А если в городе нет училища – «от винта». Опытные, убелённые сединами начальники училищ её не устраивали. Началась чистка. Достаточно сказать, что начальником Московского суворовского военного училища она успела назначить своего приятеля физрука не то детсада, не то яслей, который вылетел как пробка из бутылки, едва Министерство обороны возглавил генерал Армии Сергей Шойгу.
Ну а что получилось из милютинской реформы, Куприн описал достаточно подробно в повести «На переломе (Кадеты)»
Словом, получается, что действия умного разрушителя столь же опасны, сколь и действия разрушителя безумного.
Я могу сравнить обстановку ярко и безусловно талантливо описанную Александром Ивановичем Куприным с той, что была в суворовских военных училищах, созданных Сталиным. Точнее, мне легче говорить о той, что сложилась в 60-е годы, когда я был суворовцем Калининского СВУ, и в 90-е годы, когда суворовцем Тверского (в прошлом Калининского СВУ) был мой сын.
Но суворовец Костя Николаев и его товарищи ничего этого не знали, а слушали лишь рассказы о тех страстях, которые им доведётся испытать уже в ближайшие дни, когда явятся в училище такие вот Грузовы, что описаны Куприным. Быть может, придётся подставлять головы под «маслянки» – удары по голове сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак. Да и забылись эти «маслянки». На смену им пришли так называемые «пиявки», когда прикладывались к голове три пальца – указательный, средний и мизинец, а потом средний оттопыривался другой уже рукой, и, отпущенный, больно ударял обижаемого.
Наумов стал пугать и какой-то ещё совсем неизвестной Косте «присягой», заключающейся опять же в жестокостях. Тут уж стали и другие рассказывать понемногу. Просачивались из войск слухи. Собираются, мол, старослужащие и вызывают молодого солдата. «Письма домой пишешь?» А тот и не знает, как правильно отвечать. Наугад говорит: «Пишу!». Приговор «старичка»: десять горячих на перегруз почты. И снова вопрос: «Так пишешь домой или нет?» «Молодой» отвечает: «Не пишу!». И снова приговор: «Десять горячих за непочтение родителей».
Ну а десять горячих – это у кого и на что фантазии хватит. Ложку раскаляют и бьют её по мягкому месту, а то и кружкой, словом, что под руку попадётся.
Ну что тут сказать? О чём могли подумать суворовцы, которые только что стали суворовцами? Ведь они вливались в учебный поток. В училище было две роты выпускных, две роты предвыпускных и одна рота, в которой учились сверстники суворовцев вновь набранной роты.
Причём все роты были ротами «семилеток», такое название надолго укоренилось в связи с начатыми новыми наборами после восьмого класса на три года. Таких суворовцев меж собой окрестили «трёхлетками».
Вот так. Рота из ста человек, причём ещё не сколоченная, не слившаяся в единый коллектив, оказывалась против пяти рот, прошедших, пусть и не очень жёсткие, но и не снившиеся на гражданке огни и воды.
А Наумов продолжал нагнетать.
– В роте нас трудно достать. Здесь командиры. А вот кто попадёт в санчасть, там держись.
Ну что же, оставалось ждать. А так всё хорошо начиналось…
(Продолжение следует)