ГЛАВА 4.
ПЛАТА ЗА ПОКОЙ…
Шагнул, положил крупные ладони на худые плечи, даже под шубкой выпирающие косточками, повернул к себе, долго смотрел сверху в мраморное, неживое, бледное лицо с огромными глазами-провалами, старался ни мускулом не дрогнуть, чтобы не спровоцировать в девочке нервную истерику – была на грани, видел без подсказки со стороны. Всё услышал, как надо, понял, теперь мучительно искал выход для неё, сына и себя; то, что спасёт всех, поможет удержать рассыпающуюся ситуацию в целостном состоянии: «Нельзя позволить ей превратиться в прах – завтра церковный свадебный обряд!» Уже совсем отчаявшись, вдруг нашёл решение.
– Нет, родная. Не мой. Это сын моего сына, мой будущий внук, – сжал руки на плечиках, когда вскинула глаза и попыталась возразить. – Ника, милая… подумай хорошо! Ты с ним постоянно занималась любовью! Вы оторваться не могли!
Притянул, прижал сильно и надёжно, сдерживая попытки вырваться и закричать. Вжимал в грудь личиком, обнимая голову, целуя макушку и тёплые волосы.
Долго рвалась и рычала, потом притихла.
– Я люблю тебя, давно знаешь. Такое трудно скрыть, хоть мне и удавалось обманывать и обманываться столько лет. То, что произошло тогда, лишь взрыв, аварийный прорыв плотины, ты же понимаешь.
Вновь стала рваться прочь, пыталась кусаться, брыкаться.
Рассмеявшись, приподнял сердитое личико, приник с поцелуем, терпя боль от злобного укуса.
Недолго кусалась, вскоре жадно ответила, заплакав, стала виновато слизывать капли крови с его умелых страстных губ. Вновь приподнималась на цыпочки, целовала пьяно, сильно, голодно.
Едва нашёл силы оторваться от девочки-дурмана, надел ей капюшон на голову, отёр слёзы. Знал, что сейчас чувствует, но не мог потакать, не имел морального права, ни сейчас, ни позже – речь шла буквально о жизни и смерти.
– Больше не встану у вас на пути, клянусь Мадонной. Моё нездоровье и свободное время позволили восстановить целостность стены, теперь не рванёт, обещаю. Дай слово и ты, требую и умоляю, Ника!
– Тони! Сын…
– Банни! Слышишь?! Его! И только его! Запомни и постарайся и во сне не фантазировать. Ты ждёшь ребёнка от законного мужа. Завтра станете едины и пред лицом Господа нашего. Очнись! Кому нужна истина? Разрушишь семью, убьёшь всех! Всех нас! – жёстко сжал руки на тонких предплечьях, встряхнул, буквально подвесив в воздухе, строго и холодно смотрел в затаившиеся, потемневшие, упрямые глаза. – Такой мерой хочешь оценить правду?! Отвечай!
Побледнела ещё больше, истошно закричала глазами, сникла, выдавив поражённо: «Нет».
Ослабил руки, потеплел взглядом.
– Спасибо. Мы заслужили покой. Не сорвись. Не сомневался, родная девочка, любимая женщина моего старшего сына. Он души в тебе не чает, живёт тобой! Люби и ты его так же. Не погуби, молю, жадная моя, страстная, желанная.
Ласково обнял, как в молодости впервые, когда осмелился прикоснуться к Лане; закрыл на миг глаза, сдерживая слёзы, взял себя в руки.
– Он – не я, не выживет без тебя и дня – наложит руки. Знаю, о чём говорю, уж поверь. Я оказался сильнее, когда понял, что потерял любимую, мою Лану Белову. Банни не такой. Мне искренне жаль, Ника.
– Когда он родится, сделаю экспертизу ДНК. Для себя. Хочу знать правду. Прости, мне это важно – понимать и знать. Буду предельно осторожна, не волнуйся, Тошка, – еле слышно прошептала неживыми губами.
Не глядя в глаза, вздохнула и вырвалась из рук, зашагала к дому.
