Коза Манька

10.06.05.2008.20-30 Коза Манька.
Я возвращался домой после очередного рейса. Лететь пришлось из Буэнос Айреса на «Боинге-747». Самолет летел во Франкфурт на Майне, там мне предстояла пересадка на «Боинг» поменьше, чтобы долететь до Вильнюса. Когда я расположился на своем месте, то, с удовлетворением заметил, что единственное место рядом со мною осталось свободным. Лететь предстояло всю ночь, и я, в предвкушении возможности улечься на паре сидений и поспать, жмурился как кот при виде кошачьего деликатеса. Полет в эконом-классе, да еще и на «Боинге-747» не был пределом моих мечтаний. В этом самолете гораздо теснее, чем в «Боинге» меньших размеров. Я не учел одного обстоятельства: самолет совершал промежуточную посадку в бразильском Сан Пауло, где его заполнили до отказа пассажиры, в основном, немцы, как «бывшие», так и настоящие. В Сан Пауло существует довольно большая немецкая диаспора. Вот, на место, рядом со мною и уселся немец, немец из Германии, этакая «белокурая бестия», с виду - настоящий ариец. Немец был примерно моих лет, и явно тяготился своим пребыванием в эконом-классе, так как несколько раз интересовался у проходящих мимо него стюардесс о состоянии дел в бизнес-классе. Судя по извинительным улыбкам девушек, в бизнес-классе ему ничего не светило, чему я даже немного обрадовался. «Редиска», заставил меня мучиться, так пусть помучается вместе со мной! Привык шиковать! Пытаясь расположиться поудобнее, я чертыхнулся по-русски. Немец удивленно взглянул на меня и спросил:
- «Ви эсть русски?»
- «Все! Капут моему сну!»- подумал я и ответил:
- «Нет, я не русский! Я белорус!»
Я, часто отбивался подобным образом от назойливых болтунов-иностранцев, желающих поболтать по-русски о чем угодно, лишь бы скоротать время. Болтать с белорусом о чем угодно, почему-то не получалось. Кто затыкал рот болтунам: сама Белоруссия или батька Лукашенко, оставалось невыясненным, но, «разговорчивый», как правило, терял интерес ко мне. Но, «белокурая бестия» несказанно обрадовалась:
- «О..о..о! Зэмльяк!».
- «Какой, к черту, я тебе земляк? От тебя, за версту, немецким «орднунгом» несет!» - подумал я но, мое лицо, вероятно, выразило иные чувства.
- «Ви удивлэни? Я, так и зналь! Мне очэнь повэзло, что я встрэтиль вас!»- начал он.
- «А вот мне, так уж точно, не повезло!»- подумал я.
- «Знаэтэ, я совершенно случайно оказался этот салон эконом-класс. Срочно надо лэтэть, свадьба моя дочь! Билэтов бизнэс-класс нэт! Вот, я здэсь! Ви, пэрвий бэлорус, который я встрэчаль в самолэтэ!»
Немец, вероятно, от волнения, говорил, коверкая русские слова. Отбиваться от него, было бы верхом неприличия и я, повернувшись к нему лицом, стал слушать его сбивчивую речь, которая, понемногу налаживалась. Вскоре, я стал хорошо понимать этого немца и, совсем не пожалел о том, что, именно, он уселся рядом со мной. Не пожалел о том, что провел бессонную ночь рядом с этим «полукровкой», считающим себя немецким белорусом, немцем, который очень хотел бы побывать на родине своей мамы и бабушки. История, которую он мне рассказал, действительно была «историей» в ее прямом смысле. Она охватывала довольно большой период времени и касалась очень многих понятий, о некоторых из них, этот немец имел смутное представление, судя по его вопросительному выражению лица в некоторых местах рассказа. Было видно, что многое из того, что он рассказывал мне, ему неоднократно рассказывали другие люди и он, просто заучил их рассказы наизусть, даже не имея представления о предметах рассказов. Это была история двух народов, история настоящей войны и настоящей любви. Это была история необычная, маловероятная и вместе с тем, реальная, как и многие другие истории взаимоотношения небольших групп людей. То, что рассказывал мне о войне  этот немец-белорус, сходилось с тем, что я сам узнал о войне и довоенной жизни в белорусской деревне от своих родителей и от дедушки с бабушкой, от своей многочисленной деревенской родни. Из того, что рассказывал мне немец, он сам, многое не понимал и мне, приходилось объяснять ему смысл некоторых понятий и поступков людей. Всю свою жизнь, он прожил в своей капиталистической Федеративной Германии и совсем не разбирался в «социалистическом реализме», особенно, в его довоенном виде. Но, для более полного понимания последующего повествования, необходимо сделать небольшой экскурс в историю довоенной Советской России. Преобразовав его сбивчивое повествование в более понятное «нашим» людям, можно описать его следующим образом.
Когда, после окончания Гражданской войны в Советской России, крестьян стали наделять землей, люди расселились по хуторам, уже на своей земле. Брали земли столько, сколько могли обработать. Но, затем, в преддверии коллективизации или, точнее сказать, в преддверии большой войны, хутора стали свозить в деревни. Намечалась «электрификация всей страны» или, как говорили враги советской власти - «электрофикция». Началась борьба с неграмотностью населения и, одновременно, с нежелательными элементами внутри страны. Что из этого играло главную роль, а что, второстепенную - не берусь судить, не жил я в то время. Единоличник-хуторянин, был независимым крестьянином, мог сдать государству излишки своей сельскохозяйственной продукции, а мог и закопать их в землю, до лучших времен. Тот же единоличник, живущий в деревне, уже находился под наблюдением «бдительных» соседей, от некоторых из которых, просто, невозможно было ничего скрыть. Потом началась коллективизация. Кто пошел первым в колхоз? Однозначно, на этот вопрос ответить трудно. По-разному было. Но, выгоду от вступления в колхоз поняли и почувствовали первыми – бездельники. Они-то и бросились объединяться, в надежде на бесплатный сыр. Для них, и копейка – прибыль! Толковые мужики пахали землю, выращивали урожай, им, некогда было, да и незачем объединяться. Со своим бы хозяйством справиться! А вот, бестолочь разного рода, мигом сообразила, что, «гуртом», скопом, толпою, они будут сильнее. Будут силой, с которой придется считаться всем, в том числе и этим «придуркам», «пашущим» от зари, до зари. А, загнав этих «придурков» в колхоз, можно будет и поживиться за их счет. Часто бывало, что объединяли вместе, крепкое хозяйство работящего крестьянина, с «кукишем» в кармане у бездельника, который, до коллективизации ничего не делал, и после нее, надеялся жить за чужой счет. Объединенное, делили поровну. Ясно, кто имел от такого дележа больше выгоды. А чтобы быстрее завершить коллективизацию, вернее, чтобы не дать опомниться крестьянам, особенно, толковым и хозяйственным, выдумали кучу страшилок: кулак, подкулачник, мироед, и прочая, и прочая. Если рассматривать ту ситуацию с позиции наших дней, то можно сказать, что глупость совершили, именно те, толковые мужики. Непоправимую глупость, за что и поплатились, в конце концов, расставшись со своими жизнями в Сибири, на Колыме и других «курортных» местах. Не объединившись в свой «колхоз» толковых мужиков, они предоставили возможность говорить от имени всего крестьянства, этим пьяницам, горлопанам и бездельникам. Такое скопище бездарностей было выгодно власти. Кто управлял страной в то время? В основном, назначенцы. Это, как правило, не специалисты своего дела, а люди, которым доверяли, потому что они были подконтрольны и послушны. Сельским советом из забулдыг было проще управлять, чем сельским советом из толковых хозяйственных мужиков. Для хозяйственных мужиков, одной «директивы» сверху было бы мало, необходимо было бы обладать еще и знаниями, чтобы убедить мужиков. А где их взять, эти знания? Вот и выстроилась цепочка власти, где толковый крестьянин никогда не нашел бы поддержки. Не знания и опыт, а власть давала преимущество, вот и рванули в нее все, кто вместо работы в поле, больше трепал языком. В страхе перед объединившейся «голытьбой», в колхоз пошли, сначала те, кто, потом, стал считаться «середняком», а потом, и те, кого, в последствии, причислили к «кулакам». Но, они уже ничего изменить не могли, а главное, им, ничего уже изменить и не дали бы. Менять принцип действия власти никто не позволил бы. «Военный коммунизм», даже отмененный к тому времени но, реально, оставшийся в действии, подразумевал исполнение приказов, идущих «сверху», но не простое исполнение, а беспрекословное. Но, земля-то не допускает к себе такого отношения, она подразумевает, что обрабатывать ее будет человек думающий. Я, потому так подробно и предвзято описываю тот период времени, что отцы моих родителей, оказались в противоположных лагерях в этом вопросе. Один из них, имея кучу дочерей и единственного сына, поступил по принципу: «плетью обуха не перешибешь» и вступил в колхоз, а другой, пережив в каторжной работе на своей земле, двух жен и имея на момент коллективизации пять малолетних детей, только от второй жены, трижды отсидел в Быховской тюрьме по сорок суток, только за то, что не хотел вступать в колхоз. А, во время его отсидки, «господа колхозники», в основном, пьяницы и бездельники, толпою ходили под окнами избы, где сидели насмерть перепуганные дети. Но, психическая атака, так и не принесла желаемого результата. Мой дед так и остался единоличником, и лишь его дети, среди которых была и моя мама, вступили в колхоз. Кто из моих дедов был более предусмотрительным, а кто, менее – не мне судить! Вот, исходя из своего личного отношения к этому вопросу, я и оценивал информацию, полученную от этого немца. Многое приходилось разъяснять ему  по ходу рассказа. Причем, многие понятия из эпохи соцреализма, до него так и не дошли. Не было в его сознании, того логического фундамента, на котором эти понятия могли бы обосноваться. Если рассказывать об основе события, произошедшего с его действующими лицами, то необходимо выяснить и все его предпосылки.

