ВТОРАЯ ГЛАВА
За час до Безумия…
Райминган
— Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?
И из зеркальца ему в ответ:
— Ты, конечно, спору нет…
— …И бунт сердец, сраженных яростью богов,
Возносится молитвой к Тьме, крича:
Зияй же, бездна!
Выразительная страсть потухла вместе со сверкающими огоньками наития в рубиновых глазах Раймингана, когда он замолк — резко, на вдохе, — и замер, будто бы набираясь сил для того, чтобы так же грандиозно продолжить. Но нет. Он закончил. Туманный взор, словно молодой человек находился далеко за пределами этой комнаты, оставался прикованным к потолку еще некоторое время, и Райминган с исступленным ликованием утопал в бездыханной тишине. Отчаянно пытаясь ухватиться за нее окрыленной вдохновением душой, он поморщился, когда его единственная слушательница скрипуче завизжала.
— Потрясающе! Райминган, ты такой классный! Какой замечательный стишок! А можешь прочесть мне еще что-нибудь? Я бы с удовольствием послушала!
В этот момент юноше искренне захотелось придушить надоедливую, темноволосую особу, которую он на свою голову решил пригласить к себе на бокал сухого красного вина, в дальнейшем намереваясь неплохо повеселиться в ее компании. Лучше бы она сидела и помалкивала, или продолжала глупо хихикать, мотать головой, претворяясь, будто понимает хоть что-то, как делала прежде.
Но нет. Ей надо было все испортить, напомнив Раймингану о своей непросвещенности в дела искусства.
— Еще никто не называл эпитафий царю Авегару стишком, — как бы невзначай обронил он с нотками негодования в голосе.
И вновь он увидел лишенную осмысленности улыбку на круглом, очаровательном личике девушки, щеки которой светились нежно-розовым румянцем; девушки, впавшей в экзальтацию, которая смотрела на Раймингана, будто на божество, великодушно отбросившее свои великие божественные дела и снизошедшее прямо к ней. Ее сердце билось быстро и громко, а приглушенная тишина, воцарившаяся в просторном зале, и вовсе делала удары громоподобными.
Какое разочарование.
Райминган только что прямо намекнул на невежество барышни, буквально оскорбил! Но она не поняла даже этого.
Примитивное создание, наделенное не заслуженной утонченностью.
И Раймингану приходится иметь дела с такими личностями каждый день. Но благо не все такие безнадежные.
Был ли Райминган высокомерным?
Нисколько!
Просто его окружали безграмотные, относительно недалекие существа.
— Знаешь, что, милая? — в мгновение ока сделав свой голос сладким и певучим, Райминган подарил ошеломленной его великолепием студентке соблазнительно-коварную улыбку. — Достаточно на сегодня поэзии, — неторопливо подойдя к ней, он опустился на одно колено рядом с диванчиком, на котором она неподвижно сидела, и бережно поместил между своих теплых ладоней слегка дрожащую, тонкую, девичью кисть. — Позволь мне, наконец, насладиться красотой моей музы!
— М-музы? — заикаясь, переспросила темноволосая нимфа.
— Да, свет моих очей, — ласково пропел Райминган и потянулся пальцами к ее пылающей щеке. — Ты — моя муза.
Девушка густо покраснела, когда он воздушно коснулся ее нежной кожи, очертил линию скулы и остановился, едва затронув уголок пухлых, чуть приоткрытых губ.
Ему было до омерзения неприятно общаться с такими необразованными, глупыми девицами, но именно они готовы были сделать что угодно, лишь бы заполучить Раймингана, пусть всего и на одну ночь, лишь бы завладеть хотя бы минутой его драгоценного времени. Именно дурочки вроде той, что сейчас сидела и смотрела, хлопая ресницами, на то, как филигранно Райминган претворялся плененным ее благолепием, легко велись на всю эту фальшь. Ведь знают, что попадают в руки подлого искусителя, хоть и привлекательного, наделенного безграничным обаянием, питающегося целомудрием и чуткими сердцами прекрасных представительниц. Но не прекращают слепо верить в то, что зло это бескорыстно; верить, что одной из них обязательно удастся рассеять тьму и достучаться до добра, сокрытого глубоко в душе монстра.