Проводив бунтарку грустным взглядом, поднял глаза и замер: за разговором наблюдал Стас, стоя у окна гостиной на втором этаже особняка. Было далеко до прудика, снег слепил, но Энтони сумел разглядеть свата и друга, вечного соперника и партнёра по любви. Закрыв на миг глаза, простонал: «Как же ты нас всех связала, Лана! Эти путы не ослабевают, а лишь затягиваются и запутываются с годами всё сильнее! Теперь и твоя дочь оказалась в этом клубке! И вот-вот туда попадут мой сын и внук!» Справился с отчаянием, открыл, постарался спокойно и взвешенно оценить только что состоявшийся разговор со стороны.
«Что мог подумать Стас? Что увидел, если с самого начала был свидетелем? Разговаривали, потом обнимались. Чёрт… И целовались тоже! Ну, этому всегда можно найти объяснение – часто Вайты целуются серьёзно даже с родными по крови, – рассмеялся, вспомнив провокации. – Хорошо, что я автоматически поворачивался к дому спиной – сказался опыт профессии. Порядок. Если бы Лана увидела, было б сложнее обмануть. Чутьё у обеих наших женщин дьявольское. Стас обычный, хвала Мадонне».
– …Это то, что я видел? – Стасик поджидал его на веранде, не попавшись на глаза дочери.
– Нервничает. Свадьба. Был маленький личный кризис. Что смог – сделал.
– Так и подумал. Дочь своей матери. Тони… – шагнул ближе, побледнел, построжел, – она беременна? Какой срок?
– Спроси сам. Мне об этом ничего не известно, друг. Ты её отец, не я. А могла бы быть…
– Помню. Не забывал ни на миг. По сей день говорю тебе «спасибо»! – притянул, обнял, тиская и посмеиваясь.
– Не увлекайся! – смущённо хохотнул, помотав почти седой головой. – Есть занятие и поважнее – завтрашнее венчание. Дети волнуются жутко, нужно быть рядом. Пошли, друг-брат-сват…
Лана видела, с каким лицом Вероника вернулась с прогулки в сад, встала с дивана в гостиной и последовала вслед за ней в комнату молодых на втором этаже.
– Что происходит, родная? Мечешься, выскакиваешь, всё куда-то бежишь; вздрагиваешь, оглядываешься, плохо ешь и спишь, напряжённая, беспокойная. Не объяснишь, что так гложет? Мы можем помочь? Не обратиться ли к Майку? Пусть осмотрит?..
– Порядок. Нервы. Волнуюсь.
Стоя у окна, несколько раз глубоко вздохнула, справляясь с отчаянием, затолкала переживания на дальние полки памяти, постаралась вернуть на лицо краски и жизнь.
«Пора очнуться, как и приказал Тони. Прав, любимый. Всегда был умён и мудр, потому и влюбилась безоглядно сразу, едва увидела три года назад. Даже раньше: с детства, когда слышала рассказы о нём от родных и друзей. Полюбила заочно. Сильно».
Взяв чувства под контроль, повернулась к матери.
– Всё готово? Туфли прислали? Гримёр твой приедет?
– Зубы не заговаривай, – прищурилась, побледнела, выпрямилась, шагнула ближе. – Опять был загул? Беременна? Дитя, часом, не от любовника?..
– Кто б говорил… – не договорив, прикусила язык.
Отвернулась вновь к окну, смотря на заснеженную улицу, задавила раздражение и горечь. Передёрнув плечиками, повернулась, села на подоконник, подняла спокойный ясный взгляд.
– Банни отец ребёнка. Иначе и не могло быть. Кто ж ещё? Если сомневаешься, рожать буду у папы в клинике. Первая посмотришь, чьё дитя. Довольна?
Без стука в комнату вошёл Стас, замер на пороге, окинул женщин внимательным всезнающим взглядом, догадался о теме, посуровел, жестом головы решительно выслал жену прочь.
Возмутившись до побелевшего лица, подчинилась и вышла, гневно хлопнув дверью.
Постоял безмолвно, не зная, с чего начать разговор с повзрослевшей и такой непредсказуемой дочерью. Во что он выльется, никто не мог подсказать, только сам бог.