Жила-была в Белоруссии простая крестьянская семья Васильевых: Петр и Василиса. Советская власть наделила эту молодую семью землей и молодые люди, с полной отдачей сил, работали на ней от зари до зари. Петр построил хорошую хату, двор постепенно наполнялся скотом, заботливо ухоженным Василисой. Она родила Петру первенца, сына Ивана, но, двое следующих сыновей, не дожив и до года, умерли. Затем, родилась дочь. Вероятно, она более цепко ухватилась за жизнь своими маленькими ручонками, потому и выжила. После нее, родился еще один сынишка, но, не прожив и полугода, умер. Не стали больше Петр и Василиса рисковать, вернее, Петр побоялся за здоровье своей жены. Так и жили они, не по-крестьянски малочисленной семьей на своей земле. Потом начали свозить хутора в деревню, при этом, действовали разными способами, где уговорами, а где, и угрозами. А там и коллективизация нагрянула. Потом, стали искать причины, по которым она не дала ожидаемых результатов. Хоть и жили Петр и Василиса в деревне, но хозяйство свое на разорение не пустили, чем и провинились перед местной властью, показав ее несостоятельность и неумение работать. И, когда пришла разнарядка на выявление «кулаков» и «подкулачников», то Петр попал в «черный список». «Кулаком» его назвать было никак нельзя, сам, со своей семьей горбатился на земле, не нанимая никого со стороны, а вот, в «подкулачники» его записали. И отправили далеко, далеко, со своим «волчонком» Иваном, которому, в ту пору, исполнилось всего четырнадцать лет. Крепкую, просторную хату Васильевых, отобрали под сельсовет, а Василису с  десятилетней дочерью Марией поселили в заброшенной баньке, в самом начале деревенской улицы. Пусть радуется тому, что не «загремела» вслед за мужем и сыном. Ее, так и не приняли в колхоз, по «политическим мотивам», но, ухоженную землю, у Васильевых отобрали, выделив возле баньки участок,  заросший бурьяном. Но, надо было жить, и жить не только ради себя! Надо было вырастить дочь, надо было дождаться мужа и сына. Надо было…! Надо было…! И, Василиса, как ломовая лошадь «пахала» не жалея своих сил. Весь скот отобрали, оставив, словно в насмешку, пару куриц, по одной на человека. Как Василиса выдержала эту беду, неведомо никому. Скорее всего, любила и ждала своего Петра. Надеялась, что им повезет, и они сбегут из Сибири, ведь, сбегали же раньше с каторги. И она, не просто ждала, она, тайком вырыла под своим жалким жилищем убежище с двумя входами. Так, что в него можно было попасть и изнутри баньки, а в случае чего, выскочить из этого убежища за пределы домика. А чтобы никто не заподозрил злого умысла, она расположила в нем свои немногочисленные запасы, теперь это убежище можно было бы выдать за погреб. Но все эти запасы были уложены на два стеллажа, которые можно было быстро превратить в лежанки. При внимательном рассмотрении погреба, это можно было легко заметить. Из-за страха быть вновь причисленной к «подкулачникам», Василиса не хотела укрупнять свое небольшое хозяйство, так и жила со своей дочерью, перебиваясь с бульбы на репу. Помогали выжить и «дары леса». Но, ни мужа, ни сына Василиса не дождалась, а дождалась она, вместе со всеми, начала большой войны. И, вскоре эта война докатилась до их мест. К этому моменту, в ее хозяйстве из живности, кроме нескольких кур, появилась полудикая коза, которую Василиса обнаружила в лесу. Коза подошла к Василисе сама, ее вымя, полное молока, чуть не волочилось по земле. Скорее всего, коза потеряла своего козленка и теперь, некому было потребить накопившееся молоко, вот и страдало животное от боли.  Василиса подоила козу в берестяной короб, из которого высыпала собранные ягоды и хотела, было набросить ей на рога пояс от платья, но та взбрыкнула и убежала прочь. «Это, пожалуй, и к лучшему, а то еще воровкой объявят!» - подумала женщина. Помня о действующих в то время законах, Василиса боялась, что и сама она может оказаться в Сибири за расхищение «социалистической собственности», в которую, при большом желании, можно было превратить и эту приблудную козу. Перелив молоко в бутылку, в которой она брала с собой воду, Василиса  пошла домой. Как ни странно, коза последовала за ней, но держалась на некотором расстоянии. Таким образом, они обе «нашли» друг друга. Василиса назвала козу Манькой, чтобы в случае чего, можно было сказать, что звала свою дочь, а не эту скотинку. Коза жила в лесу и лишь под вечер приходила к Василисе, чтобы та ее подоила. Как коза разбиралась в лесу с волками и другими ее жителями, Василиса не знала. Попыток привязать козу, Василиса больше не предпринимала, поэтому,  между ней и животным установились доверительные взаимоотношения. Василиса подкармливала Маньку, каким-нибудь козьим деликатесом, а та отвечала солидной порцией вкусного и полезного молочка. Манька была молчаливым животным, никогда не блеяла, скорее всего, лесная жизнь приучила ее к осторожности, именно поэтому, коза и оставалась никем из остальных жителей деревни не замеченной. Собственно говоря, и на Василису с Марией, местные жители старались не обращать внимания, хотя красавицу Марию не заметить было просто невозможно. Особенно трудно это было сделать молодым парням, но, желанием породниться с семьей «подкулачника» никто не горел, а вот «прогуляться до лесочка», некоторые, были, не против. Дабы защитить свою дочь от возможного бесчестия, Василиса распустила слух по деревне, что она сама в тюрьму пойдет, но такого негодяя отправит в места отдаленные. Хоть и ругают ныне сталинский режим, но, то было время действительно народной власти, любой, кто хотел, мог отправить кого угодно в края далекие. Когда и где, такое могло еще случиться, если не в Советской России и не в то время? Так и осталась Мария не сосватанной, может быть и к лучшему, многим из ее сверстниц, вскоре предстояло стать солдатскими вдовами.  Василиса с Марией, уже давно могли бы уйти из своей деревни куда-нибудь, но Василиса боялась, что если Петр с сыном вернутся, то не сумеют их найти. Война разрушила все ее надежды, и ей стало нечего терять в этом родном месте, ставшим по воле злых, глупых и перепуганных соседей, чужим. Взрослым жителям деревни, Василиса и Мария, служили наглядным напоминанием об их собственной подлости, страхе и других человеческих недостатках, благодаря которым их сделали соучастниками преступления. Невольно, но жители ожидали какого-то ответного зла со стороны этих женщин. Но, ни Василиса, ни, тем более, Мария, не были злыми и мстительными. Они были простыми деревенскими женщинами, терпеливо сносящими все невзгоды жизни, выпавшие на их долю.

В тот знаменательный день, с которого, собственно, и началась вся эта история, Василиса с Марией ходили в соседнюю большую деревню, где была «кооперация» - небольшой сельский магазин, чтобы потратить те небольшие деньги, которые, они с большим трудом скопили, чтобы купить хоть что-нибудь полезное для хозяйства. Красная Армия отступала и, судя по народной молве, советским деньгам предстояла судьба стать обычной бумагой. Естественно, что женщинам уже ничего не досталось и они, раздосадованные, возвращались домой по песчаной проселочной дороге. А навстречу им уже ехала их судьба. Отряд немецких мотоциклистов передвигался по проселочной дороге, соблюдая предосторожность и ожидая нападения в любую минуту. Основная часть отряда ехала на мотоциклах с колясками, из которых торчали стволы пулеметов. Впереди, значительно опережая весь отряд, на мотоцикле без коляски, ехал молодой красивый солдат с приметной белокурой шевелюрой. На груди у него висел бинокль, и со стороны, его можно было принять за офицера или старшего в этом отряде, если бы не одно «но». А «но» это заключалось в том, что пустили вперед этого «красавчика» лишь по одной, простой причине: опасались подорваться на минах. «Красавчик», молодой, холостой, по нему некому, кроме отца с матерью убиваться, если нарвется на мину. У большинства остальных есть семьи, дети и, думая о них, солдаты поопытнее, предоставили «красавчику» эту особую честь, ехать впереди отряда. Была еще одна причина – обычная человеческая зависть. Броская красота этого парня вызывала определенную неприязнь у остальных, раз родители наградили своего сына такой внешностью, пусть не обижаются, что и общество выделило его на особое место. «Красавчик» еще в бинокль заметил двух приближавшихся женщин. А разглядев, что молодая женщина необычайно красива, «красавчик» направил свой мотоцикл прямо на нее. Подъехав к девушке, он ловко повалил ее на бензобак мотоцикла, прижал  ногой и, достав из ранца банку с сапожной ваксой, стал мазать лицо и волосы девушки. Досталось и платью девушки.  Девушка дергалась, пытаясь высвободиться, но немец был силен. Мать девушки, от неожиданности, остановилась, не зная, что предпринять. «Красавчик», зачерпнув горсть дорожной пыли, посыпал ею свой «шедевр живописи». Наконец, мать девушки освободилась от оцепенения и страха и бросилась на помощь дочери. Немец оттолкнул девушку от себя, и та упала на обочину дороги. Мать девушки, с разбегу, попалась в крепкие руки молодого парня, тем же приемом, он повалил на бензобак женщину и, наклонившись к ее лицу, сказал, смешивая немецкие и русские слова:
- «Матка! Криг! Войня! Красифый дефка некорош на война!»,- кивнул головой в сторону своих приближающихся товарищей и оттолкнул женщину от себя.
Василису словно током ударило. А немец, улыбнувшись, спросил:
- «Поньятно, матка?».
Василиса кивнула головой. Немец развернул свой мотоцикл и поехал к противоположной обочине дороги, увлекая за собой отряд мотоциклистов. Мария сидела на траве, плача и размазывая по лицу грязные слезы:
- «Гад! Фашист проклятый! За что?»
А Василиса смотрела на проезжающих мимо мотоциклистов. Немецкие солдаты, помоложе, понятными жестами показывали, что они сделали бы с девушкой, не будь она, до тошноты противной и грязной, как «русише швайн». Когда отряд проехал мимо, Василиса, вдруг, громко сказала:
- «До конца дней своих буду молиться за этого парня!»
И, глядя в лицо своей изумленной дочери, уточнила:
- «Он, тебе Мария, жизнь спас! Век благодарить его за это буду!»
И вернулась в деревню уже не красавица Мария, а грязная девка Машка, которая, к тому же, обзавелась противной привычкой жевать уголь из печки и плевать серой слюной, показывая почерневшие, казавшиеся гнилыми, зубы.
-  «Дура, она и есть дура!» -  решили односельчане.
А, через несколько дней, под вечер, в деревне остановилась какая-то отступающая воинская часть Красной Армии. Все избы, за исключением хатенки Василисы и Марии были заняты солдатами. Что отпугнуло солдат от их хатенки, неизвестно, то ли слава подкулачников, то ли придурочная девка, но женщины остались в ней вдвоем. А на следующий день, с другой стороны, с востока, в деревню въехал большой крытый немецкий грузовик в сопровождении двух мотоциклов с колясками. Транспорт заметили издалека и приготовились достойно встретить. Как только грузовик проехал мимо хатенки Василисы, по этому грузовику и мотоциклистам открыли огонь бойцы Красной Армии, заранее занявшие позиции. Василиса была вне своего домика и видела, как из грузовика начали выпрыгивать раненые немецкие солдаты, конечно, те, кто мог это сделать. Одним из первых выпрыгнул молодой солдатик с приметной белокурой шевелюрой. Руки его и голова были перевязаны. Василиса сразу же узнала в нем того мотоциклиста, который так живописно изрисовал ее дочь ваксой. Солдат бросился в сторону забора и был единственным, кому удалось перемахнуть через него. Забор или «прясло» в белорусской деревне представлял собой сооружение из длинных жердей, уложенных между стойками из двух столбиков, перевязанных между собой. Жерди располагались горизонтально в полуметре друг от друга и предназначались быть препятствием для скота, чтобы он не портил посевы. Со временем, прясло обрастает травой и кустарником, и становится «зеленой стеной» за которой можно легко передвигаться, оставаясь незамеченным. Немец, перепрыгнув через прясло, увидел Василису и остолбенел, вероятно, решив, что теперь ему уж не спастись ни за что. Но женщина, позвала его за собой взмахом руки и, пригнувшись, побежала в сторону своей хатки. Что побудило немецкого парня поверить этой женщине в тот момент, он, даже через много лет своей жизни так и не мог объяснить. Немец, также пригнувшись, последовал за этой женщиной. Она остановилась у стены хатки и поджидала немецкого парня. Когда тот подбежал к ней, она наклонила его голову, поцеловала в щеку и позвала за собою. Подойдя к какому-то наваленному у стены хатки хламу, она отодвинула его,  и немец увидел лаз в подземелье.
- «Фриц!» - сказала она и указала рукой на лаз.
Он понял и кивнул головой:
- «Найн Фриц! Хенрих! Хенрих!».
Женщина поняла:
- «Хенрих! Генрих!» и опять указала рукой на лаз и приложила палец к своим губам. Генрих, как можно быстрее, спустился вниз, и тут же оказался в темноте. Василиса закрыла вход в подземелье и замаскировала его. Не позаботься она в свое время о своих мужчинах, не жить бы этому немцу! Пытаясь спасти своих мужчин, она спасла чужого. Стрельба стихла и, пока разбирались с результатами, было тихо но, потом, все всполошились, особенно, местные. Согласно списка, найденного у убитого санитара, не хватало одного раненого. По деревне начался поиск пропавшего немца. К Василисе тоже заглянули, местный паренек и красноармеец. На замечание Василисы, что в машине-то, были одни раненые немцы, красноармеец многозначительно ответил, что раненый зверь, вдвойне опаснее здорового. И, что, фашист, он и есть фашист, а самый лучший фашист, это мертвый фашист. Василисе стало ясно, что, если этого немецкого солдатика обнаружат, ему не жить.
- «Может быть, это ты его прячешь?» - спросил красноармеец, но оглядев  убогую хатку Василисы, произнес:
- «Да тут и ложку спрятать негде!» 
- «Подкулачники они!» - уточнил местный паренек и этим сказал все.
Убитых немцев собрали и закопали за околицей деревни, мало ли что! Мотоциклы, после небольшого ремонта, красноармейцы забрали себе, а грузовик так и остался стоять, уткнувшись радиатором в прясло. Нечем было сдвинуть его с места, а мотор повредили при обстреле. Уже к вечеру, красноармейцы ушли, побоявшись, что на звуки стрельбы придут немцы. Местный народ пытался убрать грузовик, но не сумел. Так и остался стоять он, как свидетельство человеческой жестокости. Почти неделю в деревне не было ничьих войск. За это время, дочь Мария, пробравшись в сельсовет, нашла там потрепанный русско-немецкий словарь и, спрятав его на груди, унесла с собой. Коза Манька, как по расписанию, приходила на вечернюю дойку и Мария  кормила беспомощного немецкого парня в его убежище.
 