Райминган смеялся и жалел несчастных девушек, бросающихся в омут с головой, ведущихся на поводу у лживых чувств, которые ошибочно принимали за любовь — великую, вечную, необъятную.
Райминган не верил в существование этого чувства. В выгоду? Да.
Только в нее он и верил.
И не то чтобы Райминган мог влюбить себя только такой вид девушек. На него заглядывались и дурнушки, и знатные красавицы, замужние герцогини и графини. Сама императрица Ноллинского государства не упустила возможность пофлиртовать с Райминганом во время прошлогоднего визита в летнюю резиденцию по случаю юбилея Ее Величества. Шестидесятилетняя императрица, не изменяя себе, закатила грандиозный пир. А Райминган до сих пор вспоминает тот бал с ужасом и дрожью, ведь государыня Эрлиция затискала его, дергая за щеки и щипая за попу. День ее рождения был единственным случаем за всю жизнь принца, когда он жалел, что так хорош собой.
Обладатель пронзительно-аметистовых, близко посаженных глаз с чуть опущенными внешними уголками, и раскинувшимися над ними двумя широкими, ровными полосами жестких, черных волосинок; лица с идеальными пропорциями и оливковой кожи; угловатого, твердого подбородка и высоких выраженных скул; а так же жарких, упругих, порочно-жадных губ светло-вишневого оттенка, прямого, небольшого носа и волос цвета багряного заката — всегда безупречно уложенных, густых, вьющихся и блестящих. У Раймингана было такое же безупречное тело, как и лицо, бессовестно скрытое дорогой одеждой, сшитой на заказ самыми лучшими портными королевства.
Райминган гордился своей внешностью. Звание самого обаятельного и притягательного по праву принадлежало ему. Но он не считал себя принцем. В стенах Академии он был королем.
— Может, ты хочешь выпить? — решив побыть джентльменом еще чуть-чуть, сын правителя королевства Шарготт потянулся к низкому столику из бело-кремового мрамора с изогнутыми ножками, на котором стояла хрустальная тарелка с фруктами, бутылка вина и два высоких бокала.
— Ну, если только немного, — темноволосая второкурсница, обучающаяся на факультете алхимии, та самая отсутствующая адептка, которую ринулась возвращать Эсмилен, смущенно пожала плечами и заправила за ухо выбившуюся прядь волос, не переставая пожирать Раймингана упоенным взглядом.
Подмигнув, принц поспешил выпустить руки Делины из своих и отвернуться к столику. Издав короткий вздох с едва различимым раздражением, он вернул своему лицу бесстрастное выражение и перестал улыбаться.
Он мог бы не стараться так для очередной студенточки, попавшей в его сети, но Райминган хотел обозначить себя для нее, и для всех вообще, как лучшего из лучших. Он хотел, чтобы обескураженная происходившим девушка навсегда запомнила этот вечер, запомнила превосходство юноши и поклялась бы себе, что никогда и никто не сумеет затмить его. Он должен сделать все красиво, правильно и по высшему разряду, как и подобает представителям королевской семьи.
Правда, его отец был бы крайне недоволен столь легкомысленным поведением младшего сына и его чрезмерной… любвеобильности. Король не поленился бы в миллионный прочесть Раймингану нотацию на тему: «Как должен вести себя будущий правитель». Но, во-первых, во-вторых, и, соответственно, в-третьих, Райминган не будет королем — отец, несмотря на всю свою доброжелательность, не сторонник этой идеи. Он считал Раймингана глупым, избалованным мальчишкой, не знавшим настоящих проблем и существующим в собственных иллюзиях безупречной реальности.
Но это не так!
