1
Смятение чувств
Ну, вот и все. Прощай, жизнь холостяцкая! Это первая ночь вместе. А утром у нас поход: с друзьями мы выдвигаемся за город, на одну речушку с заманчивым названием Черемшан. Автобус уже заказан. Иван также организовал и плоты для совместного сплава. У него — день рождения, юбилей. Полтинник! А мы с Олесей накануне бродили по оптовому рынку и закупали продукты. Я и сам знал, что нужно взять и разбирался в ценах, но инициативу отдал ей полностью (поймав себя на мысли, что когда-то в этих же местах я то же самое делал в отношении своей бывшей супруги). Вообще, это было своеобразное дежавю. Сменилась лишь одна из актрис, а спектакль оставался тем же самым. Она указывала пальчиком, а я покупал.
—Лесь, как ты считаешь, — нам это нужно?
Я подчеркнуто говорил Мы, заранее выдавая карт-бланш отношениям, которые лишь недавно совсем переместились из виртуальной плоскости в реальную жизнь.
Потом мы вернулись ко мне.
—Ты голодный, наверное, — предположила заботливо.
И, не ожидая ответа, ушла на кухню. Минут через несколько оттуда потянуло ароматом жаркОго. Чуть позже появилось и само произведение — огромная отбивная. Она лежала на большой, красивой тарелке. Олеся положила ее на стол, рядом — свою, маленькую. Ножик и вилка — у каждого. Ей так хотелось.
—Садись!
—А ты?
—И я — конечно. Не оставлять же тебя одного!
Мы пили вино, разговаривали. Улыбаясь, заглядывали друг другу в глаза. Из динамиков расплывался по комнате голос Дайаны Кролл. Не только талантливой до умиления, но и красавицы…
Олеся тоже любила джаз. Между нами много общего. С ней было легко. Мы понимали друг друга с полуслова. А чего еще нужно, думал я, растворяясь все больше в ее заботливости и забытом давно уже домашнем тепле!
—Давай что-нибудь посмотрим? — предложил после ужина. — Что ты хотела бы?
—«Покровские ворота». Обожаю этот фильм!
Я смотрел его уже тысячу раз, но как отказать… Мы улеглись на диван перед экраном компьютера. Телевизора у меня нет. Это — принципиальное. Зачем засорять голову всякой дремучей ерундой!
Знакомые сюжеты в новой обстановке смотрелись очень трогательно.
Я обнял ее, прижал к себе…
Чьи-то мамы и папы, дедушки и бабушки сейчас мы были просто мужчиной и женщиной, друг перед другом такими же молодыми, как всегда.
—Я приму душ, — сказала Олеся.
Заметил уже: чистюля! Даже пару рубашек моих успела постирать. Как и Элла, мелькнуло в подкорке. Но тут же себя приструнил: хватит оглядываться! Нет у тебя жены. Выбрось из головы. Прошлым не наживешься.
В ванной зажурчала вода…
Звонок. Сотовый. Вижу номер. Лика! Она сегодня улетает в Вену. Если отвечу, разговор будет долгим. Не успею утолить ее любопытство. Наши разговоры бесконечны. Я даже не знал до знакомства, что могу быть таким безнадежным болтуном. Хотя вижу ее: улыбку, губы, глаза, все остальное и… говорить ведь не хочется! Как-то повздорили чуть. Обиделась, что я не с ней, а с товарищем.
—Ладно. Буду смотреть фильм.
А в скайпе мы каждый вечер.
И через минуту уже пишет, расстроенная, злая:
—Прекрасно! Я лицезрею ДЖЕМСА БОНДА ! Ужасно хочу тебя!
Потом не отвечала на звонки. Прощалась навсегда раза три.
Лике известно, что я собираюсь в поход. Всех других дам предупредил тоже. Их много, никто не тревожит. Но заводная ведь! А может, действительно любит. Хотя больше это похоже на страсть. Да (честно) не знаю я, на что всё это похоже. Просто она мне очень нравится.
У неё какой-то хитрый номер от сотовой компании. Она может позвонить в любой момент, с любой точки света. Это для нее не стоит ни копейки! Поэтому разговоры могут быть очень долгими.
Уношу телефон в другую комнату, засовываю в шкаф между простынями. Если отключу или отвечу коротко — обидится. Это будет слишком нагло.
Лика — красавица. Моложе меня на семь лет. Олеся — почти ровесница. Она несколько поначитанней, но в шарме внешнем уступает. Была бы возможность, в душе сейчас купалась бы Лика. Та давно собирается ко мне в гости. Но пока она далеко.
Олеся под душем. Время есть. Быстро просматриваю почту. Может, кто интересный проглянет. Например, Тамара Бондаренко, слегка сумасшедшая писательница, с которой мы рассорились накануне.
Та тоже очень эффектна. Но говорить с ней невозможно. Всюду она видит подвохи, стремление унизить, оскорбить. В этом смысле, она копия Эллы. Иногда мне казалось, что «Черный квадрат» написал не Малевич, а именно моя бывшая жена. У нее был талант орудовать темными красками. И эта — пишет какую-то чушь, носится с ней по издательствам. Один из издателей даже согласился. Но…
—Ты представляешь, что он мне предложил?!
А чего тут представлять? Красивая, знойная баба…
С юмором у нее, впрочем, никак. С образованием, видимо, тоже не очень.
Молчит уже три дня. Умеет обижаться.
Нет её ни на сайтах, ни в почте. Там — только Носков. Читать содержимое бессмысленно. Реплики будут примерно такими:
—Шо, дрыхнешь, змеюка? А с кем я буду водку пить, гад?
Или:
—Похмелился уже, скотинка, наркушник инетовский? А у меня водкам есть! Приезжай! Денюжков не мерено!
Он неисправимый амикошон, несмотря на солидную должность на заводе и вышку в дипломе. Он тоже в разводе. Когда я жил с женой, частенько зависал у него в квартире, но в одиночестве — перестал. Я ведь бежал не к нему, а от дикой, бесконечной тоски и непонимания у себя дома. А когда в моем окружении оказались образованные, культурные, по-настоящему тонкие и душевные дамы, общение с приятелем вообще свелось почти к нулю. На фоне наших разных очень, но все же довольно приятных разговоров, его кондовая речь — что-то вроде деревенского сортира, плюхнувшегося на красивый газон.
—Саш, — послышалось из ванной, — у тебя какой-нибудь чистый халат есть?
—Рубашка моя подойдет? Не глаженная только…
—Давай!
Протянул ей сквозь щелочку в приоткрывшейся двери.
Нет, она не была лучшей из тех, с кем я общался. Просто она первой из них оказалась рядом. Не виртуальной, а реальной. К тому же, мы уже встречались пару раз. Я пока не мог сообразить, в какую сторону качнется маятник, но чувствовалось: моя улыбчивая подружка сумеет прибрать ситуацию к рукам. А вот хотел ли я этого — было пока не понятно.