– Мама уже допросила. Во вторую смену записался?.. – девичий голосок был тих и несчастен.
Прошёл к окну, поднял с подоконника сникшую печальную девочку, ласково обнял, стал гладить голову, плечи, спину. Молчал. Чувствовал, что на последнем вздохе держится, но поговорить нужно было до завтрашней церемонии. Обязательно! Выдохнул, начал издалека:
– Ты хочешь быть свободной? Передумала выходить замуж?
– Я уже год замужем, папа.
– Тогда напрашивается другая мысль: ты хотела бы завтра стоять перед священником, но не с Эстебаном Санчесом.
Напряглась, как тетива, перестала дышать.
Замер, ахнув: «В точку!»
– С кем-то другим? Я его знаю? Новое чувство? Был в нашем доме?
На всё отчаянно мотала головой, удивив до предела.
– Постой… Это что же получается? Хотела бы, но невозможно вообще? В принципе недопустимо, да? Ну, не во сне же ты его увидела и влюбилась, как девочка-подросток, родная?..
Вдруг резко вырвалась из объятий и бурно разрыдалась, уткнувшись в ладони.
Попытался успокоить, отнять руки от лица, стал уговаривать, отвлекать…
Лишь сильнее плакала.
Вздохнув, вновь обнял: крепко, любяще, тепло.
– Объясни, милая. Ты ещё сложнее характером, чем мама – не догадаться мне никак, пойми, – вспомнив кое-что, замер, прошептал негромко, склонившись к уху. – С новым ребёнком связано? Нервничаешь из-за него? Банни знает?
Помотала головой, продолжая ронять слёзы.
– Переживаешь, что дети будут непохожи? – совсем тихо, как ветерок в душу.
Услышав, дёрнулась, вскинулась, задрожала, рванулась прочь – едва успел схватить за руку, сцапать в сильные руки, усадить на кровать.
– Не волнуйся! Догадался лишь я. Сказать, как?..
Затихла, помедлила, кивнула.
– Глаза. У Нэта глаза его отца: тёмно-серые, почти чёрные. Очень красивые: на тёмно-сером фоне тонкие чёрные лучики по радужке. Да и форма чужая: удлинённо-миндалевидная. Лисичка! Ни у кого из нас нет таких глаз.
Нежно беззащитно улыбнулась сквозь синюю завесу признательных слёз.
У Стаса отчего-то больно дёрнулось сердце. Мысль обожгла голову правдивой догадкой: «Она по-настоящему любила отца мальчонки!» Помолчал, гладя пальцами побледневшее любимое личико.
– Кожа тоже иная, не твоя: тонкая, светлая, чистая. Вот и догадался, что твой муж не имеет к нему никакого отношения. Всё просто. Банни оказался не только настоящим мужчиной, но и благородным – редкость по нашим временам. Он заслужил счастье с тобой, пойми, моя бунтарка. Не переживай напрасно: дитя, что ты носишь, не разорвёт ваш союз, даже не думай о таком исходе! Только бы сын родился! Это и его, и Санчесов успокоит окончательно, – склонился к бледному напряжённому лицу, ласково поцеловал в носик, потёрся любовно, сердечно рассмеявшись. – Кризис преодолён? Тогда, подними глаза, моя любимая девочка.
Не шелохнулась, сжала губы, сильно зажмурилась!
У отца мгновенно похолодела до могильного озноба душа.
– Ника… я подумал вдруг… а ты не в Тони влюблена, часом? Не потому ли в Эсти так вцепилась, чтобы быть рядом с ним? Так дитя от отца?.. – икнув, ошеломлённо замолчал.
Долго смотрел на притихшую дочь. Внезапно взвился, взбесившись, забыв о повсеместной «прослушке».
– Открой глаза! Немедленно! Приказываю! Или я вытрясу правду из него! Сейчас же!
Испуганно распахнула бездонный сапфировый омут, в котором исходила нечеловеческим криком измученная, истерзанная виной и стыдом, умирающая душа.