Генрих - тот самый мотоциклист, все же нарвался на свою мину. Он остался в живых лишь потому, что мина была не противотанковая и потому, что основная часть ее осколков была задержана передним колесом мотоцикла. Но, досталось ему изрядно. Если бы он не повернул голову перед взрывом, его убило бы, или, если бы вовремя среагировал, он вообще бы не наехал на эту мину. Но, он наехал, осколки взорвавшейся мины изрешетили ему руки и поцарапали голову. Руки повредило так, что он был уже не солдат, его пальцы не слушались и не могли нажимать на курок автомата. И, хоть по фронтовым меркам, его ранение не было тяжелым, его отправили в тыл, чтобы  тыловые хирурги сделали из него солдата. Или, как пошутил один из врачей, чтобы Генрих сделал новых солдат на своей родине. Не пропадать же такому красавцу! Что подразумевал врач под словом «красавец» – одному ему было известно. Так оказался Генрих последним в той машине и первым, кто сумел из нее выпрыгнуть. Он сидел в подземном убежище и гадал, за какие такие заслуги, эта женщина спасла ему жизнь? Только чудом можно было объяснить такое спасение, и оно явилось, это чудо. В убежище спустилась грязненькая, замызганная девушка и поставила при свете горящей лучинки перед Генрихом кувшин с козьим молоком с куском черного деревенского хлеба сверху. Затем, высунувшись наверх, взяла маленькое деревянное ведро и тряпку. Села перед недоумевающим Генрихом и произошло чудо. Когда она отмыла свое лицо, Генрих узнал в ней ту красавицу, с которой так жестоко обошелся на проселочной дороге. Прояснилась и причина его спасения: добро вернулось добром. Кормила Генриха Мария, а все остальное обеспечивала Василиса. Ведь, без посторонней помощи Генрих даже в туалет не мог сходить. Василиса взяла на себя столь деликатную обязанность, дабы не смущать молодых людей. Василиса представляла себе, что перед ней ее сын и у нее не возникало никаких комплексов. С помощью русско-немецкого словаря Мария и Генрих «разговаривали» между собой. Перед выходом в «свет» Мария снова преображалась, превращаясь в «придурочную» Машку. Потом нагрянули немецкие солдаты и, увидев простреленный грузовик, устроили обыск в деревне. Кто и каким образом рассказал о том, что здесь произошло, неизвестно, только погибших немецких солдат выкопали и похоронили  снова, как полагается по воинским обычаям хоронить погибших солдат. Грузовик отбуксировали куда-то, а всех жителей согнали в колхозный амбар. Судьба их была предрешена. За убийство немецких солдат, местным жителям полагался расстрел. Все время, пока в деревне шел тщательный обыск, Василиса и Мария сидели вместе со всеми остальными жителями деревни. Никто и ничего не мог разглядеть из амбара. Жители гадали, что с ними будет? Всех «успокоил» старик, прошедший в молодости, «первую империалистическую»:
- «Побьют нас всех!»
И, хоть слово «побьют» имеет более мягкое значение, все поняли, что жить осталось им совсем немного. Бабы заголосили, детишки заплакали, немногочисленные мужики закрестились. Что произошло вне стен амбара, никто из жителей так и не узнал, но, ворота его открылись и всех жителей стали выгонять наружу. Добрались и до Василисы с Марией, немец, с перевязанными руками и перевязанной головой, указал на них рукой. Офицер подошел к Василисе, брезгливо взглянул на Марию и, достав из бумажника банкноту в десять рейхсмарок, вручил ее удивленной Василисе. Затем, все немцы собрались и уехали, увезя с собою и Генриха. Так и осталась Василиса стоять как вкопанная посреди улицы, с этой бумажкой в руке. Столь неожиданный подарок немецкого офицера совсем не обрадовал ее. Если опять придут красноармейцы, то ее, уж точно пристрелят, как подкулачницу, сотрудничающую с оккупантами. Старик, который воевал в первую империалистическую, подошел к Василисе и взял из ее рук банкноту, украшенную свастиками и прочел:
- «Цейн Рейхс Марк»- десять марок.
Люди еще не знали, что существуют два вида немецких денег: рейхсмарки и оккупационные марки, и что, рейхсмарка, значительно больше ценится, чем оккупационная. Затем, старик вернул банкноту Василисе и подозрительно взглянул на нее:
- «За что, такая щедрость? И, именно, ей?»
Люди разошлись, оживленно обсуждая, столь неожиданное свое освобождение, а Василиса с дочерью побрели к себе домой. Дома Василиса стала собирать свои немногочисленные пожитки. После всего случившегося, находиться в деревне стало опасно. Нелегко расставаться с родным домом, даже таким, как эта маленькая хатка. Нелегко срываться с насиженного места. Василиса оттягивала, как могла свой уход из деревни. Односельчане, скорее всего, уже догадались, что перебинтованный немец и есть тот раненый, что пропал из грузовика и, что, именно она, Василиса, спасла его. Еще день прожили Василиса и Мария в своем домике. Деревня притихла в ожидании беды. Теперь все знали, от кого ее ждать. И, беда приехала в деревню на двух огромных грузовиках, одной легковой машине и нескольких мотоциклах. Но, эта кавалькада, проехав через всю деревню, остановилась перед хатенкой Василисы.
- «Вот сейчас, все и начнется!» - подумали односельчане:
- «Она укажет на тех, кто помогал отправке мужа и сына в Сибирь и расправа начнется!»
Народ незаметно потянулся из деревни. Те, кто не чувствовал за собой вины перед семьей Василисы, остались: жалко бросать дом и нажитое добро. Из больших грузовиков стали выгружать разную, чудную, доселе не виданную, технику. Из легкового автомобиля выбрались: тот раненый немецкий солдат, важный чин и переводчик. Василису и Марию вывели из их домика и поставили немного позади от немецкого солдата, а тот стал рассказывать свою историю, показывая своими перебинтованными руками то в один конец деревенской улицы, то в другой, затем, долго что-то объяснял, показав на домик женщин. Снимали пропагандистский фильм о том, как белорусские женщины спасли немецкого солдата от гибели. Идея возникла сама собой, была необычна и нашла поддержку у командования. Затем, вывели вперед Василису и Марию, их снимали на кинопленку, а переводчик задавал вопросы. Василиса не проговорилась об истинной причине своего поступка. Немцы откуда-то уже узнали о репрессированных муже и сыне женщины. Упор делался на политическую причину поступка, но Василисе от этого было не легче. Затем, действие переместилось в хатку. Бесцеремонно были вскрыты оба входа в подземное убежище, которое умудрились снять даже изнутри. Ну и под занавес, Генрих явил свое чудо. Мария, ведь, так и была в своем зачуханном виде. По просьбе Генриха, солдат принес ведро колодезной воды и тряпку, подошел к Марии и стал смывать грязь с ее лица. Поняв, что тайна их раскрыта, Василиса отняла тряпку у солдата и сама отмыла лицо дочери. Такой поворот событий придал особую значимость произошедшему. Обе кинокамеры  снимали процесс явления чуда. Затем, поверх грязного платья Марии накинули скатерть со стола и Мария,  предстала во всей своей красе. Рядом с ней поставили Генриха и Василису. Семейная идиллия, да и только! Фильм получился на славу. Одна Василиса понимала, чем все это закончится для нее и дочери. Жить им оставалось совсем недолго, если они не исчезнут отсюда. И даже, если они уйдут отсюда, то недалеко. «Слава» предателей настигнет их и убьет в самом неожиданном месте. И Василиса решилась. Через переводчика она попросила Генриха забрать Марию с собой, пусть хоть она выживет. Мария со страхом выслушала просьбу матери. Вмешался важный чин. Эпизод повторили перед кинокамерами, и судьба женщин была предрешена. Они обе уезжали из деревни вместе с немцами. Генриху предстояло лечение в Германии, а Василиса с Марией стали одними из первых «остарбайтеров», восточных рабочих  с оккупированных территорий СССР, решение о наборе которых, было уже принято немецким руководством. Вероятно, важный чин был в курсе этих решений. Помимо этого, женщины были особо отмечены за «заслуги перед Рейхом» и им была предоставлена возможность ехать на родину Генриха, в далекую Баварию. Женщины уехали, бросив свою хатку и козу Маньку на произвол судьбы, оставив односельчан в недоумении: почему Василиса не воспользовалась случаем и не отомстила им за все свои страдания и лишения, за своего мужа и сына?