—Теперь ты! — заулыбалась она кокетливо, проскальзывая мимо, к разложенному и застеленному дивану в зале. — Я люблю чистых мужчин!
Что же будет, думал я, вслед за ней отчищая себя водой и шампунем? Что будет со всеми остальными, если она приживется у меня? Да хоть и не она — любая другая! Да хоть с женой сошелся бы снова! Что станет тогда с Юннкой, с Инной, Алисой? С той же Ленкой. А еще есть и Аллка. Очень хорошая Аллка. Я обещал, что мы встретимся на следующей неделе. Как я буду делить между ними свое время?!
С Олесей я знаком всего с пару недель, а с некоторыми другими уже — ого-го! Да, они далеко, совсем в другом городе, но мы настолько сжились… Дня не проходило еще, чтобы я не перебросился с каждой из них, хотя б парой слов. Да какой парой, — бывает, болтаем часами! С одной Юннкой за месяц я наговариваю столько, что Элле никогда и не снилось. Тридцать лет почти прожили вместе, а что же в осадке? Лишь свары, обиды, неприятности. А тут все — по душам! Да я только в новых знакомствах и понял, что мир это не одна Элла, а огромный океан, и красивые женщины могут быть не только отъявленными стервами и дурами, а и очень хорошими, умными любовницами и друзьями. Именно они превратили меня, замкнутого в семье ворчуна и мизантропа, во внимательного, чуткого и понятливого. Ну, не скажу джентльмена, но что-то вроде того. Да и вообще, женщина — это сила. Она может разрушить до основания, но, если повезет, и вознести до небес.
—Саша! — слышу сквозь дверь. — Ты не утонул?
Хороший вопрос. Особенно если перенести его в философскую плоскость. Пожалуй, не утонул. Но, чувствую, это не за горами.
—Иду!
2
Фейерверк
Легкая, ажурная пенка тумана висит над бегущей речкой, дымится над косогором противоположного берега. Мелкие капельки росы искрятся на полуобгоревших бревнах костра. Он все еще дымится. Я наломал сухих веточек, сложил их шатром на скомканной рекламной газетке, поднес спичку. Бумага отсырела, сопротивлялась огню.
Где у нас спирт? Скучает костерчик. Взбодрить бы…
Женщины все попрятали по сумкам. Те — у раскладного походного столика. Если бы мы, мужики, ехали одни, на нем бы валялось все, что попало, вплоть до затушенных в банках «бычков». А так все очень чистенько. Ну, лишь тарелки не вымыты, хотя заботливо сложены стопочкой на краю. На утро…
Вообще присутствие дам привносит приятный нюанс. Мы возимся с плотами, пытаемся что-то ловить, а те привычными движениями домашних хозяек сервируют походную скатерть-самобранку.
Как я от всего этого отвык…
—Мальчики!
—НАлито уже? — вопрошает Петренко, усердно тискающий воздушный насос для плота.
Голос его строг, даже груб. Но глаза улыбаются.
Девочки:
—Ну, это уж сами.
Он накачивает уже второй плот, под вещи, а их — море. Устал, но ворчит по-прежнему. В том же духе:
—А вы — никак? Обленились!
Смешки:
—Сами! Это — ваша стихия.
Пока все спят. Вчера улеглись поздно. Один я — ранняя птаха.
Похоже, спирта я не найду в этой груде сумок и рюкзаков. Пробую снова поджечь просто спичкой. На сей раз бумага поддается. Она уже слегка подсохла на старой, еще теплой золе. Пока костер разгорается, втыкаю по его краям специальные железные колышки с рогатками для перекладины. Ставлю чайник.
В башке — пустота, шумок от вчерашних тостов. А их было немало. Уже даже не помню — за что. За комаров разве только не догадались.
Компания у нас — класс. Что надо. Не часто встречаемся, но знаем друг друга тысячу лет. И Олеся прижилась как-то сразу. Представил невольно, как вела бы себя в данном случае Элла. Особа компанейская тоже, где-то даже — огонь, в танце — особенно. Вот только разговор умных людей — не её конек. Она бы здесь заскучала. Олеся ж держала планку. Хоть и не полная у нее вышка, но все же филфак. К тому же, и пела неплохо. Проникновенно так.
Реве та стогне Днипр широкый.
Сердитый вiтер завыва,
До долу верби гне високi,
Горами хвилю пiдiйма…
Хохлушечка!
Не стыдно, что такую привел.
Все время интересно было: а как она смотрит на нас? На меня, в частности. Глаза – искрятся. Нравится ей. И все же…
Идеал для нее (как и для многих женщин, впрочем) — Гоша из «Москва слезам не верит». Говорила не раз. И, очевидно, примеривала на меня его одежды: уравновешенного, толкового, надежного. Я сам не очень присматривался к себе со стороны. Вокруг свои люди. Я вел себя, как обычно. Ну, разве с легкой поправкой на нового зрителя, в перспективе, может, нужного очень.
Мы ж, мужики — павлины. Чуть приглянулась — и веером сразу: корзины с цветами, рестораны, подарочки, театры, красивые слова и стихи… Все это, конечно, до поры. Но мы же и сказочники. Верим, что все на века!
Ну, а так и действительно: было неплохо. Романтика путешествия обволакивала: луна, речка, костер. А до этого целый день почти плыли по реке, шутили, пели, купались на каждом шагу.
Вечером, когда дошла на углях зажатая в решетку свинина, появилось вино и водка.
Над мясом с ней колдовали вместе. Ну, как колдовали? Жарил-то, конечно, я. Она просто советовала. В том смысле, чтобы не подал сырое.
—Нужно ножичком чуть-чуть проколоть верхнюю корку. Мы в Киеве с папой делали так.
Папу она вспоминала как божество. Он был большим человеком. Деньги вот только почти все истребил на любовницу.
—Об это я ему Там, — она приподняла указательный пальчик в небеса, — скажу обязательно!
Заметно было — кипит на душе до сих пор. Не так бы ей хотелось жить, как живёт по его милости.
Дело дошло до тостов. Иван, виновник торжества, взял гитару.
Прошёл уж год как мы не пели.
Прошёл уж год как мы поём.
Ни разу толком не сидели,
Но с толком каждый день мы пьём.
О многом надо поделиться,
А разговора нет и нет.
Перевернем ещё страницу…
Как трудно первые 100 Лет!
Песня его собственная и пел он здорово. Все улыбались.
Скучал только Александр Всеволодович. Ему за шестьдесят. Ветеран сплавов по рекам, повидал многое. Он и этот маршрут придумал когда-то сам. Начитан до опупения, а уж поумничать — не корми хлебом. Свой марлезонский балет он начал уже со старта автобуса:
—А вот вы знаете, откуда происходит слово «турист»?