Стас закрыл потрясённые, убитые глаза, стиснул зубы до скрипа, до нестерпимой боли, задавил отчаянный, рвущийся наружу, вскрик: «И эта?!», задышал часто, судорожно втягивая носом воздух, задрожав крепким телом. Едва взял себя в руки.
– А я-то, идиот, думал, что бредит наш итальянец, совсем разум потерял от любви к маме – с тобой её путает. Хорошо, сообразил сам возле него дежурить. Даже на миг не подпускал чужих, – всё до конца поняв, зловеще выдавил охрипшим, чужим голосом совсем тихо, на русском, смотря в глаза: – Проболтаешься – «уберут». Они. Помни до своего последнего вздоха.
Через три часа возле дома Энтони остановился автобус с командой Эстебана. Как они успели проехать такой неблизкий путь от Индианаполиса до Торонто, осталось загадкой.
Эсти думал, что прилетят на джете – ошибся.
Парни решили попутешествовать по земле, по которой больше бегали и прыгали с овальным мячом, чем ходили.
Теперь, шумно высыпав на подъездную площадку перед особнячком Мэннигена, кричали, свистели, гоготали, выкрикивали скромные непристойности, вызывая жениха на улицу, напоминая, что он «зажилил» мальчишник перед гражданской церемонией в ратуше – помнят и не собираются прощать на этот раз – не тот случай.
– Поторопись, сын! – отец рассмеялся, выйдя на крыльцо, оглянувшись вглубь дома. – Твои жеребцы сейчас разнесут ворота, если решат скопом перелезть через них! Привет, парни! – помахал руками, сцепив над головой. – Дом мой мал, но как-нибудь уж вместиться попытаемся!
– Нет, мистер Мэнниген! Мы такие маленькие, что снесём его с крышей! Нам просто не влезть в проём Вашей двери! Если только на крышу сесть! И её раздавим!
Парни хохмили, толкались, одаривали друг друга шутливыми тумаками, боролись, потешая набежавших детишек улицы.
– Кого покатать на шее? А кто отважится покрутиться на руках? – развлекали зевак, ожидая жениха.
– Друзья, оставьте гражданских в покое, в целости и сохранности! Поберегите силы на мальчишник. Дети, не поддавайтесь на провокации моих медведей – заломают! Разбегайтесь! – Эсти выбежал из дома, спасая ребятню от нашествия качков-атлетов. – Улепётывайте, пока живы!..
Это не возымело действия.
Команда с полчаса развлекала жителей улицы атлетическими номерами, раздевшись на морозце марта до футболок, играя горами мышц, становясь в красивые позы, картинно качая по несколько детишек и девушек на согнутых руках…
Лишь налетевшие папарацци заставили парней свернуть передвижной балаганчик и ввалиться в автобус с гиканьем и хохотом. Долго махали руками людям из приоткрытых окон спортивного высокого автобуса, выкрикивали шутки, кричалки, бросались сувенирами и кепками с эмблемой клуба и команды.
– Тьфу на вас, громилы громогласные! Весь район на ноги поставили! Нельзя было одного прислать за мной? – Эстебан, смеясь, выговаривал коллегам и вечным соратникам по играм и розыгрышам. – А где Томми-недотёпа? Ау, толстолапый!
– Не ищи. Не смог вырваться с курсов – у них практические занятия на выезде. Прислал кучу поздравление и объятий!
Парни навалились бетонной кучей на жениха и полапали, кто на что попал, гогоча и сотрясаясь мощными телами.
– Тьфу на вас ещё раз, девчонки! – стряхнул их с лёгкостью, дав «леща» самым нахальным, проверившим его сокровенное бесстыжими лапищами. – Брысь, «голубята»! Всё у меня на месте и в полной сохранности! Жена за этим следит строго!
Грохот лужёных глоток перекрыл его слова надолго.
– Ив не смог?
– Шутишь?! Да он не только сам завтра к церкви прибудет, но и грозился из руководства всех прихватить! Да они джет заказали – жди всех и вся! Там и директорат! Девчонки уже приехали!