Причина плохих отношений Раймингана и его отца крылась в том, что, по мнению юноши, король недооценивал его, принижал и сравнивал с балбесом, у которого одни развлечения и интрижки на уме, не намереваясь брать в расчет то, что Райминган освоил живопись — его картины выставлялись в королевской галерее, когда принцу было всего четырнадцать, и один небезызвестный художественный критик сравнил их с работами виртуозного мастера кисти Беноани Грандеолда. Райминган безупречен в игре на скрипке и фортепиано. Он отлично учится в Академии, в успеваемости уступая, разве что, Эсмилен, которую невозможно обойти, ибо ее жизнь, сердце и душа всецело принадлежат учебникам. Он начитан, образован, прекрасен в фехтовании. Райминган Флойерли, в чьих жилах течет черная демонская кровь, талантлив и в магии — его способность управлять четырьмя стихиями выше всяких похвал, в то время как сверстники парня, которым выпускаться из Академии на следующий год, едва справляются с обучением овладения одной.
Почему же тогда отец не желает видеть в Раймингане мужчину, достойного взойти на трон, и продолжает относиться к нему снисходительно, как к ребенку?
Райминган давно повзрослел, но он единственный, кто верует в это.
Ну и что, что он любит проводить время в компании девушек, пусть даже меняя спутниц на вечер раньше, чем это установлено правилами приличий?
Что вообще такое правила в понимании Раймингана?
Не более чем вздор безумцев с иссохшим разумом, называющих себя Творцами Морали, но утративших истинный смысл бытия, который значит быть свободным, как духовно, так и физически. Райминган безоговорочно убежден, что мир, окружающий его, мир, с которым он учится жить в конвенции изо дня в день, но не может прийти к окончательному соглашению, потому как каждый его шаг странным образом отдаляет от цели, заставляя двигаться вперед с большим усердием, — всего лишь пустышка. Фальшивка. Игрушка Богов, которые плевать хотели на слова, зовущиеся правилами, выдуманные какими-то никчемными крохами, возомнившими, что имеют право на создание законов.
Правила созданы теми, кто боится истины.
А истина — не есть что иное, как свобода.
И, в конце концов, чем еще заниматься в стенах Академии, где за пять лет все стало до безобразия однообразным, и ничего, кроме холодной, смертельной и склизкой скуки не вызывает?
Райминган с неприятным изумлением заметил, что надави он чуть сильнее на бокал, внезапно обретший небывалую хрупкость в его окаменевших пальцах, до слабого хруста сжимавших стекло, он бы раскрошился на тысячи острых осколков. Вовремя опомнившись и стряхнув гадкое наваждение, принц налил вино и протянул его Делине, которая все время, пока Райминган пребывал в состоянии глубокой фрустрации, терпеливо ждала его «возвращения».
Девушка с благодарной улыбкой приняла бокал и пригубила приторно-сладкую жидкость. Ее вопросительный взгляд осторожно скользил по задумчивому лицу парня, который поднялся с пола и плюхнулся рядом с ней, положив одну руку на подлокотник, украшенный аккуратной бахромой, как и спинка пышного дивана, обитого плотной тканью, с резьбой и обилием декораций, куда он закинул вторую руку. Минуты, проведенные Райминганом за путешествием по просторам собственного сознания, показались ему часами невыразимых мук.
Райминган ненавидел своего отца.
Он забыл о Делине, которая придвинулась к нему в надежде, что он поймет, чего она хочет, и, наконец, начнет заигрывать с ней, а потом, если повезет, даже поцелует девушку. Но Райминган утратил интерес к темноволосой студентке, чей взгляд потух, и глаза рыжевато-коричневого оттенка полированной меди лишились прежнего серебристо-золотого блеска влюбленности. Она даже издала нарочито-громкий, томный вздох, не отступая и упорно пытаясь вернуть внимание к своей персоне.
Однако все бесполезно.
Райминган неторопливо, будто впервые видя, осматривал роскошную гостиную — одну третью часть апартаментов, выделенных Академией для проживания Его Высочества младшего сына короля Шарготт. Так же во владения принца входила огромная спальня, собственная ванная и гардеробная.
Идеально воссозданная атмосфера замковых покоев, в которых Райминган прожил всю сознательную жизнь, должны были помочь ему адаптироваться на новом месте, то есть в Академии демонов. Так же решили, что принцу будет неудобно делить жилье с незнакомцами, поэтому четырехкомнатные владения находились в полном распоряжении Раймингана вот уже пятый год.
