Все должно получиться!
(диалог с писателем «за жизнь»)
1.Заложники «библейской» морали
Что с нами происходит? Почему все более размываются в нашей повседневной жизни критерии нравственности, и наоборот, выпячиваются в своей неприглядности разрастающиеся в ужасающих масштабах метастазы грубости, хамства, бездушия?
Куда подевалось наше святое почитание старости, так присущее нам когда-то и мудро сохранившееся до сих пор во многих других народностях?
Что сталось с нашим милосердием к немощным и детям, к обездоленным и больным?
«Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать обстоятельства человечными. Если человек по природе своей общественное существо, то он, стало быть, только в обществе может развить свою истинную природу, и о силе его природы надо судить не по силе отдельных индивидуумов, а по силе всего общества».
И кто отважится возразить классикам научного коммунизма К. Марксу и Ф. Энгельсу, которые выразили свои мысли об «общественной» природе человека еще 170 лет назад?
Действительно, кто, как не общество с его командно-административными режимами лишило человека «человеческих обстоятельств» и заставило его забыть о том, что он не винтик в машине государства, а частица человечества? Кто, как не общество «помогло» ему отрешиться от вечных вопросов: «что такое жизнь и смерть?» и «что такое бессмертие?» – не только в возвышенном религиозном понимании, но и, если можно так выразиться, в бытовом, ныне почти забытом.
Нас начинают одолевать сомнения в правильности выбранной обществом модели нравственного воспитания.
«Если нет идеала внутри тебя, нет стремления очиститься самому, что же в таком случае ожидать от общества?», – сказал в одном из своих интервью известный писатель В. Астафьев. А как очищаться, если к этому никто сегодня не расположен и общество это никак не стимулирует? Получается заколдованный круг.
Но все-таки что изначально: нравственность человека или нравственность общества? Ждать ли нам, пока общество облагодетельствует всех нас поголовно христианской моралью или попробовать самим хотя бы для себя сформулировать принципы постижения ее премудростей?
Перелистывая свои старые журналистские записи, я наткнулся на сделанные второпях (карандашом по темной бумаге) тезисы мыслей одного из интереснейших моих собеседников – писателя Александра Иванченко, когда-то проживавшего в нашем городе (обидно, что я потерял его, когда он от нас уехал). Удивительно, но мысли, сформулированные этим скромным, но очень талантливым человеком в интервью, которое я у него брал почти четверть века назад, до сих пор актуальны.
2.Может ли быть свободным человек, каждый шаг которого наблюдаем?
Хочу начать с ответа писателя на мой первый пространный вопрос, в котором я попытался показать ему степень моей готовности к серьезному общению. С присущим ему юмором, он что-то скаламбурил, а потом, помолчав, заговорил чуть приглушенным голосом, откинувшись поудобнее на спинку кресла:
- Вот Вы обозначили тему нашего разговора «Нравственность и общество»… но ведь необязательно быть больным, чтобы озаботиться своим здоровьем. Все сегодня отождествляют возрождение нравственности с усилением влияния христианской церкви…
Взять меня… я – обычный, нормальный человек… моя вера – это мои интеллектуальные убеждения. Я подчеркиваю – именно интеллектуальные, ибо есть убеждения чисто эмоциональные, основанные на простом предпочтении показаний чувства перед данными рассудка… хотя, впрочем, вопрос этот сложный: в делах веры интуиция является определяющим фактором, и отрицать голос интуиции, как мне кажется, во многих случаях – дело безнадежное.
Мой бог – это не какое-то существо (пусть и неземное), сущность или субстанция. Это, скорее, некий нравственный порядок Вселенной, благодаря которому пребывает все сущее. Полагаю, ограниченная таким образом, наша вера способна удерживаться в рамках разумности. Если бог есть, то, разумеется, он бесконечно превосходит возможности нашего разума. А в этом случае мы не можем судить о нем достоверно. Потому что, стараясь постигнуть его суть, мы неизбежно низводим его до уровня собственного интеллекта, попутно, хотя и невольно, приписывая ему свои слабости и свое понимание вещей.
Не хочу никому навязывать свое мнение… но я склонен к принятию идей мироустройства, вытекающих из философии буддизма. Это одна из наиболее древних религий. Созданная в середине 1 тысячелетия до н.э. индусами, она на протяжении многих веков обогащалась учениями выдающихся философов Востока. Правда, это религия не в собственном смысле (иногда даже это вероучение называют «религией без бога», то есть, место бога занимает Разум). Но разум (а, если шире – психика, сознание, мышление) в ней не обожествляется, а просто является предметом постоянных гигиенических, метафизических, моральных и прочих забот…
- Но библия с ее заповедями, отступление от которых в мирской жизни грозит страданиями в загробной – не есть ли тот самый барьер на границе «грехопадения»? Обладает ли такими барьерами буддизм? – поинтересовался тут же я.
- Что Вы…- улыбнулся писатель, - Именно в этой идее библии кроется небезупречность этики взаимоотношений, если можно так выразиться, между верующим и богом в христианстве. Получается так: хорошо ведешь себя – пряник, нарушил предписания – в угол. Причем, заметьте, за миг земной, пусть и грешной жизни – вечные муки ада. Справедливо ли? Да и вообще, прилично ли устраивать торги, открывать, так сказать, банковский счет по своему расчету с Богом? Вопрос этот далеко не праздный: может ли вообще быть свободным человек, каждый шаг которого наблюдаем? Именно проблема свободы воли, на мой взгляд, проблема проблем метафизики и этики христианства. С другой стороны, человеку, конечно, лестно предполагать, что есть некто высший над ним, судия, вечно справедливый, милосердный и неподкупный, прибежище слабых, гроза сильных. Боюсь, что такие характеристики Бога – это скорее проекция требований совести слабого человека, а не его метафизических запросов.