Через несколько дней, все трое уже ехали в санитарном поезде в Германию. Маскироваться Марии уже было незачем и она, надев единственное «выходное» платье, привлекала внимание мужского окружения. Начальник санитарного поезда сказал, что пассажиров он не повезет и, если Василиса и Мария хотят ехать, придется работать и работать. Женщинам выдали белые халаты, которые лишь подчеркнули их красоту и обаяние. И немецкие солдаты, несмотря на боль и страдания от полученных ран, не могли удержаться от комплиментов, в том числе и похабных. Но, Генрих, пройдя по вагону, в котором они ехали, предупредил своих соотечественников, что если кто-нибудь из них посмеет обидеть этих женщин, то у него есть здоровые ноги, которые, гораздо сильнее его раненых рук. Сальные шутки прекратились, прекратились, может быть еще и потому, что женщины относились к раненым, по-женски, нежно и ласково. И каждому из раненых было приятно общаться с такими красивыми женщинами. Молодые старались, под любым предлогом, подозвать к себе Марию, а раненые постарше – Василису. Женщины понимали, что значит для раненых их внимание. Еще неизвестно, как этих покореженных войной мужчин встретят их жены и подруги дома, там, в далекой Германии. В сортировочном госпитале, Генриха направили на обследование к какому-то знаменитому хирургу. Сначала, к этому хирургу никого, кроме Генриха не впустили, но, потом позвали  Марию с Василисой. Генрих ознакомил хирурга со всеми бумагами и фотографиями, которыми запасся, пользуясь вниманием пропагандистов к себе и женщинам. Осознав, что теперь он ответственен за дальнейшую судьбу доверившихся ему женщин, Генрих кропотливо собирал бумаги и документы «на все случаи жизни». Еще в санитарном поезде ему написали сопроводительный документ, в котором указали, что без посторонней помощи Генрих не может обходиться в связи с нарушением функции рук. В качестве сопровождения ему выделены две женщины из «остарбайтеров». Кроме того, женщинам отдали белые халаты, в которых, Мария и Василиса, рядом с перевязанным Генрихом, не привлекали такого пристального внимания и их не мучили проверками документов. После ознакомления с бумагами Генриха и фронтовой газетой с описанием его истории, хирург сказал, осмотрев руки Генриха:
- «Если, я тебе, солдат, сделаю руки, то у тебя могут отнять жизнь и, не только твою!» - доктор кивнул на Марию.
- «Если, я оставлю все как есть, то твоими руками станет она!» - и он вновь кивнул в сторону Марии.
- «Выбирай! То, что не сделаю сейчас для тебя я, сделаешь, со временем ты сам, с ее помощью. Она, твои руки! Тебе решать!»
Генрих взглянул на Марию и та, невольно, прижалась к его плечу.
- «Хорошо, оставьте все, как есть!» - ответил Генрих.
- «У вас будут очень красивые дети! Поверьте мне, как доктору!» - сказал врач и  взглянул на Марию.
Мария все поняла и покраснела.
- «Береги ее!» - и доктор похлопал Генриха по плечу.
И, уже за подписью этого хирурга  у Генриха, появился документ, в котором оговаривалась роль Марии и Василисы, а сам Генрих признавался временно не годным к строевой службе, что давало ему некоторые привилегии по сравнению с полной демобилизацией со службы. После посещения хирурга, Генрих, с женщинами посетил управление по делам восточных территорий и Василисе с Марией были выданы документы, легализующие их пребывание на территории Рейха. В этом документе оговаривались их права и обязанности, причем, особым пунктом были отмечены заслуги женщин перед Германией. Попади такой документ в то время в руки НКВД, женщин расстреляли бы без суда и следствия. И не важно, что вся «заслуга перед Германией» заключалась лишь в спасении молодого раненого немецкого солдата, важно, что они просто отважились на это. Понимая, что со временем, вся пропагандистская шумиха вокруг поступка Василисы и Марии утихнет, Генрих  запасался различными справками и рекомендациями. В его «глубинке», потом, будет трудно что-либо оформить. Он также сообщил родителям, что вернется домой не один, но, не сообщил, с кем, чтобы не будоражить заранее население своего городка. Лучше самому контролировать ситуацию, чем позволять ей контролировать себя. Когда все формальности в Берлине были улажены, они поехали в родной городок Генриха. Как ни маскировались Василиса с Марией в поезде, их, все равно распознали и пассажиры специально ходили посмотреть на «этих русских». Ничего, люди, как люди! Пригородный поезд, в котором приехал Генрих с женщинами остановился у перрона станции, где его уже ждали родители Генриха: Генрих-старший и Магда. Родители видели, как на перрон вышли санитарки, вынули из вагона два чемодана и заботливо помогли спуститься на перрон их сыну, которого, они издали узнали по приметной шевелюре. Поезд сразу же тронулся с места и все трое остались на перроне. Потом, Генрих увидел родителей и бросился им на встречу, а санитарки остались стоять на месте.  Родители никому не сообщали о предстоящем приезде сына, их насторожила фраза, что он приедет не один. Они решили, что прежде сами разберутся в ситуации. Родители обняли сына, и он стал быстро-быстро объяснять происходящее. То, что рассказал сын, повергло его мать в ужас и, вместе с тем, переполнило ее сердце благодарностью к этим чужестранкам, спасшим ее сына, рискуя своей жизнью. Генрих сообщил, что за такой поступок, женщинам грозит расстрел в их стране и, что мужа и сына Василисы уже уничтожили в Сибири большевики. Потом, все трое подбежали к Василисе и Марии. Родители принялись благодарить женщин за спасение их сына. Эти женщины совершили настоящее чудо: Генрих вернулся живым с самого страшного фронта, а его два старших брата погибли в относительно «безопасных» местах. Один, в самом начале победоносной кампании во Франции, а второй, в Африке, в войсках генерала Роммеля, того, который впоследствии, стал фельдмаршалом. Затем, все уселись в повозку, на которой родители приехали встречать своего сына и поехали домой. Генрих, по пути, все уточнял и уточнял в своем рассказе детали своего спасения. Василиса и Мария не все понимали, о чем говорил Генрих, но, по реакции матери на слова сына, они чувствовали, что он говорит о них только хорошее. Магда, периодически оставляла сына и принималась, плача, обнимать обеих женщин. Материнское горе и радость, понятны  без перевода. Василиса и Мария сняли свои белые халаты, теперь они им были не нужны. Весть о том, что Лемке-младший вернулся с восточного фронта и привез с собою двух русских женщин, с быстротой молнии, облетела весь городок. Возле дома стали собираться жители, чьи сыновья или мужья воевали на восточном фронте. А в это время, Магда пыталась помочь своему сыну раздеться и помыться с дороги. Видя, как неловко мать пытается помочь сыну, Василиса отстранила ее и, привычными движениями, сноровисто помогла Генриху. Потом, отвела Генриха в отхожее место, потом вывела во двор и к ужасу Магды, вылила на спину сыну ведро ледяной воды. Затем, быстро-быстро растерла его тело полотенцем докрасна. И видя, как охотно и послушно Генрих выполняет любое указание Василисы, Магда поняла, что ее сын не чужой для этой женщины. Что, так заботиться о Генрихе может только родная мать. Магда залилась слезами, только сейчас она осознала, что сын вернулся домой, практически, без рук. Что, эти две женщины и были для ее сына, как две руки. И, что ей, как матери, еще только предстоит научиться так заботиться о своем сыне. Магда согрела  воду и помогла женщинам помыться с дороги. Это была, практически, их первая полноценная помывка за долгий путь сюда. Затем, Генрих-младший, понимая, что собравшиеся люди, все равно не дадут ему покоя, вышел к ним и объяснил вкратце дела на фронте военном и на фронте личном. Когда люди разошлись, все уселись за стол и Генрих-старший тоже убедился, что сын вернулся домой совершенно беспомощным человеком. Генриха-младшего кормили как младенца. Мать и отец сидели и смотрели, как ловко Василиса и Мария управляются с их сыном. Они поняли, что сделали эти женщины для их сына и кем они для него стали. Генрих-старший встал на колени перед Василисой и стал целовать руки смущенной от такого внимания женщины. Он, при этом, стал что-то быстро-быстро говорить. Василиса вопросительно посмотрела на Генриха-младшего, и тот, со своим скудным запасом понятных женщинам слов, сумел объяснить, что повседневный труд, который затрачивают Василиса и Мария на их сына, ничуть не уступает по своему значению, тому подвигу, который они совершили, спасая его от неминуемой гибели. Затем  трое «путешественников» легли спать. Они спали почти целые сутки, Генрих-старший и Магда ходили по дому на цыпочках, чтобы не мешать их сну. Уже только этот сон показал родителям, сколь долгим и трудным был путь их сына домой. А затем начались будни. Генрих, Василиса и Мария прошли необходимую регистрацию в полицейском участке. Учитывая тот факт, что Генрих-младший, практически не владеет своими руками, ему предложили заменить заболевшую учительницу в местной школе. Он, с радостью согласился, оговорив, что ему придется несколько раз в день ходить домой, так как, только дома, он может делать то, что обычные люди делают в любом туалете. Василиса взяла на себя ставшую привычной, заботу о Генрихе-младшем. Мария стала помогать Генриху-старшему. Вскоре, Мария так и осталась Марией, а Василиса превратилась в «Вас-Вас». На то было две причины: первая заключалась в трудности произношения имени Василисы, а в сочетании с фамилией Васильева, в сокращенном варианте все выглядело довольно симпатично. Вторая, не менее важная причина: Василиса, все время спрашивала:
- «Что? Что?»
По-немецки, это звучало:
- «Вас? Вас?»
«Подпольная» кличка Василисы понравилась всем, и даже в городке ее никак по-другому не называли. Василиса успевала везде, и Магда удивлялась ее трудолюбию и расторопности. Вскоре, чтобы не отвлекать Генриха-младшего от обучения детей, Василиса стала сама ходить к нему в школу, помогая ему не только в делах личных, но и в школьных. Дети, сначала дичились этой «русской», но, потом, привыкли. Да, и сама Василиса, по мере освоения немецкого языка, становилась все более уверенной в себе и открытой для общения. Вскоре, Василиса взяла на себя все обязанности по дому, а Магда отправилась на помощь своему мужу и Марии. Прошло несколько месяцев такой жизни, но ситуация с руками Генриха-младшего, к ужасу его матери, нисколько не изменилась. Повязок на руках уже не было, но пальцы могли держать только мел в специальной оправе. Мать сильно переживала, что ее сын, так и останется безруким инвалидом и ее очень удивляла та неподдельная радость, когда Василиса вела разговор о руках Генриха-младшего. Даже своей матери сын не мог признаться, что сделала и делает Василиса с его руками. Он четко следовал совету доктора: у Генриха не было никакого желания вновь попасть на фронт. Для всех он оставался инвалидом. Лишь Василиса с Марией знали истинное положение дел. Они не могли рассказать родителям Генриха по одной причине: при отсутствии Генриха-младшего в доме, их положение становилось настолько неопределенным, что и подумать об этом было страшно, а мать с отцом могли, совершенно случайно, проговориться,.

