Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2015/08/05/896
Пайза ушел в мир духов тихо. Не убирая руки с изваяния Золотой Бабы, пару раз шумно вздохнул и затих. Никита поднялся, подошел к усопшему и попытался закрыть ему веки. Одно веко никак не поддавалось. Тогда ведун приложил на непослушное веко бухарскую монетку и, отойдя к печи, присел на лавку.
– Я буду петь священную песню, а ты смотри за Мамаркой, чтоб его дрем не одолел. Душа Пайзы должна переселиться в спящее животное. Душа может поселиться и в теле ребенка, если он будет спать рядом. Мамарка сейчас уведет и привяжет собак за рекой. Дух далеко не пойдет и поселится в птице или белке, что спят рядом.
Вогул поджег палочку-лучинку от огня в печке. Воткнул ее в земляной пол избушки и, вытащив из второй корзины бубен, запел заунывную песню предков, которые, услышав ее, должны были встретить Пайзу в ином мире.
Долго пел вогул, пока не стало темнеть. Никита и сам уже умылся холодной водицей и пару раз тормошил начинающего зевать сына Угора.
Угор отложил бубен и, плюнув на пальцы, затушил тлеющий фитилек.
– Его душа нашла себе тело. Духи говорят, оно больше белки или птицы.
Никита, очнувшись, вдруг подскочил с лавки:
– У меня же в землянке за поленницей Хвомка спать завалился!
Тут кто-то толкнул дверь в избе. Она заскрипела, и в проеме показался мокрый нос медведя. Вогул, приперев дверку плечом, закричал:
– Давай, уходи, Пайза, иди на Чудо-Озеро!
У Никиты пробежали мурашки по спине, и он, забыв, что давно уже проповедует ведическую веру, три раза широко перекрестился. Мамарка зажался за печку, широко раскрыв глазенки.
– Уходи, сказал. Зимой в пещере спи, весной привезу тебе Бабу Золотую!
Послышался вздох и удаляющийся хруст лап по насту. Раздался лай и визг привязанных на том берегу собак.
Никита приоткрыл дверь и осторожно выглянул на улицу. На той стороне реки Атлым, взобравшись на крутой берег, стоял его медведь.
Услышав скрип петель, он обернулся и, раскрыв клыкастую пасть, обиженно рявкнул на весь урман.
В спину Никиты сопел Мамарка.
Вогул, раскурив свою трубку, успокоил:
– Вас он не тронет, но ежели чужой на остров сунется, загрызет. Тебя, Никита, он и так помнит, а ты, сынок, возьми поясок Пайзы с ножом на память, он тебя по нему и признает. А когды придешь на остров провожать меня в страну духов, дождись, чтоб уснул мудрый ворон, и споешь песню предков. Так делали мои деды и отец, так сделают и твой сын и внук. Так будет вечно, пока живут остяки и вогулы, пока храним мы Золотую Бабу и поем песню предков.
Угор поднес олений пух к лицу Пайзы:
– Сур атым ко , кайоных улетела.
Шаман расплел умершему другу волосы, омыл лицо чистой водицей. Надел одежду и обувь и сделал на них надрезы, пояснив Никите с Мамаром:
– Это чтоб частички наших душ, которые Пайза нечаянно прихватил с собой, вышли и вернулись к нам. – Отрезал у себя клок волос и положил в кожаный мешочек: – Когда весной вернутся птицы, сожгу. Птицы наши души в небо забирают, к духам наших отцов и матерей. Только не знал я, что медведь твой залег рядом – теперь Пайзе быть медведем. Но он и вожделел им быть. А вот чтоб не пришел к нам более, надобно порог и крылечко разобрать и выносить Пайзу, не открывая двери.
Утром, придя к большому валуну, вырыли могилу. Устелили берестой дно и, перевернув лодку-долбленку, накрыли ей умершего. Сложили туда копье, лук со стрелами и другие немногочисленные пожитки.
– Он остяк, ему долбуша в том мире пригодится, – объявил Угор, и все с ним согласились.
Вогул уходил последним. Погладил валун у могилки и прошептал заговор:
– Есть каменный медведь, есть живой. Я пойду к живому. Живой живет, где солнце всходит, каменный живет, где солнце садится. Каменный у мертвых, живой у живых.
***
ЮЖНЫЙ УРАЛ
Караульный стрелец только на рассвете обнаружил раскрытые задние ворота постоялого двора, служившие выходом к сеновалу и на огород.
Следы трех коней уходили через застывшую горную речку Йурузен в тайгу, к вершине горы Машак.
Он вбежал в избу к Ивану Никитичу и заголосил:
– Коней увели лихие люди! Татар двоих в ночлежке нет!
– И Ванюшка пропал, – отдернув занавеску на печке, якобы удивился сотник. – Кода ты, Василий Афанасьевич, вчерась государеву тайну сказывал, он на печке и слушал! Кто тебя хмельного за язык тянул? Теперь ищи ветра в поле. А как государь узнает? Ходить тебе, Василий Афанасьевич, с ноздрями рваными!
Московский боярин испуганно выпучил глаза на Ивана Никитича, всю его думскую спесь как бабка отшептала.
– Не губи! Споймаем. Ведьмь как будто наваждение нашло на меня. Увидал мальчонку на печке с шаром на цепке – и память отшибло.
– Тебе не только память, а и ум отшибло напрочь.
*-Сур атым ко – он умер.
**-кайоных – душа комар.
*** Йурузен – Юрюзань.
продолжение: http://www.proza.ru/2015/08/09/415