– Девчонки – это к вам. Я уж с начальством побуду. И не подпускайте «пчёлок» ближе, чем на милю – жена мне, вам и им глазёнки-то повыцарапает! Да и тёща ей составит с удовольствием компанию! Ведьмочки на мётлах! – виновник переполоха в клубе веселился и смешил друзей. – Куда везёте? Учтите – я женатый и семейный человек, отец, не подмочите репутацию, заразы!
– Поздно, парень. Мальчишник есть мальчишник – оторваться ты просто обязан…
Через полчаса автобус остановился у спорткомплекса.
Команда высыпала из салона с шумом и криком, гурьбой ввалилась в зал для баскетбола.
Эстебан просто обомлел, когда на трибунах увидел кучу народа – ждали их!
– Это кто? Откуда?
– Это студенты из универа! Те самые, которых ты отблагодарил за спасение сына билетами на матч Кубка! Они пришли с друзьями, узнав, что завтра ты окончательно потеряешься для холостой жизни! Э-ге-гей, ребята! Давайте сюда ваш сюрприз! – галдели, сходя с ума от возбуждения.
Едва американцы расселись на скамейках, как на поле высыпали множество молодых парней и девушек в смешных карнавальных костюмах.
Праздник начался.
За час чего только Эсти ни увидел: и шутливый матч регби в исполнении полуголых девчонок, что заставило его парней одобрительно гудеть, плотоядно сверкая голодными глазами; танец ребят-студентов, одетых в балетные пачки, показавших номер «Танец умирающих от любви лебедей»; зажигательный номер профессиональных фанаток команды, во главе со знаменитой Линой Торрес-Гирайя, которая солировала и потрясла всех особей мужского пола внушительной полуголой грудью.
Лина так разошлась, что под конец номера заставила девчонок-«пчёлок» дотанцевать топлесс, размахивая верхними деталями одежды над головами и сверкая попками из-под мини юбочек.
К нему старались не липнуть, видимо, предупреждённые друзьями, за что был благодарен – заметил в толпе студентов несколько папарацци, усиленно маскирующихся под гостей.
Весть быстро разлетелась по рядам, и ушлых журналистов вытолкали взашей, но то, что они успели наснимать и уже переправить в свои редакции материал – никто не сомневался.
Попрощавшись со студентами и фанатками, команда поехала в заказанный загородный отель для продолжения мальчишника, который решили не разбавлять женщинами – уговор дороже денег. Обошлись безобидными розыгрышами и развлечениями, даже почти не потревожили обитателей криками, лишь немного пошумели в бассейне, устроив матч ватерполо голышом.
…Утром Энтони тихо вошёл в номер, где вповалку отсыпалась часть парней, тихо поднял сына и вывел прочь. Выходя, прошептал на ухо старшому, Крису, чтобы не опаздывали в церковь и были трезвы, как стёклышко. Тот пообещал проследить и обеспечить явку. Никто не опоздал.
От особняка Вайтов вереница машин двинулась к собору святого Стэфана.
Там венчающихся ожидал автобус с командой и… минивен с её руководством, прилетевшим буквально час назад из Америки на частном самолёте.
Эстебану и Энтони пришлось сдаться им на милость и потратить полчаса на рукопожатия, тисканья, приветствия и благодарности, выдержать неизбежные грубые подколы и шутки. Гости с удовольствием отрывались, как на свадьбе, и вели себя соответственно.
Только появление священника собственной персоной на паперти вернуло торжество в нужное русло и призвало прихожан к обязательной скромности и положенной моменту набожности.
Молодых оставили наедине на несколько минут, пока гости рассаживались по скамьям, переговаривались, передавали друг другу приветы и молитвенники, прихорашивались, стреляя глазами в хорошеньких женщин и девушек, подавая условные сигналы понравившимся парням и мужчинам – обычная жизнь праздника.
Банни и Вероника сели на чистый мраморный подоконник стрельчатого окна, тепло улыбаясь друг другу, поддерживая глазами и душами.
– Цел, мой дорогой? Парни клятвенно обещали не спаивать тебя накануне обряда.