Потом, случилось страшное, уже начались массированные бомбардировки немецких городов авиацией союзников. Американские и британские пилоты работали «по графику». Они бомбили город за городом, в соответствии с «графиком виновности» этих городов перед союзниками. Но, иногда, доставалось и невиновным. Когда, по какой-то причине, пилоты «союзников» не могли отбомбиться вместе со всеми, они боялись бомбить в одиночку, чтобы не стать легкой добычей противовоздушной обороны но, чтобы не возвращаться на свой аэродром с опасным грузом и не рисковать при посадке, выбирали себе цель побеззащитнее, да позаметнее. На ней они отрабатывали прицельное бомбометание. Так однажды, такой целью и стала школа, в которой работал Генрих-младший. Василиса уже не приходила в школу к Генриху, нужды в том не было, но и рассекретить себя Генрих-младший не мог. Он, периодически, ходил домой, где, уже сам, без посторонней помощи, мог себя обслужить в туалете и  ванной. Генрих возвращался в школу после посещения дома, когда пролетевший американский самолет, «снайперским» броском положил зажигательную бомбу прямо в единственный вход в школу. Оставшиеся на втором этаже дети уже не могли выбежать из здания школы. Они скопились в дальнем от входа в школу классе и собирались прыгать из окна. Генрих подоспел вовремя и стал ловить детей на свои израненные руки. Один из мальчиков очень неудачно прыгнул и попал Генриху ногами в лицо. Генрих, падая спиной назад, наткнулся на какой-то штырь. Потерял сознание. Василиса увидела пожар и побежала к школе. Она прибежала вовремя. Мария прибежала следом за матерью, они сняли Генриха со штыря и, заткнув рану чистой материей, понесли его домой. Генрих-старший и Магда, в тот злополучный день были на рынке в городе, где продавали свой урожай. Генриха-младшего, Мария, на попутном транспорте отвезла в госпиталь. Когда родители вернулись домой, их ждал очень неприятный сюрприз. Василиса сидела и плакала, толком от нее ничего нельзя было добиться.
- «Мария увезла Генриха в госпиталь!» - и все.
Магда сбегала к школе, и все прояснилось, но куда Мария увезла Генриха, никто не знал. Лишь назавтра, пришли из магистратуры и сообщили, где находится Генрих-младший с Марией, попросили привезти в госпиталь необходимые документы. Оставив Василису дома одну, родители Генриха поехали в госпиталь. Вернулись они лишь через двое суток. Мария осталась с Генрихом. Зная все госпитальные порядки, она была более полезной для него, чем мать и отец. Домой, Генрих и Мария вернулись уже мужем и женой. Так захотел Генрих. И Мария Васильева стала Марией Лемке. После проникающего ранения в легкое, Генриха комиссовали вчистую. Единственное, что радовало родителей Генриха, это возвращение функции рук. В госпитале отнесли этот факт на влияние столь нелепого ранения Генриха. Прошло  время, восточный фронт стремительно катился назад. Американские налеты авиации участились. Генрих учительствовал уже в другом здании, совсем недалеко от своего дома. Под школу выделили какой-то заброшенный склад с небольшим двориком, обнесенным кирпичной стеной. Генрих, не имевший никакого педагогического образования, стал директором этой школы. В магистратуре решили, что лучшей кандидатуры не найти. Вся семья Генриха, в которую теперь входили и Мария с Василисой, помогала ему обустраивать это помещение под школу. Вероятно, этот факт и послужил основанием для назначения Генриха директором школы. Магистратуру не беспокоили из школы, все вопросы решал Генрих со своими родственниками и, в большинстве случаев, за свои же деньги. В Германии начался психоз запугивания «русским медведем». Местные немцы смотрели на Василису и не могли понять, как такая женщина может превратиться в кровожадного зверя. В городке ждали русских, а пришли американцы. Вернее, проехали их передовые отряды и, война в этих местах закончилась. Потом, пошли слухи, что Сталин требует от союзников возврата всех граждан Советского Союза на  родину. Семья Лемке сильно перепугалась. Шли слухи, что все браки советских граждан, заключенные за пределами Советского Союза, считаются недействительными. Надо было что-то делать. Однажды, Василиса видела в машине офицера в непонятной военной форме, похожей на форму в царской армии. Офицер разговаривал с водителем по-русски. Машина остановилась недалеко от дома Лемке, водитель копался в моторе. Василиса остановилась как вкопанная, заслышав русскую речь и, уставилась на офицера.
- «Чего уставилась? Дырку протрешь!» - зло бросил тот женщине.
Лишь тот факт, что Василиса не сразу пришла в себя, спас ее. Если бы она сразу прореагировала, ее могли бы арестовать. Когда Василиса, на ватных от страха ногах, пошла к дому, она услышала голос водителя:
- «По-моему, она, из наших!»
 На что офицер ответил:
- «Не выдумывай! Откуда, в этой дыре наши? Да и не похожа она на нашу!»
Когда она вернулась домой и сообщила о происшествии Генриху-старшему, тот всполошился. Собрался семейный совет и все решили, что лучшим способом избежать неприятностей, будет отправка Василисы к родственникам семьи Лемке в далекую деревушку. Но Генрих-младший настоял на том, чтобы Василиса оставалась дома.
- «Если ее там кто-нибудь выдаст! Как мы об этом узнаем и как поможем?»
Решили, что лучше достать какой-нибудь документ для Василисы и выдавать ее за немку. Генрих-старший уехал к своим родственникам и вскоре вернулся с бумагами беженки на немецкое имя. В этой бумаге указывалось, что женщина потеряла в пожаре все свое имущество и документы, а вследствие тяжелой психологической травмы, страдает частичной амнезией. В магистратуре Василису зарегистрировали как беженку, а прежнюю запись о регистрации нейтрализовали припиской, что Василиса выбыла в связи с отъездом в другое место жительства. Не нашлось в маленьком немецком городишке человека захотевшего предать Василису, но, она предала себя сама. К моменту нелепого ранения Генриха в спину, ее дочь Мария была уже беременной. Именно, это ранение и послужило причиной, подтолкнувшей Генриха к регистрации брака с Марией в чужом городе. Мало ли что могло случиться?