Как будто все только что свалились с Луны.
—Турист, — продолжал он, не дожидаясь ответа, — от французского touriste. Человек, занимающийся туризмом. То есть видом активного отдыха. Еще скифы, наши древние предки, в перерывах между войнами любили поохотиться, поплавать на плотах…
Он мне напоминал одного персонажа у Гашека. Такой же резонёр. Любил объяснять очевидное. Что-то вроде того: мол, сегодня четверг, потому что завтра — пятница. А сморкаться нужно потому, что с собой носовой платок.
Словом, пока мы ехали на автобусе до места начала сплава, этимологический словарь русского языка для многих из нас (в основном филологов) стал еще более ясным, чем мы думали.
Однако на этом его звездный час и закончился. Публика оказалась не вполне благодарной (если не сказать — просто равнодушной к его научным экзерсисам). Свои собственные плескались через край у каждого. Всеволодовичу оставалось только растерянно хлопать подслеповатыми глазами и постоянно прикрывать ладонью раскрытый в зевоте рот, чтобы в него не запорхнула случаем назойливая мошкара.
Пью чай. Досадно. Не то — без лимона. Где-то, ведь помню, осталось немного. Но где? Налил и Олесе в ее пластмассовый бокал.
Четыре палатки раскинулись вдоль берега, на уютном песчаном плато. Наша — самая маленькая, в центре. Внизу толстый поролон. Она застелила его чистой простынкой. Подушку из поролона захватила из дома.
Палатку завез старший сын. Младший принес видеокамеру. Вот ведь как развернулась жизнь: дети помогают отцу не вернуться к матери, а ухватить другую. Но мать — тоже, давно уже не теряется. Время нас разносит друг от друга все дальше и дальше. Не верится даже, что прожили вместе столько лет. Почти никакого следа…
Прохладно еще. Пола палатки чуть приоткрыта. Заглядываю внутрь, трогаю ее за ногу, прикрытую простыней:
—Чай не хотите?
Не шевелится. Спит вовсю, как и весь лагерь.
Скучно. Дома бы я сейчас не скучал. С некоторых пор я вообще перестал понимать что такое — скука и одиночество.
Я не бываю один. Пусть виртуально чаще, но они со мной постоянно, мои старинные подружки. Да, их много. Иногда мне кажется, что даже слишком. Но бросить не могу ни одну. В целом все они разные, но при этом каждая из них — что-то вроде камертона на многочисленные струнки души. С Юннкой просто легко. Легко и все. О чем бы ни говорили и что б ни случилось. С Алисой хочется быть добрым и мягким. Ленку… Она просто блеск! Смотрю, а руки к ней так и тянутся. При Иннке я просто становлюсь в угол. Не потому что уж так виноват. Просто вижу ее глаза, глубокие, мудрые, добрые и постоянно вспоминаю Экзюпери...
Когда мы с ней познакомились, я кичился своей свободой. Но она осекла очень мягко:
-А от чего быть свободным? От заботы, от нежности, от любви?
Меня сразили эти слова...
Я ведь действительно за все это ответственен. Ведь каждая считает (наверное), что она у меня единственная, за которой я понесусь на край света. И, главное, где-то ведь это правда!
Олеся? Не знаю пока. Просто она рядом.
В безделье бреду вдоль кромки воды. Взгляд плавает по зеленым склонам противоположного берега. Течение проносит мимо какую-то обломанную ветку, лист лопуха. А память… А что ей? Несет и она. Истоки всей этой истории уже далеко.
3
Сигарета-разговор
Выглядываю в окно. Снег, зима. И ночь, слегка подслащенная бледными улыбками фонарей.
Зажигаю сигарету и уношусь к Ней. Наговаривая в пустоту комнаты какие-то слова. Иногда злые, но чаще пропитанные тоскливой нежностью.
Люблю я ее все-таки! И тут же думаю обреченно: неужели все? Неужели так просто перечеркнуть всю жизнь?
Но сигарета сгорает. Я так и не успеваю под нее найти ответ. Без сигареты я стараюсь думать все-таки о чем-то другом, более спокойном.
Я не один. Давно уже не один. Уже несколько месяцев каждый день, иногда по многу часов со мной другая. Я и сейчас с ней. Не говорю почему, но все же вздыхаю:
—Пронеслись выходные. И не зря вроде, а все равно какой-то осадок. Вечер просто, наверное. Сумеречное состояние улицы постепенно заползает в душу. Может, потому что та слишком трезвая?
Она простодушно:
—Опять двадцать пять. А если ты привыкнешь коротать вечера не на совсем трезвую голову? Что будет?
Я:
—Это был только вопрос. Предположение.
Она все понимает:
—Просто очень плохо коротать такие вечера одному. Рядом, не в компьютере виртуально, а рядом, должен быть родной человек. Тогда не будет возникать таких предположений.
Вряд ли она имеет в виду себя. У нее муж. Ей-то как раз удобней — в компьютере.
Зовут её Юнна. Так звали мою не очень приветливую невестку. Я не очень любил это имя. Сдвинулось только теперь, с новой знакомой.
У той, к которой меня постоянно возвращает мысль, мужа нет. Давно нет. Она сама так хотела.
И у меня нет жены. Тоже так же давно, хотя я и не хотел этого.
И тем не менее, лучшее лекарство от женщины – это другая женщина, а не водка.
Как чувствует себя одинокий мужик? Да, в общем-то, так. Ничего. Нормально. Живет себе и живет, иногда снисходительно поглядывая на своих бывших «собратьев по супружескому цеху», которые прячут от своих благоверных заначки, бутылки, скрывают встречи с друзьями, покорно плетутся хвостиками у прилавков, сдерживая нарастающее раздражение от неторопливого потребительского любопытства своих половин. Этот мужчина свободен и независим от навязчивых притязаний. Он делает все, что он хочет. В пределах «осознанной необходимости». Той самой, о которой говорилось нам в незабвенной студенческой юности.
Что в браке? Особенно, если это долго. Если все одинаково, и ты только винтик в более-менее устойчивом механизме, который все гордо именуют «семьей». Своего рода домашнее животное, которое воспринимается на ура только трезвым, с молотком или другим хозинструментом. Пасущим коров, детей, отдающим в Надежные руки всю зарплату, чего-то вечно строящим, кивающим даже на неприятные вопросы. То ли один: так лучше, проще! Тем более, если ты был окружен людьми, которые тебя все равно не понимают. Ты все равно уходишь из пустоты. Из тьмы, равнодушия…
На деле, правда, не все так гладко, как думается вначале. Пока ты себе доказываешь, что все хорошо, так и идет. Но аргументы рано или поздно заканчиваются. Ты уже не плюешь, а взвешиваешь все pro и contra. И чаще все признаешь, что иногда был все же не прав.
