«Анти-Фукуяма», Ч. 1, §3 (переработанный)
Капитализм отличается от всех предыдущих общественных формаций тем, что еще до утверждения его господства он был анонсирован как ЕДИНСТВЕННО РАЗУМНОЕ общественное устройство, «царство разума». Именно так представляет капитализм и Фукуяма, причем едва ли не решающее подтверждение его разумности Фукуяма усматривает в стимулировании капитализмом роста потребления. В отличие от многих других критиков капитализма, условно согласимся с этим несколько упрощенным критерием разумности и зададимся вопросом: возможен ли общественный строй, способный обеспечить БОЛЕЕ ВЫСОКИЕ темпы роста потребления, чем капитализм?
Понятно, что окончательно решить этот вопрос может только практика, т.е. создание общественной системы, которая НА ДЕЛЕ доказала бы свои экономические преимущества перед капитализмом. Но убедиться в том, что капитализм, с чисто "потребительской" точки зрения, оставляет ЖЕЛАТЬ лучшего, можно и с помощью элементарной логики. Действительно, чего желает от общественного производства рядовой потребитель? Очевидно, он желает или, точнее, заинтересован в следующем:
1) чтобы в стране производилось или импортировалось из других стран именно и ТОЛЬКО то (в количественном и качественном отношении), что ему нужно;
2) чтобы расходы на производство единицы полезной продукции были как можно меньше и неуклонно снижались;
3) чтобы производственные ресурсы общества, как материальные, так и трудовые, не терялись и не простаивали, а все без остатка шли в дело.
Фактически в этих трех пунктах заключен весь смысл понятия «эффективность общественного производства». Причем нетрудно убедиться, что КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ производство не соответствует в полной мере НИ ОДНОМУ из вышеназванных трех критериев, поскольку:
1) Ни для кого не секрет, что в погоне за прибылью производителям случается пренебрегать интересами потребителей, вплоть до производства и продажи товаров, представляющих прямую угрозу их здоровью.
2) Конкуренция побуждает производителей скрывать друг от друга технические и прочие новшества, свободный доступ к которым обеспечил бы в масштабе страны огромную экономию ресурсов.
3) Достаточным свидетельством неполного использования при капитализме наличных производственных ресурсов служат такие, судя по всему, неизлечимые его болезни как безработица, банкротства, экономические кризисы.
Таким образом, нельзя не признать, что капитализм, с точки зрения вышеназванных критериев экономической эффективности, весьма далек от идеала. Поэтому вопрос о том, нельзя ли приблизиться к этому идеалу, перейдя от капитализма к иной, БОЛЕЕ РАЗУМНОЙ общественной системе, не должен вызывать отторжения у мыслящей части человечества. Особенно в свете того, что возражения сторонников капитализма против такой постановки вопроса не могут не удивлять своей несуразностью.
В основе их аргументации лежит тезис о незаменимости капиталистического свободного рынка как, якобы, ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНОГО средства организации эффективного общественного производства. Например, известный австрийский экономист, лауреат Нобелевской премии Фридрих фон Хайек в своей книге «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма» утверждал, что рынок является продуктом не человеческого разума, а естественной, «спонтанной» социальной эволюции, во многом сходной с эволюцией биологической. Он также полагал, что механизм функционирования рынка В ПРИНЦИПЕ недоступен для человеческого понимания вследствие его невероятной сложности. Поэтому, дескать, бессмысленны всякие попытки его реформирования или, хуже того, замены его чем-то более рациональным. Согласно теории Хайека, рыночная организация экономики опирается на ТРАДИЦИИ И ОБЫЧАИ, выработанные многими тысячелетиями социальной эволюции, тогда как социалистические убеждения питаются коллективистскими ИНСТИНКТАМИ, которые в гораздо более давние времена помогали выживать нашим диким предкам. В итоге
«…человечество разрывается между двумя состояниями бытия. С одной стороны, бытуют установки и эмоции, характерные для поведения в малых группах. В состоянии малых групп человечество пребывало более ста тысяч лет, и при этом состоянии бытия лично знакомые соплеменники научились помогать друг другу и преследовать общие цели. Любопытно, что эти архаические, весьма примитивные установки и эмоции ныне отстаиваются большинством сторонников рационализма, а также близких ему эмпиризма, гедонизма и социализма. С другой стороны, есть новая, сравнительно недавняя ступень культурной эволюции, взобравшись на которую люди перестают служить, прежде всего, своим знакомым или преследовать совместные цели. На этой ступени сложились традиции, институты и системы морали, которые дали жизнь очень большому количеству людей – во много раз большему, чем на заре цивилизации, – и теперь жизнь этих людей поддерживается этими институтами…»
Поэтому возврат к «состоянию малых групп», к чему якобы призывают сторонники социализма, привел бы, как всерьез полагал Хайек, ни много ни мало, к физической гибели большинства человечества:
«Спор о рыночном порядке и социализме есть спор о выживании – ни больше, ни меньше. Следование социалистической морали привело бы к уничтожению большей части современного человечества и обнищанию основной массы оставшегося».