Война закончилась, власть поменялась, но занятия в школе продолжались. Однажды, Генрих-младший, выйдя на улицу из своего склада-школы, попался на глаза проезжавшему мимо американскому офицеру. Тому, что-то не понравилось во внешнем виде Генриха, он остановил машину и подошел к Генриху. То ли кинохроника была в том виновата, то ли пропаганда, но американец, почему-то решил, что молодой немец, с такими внешними данными непременно должен быть эсэсовцем. Офицер достал из кобуры пистолет и наставил его в грудь Генриха:
- «Эс.Эс? Ваффен Эс Эс?» спрашивал он.
Наконец, до Генриха дошло, чего добивается американец:
- «Найн! Шулле!».
Но, офицер уже вошел в раж, размахивая пистолетом, он стал заталкивать Генриха во двор школы. Какой-то мальчонка рванул к дому Лемке. Дома были Василиса и Мария. Мальчик ворвался в дом и всполошил их:
- «Там, американский офицер стреляет в учителя Лемке!»
Василиса рванулась в школу, вбежав во двор, она увидела Генриха, стоявшего на коленях лицом к забору и американского офицера, приставившего пистолет к голове Генриха. Василиса поняла, что опоздала, что сейчас, офицер нажмет на курок и убьет Генриха. И, она заругалась матом, по-русски, ничуть не заботясь о последствиях. Она ругалась отборным, семиэтажным матом и медленно шла к офицеру. Тот, вероятно, уже общался с русскими и знал, в каких случаях они употребляют подобные слова. Внимание офицера переключилось на эту, невесть откуда взявшуюся русскую женщину, разъяренный вид которой не предвещал ему ничего хорошего.
- «Но, откуда здесь русские?»
Вступать в конфликт с подданными Сталина американскому офицеру, явно не хотелось. Кое-что о русском характере, этот офицер уже знал. Медленно приближавшаяся женщина подняла с земли валявшуюся палку, офицер понял, что его, сейчас будут бить, и бить будут больно. Остановить эту женщину выстрелом из пистолета он, конечно, мог. Но, что будет дальше? И, с чего это она так взбесилась? Причем здесь молодой немец и эта пожилая русская? Русская, да за немца? Что-то здесь не так! И американец попятился, а Василиса наступала, как танк на пехоту. И американский офицер, почти бегом, ретировался на улицу. Выскочив со двора, он прыгнул в машину и приказал водителю уезжать. Следом за ним, выскочила Василиса, с палкой в руке и бросила ее вслед машине. И немногие жители городка, наконец-то увидели настоящего русского медведя, вернее, медведицу, да еще и с дубиной в руке. Увидели, как Василиса вела Генриха домой. Она трепала его шевелюру и приговаривала:
- «Нельзя быть таким красивым на войне!»
А Генрих говорил, что больше всего боялся напугать беременную Марию. Вернувшиеся под вечер домой, родители Генриха не узнали сына. Вместо пышной шевелюры на его голове остались одни уши.  Так Василиса спасла Генриха во второй раз. А, назавтра настала очередь спасать уже ее саму. Под вечер, к дому Лемке подъехали две машины: американская и русская. Два офицера, американский и русский, вошли в дом Лемке. Генрих-старший, при виде остановившихся возле дома машин, схватил за руку Вас-Вас и потащил ее к  неприметной калитке в другом конце усадьбы. Потом, отвел ее к своему другу. А в это время офицеры разбирались с Генрихом-младшим. Когда советский офицер увидел руки Генриха, он понял, что с такими руками в ЭсЭс не служат, а когда Генрих стал искать свои бумаги, Мария зашлась криком. Начались роды и Магда стала выталкивать мужчин из дома. И оба офицера увидели «немецкого медведя». Вместе с офицерами, за дверь вытолкали и Генриха. Тот понял, что Мария может все испортить своими криками, если закричит, вдруг, на своем родном языке. Генрих завернул рубашку на своей спине: 
- «Найн Эс Эс!» - и оба офицера увидели страшный шрам на спине Генриха.
И советский офицер сказал:
- «Может быть, он и был в Эс Эс, только с другой стороны!»
Сказал и пошел к своей машине. Американский офицер двинулся следом, он так и не понял, какую мысль выразил своими словами этот русский. Они уехали, а Мария родила своего первенца. Ему дали имя Петр. В честь отца Марии и мужа Василисы, без вести сгинувшего в Сибири. Через год на свет появился другой сын, его назвали Иоганн, в честь брата Марии Ивана, пропавшего вместе с отцом. А когда умер Генрих-старший, третьего сына назвали Генрихом. Им-то и был мой собеседник. Он был весь в своего отца: та же пышная шевелюра «белокурой бестии», такой же статный и такой же красивый. Дети росли под присмотром двух бабушек: немецкой и белорусской. Поэтому, и говорили они на двух языках: немецком и невообразимой смеси белорусского с русским, получившегося от общения с белорусскими женщинами и чтения редких в их доме русских книг. Едва не лишившись своего последнего сына, Генрих-старший сильно сдал. Оба старших сына погибли на «благополучных» фронтах, а младший вернулся живым с самого страшного - восточного фронта и, едва не лишился жизни в своем родном доме.
После победы над американским офицером, Вас-Вас стала уважаемым человеком в городке. Кампания возврата советских граждан на Родину, вскоре закончилась и, она уже не боялась ничего. Тем более, что дел было по горло: маленький Петр требовал постоянного ухода за собой, Генрих-старший стал чахнуть прямо на глазах, а Василиса держалась. Держалась, эта слабая белорусская женщина, перенесшая столько горя в своей жизни… 
За время своего повествования, мой собеседник стал заметно лучше говорить по-русски. Может быть, это мне стали более понятными те немецкие слова, которые он вставлял в свою речь. По тому, как плавно и размеренно она текла, я понял, что историю эту он рассказывает уже не первый раз, и, вероятно, ему самому, ее рассказывали не единожды, причем, все или почти все действующие лица этой истории.
- «Знаэтэ, кто побэдил во Второй мировой войне?» - вдруг спросил он.
- «Союзники! Кто же еще?» - ответил я.
- «Нэт, я думаю, ви ошибаэтэсь! Хитлэра побэдил мой папа, когда впэрвыэ увидэл мою маму. Они оба победили в той войне, а нэ Сталин и Чэрчилл. Сталина, тоже побэдили! Эго побэдила моя мама. Своэй любовью к моэму папэ. Хитлэр и Сталин хотэли, чтобы нэмцы убивали русских, а русскиэ – немцэв, а мои родитэли побэдили обоих вождэй. Такова сила любви! Вэдь, мой папа спасал нэ только красивую дэвушку от своих, соскучившихся по жэнщинам, товарищэй. Но, и своих товарищэй по оружию спасал от того дикого звэря, которого посадил в их душу Хитлэр, и который ждал приманку, чтобы выскочить наружу и взять вэрх над чэловэком.»
Генрих заменял в произносимых им словах букву «Е» на букву «Э», и это придавало звучанию слов в его исполнении, какой-то дополнительный смысл.
- «Ведь, некоторые считают, что если есть на свете, что-нибудь красивое, то, оно непременно, должно принадлежать только им и никому больше. Женская красота, не исключение! Беда лишь в том, что ее не спрячешь в карман. Конечно, ее можно заточить в темницу, на худой случай, в обычный подвал, и любоваться в одиночку, и пользоваться этой красотой, отбирая ее у самой женщины. Естественно, что надолго такой красоты не хватит. Красота не живет без любви! Если мужчина хочет иметь рядом красивую женщину, он должен ее любить! И женская красота будет проявляться  в новых и новых оттенках красок, и будет радовать глаз мужчины. Может быть, только потому, что это, свободная красота, а не красота, сидящая на цепи. И опасение, что эта красота может исчезнуть, не потому, что убежит к другому, а потому, что зачахнет без любви, должно напоминать мужчине, что рядом с ним находится редкий цветок, требующий постоянного внимания и заботы. Вот эту красоту и сохранил мой папа! Сначала, не для себя, а потом оказалось, что для себя. Война позволила моим родителям встретиться, но, я не люблю войну! Я не люблю оружие. Я не понимаю, как можно оружием делать добро? Я не понял русских, когда они пришли в Чекоэсловакию. Я не понимаю американцев, которые пришли и сидят в Германии. Русские ушли, а они, сидят! Почему? Что им здесь нужно? Даже самый лучший друг, придя в гости,  и оставшись навсегда, надоедает и становится неприятным! Я хорошо знаю, чего хотел Гитлер! Знаю! Сейчас, этого же хотят американцы. Я боюсь! Я образованный человек и знаю, что такое химия и физика, знаю их возможности. Америка хочет править миром. Американцы расползаются по всему миру и ждут, ждут, когда им дадут в руки новый чудо-оружие, которым они поставят на колени весь мир. Такого же хотел и Гитлер. Он, не успел дождаться свое чудо-оружие, чтобы победить весь мир и стал топить немцев в берлинском метро. Стал убивать народ, который считал своим. Американское правительство сделает тоже самое. Но, хуже будет, если оно дождется свое чудо-оружие. Я знаю, как это оружие  должно действовать: нажал кнопку, и нет африканцев, нажал кнопку, и нет мусульман, нажал кнопку, сам сошел с ума и убил всех! И своих, и чужих! Как тот американский пилот, что сбросил атомную бомбу на японский город. Как тот пилот, что сбросил бомбу на немецкую школу. Это бомбы-близнецы. И делал это один монстр. Он сидел в кабине самолета и знал:
- «Вы, мне ничего не сделаете, а я, буду вас убивать!»
Сейчас этот монстр сидит в американский самолет снова. Американский военный, это не солдат, это – убийца! Русский – солдат! Немецкий – солдат! Они воевали друг против друга и видели лицо своего врага. Американец боится видеть врага. У него логика убийцы и вора. Он беззащитен перед гневом народа, и он, проиграет! Он проиграет свой война везде, где сейчас сидит и он вернется домой к себе и принесет с собой беда. Они, уже принесли одна беда домой – наркотики. Но, они не умные, они, ничего не поняли. Они принесли домой медленную смерть, сейчас принесут домой быструю смерть и убьют своих! Сами! Как убили своих в Нью-Йорке. Они, сами убили! Даже, если это сделали какие-то психи-мусульмане. Это позволили им сделать сами американцы, чтобы быль повод война на Востоке. Американский правительство стал убивать американцев, как Гитлер немцев перед своя смерть! Американский рейх должен исчезнуть, чтобы не погубить весь мир! Нас все время пугают Россия! Отец говорил, что так было при Гитлере. Пугали Россия, потом пошли туда война! Я не хочу война с Россия! Не хочу, не только потому, что я половина белорус. Не хочу война, потому, что я – мирный человек! Я долго думал:
- Что есть русский человек? Там были монголы, там были французы, там были немцы, а русские остались! Что-то есть эта земля Россия! Приехали в Германия немцы из Россия! Плохо им!
- «Нет воля» - говорят.
Что такое – воля? Французы говорят: «вуаля». Может быть, это и есть воля?» - и он вопросительно посмотрел на меня.
Я, не знал, что такое по-французски «вуаля», но я знал, что подразумевают русские, когда речь идет о воле.
Свобода – это движение в одну сторону, потому что, люди должны двигаться, не мешая друг другу. Рядом есть другой свободный человек, которому нельзя мешать.
Воля – это движение в любом направлении, и только русский человек может позволить себе такое. Только русский, с просторами своей России. В старые времена, кто хотел воли, уходил от людей, терпел лишения, страдал, но, был вольным человеком. Кто еще в мире, будет лишать себя человеческих радостей, ради воли? Кто, кроме русских? И не важно, какой цвет кожи у этого русского, какой разрез глаз. Пожив в России год-другой, он станет русским, чтобы выжить на этой земле. Не станет русским – вымрет, как вымерли мамонты, или вернется к себе на родину, без всякой войны. Против себя, мало кто умеет воевать! А, русские – умеют! Умеют создавать себе трудности, потом, их преодолевать! Так, для тренировки! Чтобы, потом, когда прижмут обстоятельства, выжить в нечеловеческих условиях.
 - «Генрих, а вы в курсе, что победив Германию, советские войска не дали американцам использовать атомную бомбу против нее?»
Он недоуменно посмотрел на меня.
- «Американцы не бомбили два города в Германии: Дрезден и Нюрнберг. В Японии: Хиросиму и Нагасаки. Специально не бомбили, чтобы потом сравнить эффект от применения обычных бомб и атомных. А ведь, если бы американцы сбросили атомную бомбу на Нюрнберг, я  вообще не появился бы на свет.»
Генрих смотрел на меня не мигая и ждал разъяснений.
- «Дело в том, что моя мама была в Нюрнберге в конце войны, как «остарбайтер», и тети мои были, только в других городах. Их насильно туда отправили немцы. Так что, если бы бомбу сбросили, то моей мамы, тоже не было бы в живых! Говорят, что эти два немецких города от атомной бомбардировки спас какой-то американский писарь-стенографист, присутствовавший на военном совещании, где принимали решение о бомбардировке  атомными бомбами. Дело в том, что их хотели применить без предварительных испытаний, а он вслух произнес:
- «А вдруг, они не взорвутся?»
И генералы засомневались, тогда немцы могут их «подарок» вернуть назад с помощью своих ракет «Фау-2» с подводных лодок у берегов Америки. Вот  и решили, сначала испытать бомбы, а потом применить их в деле. Уж очень чесались у них руки! Но, война с Германией уже закончилась и бомбы достались Японии. Хотя, под конец войны, и Нюрнберг, и Дрезден, сровняли с землей обычными бомбами, вместе с сотнями тысяч немецких беженцев, скопившихся в этих городах, потому что, эти города раньше не бомбили. Капитулировала бы Япония раньше, американцы, сбросили бы свои бомбы на какую-нибудь другую страну, например, на Советский Союз, был бы повод! А повод, они умеют создавать! Уж очень хотелось американцам напугать весь мир! До сих пор хочется!» - я примолк.
 Генрих немного помолчал, а потом сказал:
- «Я не знал об этом! Знал, что разбомбили эти города, но почему их не бомбили раньше, не знал.» 
Я уточнил:
 - «Да, немцы думали, что Дрезден не бомбят, потому, что там картинная галерея и другие исторические ценности! Начхать хотели американцы на все исторические ценности. Немцы думали, что Нюрнберг не бомбят, потому, что это была партийная столица НДСАП, где Гитлер проводил свои парады. Считали, что и американцы берегут этот город, потому что, хотят провести свой парад победы в этом городе. Добереглись! Ночью устроили «звездный» налет, бомбили все подряд, это уже была не военная операция, а настоящее убийство. Военные объекты бомбят прицельно!»
Генрих что-то записал в свою записную книжку.
Вдруг, он оживился:
- «Ви знаэте! История моих родитэлэй имеет продолжэниэ! Я, жэнился и у мэня эсть троэ дэтэй: сын Генрих, сын Петр и дочь! Как ви думаэтэ, какоэ у нээ имя?» - и он вопросительно посмотрел на меня.
- «Магда или Мария!» - ответил я.
- «Ви угадали, ее имя Мария, моя дочь, точная копия моэй мамы! Такая же темненкая и такая же красивая! И, страшно непослушная! Сейчас! Была маленькой – было все нормально, стала девушкой – кто-то поменял ее! Она, мне говорит:
- «Ты, отец, уже древний!»
- «Не старый, заметьте, а древний! Отстал от жизни, уже многое не понимаю! А она все понимает! И все делает по-своему. Такая, независимая и непокорная, как…» и Генрих задумался в поиске сравнения.
- «Как коза Манька!» - подсказал я.
Он непонимающе посмотрел на меня и спросил:
- «Козя?»
Вдруг, вспомнил и улыбнулся:
- «Точно, как козя Манька! Козя Манька!»
 Генрих снова достал свою записную книжку и написал: KOZA MANKA. Ему так понравилось мое необидное и точное определение его дочери, что он несколько раз повторил это сочетание слов, чтобы запомнить.
- «Так вот, этот, козя Манка!» начал он.
Я, его перебил:
- «Эта коза! А если, этот, то – козел!»
Генрих написал: KOZEL.
- «Так вот, эта козя Манька поступила в университет, такой важный, что она гордая до сих пор! Один раз, она стоит на площади возле университета и слышит, кто-то говорит по-русски:
- «Где же этот, чортов университет?» 
У русских, во всем виноват чорт! Моя Мария, подходит к парню, он, такой высокий, светлый, почти как я, и говорит:
- «Сделай себе глаза на затылке и ты увидишь наш университет! А то повернулся к нему задница и кочеш все видет!»
Парень и рот раскрыл от удивления. Так они познакомились. Это был Гриша из Белоруссия. Он приехал к нам учиться по какой-то обмен студентами. Вот, теперь, они женятся. Я говорил, подождать немного, скоро я закончу работать в Бразилия и приеду. Но, они, не могут терпеть! Жена сказала, что Мария беременная! Доигралис! Негодники! Гриша, мне сразу понравился! Такой, настоящий белорусский мужик! Все умеет делать! Хитрый такой! Свой президент ругает, как попало:
 - «Некороший! Диктатор!»
Вокруг собираются недоволные этим Лукашенко, а Гриша и говорит:
- «Он, негодяй! Воровать не дает! Никуда не годится! Так же жить нельзя!»
Такой хитрый пропаганда! Гриша мне сказал про Белоруссия:
- «У нас нет большой нефть, нет большой газ! У нас есть хороший народ! И мы будем жить хорошо! Будем строить много, может быть, это будет медленно. Но, это, будет честно! А быстро богатеют только воры!»
Мне нравится этот логика! Я ничего, никогда не крал! И этот Гриша, тоже честный человек. Он говорил мне:
- «Мария, хорошая девушка, но, она очень горячий человек. Может быть беда! Вы подействуйте на нее!»
 Я ему ответил, что уже не могу на нее воздействовать, она непослушная!
Он говорит:
- «Я буду ее оберегать! Просто, жалко будет, если хороший человек станет наркоманом.»
Это, у нас, уже настоящий беда. Ищут детей состоятельных родителей и делают их наркоманами, потом тянут деньги. Гриша, уже побил несколько человек за Мария. Его, даже полиция арестовывала. Но, мы пошли туда и его отпустили. Сказали, что так делать нельзя! А Гриша говорит, что, если полиция не защищает девушку, то он это будет делать все равно!
Полицейский говорит:
- «Мы, вас выгоним из Германии!»
А Гриша так тихо говорит полицейскому:
- «Вы кого хотите защищать? Эту девушку  хорошую или наркобизнес? Я такой политический шум подниму, что полиция продалась наркобизнесу, что вас выгонят с работы! Я ведь мужчина и обязан защищать женщину, даже, если самому будет плохо! Буду!»
Полицейский испугался. Но, после этого разговора, Марию больше никто не трогал! Боялись «сумашедшего Гришу». Вот теперь, они доигрались! Козя Манка!»
И Генрих улыбнулся. Потом, мы говорили о разных других делах, о разных людях. Давали свою оценку тем или иным событиям, с удовлетворением отмечали схожесть во взглядах. –
- «Вы, знаете! У нас, практически, одинаковые оценки, правда, я во многих местах не бывал! Не моряк, я! Бизнесмен! Не люблю это американское слово! Не люблю американцев! Они, какие-то злые хитрецы! Не знаю, какие они у себя там, дома! Но, везде, где я с ними сталкиваюсь, они ведут себя, как такие сверхчеловеки, все знают и всем указывают! Мы делаем точное оборудование, когда-то давно, американцы дали нашей фирме кредит и вынудили покупать у них отдельное оборудование, а потом, стали указывать: с кем нам можно торговать, а с кем, нельзя! Я прогнал американцев. Прекратил с ними всякий контакт. Они, злые на меня! А я, злой на них! Они много подлости делают нашей фирме, а мы, все равно, живем! И нас уважают, и знают, что мы не подведем, и не будем действовать по политическим принципам. Мы, деловые люди! Я думаю, что в Белоруссия скоро будем работать, а Гриша будет мой представитель в этой стране. Этот умный мужик никого не будет обманывать!»