«Слишком вычурно» подумали бы многие, оказавшись здесь.
Слишком много света.
Много бархата, мрамора, ослепительного блеска позолоты. Картин. Статуэток. Пластичные поверхности, неустойчивые, динамичные формы. Каменные колонны и переплетающиеся, резко очерченные орнаменты с волютами. Иллюминированные, большие плафоны и изгибистые, неподъемные рамы вызывали чувство исступленного ропота.
Слишком атектонично. Броско украшены стены, отделанные деревянными панелями, с мириадами выступов и ниш, лепниной и пилястрами, а так же накладными деталями и вензелями, которые, сплетаясь, рождали сложные узоры. Заинтересованные взгляды притягивал высокий потолок, декорированный ручной росписью в виде аллегорических фигур, и создающие головокружительное впечатление его бесконечности.
Переезд и учеба в Академии предполагали значительные перемены. Но все осталось таким, каким было. Та же золотая клетка, неограниченность привилегий. Только нелюбви к отцу, сбагрившего Раймингана в этот сарай, стало больше. Он не разделял благоговения народа, в котором купался король славного, процветающего королевства. Принц искренне и всем сердцем презирал Его Величество, и это есть то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не подвергнется метаморфозе.
Делина чахла на глазах. Едва ли не плача, девушка смотрела на красноволосого юношу, окунувшегося в воспоминания.
Существует ли хоть одна душа в этом бренном, необъятном мире, способная понять Раймингана?
Неожиданно раздавшиеся звуки из коридора, будто там свирепствовал сам сатана, заставили принца вынырнуть из рефлексии и рассеянно уставиться на дверь. Скрипы, стуки, треск, голоса потревоженных жителей мужской половины общежития стихийников, приближающийся топот. Сердце принца даже непривычно содрогнулось от испуга, когда кто-то настойчиво и яростно начал долбиться в его покои.
— Откройте же, Ваше Недовысочество, — раздалось смутно знакомое шипение. — Невежливо заставлять гостей ждать на пороге.
— Райминган? — взволнованно вопросила Делина и чуть не выронила бокал с вином.
Нахмурившись, парень напряженным взмахом руки приказал девушке, о присутствии которой он вспомнил лишь сейчас, оставаться на месте и сам опасливо приблизился к двери. Взявшись за ручку, он непроизвольно подскочил, когда очередной аккорд могучих звуков сотряс гостиную.
Резко дернув на себя дверь, Райминган с неподдельным шоком уставился на маленькую, синеволосую и невероятно взбешенную девушку, которая, сжав кулаки и слегка дрожа от ярости, издавала низкое, утробное рычание.
Сейчас начнется буря.
С вальяжным видом прислонившись плечом к дверному косяку, Райминган окинул надменно-беглым взглядом свою незваную гостью.
— Какая честь, председатель, — поленившись скрыть ехидство в голосе, проговорил он. — Зачем пожаловали в мою скромную обитель?
Попытка испепелить раздраженного вмешательством в собственные думы принца не увенчались у Эсмилен успехом. С резким вдохом набравшись наглости и смелости, девушка без прелюдий ворвалась в гостиную Раймингана и отпихнула его в сторону с таким пренебрежением, словно он был не хозяином этих шикарных апартаментов, а мизерабельным препятствием.
— Что ты себе позволяешь? — неторопливо развернувшись, Райминган нахмурился. — Кажется, я не разрешал тебе….
Своим красноречивым молчанием Эсмилен предельно ясно проиллюстрировала то, что не видит смысла отвечать на требовательный вопрос принца. Тот едва не подавился неслыханной наглостью девушки, которая схватила ничего не понимающую Делину за руку и потянула за собой.
— Какого черта ты забыла ночью у этого общипанного павлина? — рассерженно запричитала Эсми, двигаясь к выходу. Пораженная Делина лишь рассеянно хлопала ресницами и позволяла тащить себя. — Он принуждал тебя к чему-нибудь? — у самых дверей председатель остановилась, чтобы поинтересоваться об этом без тени улыбки на гневливо-взволнованном лице. — Приставал?
