Не знаю, пил ли Гребешок раньше?
Думаю, что пил. Потому что укушенные когда-то зелёным змием частенько затем становятся самыми рьяными поборниками здорового образа жизни. А Гребешок был именно таковым.
Он не принадлежал к породе нудных и прилипчивых нравоучителей, от которых хочется поскорее смыться и, забившись с приятелем в укромный уголок, допить-таки прихваченную с собой ёмкость. Назло. Даже если прежде такого желания не возникало.
Не был он и из числа горластых, нахрапистых пропагандистов своих взглядов, готовых всегда и везде клеймить вас вместе с вашими гнусными пороками.
Гребешок был большим и шумным. Что, однако, не вызывало дискомфорта. Тактичные децибелы его баритона никогда не заполняли всё пространство целиком в ревнивом стремлении подавить собою любой другой источник звука.
Он умел слушать. Даже тех, кого, по мнению иных трезвенников, слушать не стоило. А услышав по-настоящему удачную шутку, Гребешок хохотал очень естественно и заразительно, никогда не сдерживая эмоций.
В бане, где я с Гребешком познакомился, абсолютным трезвенникам вроде бы не место. Тем более – в компании врачей…
Это была компания друзей моего старшего брата. Я приехал тогда к нему в свои первые студенческие каникулы, и брат, насколько мог, пытался разнообразить моё пребывание у него дома. Мы пару раз побывали на стадионе, съездили к реке и вот теперь баня…
Мне было безумно интересно и даже лестно находиться в этой компании. Брат старше меня на целых десять лет, а некоторые его коллеги ещё постарше. Были там мужики и совсем взрослые. Как мне тогда казалось. И все они работали врачами – психиатрами, травматологами, хирургами, кем-то там ещё…
Гребешок был пульмонологом и, возможно, внутренне посмеиваясь надо мной, в ту пору абсолютно тёмным в медицинской терминологии человеком, объяснил, что пульмонолог – это не какой-нибудь там железнодорожник, а вполне себе специалист по лёгочным заболеваниям.
Все эти «собанники», а на самом деле - добрые друзья, уже состоялись в своей профессии, были по-докторски циничны, охотливо смешливы, порой даже едко насмешливы и на отдыхе не отказывали себе в удовольствии расслабиться пивком под вяленую рыбку, а когда (да практически всегда) и чем-нибудь покрепче.
Они, скажу откровенно, всем этим очень даже мне понравились. И это понятно. Я не чувствовал себя самым младшим и совсем уж «зелёным» в этой развесёлой компании остроумных, судя по разговорам, высокопрофессиональных, взрослых людей, уже успевших обзавестись семьями, а кто-то – и детьми. Двое их них к тому времени вообще развелись и находились по разные стороны эмоциональных баррикад: один в лёгком самокопании и в перманентно возникающих претензиях к противоположной (в браке) стороне, другой же - в эйфории от нынешнего своего состояния.
Меня, к моему удивлению, никогда и никто из моих новых знакомых, не затыкал, даже напротив - выслушивали, как равного, как и всех остальных коллег-приятелей. Над моими шутками смеялись!
Это не вполне заслуженное мною равноправие, что скрывать, очень льстило и поднимало мою не слишком гордую в ту пору юношескую самооценку.
Гребешок в этой достойной во всех отношениях компании эскулапов, пожалуй, нравился мне больше других. Впрочем, казалось, он был симпатичен всем. Он часто находился в центре внимания, охотно поддерживая любые инициативы, даже желание друзей в очередной раз наполнить и осушить…
Сам-то Гребешок по обыкновению пил крепкий чай с мятой и вроде бы подтрунивал над своими приятелями, мол, когда же вы, наконец, нажрётесь… Но не бросал укоризненных взглядов, скорее – хитро ироничные, наполненные какой-то даже нежностью к этим хорошо и давно знакомым ему мужикам.
Он давно бросил курить и теперь, вот, предпочитал только сугубо полезные напитки, всем своим необычайно здоровым и цветущим видом утверждая (это в кругу профессиональных докторов) торжество взглядов праведника.
Однако праведником Гребешок был далеко не во всём. Во всяком случае, так можно было понять из его многочисленных баек.
«Дорогие мои друзья-бухарики, - помнится, говаривал он, - если бы вы знали, сколько подарков сделали мне ваши алкогольные единомышленники! Сколько их жён к концу банкета предпочли пьяным соплям мужей мои трезвые объятия!»