Однако убедительность столь "ошеломляющего" вывода сильно страдает оттого, что постулат, на который он опирается, давно уже опровергнут экономической практикой. Хайек утверждал, что нерыночные формы организации производства экономически оправданы лишь в пределах «малых групп». Но вряд ли можно всерьез считать «малой группой» десятки, а то и сотни ТЫСЯЧ работников какого-нибудь современного западного концерна с объемами товарооборота, превышающими ВВП иных стран. Откуда возникает закономерный вопрос: зачем капиталистам, умеющим, как известно, считать и «делать» деньги, вдруг понадобилась такая заведомо неэффективная, по утверждению Хайека, форма организации производства? Кстати, этот же вопрос уместно было бы задать и Фукуяме, утверждающему, что централизованное управление экономикой «стало невозможным в век, когда один самолет состоит из сотен тысяч деталей». Но если это так, то почему самая технически сложная авиационная продукция производится только такими гигантскими ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫМИ промышленными объединениями, как «Boeing» и «Airbus»?
Очевидно, что во всех подобных случаях мы имеем дело с каким-то "новым" (для Хайека и Фукуямы), НЕ РЫНОЧНЫМ способом разделения труда внутри БОЛЬШИХ групп работников. Причем о степени "новизны" этого способа можно судить хотя бы по тому, что на него обратил внимание и противопоставил рыночному способу разделения труда еще Маркс в первом томе своего «Капитала»:
«Правило, действующее при разделении труда внутри мастерской a priori и планомерно, при разделении труда внутри общества действует лишь a posteriori, как внутренняя, слепая естественная необходимость, преодолевающая беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимаемая только в виде барометрических колебаний рыночных цен. Мануфактурное разделение труда предполагает безусловную власть капиталиста над людьми, которые образуют простые звенья принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, не признающих никакого иного авторитета, кроме конкуренции… Поэтому буржуазное сознание, которым мануфактурное разделение труда… прославляется как организация труда, повышающая его производительную силу, – это же самое буржуазное сознание с одинаковой горячностью поносит всякий сознательный общественный контроль и регулирование общественного процесса производства… Весьма характерно, что вдохновенные апологеты фабричной системы не находят против всеобщей организации общественного труда возражения более сильного, чем указание, что такая организация превратила бы всё общество в фабрику».
Как ясно видно из приведенной выше цитаты, именно «фабричная система», а вовсе не «установки» пресловутых «малых групп», служила Марксу прототипом социалистической «организации общественного труда». Следовательно, теоретические построения Хайека, направленные против социализма, были опровергнуты капиталистической ПРАКТИКОЙ еще задолго до… его рождения! Что уж говорить о современном капиталистическом производстве с характерной для него т.н. вертикальной интеграцией, о существовании которой Хайек, если судить по следующему его рассуждению, даже не догадывался:
«Предприниматель вынужден выходить в своей деятельности за рамки известных целей и способов употребления, раз ему приходится поставлять средства для производства неких других средств, а те в свою очередь предназначаются для производства еще каких-то средств третьего рода, и так далее: иными словами – раз ему приходится обслуживать целое множество разнообразных конечных целей. Цены и прибыль – вот и все, что требуется большинству производителей, чтобы как можно более эффективно обслуживать потребности совершенно не знакомых людей».
Напомним, термин «вертикальная интеграция» обозначает сосредоточение в одной фирме нескольких стадий производства конечной продукции, хотя продукт любой из этих стадий сам по себе может быть "самостоятельным" товаром, т.е. продаваться и покупаться на рынке. Например, для потребителя тех или иных средств производства часто оказывается ВЫГОДНЕЕ производить их на предприятиях своей фирмы, а не покупать на рынке. Такого рода факты доказывают, что, вопреки Хайеку, одних только цен и прибыли производителям часто оказывается НЕДОСТАТОЧНО, «чтобы как можно более эффективно обслуживать потребности совершенно не знакомых людей». Не вдаваясь в детальный анализ причин такого вытеснения рыночных отношений "фабричными", заметим лишь, что, по-видимому, специфика современного производства требует более тесной взаимосвязи между производителем и потребителем, чем та, которая возможна между продавцом и покупателем на капиталистическом рынке.