Что происходит, когда мы отрываемся друг от друга? Когда давно знакомые люди вдруг решаются стать чужими. Особенно тогда, когда ничего достойного не приходит взамен. Ты вроде свободен, но вокруг все та же пустыня. Да книги, да, интернет, твоя любимая работа, все те же друзья и родственники. Откуда же вдруг постепенно нарастает ощущение, что тебе все же не хватает чего-то еще? Может быть, самого главного. Того даже, что ты вроде бы никогда не ценил. Ты вроде бы с радостью оторвался от одного берега, но никак не можешь пристать к другому. Вообще — никуда. Раскручиваешь швартовочный линь, а зацепить его не за что. Даже за корягу.
Как я попал на этот сайт — не понятно. Просто хотел познакомиться с кем-нибудь, встретиться. Не век же ожидать чуда от одной единственной. Тем более, что у нее давно уже есть другой. Да просто мне было очень одиноко. Я устал ждать. Каждый вечер был для меня пыткой. Каким-то временем ведьм, которые искушали, истязали, тащили в прошлое! Как Хома Брут, я постоянно очерчивал вокруг себя оберег из бесчисленных фильмов, шоу, приятелей, просто стаканов с водкой. Но все это было не то! И вот однажды я просто подумал: а что? Почему бы и нет?
Командная строка в Гугле. Вопрос. И тут же ответ: пожалуйста!
Сначала — анкета. Все о себе. Как на духу. Не потому, что скрывать нечего. У всех у нас хватает сюрпризов, предназначенных только для Господа. Просто было интересно: а что обо мне, таком вот, скажут другие женщины? До сих пор я знал мнение только одной. Не очень лестное мнение, прямо скажем. И вряд ли объективное.
Сайт открывал большие возможности. В день приходило не менее восьми предложений. У каждой — набор фотографий, анкета. Ты, как на рынке: бери, что вздумается! Пробуй. Та же дегустация: глоточек, маленькая ложечка, тонкий ломтик… Особенность только одна: там, на другом конце виртуального прилавка, тебя тоже прощупывают. Точно так же. На свой вкус и цвет. Мы как бы стоим по разные стороны барьера. Я здесь — она там. Секундант — только время. Чем закончится дуэль, никому не известно. Но (уверяют организаторы дела) некоторые влюбляются, встречаются, женятся и живут долго и счастливо.
Их много, этих женщин. Их было так много, — просто не перечесть. Многомиллионное одиночество. В разводе, в браке, — и все тянутся. Кто-то к экстриму, кто-то к деньгам или сексу, просто к соседству с кем-нибудь. Но большинство все-таки ищут близкую душу. То, что не видят рядом. Не могут увидеть. Или — не хотят. Разные лица, разные люди… Из разных мест.
И понеслось… Просто из любопытства сначала. В конце концов, какая разница — где они, те страждущие? Проблемы-то все равно одни и те же. Ну, не встречусь ни с кем, — зато хоть на себя посмотрю со стороны. Не укусят же! Примерно из этих соображений я и отправился в свое сентиментальное путешествие. Не предполагая даже, чем все это может обернуться…
4
Ракушки
Их притащил Петренко. Целое ведерко. Ушли куда-то вдвоем с женой. Она живет и работает в соседнем городе. На свиданья он ездит туда. Их чувства понятны. Вернулся один. Мне:
—Ну? Ты вроде грозился…
Да, брякнул вчера. Был опыт. Сомнительный, правда. Мы уже варили на рыбалке (в юности еще) этих перламутровок. Сразу приходит на ум Чарли Чаплин, суп из топора и рукав под закуску. Но отрицательный опыт — тоже, знаете… Я осознал ошибку. Вспомнил французскую кухню, мидий, — ну, а что еще надо для не лишенного творческой жилки субъекта!
Колдовали втроем. Самый тяжкий крест достался Петренко: он выковыривал моллюсков из раковин. Я лишь бросал ракушки на решетку, установленную над костром, на бревнах, и (оттуда) — в миску с водой, где они охлаждались. Рядом сидела на корточках Марина, моя маленькая помощница. Зрение у нее острей, чем у меня, и она указывала пальчиком на бедолажку, которая уже раскрылась.
—Тепло им здесь, — игриво улыбалась она.
Подумал не без издевки: не то слово! Не над девочкой, а вообще. Она прелесть, конечно! Ровесница моей внучки. Здесь — с отцом. Тот взял её у бывшей жены на выходные. Моему сыну — уже не дают. Суровая история. Почти «Санта Барбара». Не знаю, как Элла (не общаемся), но я свою внучку не вижу и где-то уже начинаю подумывать, что никого у меня нет.
Вспомнилась Алиса. Познакомился с ней тоже на сайте. Очень обаятельная. Все время называет меня «милый писатель». Какое-то время мы с ней не разговаривали. Я просто признался, что живу уже не в Москве. Извинился и...замолчал. Мне показалось, что так будет порядочней. Прошло полгода почти. И вот — она. На том же сайте:
«Я очень скучаю без тебя»!
Я сразу её вспомнил. И мне она запала тогда в душу. И тоже остался осадок.
Но разговоры теперь стали куда более откровенными. Не сразу. Когда первые всплески эйфории от новой встречи улеглись, она замкнулась. Сыграли старые обиды:
—Мы ж разбежались. Вот в чем суть. А снова воссоединиться — уже не получится. Нет доверия!
Насчет доверия — да. Это, пожалуй, главное препятствие. Даже если кому-то и очень хочется начать все сначала. Для меня, например, это точно.
—Странная ты. Я знаешь, почему вцепился в тебя сейчас? Просто ты впервые стала по-настоящему раскрываться. Как мидия, брошенная в костер.
—Вот как?
—Да. Но… порыв ветра… Костер погас. И… ракушка снова закрылась! Очень по-женски…
Помолчав, она решила:
—Красиво.
И все улеглось.
Да разве распря была? Так, чушь какая-то.
Она, конечно, изменилась. Покладистая когда-то, потерянная, теперь она уже смотрелась иной. Более уверенной и где-то даже циничной.
—Вы мужчины, как общественный транспорт. Все ждешь и ждешь нужного маршрута... А он не едет. Тогда это быстро надоедает, и начинаешь добираться с пересадками...
—Прости меня, дурака…
—За что?
—Мне показалось тогда, что так будет честней. Не от тебя я ушел, а просто хотелось, чтобы у тебя был реальный спутник.
—Прощать мне не за что тебя. Ты поступил, как поступил. А спутник… Он был и ласков и сексуален, а я себе опять твердила: не моё это… Он, кстати, сделал мне предложение недавно…
—Зачем ты мне это рассказываешь?
—Я свободная женщина.
—И?
—Хочу — по душе. А так… зачем? Уже проходили.
—Могла бы заметить: я очень рад, что мы снова вместе. Уже — на второй ступени…
Это — про скайп. Сначала она упрямилась (как многие). Переписка перепиской, фотографии фотографиями, а это уже — глаза в глаза. Реальнее — только сама встреча.
