Дураки сумели остаться детьми, а дети, как известно, ближе к Богу.
Когда Ваня проснулся, отец уже уехал.
-Спали, почивали, во здравии ль вставали?- высунулся дед из занавески.- Хворать будешь али нет?
-Уж и чихнуть нельзя,- промямлил Ваня, пытаясь пригладить вздыбившиеся волосы.
-Выздоровел, значит,- заулыбался дед,- и правильно, здоровому и горе не горе, и беда не в зарок. А вот вихры ты знатные отрастил, хоть косу заплетай. Я их, пожалуй, овечьими ножницами отстригу.
-Вот ещё,- нахмурился Ваня,- опять что ли меня, как маленького, под горшок стричь будешь?
-Ишь какой привереда стал! Неужто коса-мальчишечья краса по вкусу тебе?
-Теперь так модно,- буркнул Ваня, вставая с кровати,- а под горшок только дураки стригутся.
-Вон оно, значит, как,- озадаченно поскрёб бородёнку дед. И, помолчав, добавил:
-Тогда выходит, что мы с тобой оба дураки, коль под горшок стриглись. Как говорится, дурак с дураком сходилися, друг на друга дивилися.
-Вот всегда ты так,- смутился Ваня,- я же это просто к слову сказал.
-Ну, тогда и я к слову твоему своё прислоню. Видишь ли, у нас тут, Ванятка, все хоть раз, но под горшок стриглись, так что вокруг сплошь дураки. А самый дурной - это дед Патрикей, тот, у которого одна щека обгорелая, в рубцах вся. Он по дурости своей в горящую соседскую избу полез девчонку малолетнюю спасать,вот огонь ему тавро и выжег, мол, вот тебе отметина, дурачина. Однако, он Настёнку-спасёнку невредимой вытащил. Теперь она за стариком приглядывает, где постирает, где полы вымоет. А вот ещё взять хоть деда Ефима, что напротив магазина живёт. Удар у него случился, вся левая сторона отказала. Снарядили мы его всем селом в районную больницу, поскольку одинокий он, да вот только недолго его там держали, помирать привезли. Ну, соседи да бабы сердобольные ухаживать по очереди принялись, а Ефим не в живых, не в мёртвых. Тут и объявился ещё один придурошный - Петька-пастух. Принёс литровую банку с шишками сосновыми, залитыми водкой и настоянными в тёмном месте, и стал по ложке это зелье в чай Ефиму подмешивать.Уж и не знаю, какой леший его этому научил. Ну, и поднял Ефима наперекор всем врачам, дуракам ведь закон не писан. До сих пор болящий здравствует да ради профилактики настоянную водочку попивает. Вот и весь мой дурацкий сказ. А теперь, Ванятка, иди-ка умойся да завтракать садись, каша уже напрела.
По-быстрому умывшись, Ваня с удовольствием принялся уплетать молочную пшённую кашу, а дед причмокивал да подзадоривал:
-Эх, кашка сладенька, да махотка маленька! Кашка-то густа, да кружка пуста,- и подливал Ване молока.
- Дед, тебя отец к нам жить звал?
Дед перестал жевать и обтёр бородёнку:
- А что?
- Да так. Они с мамой хотят тебя к себе забрать.
-Нет,- мотнул дед головой,- я отсюда не тронусь. Где душа, там и тело быть обязано, пока их не разлучат. А душа моя к этому месту привязана.
-А чем привязана-то? - полюбопытствовал Ваня.
-Да вестимо чем - любовью.
-Ну, опять ты сказки рассказываешь. Кто эту душу видел? И любовь тоже не верёвка.
-Верёвка, внучек, да ещё какая. Так привяжет, что рад бы, да не отвяжешься. От любви и жизнь родится.
- Знаю я, от чего родится, не маленький. Про оплодотворение читал в учебнике.
Дед аж поперхнулся:
- Чего, чего? Слово-то какое заковыристое. Опал...оплодотворение. Ишь ты! Большой стал, все утробные тайны постигать ринулся. А главного-то и не знаешь.
- А чего тут знать? Всё просто.
-Просто? А вот почему эту простоту оплодотворением назвали?
И, строго посмотрев на Ваню, сам и ответил:
- А потому, что творение плода происходит. Великое дело! Две души сходятся около будущего плода, вот отсюда и первая буква "о", как круг без начала и конца, бессмертное семечко души, для которой этот плод и готовится и в котором ей созревать суждено.Говоришь, душу никто не видел? Да ведь и любовь тоже не в рубахе ходит, однако, многие силу её на себе почувствовали. Вот тебе и просто!
И, отодвинув миску, дед встал из-за стола:
- Да, Ванятка, вырос ты изрядно. Я в огород пойду, а ты прибери пока здесь. Не забыл, как это делается?
Дед ушёл, а Ваня принялся убираться, обдумывая дедовы слова. Заковыристо всё как-то, не сразу поймёшь, и почему-то губы сами шепчут:
-Непросто это, ой, как непросто.