Пассажиры стали просыпаться и наша беседа прекратилась. Когда мы прилетели во Франкфурт, и вошли в здание аэропорта, Генрих подошел к двум полицейским и, попросив меня подождать, стал их о чем-то просить. Сначала, он получил категорический отказ, но затем, один из полицейских согласился на предложение Генриха, и мы пошли в зал ожидания. Генриха встречала вся его семья. Жена, дочь, сыновья с внуками и Гриша. Марию и Гришу, я сразу отличил среди всей родни Генриха. В сопровождении полицейского, я подошел вместе с Генрихом к барьеру, разделяющему пассажиров и встречающих. Он стал представлять мне свою семью. Зачем он это делал? Кто я такой для этого успешного делового человека? И потом, я понял. Он боялся, что я ему не поверю! Что, я подумаю о нем, как об обычном болтливом попутчике. Он берег свою репутацию честного человека. После знакомства с родственниками, Генрих достал из своего портмоне визитку и протянул ее мне. Я, машинально взял ее и, взглянув, вернул обратно удивленному Генриху.
- «Ви, ви, боитэсь?»
- «Нет, я не боюсь! Просто, я заметил, что когда мне дают визитку, я никогда больше не встречаюсь с этим человеком! А вот, так, просто, встречался и неоднократно!  Надеюсь встретиться снова, у вас, ведь намечается продолжение истории! Коза Манька, ведь…» - и я, красноречиво показал пальцем на свой живот.
Он улыбнулся:
- «Я знал, что моряки, народ суеверный. Ваши координаты у меня вот здесь» - и он показал на свою голову.
- «Так же как и у меня!» - ответил я.
Мы пожали друг другу руки и я,  в сопровождении полицейского, пошел в транзитный зал.   
- «Хорошо, когда тебя встречают! Но, еще лучше, когда рады встрече с тобой!» - подумал я, когда оглянувшись, увидел Марию, повисшую на шее у отца.
Коза, она и есть коза!

К своему ужасу, я вспомнил, что забыл предупредить Генриха о том, что муж козы, особенно в человеческом обличии, чрезвычайно агрессивное и опасное животное. И что, если Генрих назовет Марию козой, а Гришу – мужем козы, это может плохо закончиться. Семейный конфликт, может перерасти в межгосударственный. Ведь повод для этого, все время ищут заинтересованные люди. Я летел домой с осознанием своей вины. Быть подстрекателем в конфликте, тяжкая ноша. Одно успокаивало, в жилах семейства Генриха, течет такая значительная часть белорусской крови, что благоразумие там, одержит верх наверняка! Даже  в следующем самолете я обдумывал эту историю. Судя по рассказу Генриха, до логичного объяснения некоторых действий властей и обычных людей в Белоруссии, да и во всей Советской России в те времена, даже его мама Мария и бабушка Василиса додуматься не могли, несмотря на то, что сами были свидетельницами и участницами тех событий. Кто-то из великих, верно сказал:
- «Лицом к лицу, лица не увидать, значительное, видится на расстоянии».
 Мария и Василиса, естественным образом были изолированы от той информации, которую я получил, живя в СССР, а затем и на постсоветском пространстве. Да, к слову сказать, этих женщин, какое-то высокополитизированное объяснение, наверно, и не интересовало. Ну, было и было! Было и прошло! Зачем зацикливаться? Мстить прошлому? Идиотизм! Надо жить ради будущего, своего и своих детей с внуками. Обыкновенная житейская философия, которая позволяет, со временем, примириться даже непримиримым врагам. Уж, наверное, Создатель думал о жизни человеческой, а не о его уничтожении по принципу: Кровь, за кровь! Око, за око! Злые и недалекие люди посвящают всю свою жизнь сведению счетов со своими бывшими противниками, портят жизнь себе и другим, но, все равно, покинут этот мир неудовлетворенными своей местью. Такова уж их природа. Василиса и Мария были не мстительными и незлобивыми людьми, постарались вырастить своих детей и внуков подобными себе по характеру. Судя по рассказу Генриха, это им удалось. Естественно, что и роль отца этого Генриха имела большое значение в жизни семейства. Но, слушая рассказ самого младшего Генриха, я понимал, что тон в его семействе, все-таки, задавали эти две простые белорусские женщины. Своим долготерпением и добротой, они сводили на нет всю ту злобу и грязь окружающей жизни, которые прилипали или, могли прилипнуть к их детям и внукам. Долготерпение женщины! Как любят мужчины восхищаться этим свойством своих спутниц жизни, но, как мало они знают о том, чего это стоит самим женщинам и чем это для них, в конце концов, оборачивается. Несомненно, наша беседа представляла огромный интерес для Генриха. От меня, он получал непривычную, может быть, и не верную, с его точки зрения, но очень интересную интерпретацию тех, довоенных и военных событий, уточняющую его нравственную позицию в современной жизни. Понимание того, что все войны в современном мире сознательно навязаны людям, сблизили нас в оценке современного мира. Я вспомнил слова сказанные Генрихом:
- «В любой семье, дети проходят в своем развитии, период тяги к разрушению. Они ломают и крушат окружающие предметы и это есть один из способов познания мира. Главное, чтобы дети не остановились в своем развитии на этом периоде, не зациклились на нем, а пошли дальше и познали радость созидания. Но, как бы ни старались родители, все равно, найдется ребенок, для которого, разрушение окружающего мира станет целью всей его жизни. Когда этот ребенок вырастит и станет обычным, рядовым жителем своей страны, это еще полбеды. Беда будет, если такой разрушитель дорвется до власти. Беда и горе окружающим людям. Ну, а если, он еще и единомышленников соберет под свое крыло, то беда и горе будет уже всему миру» - потом он на минуту умолк и  уточнил:
- «Американцы уже с жиру бесятся, некуда им уже свою жизнь улучшать, что ни начнут они делать для этого, все равно, извращение получается. Вот и решили они, для показа своего «высокого  уровня развития» весь остальной мир сделать нищим. Разве, это по-человечески? Разве, так долго может продолжаться? На что надеются правители США? На что надеются обычные граждане США, избирая своих правителей? Ведь, кара будет неизбежной, Германия, уже через это прошла, когда за нацизм и нацистов у власти ответили рядовые немцы. Теперь очередь за Америкой и американцами!»
Я, еще долго вспоминал и осмысливал рассказ Генриха сидя в самолете, летящем в Вильнюс.