Я засыпал ее вопросами. Где живет, какие любит цветы, что нравится ей в мужчинах?
—Ты еще лампу поставь. И — чтобы в глаза. Для надежности. Как следователь!
—Смотрите — какая…
—А то!
—А как же еще мне узнать, как вести себя дальше? На третьей ступени!
—Ты очень, Саша, самоуверен. Как мне кажется. Хотелось бы, конечно… Можно все… Но вот получится ли… Наши желания соизмеримы с нашими возможностями. А впрочем, не слушай меня. Я шучу. Особенно в последнее время. Знаешь, если твой собеседник не обижается на твою шутку — значит, у него есть чувство юмора. А если обижается, ЗНАЧИТ, ОН ПОНЯЛ ЕЁ СМЫСЛ!
Смайлики, смайлики… Любят их женщины! Такое вот, виртуальное, кокетство…
—Нет слов. Что ни высказывание — перл. Одни афоризмы! Ты, я смотрю, меняешься вовсю. Ну, а самоуверенность… Не поверишь, наверное: вовсе нет. Уж что я уяснил себе точно: чем больше ты самоуверен в общении с женщиной, тем меньше у тебя шансов на что-то серьезнее секса.
—Настоящий мужчина — это тот, с кем не задаешься вопросом: а не слишком ли рано я ему дала?
—Вы нравитесь мне все больше и больше…
—Ты мне — тоже. Но это ни о чем не говорит. Я кошка, Саша, и гуляю сама по себе.
Она так сказала, и напомнила Эллу. Я думал о ней точно так же. Другие для неё были так, прилагательными. Хочешь погулять вместе? Пожалуйста! Но не более того. Муж — в том числе и даже дети.
Потом, уже общаясь с другими, я понял, что это не только её особенность. Примерно все женщины в этом смысле одинаковы. Они романтики уже по природе. Принц и алые паруса — это в крови у всех. И, когда женщина, которой за сорок и даже за пятьдесят, уклоняется от близости с мужем, ссылаясь на климакс, она сильно лукавит. Она действительно потеряла интерес, но вовсе не ко всем мужчинам, а только к единственному. Не потому что он плох в самом деле, просто надоел. Просто не её это в принципе. Остальное все отговорки.
—Саш Са-ашыч!
Олеся. Машет призывно рукой. Она по пояс в воде, на середине реки. С ней жена Петренко.
—Сними нас!
А ракушки все уже выпотрошены. Над костром — пустой котелок из-под плова. Маринка услужливо подносит пластиковую бутылочку с маслом.
—Рафинированное?
Кивает.
Петренко:
—Думаешь, во фритюре?
—Попробуем.
—Слегка!
—Конечно. Только тонкая корочка.
—Логично.
Он ловит все на лету. Приятный партнер.
—Саш Са-ашычь!!!
—Лесь, видишь: некогда…
Они уже на старте. С ними и Марина. Готовятся нырнуть и вплавь одолеть небольшой порог в стремнине.
—Обижусь!
Взял видеокамеру.
—Ну, как? Готов?
Машу рукой:
—Поехали!
Снимаю и думаю: зачем это мне? Олеся пока — просто очередной эпизод. Какое-то ощущение, что он не обернется романом. Она тоже кошка… Хотя… Qui vivra verra, как говорят французы. Поживем — увидим!
Но вот я уже снова у костра. Ошпариваем порциями. По чуть-чуть. Чтобы не сварились. Все с интересом следят за происходящим. Всеволодович, как всегда, умничает:
—Вода выпарится — вынимайте! А то подгорят…
Хотя заметно, что это и для него в диковинку.
Минут через двадцать блюдо на столе. Красивая тарелка, подрумяненные моллюски. Вместо соуса — масло от консервированной печени трески. Специи, соль — все там.
В сторонке только Олеся.
Я:
—Попробуй, вкусно…
Уклончиво улыбается.
Ловлю ее взгляд: сквозь внешнее умиление проскальзывает другое. Не то, что брезгливость. Она первый раз в походе вообще. Так в основном, городские прогулки. Наверное, это кажется ей, избалованной обычными благами, чрезмерной экзотикой. Но, может, и не прав я. Откуда мне знать, что внутри этой лишь чуть приоткрытой ракушки?
На обратном пути все дремлем, утомленные солнцем, водой, и вообще. Она — положив свою голову мне на плечо. Это трогает. Настраивает на определенную волну.
Неужели все же роман?
5
Фатальные знаки
Я — на галерке, у окошка. С кафедры:
—Ренессанс, Боккаччо…
Всё очень высоко, торжественно. Располагает к размышлениям, возносит над прозой.
Форточка приоткрыта. С улицы тоже кое-что слышно, там разговаривают между собой штукатуры. Фасад здания оцеплен строительными лесами. И вот — в одно ухо:
— Ренессанс, Боккаччо…
А в другое:
— Ё-ё-пть! Охренеть, блин…
Два штиля. Два мира. Я слышу и впитываю тех и этих. Они, по отдельности, — только себя.
Живу точно также. Но уже не сторонний зритель — игрок. Играю со всеми. Надо, вою по-волчьи, улыбаюсь кому-то, как другу, хотя давно уже чешутся кулаки. Большая часть времени исчезает в этих глупых спектаклях. И лишь в одиночестве я снова возвращаюсь к себе. Сажусь за компьютер и захлопываю все форточки. Мне хочется все же дослушать, додумать, осознать: так что же там Ренессанс, как там Боккаччо? Что вообще нового в этом мире, который я действительно люблю?
— Пум- пум-пум…, — бегают пальцы по клавишам.
И что-то выстраивается. Проглядываются характеры, сюжет. И вот уже снова как гимн, венец всего этого звучат:
—Ренессанс, Боккаччо… Достоевский, Пушкин, Ильф и Петров, Жванецкий…
И вот он, вот он апофеоз, уже близко! Последние два-три штриха. Но тут, как всегда, вдруг приоткрывается какая-нибудь из захлопнутых мной форточек и разноликий змей-искуситель различными голосами куда-нибудь приглашает, что-то требует, упрекает, ворчит, заискивает. И значит, нужно все бросить, опять наплевать, отставить. Иначе окажешься совсем один. А это все-таки перебор даже для закоренелого отшельника. Ты управляешь прошлым и будущим, а из форточек прет другое. Какая-никакая, но настоящая жизнь. Речка, которая действительно спасает в жару, женщина, к которой можно прикоснуться.
— Пойдешь?
Ну, как отказать?
А время бежит. И все острей вопрос: а что ты Там скажешь? Что от тебя, в конце концов, останется? Две даты на прямоугольной табличке? А в середине? Что-нибудь положил? Успел? Кто-нибудь что-то вспомнит, заметит? Есть он — какой-нибудь знак о твоем пребывании не под землей?