Но, как говорил Спиноза, кто действительно любит Бога, тот не может и не должен в свою очередь рассчитывать на его любовь к себе. Вот такая постановка вопроса вызывает уважение: я люблю без всяких надежд на взаимность, моя любовь сурова и чиста. Я бы сказал, что в такой любви человек сам становится равным Богу.
- Но это в отношениях личностных, интимных, - согласился я, – а что вы скажете по поводу, я боюсь, что это прозвучит грубовато для слуха верующего, - невмешательства Всевышнего в те гонения на нашу церковь, какие были учинены Сталинским режимом? Почему вообще стал возможен тот режим, унесший жизни миллионов ни в чем неповинных людей? А если шире, то почему постоянно развязываются войны и зачем случаются природные катаклизмы?
- А вот таких упрощений теология не понимает. Я тоже не имею полномочий быть адвокатом христианства, но позвольте заметить, что это распространенное заблуждение: полагать, будто бы Бог участвует в наших земных делах. Если и участвует, то не столь, очевидно, не как некий начальник или прокурор – его дела и намерения от нас скрыты.
А относительно того, что храмы разрушали, а верующих истребляли – опять же давайте подумаем. Мне кажется, через разрушение и унижение Церковь только утверждается – это парадокс, но это так. Известный психологический феномен: преследования и гонения порождают неслыханные упорство и стойкость духа. Так что гонители веры на самом деле только укрепляли ее.
С другой стороны, говорить, что Бог не может уберечь от беззакония – это значит отрицать его всемогущество. А так ли он слаб, Бог верующего? Не думаю, что это так. Просто, как мне кажется, человек часто не в состоянии проследить путей добра и зла до конца, а поэтому, по существу, не вправе выносить никаких моральных оценок происходящему; оценке подлежат лишь мотивы – а мотивы Бога, боюсь, человеку недоступны…
Давайте пока оценивать мотивы поступков друг друга. Здесь, по крайней мере, мы можем рассчитывать на удачу.
3. Верить или не верить?
- Вы полагаете…- я не сразу нашелся как бы помягче задать вопрос, - Бог христианского верующего доступен своей пастве лишь опосредованно? А может быть, он есть только то, что мы сами себе вообразили? Может быть, сама идея Бога не та, какой мы себе ее представляем?
- Я бы дальше вести разговор в таком ключе не хотел, - ответил писатель, - нельзя судить жестко о том, что лежит в плоскости логики, не базирующейся на строгих фактах. Давайте сделаем ремарку о значимости нашей веры, которая как раз и лежит в основании всех нравственных начал.
По моему мнению, во многих случаях идея Бога (та, которую исповедует любой верующий) защищает человека, дает ему нравственное и интеллектуальное пристанище, расширяет рамки сознания, я бы сказал, часто только благодаря этой идее человек становится равным самому себе. В известном смысле без Бога не может обойтись даже атеист: он Бога отрицает. То есть в систему любых рассуждений идея Бога входит как необходимость, стимулирующий элемент логики, поощряющий мышление. Присутствие Бога в нашем мышлении плодотворно, как плодотворна всякая возбуждающая деятельность разума, идея. Верить или не верить – каждый решает сам. Независимо от конечных выводов, к которым мы придем в результате исследования этой идеи, отрицать полезность проделанной разумом работы невозможно, ибо в исследовании подобных материй разум изощряет свои способности, и если и не добывает какой-то положительной истины, то, по крайней мере, возвышает свои возможности…
- И это как-то должно отразиться на нашей нравственности? – попытался я вернуть разговор к заданной мною теме.
- А Вам не кажется, что кризис нравственности где-то созвучен с нашей нетерпимостью? Нетерпимостью к чужому мнению, чужой вере, инакомыслию? Давайте ответим себе: часто ли нас волнует смысл нашего бытия? Давайте посмотрим на наши бытовые дрязги и неурядицы глазами человека, возвысившегося над всем этим? Поймем ли мы, что в нашей раздраженности и озлобленности от окружающего нас «негатива» - неверие в святая святых - Разум? Поймем ли мы, что, оставив за собой право активно отстаивать свои идеалы, мы обязаны выдвинуть в жизненных программах на одно из первых мест искоренение жестокости, равнодушия и других наших пороков?
- И в этом мы должны быть едины? – наконец, понял я главную мысль писателя.
- Я, может быть, выскажусь выспренно, - это, на мой взгляд, могло бы стать нашей национальной идеей…- ответил писатель и посмотрел на часы.
…Много всякого всего пережила наша страна с тех пор. Была горбачевская перестройка, целью которой являлось строительство социализма «с человеческим лицом», была ельцинская экономическая реформа с ее гайдаровско-чубайсовскими «прихватизациями»… Казалось, что какая тут к чертям нравственность, когда страна стремительно катилась в тар-тарары? Но ведь выжили! Пускай с моральными и материальными издержками – но пытаемся снова поверить в себя. А если пытаемся, – значит, все должно получиться.