Сложно сказать, почему этот образ так прочно укоренился в моих воспоминаниях. Возможно, дело в сказке об Аленьком цветочке, которую мне никогда не дочитывали до конца, а когда я сама научилась читать, оказалось, что в книге просто отсутствовали последние страницы, да и о самом цветке там мало сказано, из-за чего за него всегда обидно было. Может, повлиял запрет бабушки подходить к растениям, а я и не подходила, потому что банки, под которыми росли розы, были не только снаружи опутаны паутиной, но и представлялись опутанными паутиной запретов и наказаний, от чего рассматривать их было интересно, но страшно. В ту пору я еще не понимала, что это способ рассадки, бабушка была на редкость злобная, а мне читали сказки о колдунах и ведьмах, поэтому все вокруг казалось исполненным магии, отсюда представлялось, что цветы провинились и их за что-то наказали. Маленькие пленники были самых разных оттенков и форм, мне нравилось рассматривать их сквозь стекло, правда, издалека, стоя на каменной тропинке у изгороди. Импровизированная тюрьма для красоты, ведь каждый цветок был одинок, отгорожен от мира и себе подобных стеклянными стенами, строго дозированная порция света и питательных веществ, но никакой связи с внешним миром. Там же они умирали, про них забывали, наступали похода и банки покрывались снегом, торча безмолвными белыми надгробиями своих заключенных. Смерть вообще царила повсюду.
Я никогда не любила бывать у бабушки. В ее доме все было чужим, запретным и неприятным, а самым страшным было то, что она постоянно убивала животных и птиц. Это всегда делалось как будто напоказ, этому обязательно должны были быть свидетели, поэтому сама мысль о том, чтобы провести у нее в гостях несколько дней повергала меня в состояние ужаса и оцепенения. Но как же мне хотелось снова увидеть цветы в банках. Ради них я готова была даже оставаться на несколько дней.
Однажды утром я проснулась от ужасного визга, он захватил весь дом: казалось, визжат сами стекла и люстра, а во дворе толпились люди, и все было пропитано какой-то безумной суетой. На улице убивали свинью. Почему-то все вокруг вели себя так, словно это величайший праздник. Кругом то и дело попадались радостные возбужденные люди, обсуждавшие наилучшие способы убийства животного, женщины делились секретами приготовления мяса, а дети с любопытством ходили за родителями, ничего не понимая, но во всем участвуя. Сонная и растрепанная я вышла во двор, очень надеясь, что меня никто не заметит, мне хотелось посмотреть, не потревожило ли это нашествие цветы, но меня заметила соседка, схватила за руку и повела к сараю, где держали свиней. Ужасный визг к тому времени стих. На мой вопрос, что это было, она радостно сообщила, что свинья вырвалась из под ножа, носилась по двору, но ее поймали и теперь разделывают. Мне совсем не хотелось на это смотреть, но она так крепко держала мою руку, что увернуться не было никакой возможности, однако я успела заметить, что все банки перевернуты, а цветы раздавлены.
Пожалуй, в тот день мне даже повезло. Везение началось с того, что я не видела самого убийства, но счастливые лица людей, огромными ножами свежующих тушу, копошащихся в растерзанной плоти до сих пор не стерлись из моей памяти. Все радостно возились с расчленением, кто-то грыз уши, кто-то резал на кусочки хвост и раздавал его детям, снующим вокруг, соседка отвлеклась, и никто из взрослых не заметил, как я убежала в сад. Нарушив запрет, я перелезла через ограждение и стала бродить среди разбитых банок, все искала, может хоть один цветок выжил. И мне снова повезло.
В самом углу сада, почти незаметный, пока не подойдешь вплотную, алел крошечный бутон. Его банка также была сбита, и цветок, как будто с удивлением рассматривал мир вокруг себя, единственный выживший на поле битвы красоты и смерти. Радости моей не было предела, как завороженная я смотрела на этого скромного победителя и думала о том, что даже в самый страшный день может произойти чудо. Так я стала верить в чудеса.
Со временем малыш-победитель разросся в огромный красивый куст, банки с новыми пленниками были водворены на свои места, но больше цветы не казались обреченными, теперь я знала, что это, возможно, только начало их историй.