— Пойдешь?
Вот он — мучительный выбор. Ну, что-то реши!
— Закройте форточку!
Да, надо сосредоточиться. На чем-нибудь. На чем-нибудь, да. Обязательно. Вот только когда я это сделаю?
5
Бегущая по волнам
Люблю это время… Лето, осень, зима — не важно. Просто я дома. Не на работе, не в гостях. Нигде. До-ма! На пороге — Петька, преданный рыжий паразит. Как швейцар в дверях, он услужливо отступает на шаг в сторону.
Обычная квартира… Но только на первый взгляд. На самом деле я вступаю совсем в другой мир. С тем, что я вижу и слышу обычно вокруг, никакого сравнения!
Комп. Вот она дверь за шторкой с нарисованным камином. Вставляю золотой ключик…
—Блиньк!
Зеленый огонёк скайпа.
Я знаю — кто это. Просто знаю и всё. Так каждый вечер. Много, много месяцев уже.
—Привет! Как поездка?
—Устал. А главное — соскучился…
—Неужели по мне?
—Не допускаешь такого варианта?
—Лучше скажи, с кем ты там был?
—Ревность?
—А ты как думал! Шляется, понимаете, неизвестно где и с кем, — и еще спрашивает.
—Я же предупреждал…
—Не помню.
—Как?!
—Память девичья…
—Можно отвечу коротко?
—Попробуй. Если получится. Но учти: меня не проведешь. Знаешь ведь…
—Знаю. В общем так: лишних не было!
—То есть ты там был не с лишней? Ну, и как она?
—Мы вроде бы начали о походе…
—Вот я по ходу и спрашиваю.
—Как Вам сказать…
—Так и говори. Ну? Я слушаю…
—Была отличная погода!
—Так...
—Быстрая речка и живописные, почти кисельные берега.
—Допустим.
—Плоты, весла, шикарные пляжи…
—Ты разговор-то на другую тему не переводи!
—А мысль, что я мог быть один, в голову — что, никак?
—На тебя не похоже.
—Все она знает… Ванга московская!
—А то!
—Я выгляжу ловеласом?
—Ну…
—То есть, по-Вашему, в голове у меня одни бабы?
—Ну почему бабы? ЖЕНЩИНЫ!!!!! Барышни, дамы - но не бабы.
—Догадывался, что некоторые так отфутболят. Хотя…
—Что?
— Ну, не было у меня никого. Ни одной ба… простите, женщины.
—Опять!
—Пардон.
—А знаешь, какая у меня ассоциация с бабами: идет такая-никакая…
—Куда же?
—В коровник. Вот таких я называю бабами
—Но ты же не в коровник ходишь. Ты все-таки гендиректор солидной конторы!
—И что?
—Блеск, лицо фирмы!
—Тогда беру свои слова назад.
—Женщины — это слишком общо. Как, впрочем, и мужики. Притягивает это слово всех, но вот не все ему соответствуют. Да и вообще, что это за медаль такая... что это за орден - ЖЕНЩИНА! Это все же - за какие-то заслуги, а не просто потому что...
— Да, слишком общее определение. Так на то ты и писатель, чтобы пользоваться нашим великим и могучим, а не называть всех бабами.
—А женщинами всех - можно?
—Нужно. Меня, например.
—Вы — особая песня.
—Так значит я достойна этой медали или даже ордена?
—Причем - на Георгиевской ленточке!
—Вау! Польщена! Но я такой награды не заслуживаю, поэтому получать ее не пойду. Просто буду знать, что есть мужчины, которые так думают, и мне от этого очень приятно.
—Есть разные женщины. Те, скажем, которых мы любим. Есть те, с которыми просто приятно поговорить. Другие — всего лишь бессмысленные соседки по квартире. Но существует еще четвертый тип. Я не буду называть его никак. Лопату им в руки или мастерок. Пусть работают!
—Интересно, а какой тип женщины я.
—Лучший!
—То есть в походе ты был один?
—Юнна…
—Сделаем вид, что я тебе верю.
6
Регтайм
Море, солнце и пальмы. Белый рояль и смуглый мэтр Питерсон. Он далеко уже не юноша, еле передвигается по сцене. Но за клавишами возраст мастера не имеет никакого значения. Душа его по-прежнему молода.
В воздухе, прокуренном ароматами юга, плавают жизнеутверждающие аккорды джаза. Дамы в вечерних платьях, их кавалеры в черных смокингах. Услужливые гарсоны с подносами лавируют между изысканной публикой:
—Шампанское? Виски? Коньяк?
Прибывают все новые гости. Нарядные лакеи почтительно распахивают задние дверцы «Мерседесов», «Майбахов», «Кадиллаков»... Но что это? Кто? Знакомая личность! Да это же Лобачев Игорь, мой одноклассник! Сидели на соседних партах. Едва протискиваюсь к нему сквозь толпу поклонников и поклонниц:
—Гарик! Как жизнь?
—Да вот, — роняет он, — как-то так.
Застенчив, как девочка, чуть не краснеет. А на груди — целый иконостас. Целая история моего поколения, которая меня лично не коснулась никак. Тут и Афган, и Чечня, и золотая, на ленточке, медаль Олимпийского чемпиона по самбо. Когда-то, еще в 10-м классе, я уложил его на пол приемом французской борьбы, показанном мне отцом. Но это был только случай, а он из случая выстроил жизнь. Стал лучшим!
—Послушай, когда ты успел?!
Он только улыбался в ответ. Успел, мол. Старался!
А вон и еще один. Вместе учились в медицинском. Я это бросил на полпути, а он дотянул и стал главным врачом известной больницы. Больше того — депутатом гордумы. Политиком! Элитой, так скажем. Мелькает в телевизоре, красуется на светских раутах. Степенный, с аккуратной бородкой и усиками. Чем он выделялся из нас, молодых, самонадеянных сумасбродов? Ничем. Мышь серая, библиотечный сучок. Кто б мог подумать?
Господи, кого я вижу! Из кареты, запряженной в тройку белогривых красавцев, под ручку с каким-то старым кошельком является миру она. Супруга моя бывшая! Колье бриллиантовое на шее, все пальцы в перстнях. Пристроилась, наконец, горемыка. Нашла свое счастье. Встретились взглядами. У нее он довольный-довольный. Была когда-то простой портнихой. Теперь она дама светская. Ну, что, мол, выкусил, голодранец! Я, было, даже состроил в ответ какую-то уж чересчур безразличную рожу. Но в этот момент кто-то сзади схватил меня за локоть и поволок в сторону:
—Саня! Ты ль это, старик? Сколько зим!
Сорокин. Тоже сокурсник, но уже по филфаку. Я слышал, у него свой театр. Пробился и он ближе к солнцу!