С каждым произнесенным словом этой особы Райминган терял терпение.
— Эй, а ничего, что я стою прямо перед вами? — он вскинул руками от распирающей его злости.
— Никогда и ни под каким предлогом не соглашайся больше идти к этому извращенцу, слышишь? — Эсмилен вновь проигнорировала парня и встряхнула Делину, будучи уверенная, что ей удастся вразумить глупую второкурсницу от свершения самой огромной ошибки в ее жизни. — Если Райминган будет преследовать тебя, или что-то в этом роде, немедленно говори мне, поняла? Делина, это серьезно. Возможно, однажды мне повезет, и я засажу этого непотребника! И больше никто не пострадает от его мерзких лап!
С самого первого момента знакомства с Эсмилен Райминган знал, что глава их студенческого совета не в своем уме. И, более того, она упорно приписывала принца к извращенцам, с чем, конечно же, Его Высочество был не согласен. Райминган не позволял распускать про себя слухи ни одной живой душе, а ведь было бесконечное множество попыток. Он четко дал понять, что любого, кто отважится сделать нечто подобное, ждут незабываемые года учебы в Академии. Он лично проследит за этим.
Но единственная, кто пропускал угрозы Раймингана мимо ушей, была Эсми. Чересчур дерзкая особа, ни во что ни ставящая парня и время от времени распространяющая недостоверную информацию о том, что он болен чем-то невероятно отвратительным, неизлечимым и заразным. Как сказала сама Эсмилен: «Я стараюсь на благо тех, с кем учусь и живу под одной крышей. Я делаю все, чтобы минимизировать число твоих жертв. И плевать я хотела на то, кем ты являешься».
Эсми давно доказала Раймингану, что не остановится, пока не будет довольна результатом.
И Райминган терпеть не мог это ослиное упрямство в ней.
Он искренне ненавидел Эсмилен. Возможно, даже больше чем отца.
И то, что сейчас эта девчонка — слишком маленькая и хрупкая для своей несоизмеримой непокорности — вновь ершилась, не забыв поставить под удар совершенство Раймингана в глазах Делины, привело его в удушливый гнев.
Ему вдруг захотелось призвать стихию воды и утопить Эсмилен в буйном водовороте. Но буквально через мгновение он передумал, решив, что с удовольствием бы понаблюдал, как неистовый огонь плавит тощее тельце, а этот голосок лишается чванности и надрывается в истошном крике свирепой боли.
— Выметайся отсюда, — сжав кулаки, процедил Райминган, всеми силами пытаясь проделать дыру в Эсмилен.
Заявилась без приглашения! Ввалилась без разрешения! Оскорбила его, да еще и ведет себя так, будто одна здесь находится! Будто его вообще не существует. Будто она — ничем не примечательная заучка — имеет право позволять себе так отзываться о нем.
— С удовольствием, принц всех кобелей! — прошипела в ответ Эсмилен, удостоившись, наконец, отозваться, и спровоцировала разочарованный вздох юноши, ведь тот подумал, будто она оглохла, и его блестящая фантазия уже выдала ему пару десятков циничных и язвительных колкостей.
— Завидуй молча, — парировал парень, с пренеприятнейшим удивлением почувствовав искру задора, вспыхнувшую в солнечном сплетении и пробудившую волну мурашек по телу.
Сколько Райминган себя помнил, они с Эсми вечно грызлись по любому поводу. Но все чаще он стал замечать странную бодрость во время их стычек.
— Козел, — не осталась в долгу синеволосая.
— Стерва, — принц скрестил руки на груди.
— Пошли отсюда, — Эсмилен мягко вытолкнула Делину в коридор и, оказавшись за порогом гостиной сына короля, развернулась, чтобы напоследок подарить Раймингану незабвенно-сердитый взгляд.
А затем нарочито громко хлопнула дверью перед его носом.
Парень приложил немало усилий, чтобы не ринуться вслед за несносной девчонкой и хорошенько встряхнуть ее, так, чтобы у нее навсегда отпало желание грубить ему, огрызаться и вставлять палки в колеса. Однажды она обязательно выведет его из себя и крупно пожалеет, что не остановилась, когда это следовало сделать.