Правда, могут возразить, что подобные явления скорее свидетельствуют о недостаточно развитой конкуренции между производителями. Но дело в том, что ослабление конкуренции, вызванное, в частности, т.н. горизонтальной интеграцией производства, тоже имеет под собой некие объективные основания. Под термином «горизонтальная интеграция» подразумевается консолидация нескольких компаний, производящих, в отличие от случая вертикальной интеграции, ОДНОТИПНЫЕ товары или услуги. Очевидно, что это "вредит" конкуренции, вследствие чего горизонтальная интеграция, как правило, не приветствуется капиталистическим государством и прорыночной "общественностью". Но, подчеркнем еще раз, она вызвана ОБЪЕКТИВНЫМИ причинами, которые непосредственно связаны с "непостижимым", как полагал Хайек, МЕХАНИЗМОМ работы рынка.
В том, как на самом деле работает капиталистический рынок, глубже других сумел разобраться, презрев "табу" Хайека, американский экономист российского происхождения Василий Леонтьев. В одной из своих лекций Леонтьев сравнил рынок с двигателем автомобиля. Если большинство экономистов, интересовавшихся "конструкцией" этого "двигателя", удовлетворяло свое любопытство выдвижением умозрительных гипотез, то Леонтьев не поленился, по его собственному выражению, непосредственно «заглянуть под капот». Хотя, как он не без сарказма заметил в той же своей лекции,
«По общему признанию, такой интеллектуальный процесс, как воспроизведение проекта двигателя посредством косвенного анализа на основе показаний приборов, оценивается значительно более высоко. Тем не менее некоторые экономисты засучивали рукава и заглядывали под капот».
Итогом этих "неинтеллектуальных" исследований стал вывод Леонтьева о том, что "непознаваемая", по мнению Хайека, рыночная экономика в действительности представляет собой… «своего рода гигантский компьютер»:
«Такая экономика, приводимая в движение стимулом к максимизации прибыли и другими сходными экономическими силами, автоматически решает проблему эффективного распределения всех имеющихся ресурсов. Вычислительной процедурой, которую использует для получения правильных ответов такая "естественная ЭВМ", является так называемый итеративный метод расчетов, то есть метод, с помощью которого на основе проб и ошибок осуществляется постепенная аппроксимация реальности».
В самом деле, поведение предпринимателя на рынке подчинено очевидному и предельно простому алгоритму: если он видит, что его товар «идет нарасхват», он повышает цену и увеличивает объем его производства, чтобы максимально поднять свою прибыль; если же товар не пользуется спросом, то предприниматель, наоборот, вынужден снижать его цену и сокращать объем его производства. То есть, он сам подбирает методом проб и ошибок оптимальные для себя цену и объем производства данного товара. Но именно в этой процедуре кроется не осознаваемая многими одна из ГЛАВНЫХ проблем современного капиталистического рынка, обусловленная тем, что применяемый им «итеративный метод расчетов» НЕ ПОЗВОЛЯЕТ, вопреки расхожему мнению, сформировать цены, обеспечивающие АБСОЛЮТНО точное равновесие между спросом и предложением. Поэтому РЕАЛЬНЫЕ рыночные цены могут лишь постепенно, шаг за шагом, «итерация» за «итерацией», ПРИБЛИЖАТЬСЯ к "идеальным" равновесным ценам.
Данная особенность формирования рыночных цен не создавала особых проблем в доиндустриальную эпоху, когда оптимальные для данного рынка объемы производства оставались практически неизменными в течение длительного времени. Но с наступлением эпохи индустриализации, когда на рынок хлынули товары от новых, индустриальных производителей в невиданных прежде объемах, оптимальный объем производства перестал быть константой, превратившись в быстро изменяющуюся функцию времени. И вот тогда приобрела практическое значение задача максимального приближения рыночной цены к равновесной с помощью минимального числа «итераций», т.е. настолько быстро, как только возможно, чтобы за время «итераций» равновесная цена не успела опять измениться. Но конкуренция мешает даже приблизиться к равновесной цене, так как под влиянием несогласованных действий конкурентов она сама постоянно изменяется непредсказуемым образом.