—Ты писал что-то вроде. Опубликовался уже? Нет? Рискуешь, старик. А я вот уже протолкнул три своих пьесы.
—О чем?
—Какая разница? Время Толстого с его неподъемными эпопеями давно ушло. И в психологии, как Достоевский, копаться теперь никто не будет. Некогда! Бобосы заколачивать нужно. Вот в чем, старик, идеология эпохи!
—И все таки? Не о пи**е же ты пишешь.
—Да, в общем-то, Саня, о ней. А что еще может идти у нас нарасхват? Страна ж дураков, старик! Только порнуха. Ну, кровушка обязательно. Ты же знаешь, что без этого — ни одного канала по ТВ!
—Страна дураков, — я усмехнулся, — а ты себя сам к кому относишь?
—К ним же. К ним же, старик. Говорю тебе без стеснения и без всякой позы. А кто я еще, если до сих пор не уехал в какой-нибудь Берн или Сан-Франциско?
—Тебя там ждут?
—Очень!
Он рассмеялся и серьезно добавил:
—Но с большими деньгами. Примерно такими, как у тех, — он кивнул в сторону двух простоватых с виду дяденек, окруженных спортивными шкафами в черных очках.
—А это?
—А это, старик, наши нефть и газ, заводы и фабрики, поезда, пароходы, дороги и прочая, прочая, профуканное государством Российским. Это большие люди, Саня. Те, кого ради мы живем.
—Ну, я бы о себе так не сказал.
—Не тешься самообманом, старик. Все в нашей жизни заточено под эту публику. Начиная от уборщицы в каком-нибудь загородном особняке и заканчивая конституцией с президентом. Я ж говорю тебе, Саня, — дурильник!
—И это слова человека, обласканного властью…
—Ты хочешь сказать, что я лицемер? Что ж, может, и так. А что делать? Правдой мы часто огорчаем друг друга. Тебе нравится, старик, когда тебя огорчают? Вот и мне — нет. И мэру не нравится, и губернатору, и президенту. Любому, от кого ты зависишь! Вот потому все и врут.
—А в Берне и Сан-Франциско не так?
—Уверен, что точно так же. Может быть, даже хуже. Но знаешь же: хорошо, где нас нет. Людям нравятся сказки. Поэтому, в общем, мы и путешествуем. По странам, планетам, своим собственным, внутренним, мирам. Ищем, где нам уютней.
—Тебе, значит, — там? Ниже пояса?
Сорокин развел руками. И вдруг рассмеялся:
—А тебе что — не нравится хлеб с маслом? Будь проще, старик. По-моему, ты слишком мудришь. Булгаков — наивный мечтатель. Рукописи горят. Горят еще как! Несть числа примерам в истории. Писать в стол — все равно, что в мусорное ведро. Пиши для народа! Только тогда ты станешь публичным и обеспеченным человеком. Да, придется напрячься, поломать себя. Порой и наступить, как сказал поэт, на горло собственной песне!
—То есть хлеб и зрелища?
—Вот-вот.
Стало скучно. Скучновато. Тоскливо как-то. На этой ярмарке чужого тщеславия я чувствовал себя абсолютным нулем. Неудачником, сирой птахой, нечаянно запорхнувшей в стаю расфуфыренных, сытых павлинов! Потянуло к теплу. К чему-то более вдохновляющему. И вдруг появилась она. Ни на кого не похожая, почти неземная. И сразу затмила собой все вокруг, словно Жар-птица. Исчезли пальмы, море, все остальное. А может быть, и не вдруг, а потому что я этого очень хотел. Да, так, пожалуй. Мало ли что преподносит нам одиночество!
Мы растворили друг друга в проникновенных словах и поцелуях. Тишина и нега наполняли пространство инстинкта. Хотелось, чтобы эта сказочная милость длилась вечно. Но тут:
—Тук-тук-тук.
Сначала я даже не понял, что это. Подумалось, ветер, а может быть, дождь стучит по подоконнику. Она лишь ничего не замечала. Навалившись на меня своей мягкой, горячей грудью, она касалась влажными губами моих щек и губ и нашептывала что-то ласковое. Но опять:
—Тук-тук-тук...
Противно, назойливо.
—Кто это может быть? — наконец, встрепенулась, отпрянув. Вскочила с постели, прикрылась платьем.
Подумалось вдруг: жена! И, следом, с досадой: какого черта? Я уже второй год в разводе! И все же вскочил. Открыл глаза.
Ни пальм, ни моря. Вообще ничего, что бы, хоть чем-то напоминало, сказку. Одно только солнце. Как лампа забытого киношниками «юпитера», оно сияло за незашторенным окном. И кто-то по-прежнему упрямо долбил:
—Тук-тук-тук!
Ну, просто ломал дверь комнаты.
Я перевалился на другой бок. Потом встал. Щёлкнул замком входной двери.
В проеме показалось чье-то лицо.
—Привет!
Призраки сновидений еще смущали сознание былым обаянием. Я даже не сразу нашел, что ответить. И только, собравшись, промямлил:
—Привет! — стараясь скрыть недоумение и досаду.
—Уже седьмой час, жаворонок, — заулыбалась мне Реальность. — Ты не забыл еще, как меня зовут?
7
Крутой реверанс
Всё горит: кожа, мозги. Поджарился за выходные, как цыпленок на гриле.
Олеся!
В скайпе.
—Ты как там?
Мне кажется, что в душе у неё та же смута. Я уже чувствовал себя почти женихом…
В ответ:
—Нормально.
Так постоянно отвечала Элла. Мы уже расстались, но мне долгое время было действительно интересно: что с ней? Всё-таки не чужие ж друг другу люди. Так я считал. Она полагала иначе. И никогда ни о чем не спрашивала.
—Нормально
И всё.
Словом, до фонаря.
Мы, мужики, действительно, сказочники. Ожидаем нежности, чуда. Того, что хотелось бы. Но вовсе не факт, что так будет!
Взгляд отстранен. Кажется, что меня смотрят, как на микроба. Какую-то вредоносную бациллу. И даже без микроскопа понятно ей всё.
Начались откровения. В сущности это была ледяная филиппика, посвященная моим нравам. На Гошу из фильма Владимира Меньшова я все-таки, в её понимании, не тянул. Был слишком фривольным и не достаточно внимательным к даме. Сухим, слегка хрипловатым голосом она рубила правду-матку. Здесь было собрано и свалено в кучу всё: от моего храпа в палатке до нежного похлопывания по попке на пляже:
—Я тебе не Наташка! — гневно возмущалась она, намекая на героиню одного из моих рассказов. — Меня воспитывали в нормальной семье!
Да, Наташка была проституткой, но что-то не помню, чтобы я о ней говорил с пренебрежением.
Все возражения пресекались на корню.
Её возмущало, что я, начав приставать к ней в палатке рано утром, быстро отстал, столкнувшись с легким сопротивлением:
—Нет, вы подумайте: взял и уснул! Кавалер называется…
Ну, кавалер-не кавалер, а насиловать я никогда никого не насиловал.