– Цел. Я и не пил. Не совсем хорошо себя чувствовал: мутило. Наверное, от волнения. Парням пришлось выпить мою долю, – криво усмехнулся, любовно гладя трепещущие ручки жены. – Как ты? Смогла поспать?
– Нет. Не сомкнула глаз. Нашла выход – села за мольберт, – пожала плечиками, очаровательно улыбнувшись. – Действенная терапия. Лишь перед рассветом полежала с закрытыми глазами, чтобы отдохнули. Не хотелось предстать перед гостями с красными кроличьими белками.
– Ну, дети, пора, – Стас скромно стоял в проёме двери зала. – Время истекло, – сильно обнял проходящего мимо Банни. – Поздравляю, сынок! Мы скоро.
Проводив, дождался, когда займёт место возле алтаря, обнимется с Энтони.
Вернулся и подошёл к замершей Веронике.
– Как ты, родная? Ночь ничего не изменила? Что на душе, любимая моя дикарка?
Шагнув вперёд, подняла восхитительно красивое личико навстречу отеческому поцелую.
Лишь едва коснулся губ, поцеловал лоб, прижался к нему головой, поласкался носом.
– Значит, всё хорошо. Спасибо, родная. Я знал, что ты выберешь верный путь. И безопасный.
Привстала на цыпочки и прижалась губами в настоящем долгом поцелуе.
Ответил, мельком покосившись на пустой проём двери. Заворчал беззлобно, краснея красивым благородным лицом:
– Научил на свою седую голову… С мужем целуйся так… Дочь своей матери…
Нервно расхохотались, обнявшись.
– Та всё с Сержем целовалась… Теперь ты к отцу пристаёшь… Ох, и весёлая же у нас семейка!
Умерив смех, поправил фату на причёске Ники, с обожанием осмотрев, опустил верхнюю вуаль, закрыв родное лицо.
– Ты ещё красивее мамы, моя волшебница. Клянусь бессмертной душой, – протяжно вздохнув, взял её руку и положил на сгиб своего локтя. – Время.
Чтобы не возникло недоразумений в момент обряда, Ника заранее приняла католическую веру. Это порадовало до слёз и Эстебана, и Энтони. Родители поняли и поддержали дочь, сознавая, что этот выбор был неизбежен: вся родня со стороны мужа – ярые католики. Нэта Ника тоже крестила католическим обрядом, отдавая дань памяти его настоящему отцу – Николасу Нельману.
Теперь все гости, какой бы они ни были конфессии, молились и читали молитвы на своих языках под сенью собора, освящённого простым крестом.
Обряд был коротким, изысканным и очень трогательным.
Когда священник произнёс заключительное «аминь», Бани с облегчённым стоном и слезами притянул Нику в таком радостном и искреннем поцелуе, что гости разрыдались. Молодой муж попросту сорвался, переволновавшись во время таинства. Жена крепко обняла и поддержала, как могла, шептала сокровенное, близкое, что-то важное обещала. Долго не мог разжать дрожащих взмокших рук.
Прослезившийся священнослужитель поражённо качал головой. Дождавшись, когда супруги успокоятся, с улыбкой сказал, обращаясь к утирающей слёзы пастве:
– Первый раз вижу такое! Этот брак освящён был задолго до меня, на небесах! Счастья вам, дети мои! Идите и размножайтесь! Жду через полгода с сыном на обряд крещения!
Уже повернувшись уходить, идя с мужем под руку, молодая так споткнулась, что гости не выдержали и захохотали, поняв, что прозорливый падре угадал то, чего ещё не знал муж!
Эсти остановился, ошарашенно оглянулся на святого отца, глубоко заглянул в глаза. Увидев лукавые искорки во взоре пожилого служителя, повернулся к Нике, взял нежно за плечи, смотря с такой надеждой и придыханием!..
Не выдержав, кивнула и покраснела, как маков цвет.
Гости вскрикнули и кинулись обнимать счастливых новобрачных, родителей, друзей, знакомых и незнакомых.