Когда я написал и напечатал свой рассказ, то показал его своему отцу. В начале войны, ему было 12 лет и немецкую оккупацию, он видел, так сказать, изнутри. Прожил на оккупированной территории большую часть войны. Его мнение для меня было очень важным, можно сказать, что он стал цензором для моей писанины. Надо добавить, что в последнее время, все чаще и чаще стали раздаваться голоса, обвинявшие советских солдат в зверствах, массовых изнасилованиях немок на территории Германии. Передаю то, что сказал отец, прочитав мой рассказ:
- «Да, сильно! (Вероятно, чтобы сделать мне приятное, он похвалил  мои «литературные способности») Но, немцы были разные! Нельзя забывать, что они пришли к нам первыми, мы их не звали к себе!  В самом начале войны, зверств со стороны немцев было немного, но однажды, убегая от немцев, мы забежали на поляну. То, что я там увидел, не исчезнет из моей памяти никогда! На сучьях висели младенцы, их, попросту, надели ротиками на ветки, чтобы они, своими криками не мешали немецким воякам заниматься чисто солдатским делом – насиловать мам этих младенцев. Эти, изнасилованные и застреленные женщины лежали рядом со своими детишками. Вот это, никогда меня не сделает другом Германии, сколько бы лет не минуло с той войны!» 
И я подумал, а вот такое или похожее видели советские солдаты, освобождая оккупированную территорию Советского Союза! Такая фашистская пропаганда была намного сильнее всех «зверских» приказов Сталина, запрещавших приравнивать всех немцев с фашистами.
- «Не следует считать всех немцев фашистами, немецкий народ сам стал первой жертвой нацизма!»
Но, попробуй, докажи молодому солдатику, что такие зверства совершал бестелесный фашистский дух, а не реальный немец. Я вспомнил уже себя, восемнадцатилетнего солдата, участвовавшего в чехословацких событиях 1968 года. Когда я узнал, что чехи испоганили мемориал советским воинам, освобождавшим Прагу в мае 1945 года, я сам был готов перестрелять всех этих поганцев, без разбора. Ну, если вы против нас, незваных гостей, так воюйте, покажите свой патриотизм! Защитите свою Родину с оружием в руках! Зачем же осквернять память тех, кто пришел на помощь вашим предкам, по их же просьбе? Ведь, именно гибель этих солдат в конце войны, позволила многим из этих нынешних поганцев  появиться на свет. Советские солдаты спасали жизнь всем пражанам, без разбора, и хорошим, и плохим!

Вероятно, мой рассказ оставил какой-то след в душе моего отца, потому что вечером, сидя за кухонным  столом, он вернулся к теме войны.
- «Вот ты сейчас живешь в Литве, где тебя считают оккупантом! Так вот, не будь той смуты, что затеял Гитлер вместе с теми, кому он был очень нужен для затевания этой смуты, не было бы и оккупированной Советским Союзом Прибалтики! Ведь, когда в Европе затеяли очередную войну, только круглый дурак не мог понять, что рано или поздно, но Гитлер попрет на Советский Союз. Собственно говоря, он этого особенно и не скрывал. Но, если твой сосед намерен посетить твой дом помимо твоей воли, только беспечный идиот не будет готовить свой дом и его жителей к отпору непрошеному врагу. Конечно, можно готовиться по-умному, можно готовиться по-глупому, тут уж все зависит от умственных способностей и физических возможностей. Ошибок было наделано немало. Но, нельзя также забывать о том, что Россию уже втягивали в Первую мировую войну, начали втягивать и во Вторую мировую. Когда у тебя сосед чересчур буйный, ты, ведь не будешь бесконечно долго успокаивать его! Рано или поздно, но тебе надоест его мышиная возня и, ты так ему врежешь, чтобы у него больше никогда не возникало желание тебя беспокоить. Именно с такой позиции и надо рассматривать то, что произошло после войны. Сколько лет прошло с последней войны и ведь, у кого-то снова зачесались руки, опять в войну захотелось поиграть, опять, одни заваривают эту кашу, а другим ее придется расхлебывать. И опять всех собак повесят на Россию. Когда мир начинает делиться на две противоборствующие стороны, то в сторонке, мало кому удается постоять! Ведь, по-моему, непримиримые прибалты  и поляки, больше злятся на Советский Союз, а теперь и на Россию, не за то, что русские сделали с ними  в те годы, а за то, что не удалось продаться Германии подороже и, не завалить Советский Союз вместе с ней. Судя по тому, что происходит сейчас, думать так у меня есть все основания. Зато сейчас, руководители поляков, прибалтов и многих других стран, продались за свои тридцать сребреников с большой охотой и максимально быстро, чтобы оказаться вовремя с теми, кто в очередной раз собирается делить мир и его ресурсы. Думаю, что опять прогадали. Историю, все же делают не политики, а народы, как бы первые ни старались что-то заварить и поссорить народы, простые люди, хотят жить в мире друг с другом. Ну, жили в Прибалтике люди и жили! Мне, как простому человеку, было ни жарко и ни холодно от того, что они жили по-своему, как умели. Думаю, простому литовцу, тоже было безразлично: в колхозе мы работаем или каждый сам на себя.  Не трогают его самого и его семью и, слава Богу! Со своим бы хозяйством управиться!  Но, сейчас во всем пытаются обвинить Россию, знают мерзавцы, что у самих рыльце в пушку!»

 Эпилог.

Начиная свое повествование в так называемом «положительном направлении», я старался не акцентировать свое внимание на том зле, которое существовало параллельно происходящим событиям. Моей целью было описание именно этих, конкретных событий и ничего более. После прочтения моего опуса, отец высказал мне не только похвалу за мой «литературный талант», но и добавил к ней «ложку дегтя»:
- «Те люди, что пережили немецкую оккупацию, вряд ли тебя поймут! То, о чем ты написал, вероятно, имело место, но основная масса людей видела другое. Вряд ли тебя поймет женщина, у которой немецкий солдат вырвал из рук младенца и насадил ротиком на сук елки лишь за то, что он громко плакал! Вряд ли она поймет твое стремление и уж точно, никогда не простит немцам такое! От себя и от своих переживаний, человек может уйти только в могилу! Чтобы началось реальное сближение  ранее враждовавших народов, должно отойти в мир иной, то поколение, которое пережило зло и сохранило о нем память! Может быть, где-то в глубине России, куда не докатилась немецкая оккупация, тебя и поймут! Может быть! Но там, где жгли, убивали  и насиловали немецкие солдаты, ты не найдешь понимания! Думаю, что так будет еще очень долгое время!»

Принимая во внимание мнение человека, вкусившего всех прелестей той войны, можно сказать, что настоящее примирение между народами, потерявшими в войне между собой миллионы людей, возможно лишь через многие годы, а то и десятилетия, пока из памяти людей не исчезнут зримые последствия той войны. И патриотическое воспитание подрастающих поколений заключается не в том, чтобы постоянно напоминать о войне, а в том, чтобы уважительно относиться к выжившим в той мясорубке. Патриотическое воспитание нищего ни к чему не приведет, ибо, ему не за что и, незачем воевать! Хуже ему уже не будет! Народ должен знать и видеть собственными глазами, за сохранение каких ценностей он должен воевать, если придется. И если эти ценности заключаются лишь в словах болтунов «из телевизора», страна никогда не победит пришедшего врага, чтобы не говорили о «загадочной русской душе». Потому и вижу я «самый-самый» патриотизм в улучшении жизни людей, а остальное все приложится!
Я, не историк. Не имею цели и желания «выдать на-гора» свою точку зрения на прошедшую и, уже забывающуюся войну. Глобализм, проповедуемый заинтересованными сторонами, медленно, но уверенно входит в нашу жизнь. Он заставляет народы искать различные способы сотрудничества: от равноправного взаимодействия, до подчинения одних народов другим. Хоть человек и присвоил себе титул «царя природы», но он еще не научился отменять законы, по которым она действует. И эти законы работают, и заставляют людей подчиняться им или, умирать, не подчинившись. Иных путей нет!

P.S. Рожая своих детей, родители надеются, что следующему поколению, не придется пройти через те ужасы и страдания, через которые, пришлось пройти им. Надеются, что человечество «поумнеет» и сделает свою жизнь лучше и счастливее. Но, увы, человечество не умнеет и, по-прежнему,  наступает на те же грабли, только эти грабли стали больше, а шишки от них – больнее.

- Когда рядом живут два чужих человека, между ними устанавливаются какие-то взаимоотношения, в зависимости от проявляемого ими интереса друг к другу. Порой – нейтральные, если нет особенного интереса, порой – положительные, если их объединяет общий интерес, порой – отрицательные, если один из них, хочет что-то отнять у другого. Когда проявляется «отрицательный» интерес и взаимоотношения обостряются, вместо двух соседей, появляются два врага, которые пытаются добиться своего любыми способами, вплоть до самых бесчеловечных.
Когда рядом живут два чужих народа, разделенных разными религиозными верами, разными образами жизни, разными уровнями жизни и прочими «разностями», взаимоотношения так усложняются, что одновременно могут иметь место все их разновидности. Об этом уже рассказал великий Шекспир на примере двух враждующих семейств, прославив на весь мир Ромео и Джульетту. Кто-то, верно сказал, что любая война заканчивается, в конце концов, за столом переговоров. Но, чтобы сесть за стол переговоров, обе враждующие стороны должны приложить определенные усилия к этому. Двум враждующим людям это сделать проще – они сами решают вопросы войны и мира. Двум враждующим народам это сделать гораздо сложнее. Порой, приходится преодолевать сопротивление «своих», прежде чем начать диалог с «чужими». И кто-то берется выполнять такую, порой, неблагодарную работу. Что движет такими людьми? В случае с Ромео и Джульеттой, все предельно понятно – это любовь! В случае «войны народов», все намного сложнее и действующих факторов гораздо больше. Учесть степень их влияния очень трудно. Когда война между народами заканчивается, отдельные люди из этих народов начинают искать точки соприкосновения, проявляя определенный интерес друг к другу. Но, рядом с такими «интересантами» существуют и другие люди, которые помнят только зло, причиненное им другим народом. Они, тоже «интересанты», только другого плана. Они будут проповедовать подозрительность между народами, постоянно напоминать о том вреде и уроне, который причинил другой народ. Нельзя называть этих людей плохими или хорошими. Их мнение выстрадано, оно обусловлено теми условиями жизни, через которые им пришлось пройти. У них, своя правда! Какая из этих сторон права, покажет только время. Одно можно сказать: без прошлого, у народа нет будущего! Но, жить одним прошлым, это значит, лишить себя будущего! Где она, разумная средина?