Берестов

Учитель наш по жизни и по поводу соединения слов в предложения с разумной их экономией, Берестов - человек апрельский, если учесть, что рожден 1-го апреля, а ушел 15-го. Сейчас бы ему исполнилось 87. Многие и больше живут. Но Валентин Дмитриевич раздавал свое сердце по кусочкам. Тем, кого любил. А некоторые отнимали, вымогали, забирали. Он был не только чудесным поэтом с абсолютным слухом на слово, и сказочником, но всемирным смотрителем и ревнителем русской словесности. А потому радовался хорошим текстам, как своим. Они были для него подобны глотку кислорода из баллона неотложки во времена, когда многие задыхались от мутной жизни. Как, впрочем, и теперь. Даже в потоке банальностей он умел узреть бриллиант. И победно оглядывал собравшихся поверх очков: ну, что я говорил? А эта строчка вам как?! В ином случае мягко огорчался. Не умея лицедействовать, мрачнел лицом: ну, пусть отлежится малость, знаете ли, да вы и сами всё потом увидите... Доброе расположение его почти всегда означало знак качества... Группу литераторов в 91-м вдруг вдруг приняли в СП Москвы списком. Когда мы увиделись в ЦДЛ, Берестов положил ладонь на плечо: видел вашу фамилию... Отлично, рад. Но при чем тут секция публицистики? Ведь вы же поэт, давайте к нам... И если нужны мои рекомендации... У него на улице Волгина не переводился чай с бубликами, несли варенье, закуску, винцо; ночь за полночь сидели молодые поэты. Хаживали туда Андрей Чернов, Гриша Кружков, Хлебников Олег, Миша Яснов из Питера, приходил Жора Елин, пела Вероника Долина. Всех не счесть. Он устраивал великие смотры талантов у себя дома, когда прилетал Наум Коржавин. Среди генералов от литературы, бронзовых при жизни, Берестов ходил даже не рядовым или старшиною, а вечным ополченцем. Защитником нашей Москвы. Хотя отроком попал в эвакуацию, где его тетрадку со стихами читывали Надежда Мандельштам, Анна Ахматова, Корней Чуковский. Окажись он в форме военной, гимнастерка топорщилась бы из-под ремня, сапоги в гармошку и пилотка набекрень. Да ладно, нет, душа его топорщилась и рвалась наружу. Из-за пожизненной любви к Пушкину. К золотому слову золотого века и века серебряного. К высшей школе слова. В стойкой уверенности, что в литературе не бывает кризисов. Просто молчат те, кто еще не заговорил. Пугая тех, кому и помолчать полезно. Выпустив книжки для детей с рисунками жены Татьяны Александровны, со стихами и сказками, он сделал "Избранное" по "Толковому словарю" В.И. Даля. И в уже почтенном возрасте вдруг запел. И мы узнали еще одного Берестова. Ему аккомпанировал на гитаре Андрей Анпилов, помогая выровнять мелодии. Но еще до этого, волнуясь ужасно, он как-то схватил меня за пуговицу на одной тусовке: слушайте, Толя, вы будете удивляться, но я написал песню. И я вам хочу спеть ее немедленно. Прямо здесь... К нам подошли Юрка Щекочихин, Маша Деева, Гутионтов, Тарабаровы, кто-то еще... И засунув руки в карманы пиджака, притоптывая в такт по паркету своим ботиком "прощай молодость", он запел отважным тенорком: «С милым домом разлученные,// В горьком странствии своем,// Пьем мы только кипяченую,//На чужих вокзалах пьем...» Ну, как вам?.. Говорите правду! Это был только один из шедевров 1995 года, «Эшелоны», написанные в 81-м. Теперь эту песню всегда поют хором на вечерах его памяти. Ах, Валентин Дмитриевич, о стольком еще мы так и не договорили! Взять водки, закуски немудреной, двинуть на Ховань. Там, у оградки, чем хорошо-то? Времени хоть отбавляй, никто не торопит. И не перебивает. Берестовское вспомнить, да без стеснения, но помня о стыде, своего почитать. Ему эта затея понравилась бы...