В это верилось легко. Если особо не морализировать, то нетрудно представить себе разгорячённых атмосферой праздника и остроумными речами Гребешка пикантных дам, попавших под его обаяние.
А вот насчёт жён он, пожалуй, загнул. Но на всяком подобном сборище – корпоративе, свадьбе, юбилее и прочих актах всеобщей радости и возлияний – всегда полно прелестных, специально приодетых и умело накрашенных по такому случаю одиночек – скучающих, уставших от быта или просто погруженных в унылую повседневность. И в их глазах достоинства тверёзого, но, тем не менее, заводного, готового на великие подвиги славного балагура, безусловно, были вне конкуренции.
Короче говоря: и многочисленные байки, и поведение Гребешка всеми присутствующими одобрялись и приветствовались.
Гребешок даже в парной почему-то никогда не снимал крохотный золотой крестик на тонкой цепочке, говоря, что тот, дескать, настолько плотно сливается с его мощным торсом, покрытым здоровой испариной, что никакие ожоги его коже не страшны.
Словом, все четыре четверга своих каникул я с огромной радостью посвятил этому банному гурманству, получив массу свежих эмоций, определённо сделав для себя кое-какие жизненные открытия и выводы, всякий раз погружаясь в водоворот тонкого остроумия и неподдельного, действительно мужского общения. Поэтому, окончив следующий курс, я ехал к братишке теперь уже в нетерпении, ожидании и в предвкушении…
Был как раз четверг, а так как в столь монолитных коллективах друзей традициям не изменяют, я в известный теперь мне заветный час открыл тяжёлую деревянную дверь, за которой пахнуло плотным влажным воздухом с примесью мяты, эвкалипта, каких-то ещё незнакомых трав…
Меня приветствовали, как доброго старого знакомого. Что ещё улучшило моё настроение, хотя куда уж, казалось бы…
Я страшно рад был снова видеть здесь всех этих людей – серьёзных и смешливых, безусловно, умных, нестандартно мыслящих и таких, порой, наивных. Наверное, хороших докторов, скорее всего – ценимых и даже любимых своими пациентами.
Не было только Гребешка. И это ощущалось сразу. Не хватало его громкого заразительного смеха, объёмного комка его жизненной энергии, прежде всегда плескавшегося и мечущегося в гулком отражении от кафельных стен. Всегда. Он не пропускал прежде ни одного банного дня – этого священнодействия, этого высшего для него симбиоза духовности общения и окультуривания бренных тел.
Я специально заглянул в парную, полежал на топчане возле бассейна. Я прождал его целый час. Наконец, я не выдержал, спросив-таки о Гребешке. Он ведь никогда, помнится, прежде не опаздывал…
Только тогда мне рассказали, что случилось полтора месяца назад.
…Удар грузовика пришёлся в правую сторону автобуса, в район заднего сидения, которое Гребешок занял самым последним…
Автобус на Геленджик уже трогался, когда его, поднявшего вверх яркую спортивную сумку и отчаянно машущего свободной рукой, наконец-то заметил водитель. Переступая через размещённые в проходе чемоданы, он нашёл одно-единственное свободное место – справа, в последнем ряду. Он ехал поваляться на пляже.
Во время той аварии в автобусе, по большому счёту, никто не пострадал – кто-то получил лишь незначительные ссадины, тут же на месте заретушированные фельдшером быстро примчавшейся «Скорой помощи». Никто… кроме Гребешка.
Только теперь ко мне пришло осознание того нелепого факта, что я даже не знал его имени. Гребешок и Гребешок. Взрослый, большой, шумный, неизменно доброжелательный пульмонолог.
Он постоянно ездил в экстренные командировки, помогая особенно сложным пациентам, которым по тем или иным причинам не могли помочь сельские и районные врачи. Автомобили и даже вертолёты с красным крестом на борту были основным его транспортным средством. А тут комфортабельный пассажирский автобус, мягкое сидение с подголовником…
Когда автобус с искорёженный с правым боком отбуксировали в ремонтную зону гаража, работяга в замызганной синей спецовке случайно обнаружил на полу под сидением маленький крестик на тонкой, порвавшейся возле застёжки золотой цепочке. Он подумал, что все пассажиры автобуса уже давно разъехались по своим курортам, что теперь владельца всё равно не разыскать и оставил крестик себе: «подарю дочке на крестины, отмою, вычищу зубным порошком, запаяю цепочку и подарю».