В шуме и плаче, смехе и выкриках, парню удалось спросить: «Сколько?» и дождаться: «Почти четыре месяца». Понял, что дитя зачали в те дни, когда прилетал домой в середине ноября и терзал любовью жену, как одержимый, каждую свободную минуту. Притянув, сжал в ручищах, исступлённо целуя голову и лоб, шепча хрипло: «Спасибо, единственная! За всё! Я твой с потрохами, не сомневайся! На века… На любых условиях. Согласен на всё…»
Оторвался только после того, когда отцы встали по бокам, обняли и проговорили, улыбаясь:
– Пора на выход. Вас там так все ждут!..
Едва вышли на ступени, на них обрушились крики и мощный, торжественный звон колоколов.
Оглохнув и от одного, и от другого, молодые попытались сбежать, но не тут-то было: под ноги бросились дети, рассыпая лепестки роз, взрослые стали осыпать рисом, монетами, цветами, крича слова пожеланий и советуя, как провести эту ночь – парни из команды надрывались вместе с девчонками-фанатками, выкрикивая кричалки, подходящие к такому случаю.
Вырвавшись из крепких тренированных рук спортсменов, девушки прорвались к любимцу и скромно поцеловали покрасневшего до бурого цвета Эсти в щёки, не смея задерживать объятия.
Подруги и друзья Вероники церемонились меньше: мужчины откровенно лапали и целовали молодую, девушки из команды ластились и висли на молодом.
Спортсмены взревели двумя десятками лужёных глоток: «Так нечестно!» и полезли в атаку на новобрачную.
Под хохот и визги родни их остановили и сдали ржущему и крепко матерящемуся тренеру Иву О’Нейлу, который не церемонился ни с тумаками, ни с пинками, ни с выражениями, ни со свирепой жестокостью действий. Быстро оттеснил стадо жеребцов от изящной невесомой невесты, что-то рыча немилосердно под нос.
Видя, как быстро и безоговорочно парни притихли, отступили назад и сильно покраснели лицами, руководство клуба откровенно рассмеялось:
– Быстро ты их приструнил… Суров… Профи…
Бедлам закончился только тогда, когда стали подавать лимузины и минивэны.
Через полчаса площадь перед собором опустела, лишь поднявшийся мартовский ветер ещё долго гонял по ней лепестки роз и пионов, трепал ленты и шарики на досках объявлений служб, студил нежные миртовые деревца, гибнущие на морозце…
Празднество продолжили в городской оранжерее, где имелся огромный роскошный зал под летящими ажурными прозрачными сводами, где вокруг цвели орхидеи, нарциссы, пионы, розы, тюльпаны и редкие сорта сирени – заказ на выгонку этих цветов поступил ещё осенью.
Кто обеспокоился, осталось тайной для новобрачных и членов семей.
Стас и Тони думали, что это дело рук Ланы; она восхищалась тайно мужем Стасиком; Банни был уверен, что Ника всё предусмотрела; девушка боялась и представить, кто украсил торжество. То, что это дело её возлюбленных, чувствовала прозорливым сердцем. Кого именно – не могла понять; такие средства были только у Бернадетта.
Ни одна сторона не угадала!
Это был подарок от «опекунов». Как только их наблюдатель обнаружил тест на беременность Ники (следил), всё и решилось. Конечно, никто и никогда ни Вайтам, ни Санчесам, ни Мэннигенам этого не сказал. Как признаться в подарке тем, кого вроде бы нет и в помине, кто существует на уровне фантома?
Догадался об этой возможности Стас, и то, много лет спустя…
Вероника перед поездкой в оранжерею переоделась во второе роскошное платье.
Первое, что на ней было в соборе – классическое: из летящего пышного тюля и невесомых кружев.
Второе – настоящие произведение искусства знаменитого Эли Сааб! К нижнему основанию из плотного добротного шёлка полагалось верхнее платье из кружев и шитья ручной работы, украшенное россыпью жемчуга всех оттенков, кроме чёрного. Фата прилагалась не меньшей красоты и стоимости, и была довольно длинной и тяжёлой.
Ника свернула её в два слоя, и получилось ещё лучше и загадочнее – наряд стал просто сказочным: узорный кружевной нижний край фаты, сбрызнув золотым лаком для волос, закрепили на голове за венком флёрдоранжа, и эта «корона» стала походить на пейнету – гребень мантильи.