В таких условиях горизонтальная интеграция, ослабляя конкуренцию, становится практически единственным средством восстановления работоспособности рынка. Хотя и совершенно "незаконным", с точки зрения теории Хайека. Но это лишь доказывает, что рынок, вопреки упомянутой теории, является всё же "просто" социальным изобретением, которое, подобно любому другому изобретению, имеет свойство морально стареть. Поэтому горизонтальная интеграция есть не что иное, как способ модернизации рынка, улучшающей его "технические характеристики", в данном случае – эффективность «итераций». Причем оптимальным вариантом, с этой точки зрения, было бы, конечно, установление абсолютной монополии какой-то одной фирмы на рынке товаров данного вида, так как при отсутствии конкурентов продавец может с максимально возможной точностью прогнозировать реакцию потребителей на изменение цены своего товара и строить свои производственные планы на прочном основании этого прогноза.
Но, с другой стороны, монополизация рынка при капитализме влечет за собой известные негативные последствия. Дабы их избежать, государству приходится с помощью т.н. антимонопольного законодательства искусственно сдерживать естественные и прогрессивные по своей сути процессы вертикальной и горизонтальной интеграции общественного производства. Таким образом, экономика современного капитализма вынуждена постоянно искать "разумный компромисс" между издержками монополизма и издержками конкуренции, постоянно терпя ущерб от них обеих.
Но разумна ли сама экономика, зажатая в тисках этого "компромисса", больше напоминающего тупик? Вряд ли, так как из него есть достаточно очевидный выход, состоящий в дальнейшем сужении сферы действия рынка. Но теперь уже не столько на уровне отдельных фирм, сколько в ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНОМ масштабе, путем соответствующего расширения полномочий ГОСУДАРСТВА. Именно к такому выводу пришел в итоге и Леонтьев, указывавший на то, что лишь в "чистой" теории задача рациональной организации производства и распределения материальных ресурсов, необходимых для поддержания жизнеспособности общества
«…может быть решена с помощью механизма конкурентных цен, то есть процесса проб и ошибок, который автоматически устанавливает равновесие на любом рынке. На отдельных рынках и при определенных обстоятельствах этот механизм действительно работает. Но, учитывая недостаток надежной информации, на которой основываются прогнозы, многие представители делового мира осознали, что игра проб и ошибок вместо желаемого состояния стабильного равновесия приводит к просчетам в размещении ресурсов, недоиспользованию производственных мощностей и безработице. Это означает потери в заработной плате, прибыли, налогах, которые обязательно порождают социальное беспокойство и обостряют политические конфликты».
Отсюда – "сенсационное" предложение Леонтьева использовать разработанный им математический метод экономического анализа и прогноза «затраты – выпуск» для перехода к государственному планированию экономического развития США. При этом Леонтьев отнюдь не был правоверным марксистом или поклонником советской системы экономического планирования. В экономической теории Маркса он видел как сильные, так и откровенно слабые стороны, а марксистскую философию вообще не воспринимал всерьез. И даже находил нечто общее между взглядами Маркса и "либеральных" противников идеи государственного планирования:
«Карл Маркс, так же как и сторонники доктрины свободы воли, оппоненты планирования национальной экономики, отверг бы такой подход как утопический… Единственное различие между этими сторонниками концепции «невидимой руки» состоит в том, что последние готовы принять и одобрить всё, что бы ни произошло, только бы это не планировалось, в то время как первый убежден, что непредсказуемый во всех деталях путь неизбежно приведет к полному краху современного общественного экономического порядка».
Весьма критически высказывался Леонтьев и о советском методе экономического планирования, который он считал «кустарным». Причем надо иметь в виду, что это мнение не какого-нибудь кабинетного теоретика, а ученого-практика, заслуги которого были отмечены не только Нобелевской премией, но и правительственными наградами ряда стран, в том числе и орденом Восходящего солнца, которым Леонтьев был награжден за личное содействие японскому «экономическому чуду». Поэтому к его мнению было бы не грех прислушаться как руководству США, так и, в особенности, руководству СССР. Но, к сожалению, идеи Леонтьева остались невостребованными: в СССР как раз тогда окончательно возобладали "прорыночные" по своей сути умонастроения, вылившиеся в печально знаменитую «косыгинскую» экономическую реформу 1965 года, а истеблишмент США отдал предпочтение «рейганомике». Всё это наводит на довольно безрадостную мысль о существовании неких неучтенных факторов, затрудняющих или даже делающих невозможным преобразование экономики на подлинно РАЦИОНАЛЬНЫХ началах. И, как будет показано в следующей главе, эти гипотетические факторы имеют прямое отношение к "фукуямовскому" вопросу о роли «тимоса» в Истории.