Райминган считал себя великодушным, ведь уже несколько лет мирился с идиотскими выходками Эсмилен и спускал ей это с рук.
И размеряя беспокойными шагами гостиную, метаясь из одного угла в другой, он грезил, как вытряхивает из девушки ее заносчивость. Правда, вскоре и сам не заметил, как мысли его перетекли в другое русло и приобрели кроваво-жесткий характер. Перед его пылающими страшным негодованием глазами, устремленными на выплывшую из-за рваных туч луну, стоял великолепный образ, который вряд ли когда-нибудь станет явью.
Покорная, тихая, спокойная, смущенная, робкая, легкоуправляемая Эсмилен.
Райминган зычно усмехнулся.
Даже фантазии об этом казались ему чем-то утопическим.
Он лег в свою огромную резную кровать с кипой подушек, шелковыми простынями и громоздким балдахином, пересчитывая косточки синеволосой деве. Он вспоминал все известные ему способы убийств. Блуждая на грани сна и бреда, Райминган тонул в упоительных и настолько реалистичных иллюзиях, что его губы сами собой расплылись в широкой, садистской улыбке. Колыбельной ему служили пронзительные крики и несмолкаемые вопли Эсмилен. Упиваясь великолепным диссонансом отчаянных просьб о пощаде, Райминган позволил невесомости овладеть его телом и душой, и погрузить во тьму.
Безумие…
Жутко. Нестерпимо. Больно.
И пусть это было сном, Раймингану так не казалось.
Для него это происходило наяву.
Он ворочался в постели, охваченный беспощадным, лихорадочным жаром. Прекрасное лицо, освещаемое бледным лунным светом, льющимся неспешно через окно спальни, исказила гримаса тревоги. Пот ручейками струился по щекам и скулам, а длинные пальцы так крепко сгребли в небольшие кучки одеяло и простынь, будто бы пытались ухватиться за спасение.
Чертовски больно.
Невыносимо жарко.
Лютая агония стремительно изничтожала его изнутри.
Райминган слышал голоса.
Бесчисленное множество голосов, сливающихся в один непрерывный поток страданий и безвыходности.
Головокружительной мощи хаос окутал Раймингана, пустил яд в его тело, и неизвестного рода отрава сметающей волной растеклась по венам, истязая его душу, разум, точнее быть — то, что от них осталось, — доставляя такие муки, которых не описать словами. Самая настоящая первородная боль, а не то, чем ее принято называть.
Ему бы упасть бесчувственной грудой костей, да некуда. Ни земли под ногами, ни неба над головой.
Ничего.
Пустота, не имеющая края и конца.
С угрюмым, молочным рассветом вынырнув из пучины беспорядочной тьмы, Райминган провел ладонью по ледяному лицу. Стирая влагу и будто усталость, он издал тяжелый вздох. Впечатленный безумным кошмаром, юноша небрежно скинул с себя одеяло и замер на секунду, чтобы прислушаться к учащенному сердцебиению.
Сон как рукой сняло, что было довольно-таки странно, ведь молодой человек относился к разряду заядлых любителей поваляться в постели как минимум до наступления полудня.
Обремененный нелицеприятными сценами-воспоминаниями о сновидении, Райминган направился к выходу из спальни, чтобы осушить бокал вина и стряхнуть со своих сутулых плеч наваждение. Но непроизвольно его тело превратилось в неподвижную статую, когда в отражении настенного зеркала он увидел нечто странное на своем полуобнаженном теле.
Крупная татуировка разящего меча с незнакомыми символами из красных чернил на внутренней стороне правой руки, берущая начало от плеча, которое плотным кольцом обвивала гарда, и острием кончающаяся на запястье.
— Что это? — вслух вопросил он, осторожно приблизившись к зеркалу.
Он заморгал в надежде, что неизвестно откуда взявшаяся татуировка, да еще такая странная, бросающаяся в глаза, появилась на его теле. Но даже после минуты беспрерывного встряхивания головой это нечто не исчезло.
Судьба отметила его.