И, уж совсем удивительно, сильно расстроилась тем, какой я её выставил перед друзьями:
—Они смотрели на меня как на твою жену. Кто дал тебе право так меня представлять!
Интересно, а кем я её должен был выставить — очередной мимолетной шлюхой?
Вообще, я много чего интересного узнал, чего и не подозревал в себе даже:
—Ты предсказуем. Тебя легко просчитать.
—В чём, например?
—Во всём!
Она была уверена, скажем, что я хотел сделать её просто домохозяйкой:
—И не надейся! Я не собираюсь выгребать за другими их грязь. Я хочу просто трахаться. Тра-хать-ся! Понятно? И больше ничего!
Досталось и моему рыжему коту Петьке:
—Ненавижу котов. Кастрируй его!
В довершение с некоторым пренебрежением усмехнулась:
—Я уже вижу, что ты не миллионер…
Ну да, подумал я. Женщина и деньги — это почти одно и то же. Но удержался и не стал её сравнивать с Мэрилин Монро. Зачем оскорблять?
Она говорила еще что-то. В какой-то момент мне показалось, что это вовсе не Олеся, а бывшая супруга. Точно такой же расчетливый, бездушный взгляд, те же полочки, на которые аккуратно раскладывались все мои минусы. Даже плюсы мгновенно чернели и тут же превращались в устах и взгляде бывшей жены в невзрачные угли.
Уж этот тип женщин я знал хорошо. Да, собственно, его-то я только долгое время и знал. Не люди — калькуляторы!
Сказал и как будто наябедничал.
Но ситуация предлагала мне старые грабли…
Я слушал и слушал. Она раскрывалась и раскрывалась, ракушечка. На медленном, холодном огне. От прежнего обаяния — ни следа. От моих чувств — тоже. Терпел я уже из вежливости. Но в какой-то момент не выдержал. Взял и нажал на телефонную трубку скайпа.
Изображение пропало.
Стало легко. Камень с плеч будто.
А её курсор уже выводил в окошке почти изумлённое: «Это проще всего: взять и отключиться!»
Я подумал: а что? Здорово ведь!
Чего она хотела? Просто оттолкнуть? Вряд ли. Хотя бы из благодарности за, в общем, совсем не плохие выходные. Чего добивалась? Перевоспитать? Вроде совсем не наивная и вовсе не молодая девочка. Меня, далеко не мальчика. Зачем? Причем столь прямо и оскорбительно. Я понял, что это просто характер.
Прямолинейность на грани хамства.
Кто-то, может, и любит это, но я просто не понимаю!
И вот, пока мы ещё на этом берегу, что ж остаётся? Да как у Жванецкого: «Не нравится запах лука — отойди в сторону!» Я взял и отошел. Причем — запросто. Без традиционных семейных скандалов, без криков, без слез и водки, чтобы приглушить обиду. Просто нажал кнопку и — все. Закруглился сюжет.
И тут же ожил весь Реестр. Вспомнились и Юнка, и Ленка, и Инна, и все остальные. Пока ещё виртуальные, но давно уже не роботы. Они по-прежнему со мной рядом!
Иногда я думаю: а что было бы, если бы я не развёлся? И мне становится страшно. Нет,не от скандалов и равнодушия, которые постоянно сопровождали тот брак. Дело в другом. Тогда бы я никогда не познакомился с теми, с кем знаком и очень дружу и поныне. А это необыкновенные дамы, столь близкие мне по душе!
А роботы — это просто иллюзия. Глупость. Будто ты кем-то сможешь крутить, как хочешь, только потому он за экраном монитора.
Алиса как-то подшутила над нашими, мужскими, мытарствами:
«Идеальная женщина — это собирательный образ. Вот поэтому мужчины и находятся в процессе постоянного сбора…».
Уж не знаю, насколько точно это, но какая-то правда здесь есть.
8
Время ведьм
Когда-то, в минувшие давно времена, я придумал сказку про А и Б, двух путников, которые вышли из разных точек навстречу друг другу, но никак не могут встретиться. Это не обычные путники, а души во многом родственные. Из тех, кого хотелось бы видеть в друзьях и любимых.
В течение жизни мы встречаемся и взаимодействуем со многими людьми. Нередко вообше — с кем попало. Отсюда всякие гадости: ссоры, измены, развод. Поэтому и надеешься на чудо. Должно же, хоть раз, и тебе перепасть настоящее счастье, с которым будет легко и радостно до гробовой доски.
Но это в теории. На практике приходится искать благословенную планиду самому. Лица, характеры, в самых разнообразных вариантах пробегают перед глазами. Претендентки словно актрисы на кастинге — выбирай любую! Каждая, кажется, из той самой мечты про А и Б. Жар-птица — не воробей. Яркая, душевная, понимающая. И каждую хочется приручить, подвести по венец. Главное, веришь ведь, что можешь так поступить. Не получается только выбрать лучшую.
А время идёт. Испытывает терпение заинтересованных сторон. Однако ничего интересного ни с одной из них не происходит. Кроме разговоров, ничего. Разве что жизнь утекает постепенно.
Героини растеряны. Ведь они любят тоже и ждут решительных действий.
Уютно только мне одному. В процессе общения со всеми я постепенно осознаю, что не хочу терять ни одну из спутниц. Все мне нравятся. Каждая по-своему, но в целом для меня они вроде своеобразного лирического клуба, в котором не скучно, а иногда даже тепло и уютно. Отдать предпочтение одной — значит, потерять всех остальных. Зачем вырывать звуки из красивой мелодии? Она просто потеряет свою прелесть.
Понимание, что ни к каким обязывающим союзам я не стремлюсь, всё же приходит. Надежды на долгожданное вот-вот становятся совсем эфемерными. Наступает усталость. Вместе с ней разрушается гармония в отношениях. Нотки из моей мелодии выпадают сами в поисках большей определённости. Одна за одной.
В конце концов, я возвращаюсь к тому, с чего начал свои бесчисленные знакомства и создавал иллюзии себе и другим.
Я вновь одинок.
Вечер. Почти уже ночь. Они ощутимы, как никогда прежде.
Никого вокруг.
Ни-ко-го!
Снова наступает время, когда надо мной куражатся ведьмы. Они отряхивают от пыли далёкое прошлое, заброшенное в чулан биографии, казалось, навсегда и начинают им искушать. Толкают в реку давно минувших событий и чувств.
За окном — темно и холодно. Ни фонаря поблизости, ни одной звёздочки в небесах. Недобрые знаки. Пришёл черёд заплатить по счетам. За нерешительность, за наивность. И безрассудство. Потому что играть чужими судьбами — это подло.
Наливаю стакан водки, закуриваю. Дым и хмель застилают перспективу.