Образ старинной благородной Испании завитал над новобрачной!
Мексиканцы расплакались, поцеловав Нике руки в признательности, а её родители, переглянувшись, сильно побледнели.
Только в таком особенном и загадочном виде невеста разрешила себя фотографировать телевизионщикам и репортёрам.
В соборе и возле него работали нанятые профессионалы из самого знаменитого глянцевого журнала Европы. Лишь друзьям и близким разрешено было пользоваться фотоаппаратами, а сотовые и планшеты запретили включать категорически всем. Гости смирились, зная, что потом им пришлют фото куда более высокого качества, чем они сами нащёлкали бы дрожащими руками, да ещё в такой несусветной толчее.
Для подарков отвели несколько столов, за которыми стояли девушки из группы Вероники и фанатки команды, поклявшиеся не стащить ни одной вещи. Слово сдержали: осмотрев коробку, отсканировав на взрывчатку и прочие опасности в специальном устройстве (чему удивились), складывали в огромные ящики, которые, опечатав, уносили крепкие строгие парни в униформе.
Ящики были погружены в трейлер и вывезены в особняк Вайтов, где им в большом гараже освободили место. Ценные и мелкие подарки оставались в зале под охраной домашних слуг.
Всех поразил подарок родителей Вероники: белоснежная коротенькая шубка из норки с шапочкой-беретом.
Ника, сняв аккуратно надоевшую драгоценную фату, тут же примерила обновку, попозировав на фоне цветов прессе – респект Меховому Дому.
От семей мексиканцев были преподнесены национальные старинные серебряные украшения, вызвавшие ажиотаж и перешёптывания: «Как из музея!»
Энтони подарил невестке кольцо, вызвав у неё горючие слёзы: золото, рубины и бриллианты россыпью. Услышав её отчаянный стон сквозь стиснутые зубы: «Ник!», шагнул, обнял смертельно побледневшую девушку, вывел на танцпол и кивнул диджеям, отвечающим за музыку – включили медленный вальс.
Гости быстро встали и начали активно вальсировать, отвлекая внимание замерших именитых американских гостей. Близкие знали причину слёз Ники, чужим не стоило объяснять и вообще говорить. Вовлекли в танец, заигрывая, флиртуя, кокетничая, о чём-то заинтересованно расспрашивая, меняясь партнёрами, прося включать весёлую музыку нон-стоп.
Тони обнимал руками мягко, прижимал надёжно, касаясь щекой, целуя волосы Вероники, любуясь роскошной диадемой – невероятный и баснословно дорогой подарок от Дома Картье.
– Зачем?.. – через слёзы выдавила, захлебнувшись болью, памятью и горечью.
– Я не спрашиваю почему, и ты меня не спрашивай, хорошо? – прошептал на ухо, ласково целуя ароматные волосы.
Отрицательно покачала головой, заупрямилась: «Объясни!»
Вздохнул, сжал губы, помолчал, сдался.
– Для тебя эти камни фетиш, но не от моего сына впервые были получены – понял давно. Так глубоко поразить мог тот, кто многое значил. Слишком много. Суженый. Судьба. Кто заставил тебя стать совершенно другой! Почему не с тобой, тоже понятно: не может. Смирилась, любя, хранишь тайну – догадался. Даже Банни вовлекла в неё! Полюбив, согласился в обмен на женитьбу – сделка. Сообразил, пусть не сразу. Не раскрылся, что ему не свойственно, тем выдал себя ненароком. Я не стал допытываться, боясь ранить. Молю лишь об одном: постарайся полюбить сына душой, а не телом, родная. Умоляю! Заклинаю всеми святыми, милая!
– Я его так и люблю, Тошка…
Едва прошептала его имя на русском, он сильно дёрнулся, отчего-то чуть не рухнул на пол – ноги подкосились.
Удержала крепко, основательно, удивив неожиданной силой: несгибаемой, мощной, по-настоящему мужской.
– Только душой и любят. Клянусь жизнью…
Август 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/08/07/1106