Она была одна на этой планете. Короткий день, длинная теплая ночь. Снова день, ночь... так проходили дни. На планете довольно пустынный пейзаж: небольшие горы с острыми пиками, камни, темный песок. Ее тело полупрозрачное, легко светящееся, почти белое. Его охватывает легкая искрящаяся накидка. Она может недолго парить в воздухе, подпрыгнув, тогда, если раскинуть руки, накидка красиво развевается. Еда и питье, кажется, не нужны. Если бы они были, то можно было бы отведать, но можно обходиться и без них.
Она не знает, как попала сюда. Но ей здесь комфортно. Ночью тепло, днем не жарко. Кажется, здесь нет больше никаких живых существ, ни больших, ни малых, кто мог бы доставлять опасность. Днем, когда слегка припекает тепло звезды, можно укрыться в тени скалы, которых встречается много, или все же идти, произвольно выбирая направление, развлекаясь. Ночью можно спать на теплом песке, постелив легкий, но защищающий от малейшей прохлады, полосатый плед, который при дневных прогулках нужно нести, опоясав себя им. Это единственная ноша, но легкая, как будто шарф.
Можно идти и ночью, и тогда отдыхать днем. Ночью это прекраснее, так как можно смотреть на сонмы звезд во всем небе. Ночного светила, кроме далеких звезд, у этой планеты нет. Но ночью нужно быть осторожнее, чтобы не споткнуться о камни и не упасть, поранившись тогда. Пораниться не споткнувшись нельзя, так как ноги защищают удобные туфли-мокасины. Впрочем, днем можно, выбрав путь по песчаным дюнам, идти босиком, привязав мокасины к полосатому пледу-поясу. Если планируется идти ночью, то сначала днем нужно выбрать направление, где впереди много песчаной местности. Тогда и ночью можно гулять-исследовать планету – безопасно. А сколько звезд над головой, и как они красивы!
За несколько дней таких прогулок практически не происходит изменения пейзажа, и никакое существо, даже и насекомое, не появляется. Всё хорошо в этом мире, он не потревожен и не тревожит ничем.
Всё же зачем и почему она здесь? Эта мысль приходит иногда среди прогулок, не пугая, но возбуждая интерес.
И однажды мир раскололся надвое. Это выглядит так, что среди теплого дня каменистая пустыня оказывается перегорожена сверху донизу непрозрачной белесой перегородкой. За ней не видно ничего. Что там? Можно подойти, вот так, ближе. Да, она твердая, она существует, производит впечатление пластика или тонкого стекла. Но при нажиме рукой она не прогибается. Теперь есть новое занятие – идти вдоль этой перегородки. Можно, конечно, назад, но знаешь, что все равно рано или поздно вернешься, чтобы идти вдоль, чтобы понять – кончится ли она...
Так можно идти опять днями (или ночами) : с одной стороны – привычный мир твоей планеты, с другой – эта граница, ограничившая твой мир так внезапно. Попробовать пробить брешь в ней каким-нибудь камнем – такая мысль кажется опасной, слишком необратимо. Ночью в той стороне, где перегородка, не видно звезд, она высока.
Естественный мир твоей планеты теперь нарушен этой явно искусственной вещью. Да впрочем – не искусственно ли и твое пребывание здесь, хотя и давало столько блага и радости? Может быть, поэтому в нем и появилась эта граница? Идешь вдоль нее несколько дней, и вот в ней происходят изменения. Тут и там, на разной высоте, появляются круги, ограниченные зубчатой линией. Линии имеют разный цвет, и частота зубчиков разная. Различается и их диаметр. Но он всегда такой, что если бы эти были отверстия в перегородке, то можно было бы свободно пройти в них.
Тогда это двери? Но как их можно открыть, да и осмелишься ли пройти? Что там?
Она идет вдоль стены уже несколько километров. Круги... на разной высоте, от поверхности до несколько метров, круги разного диаметра, разных цветов, зубчатые окружности. Ночь, прилечь спать, под звездами в прохладе, а потом, проснувшись незадолго до рассвета, вновь идти около стены, иногда дотрагиваясь до нее, до кругов, до разноцветных зубчиков.
Одна связь между тобой и зубчиками, одна мысль – цвет. Плед, опоясавший тебя, полосатый, и полоски кажется всех цветов. Значит, это ключ? Вот очередной круг, в досягаемости рукой, вот твоя полупрозрачная тонкая рука перебирает край пледа, а ясное зрение ищет полоску этого цвета нежной бирюзы. Что теперь? – проложить к зубцам, соединить цвета. Ничего не происходит. Но, кажется, другого ключа нет, а в твоем распоряжении всё число попыток, которое нужно. Ты очень хорошо различаешь малейшие оттенки цветов в полосках пледа, и видно, что эта бирюза чуть отличается от той, что на стене.
Сбоку на пледе образована узкая бахрома, продолжающая цветные полоски. Вот еще похожий оттенок бирюзы, проложить нить к окружности того же цвета, опять не то. Так несколько раз. Наконец, одна из нитей заставляет контур-зубцы чуть вспыхнуть, и значит, сейчас что-то произойдет. Страшное или доброе? Теперь уже от тебя мало что зависит. Любопытство и пришедшая необходимость что-то изменить в ходе последних дней сделали своё, и вот окружность светится бирюзой, переливаясь.
Круг диаметром около метра. Внутри начинают появляться буквы, одна за другой. Читай, составляй в слова. О.,.А.н.а.и.с.!
«О, Анаис!»
Похоже, это обращение к тебе, твое имя прозвучало безмолвно из круга. Значит, ты Анаис.
Вслед за буквами из круга повеяло ветерком, значит, круга больше нет, это – врата, и ты можешь войти. Она переступает бирюзовый зубчатый порог, она не может теперь находиться одна на своей планете, безумие исследования возможности приходит. И можно же будет вернуться, снова через круг...
Как только ее тело оказалось полностью за стеной, она слегка поворачивает голову назад, там лишь воздух, тьма, стена отсюда не видна. Протянутая рука, ставшая рукой обычной женщины, не находит сзади ничего.
Она оказывается в небольшом затемненном зале, на невысоком помосте, слева на постаменте стоит кувшин, в котором пылает пламя. Языки пламени вырываются поверх кувшина, красиво изгибаясь, дают место новым. В зале два жреца, они протягивают к ней руки и раздается снова: «О, Анаис! Анаис, ты явилась из тьмы. Призываемая. Ожидаемая в этот раз так долго». Противоположная стена задрапирована бирюзовым атласом.
Такое впечатление, что тебя ожидали как богиню. Конечно, ведь явилась из ничего, возникла в темноте комнаты. Она подходит к одному из жрецов. Он обнажен до пояса. Юбка с неровным краем или что ли короткие брюки цвета слоновой кости доходит до колен.
На ней уже возникло одеяние – цвета легкой бирюзы полупрозрачное длинное платье, хорошо скрывающее впрочем всё, что должно быть скрыто.
Первое побуждение – дотронуться до его гладкого плеча. Пока всё складывается хорошо, после долгих дней, проведенных на пустой планете, наконец, ты можешь видеть людей. Он почтительно наклоняет голову. Каково твое предназначение здесь, чего ждут от тебя?
«Анаис, теперь ты с нами, и жизнь нашего народа снова полна».
«Сколько меня не было?»
«Два года. В той прекрасной стране, где ты пребывала, вспомнила о нас, и вот ты здесь».
«Что нужно народу?»
«Видеть тебя», - говорит уже второй жрец. – «Мы расскажем, как ты появилась из тьмы и встала рядом со священным огнем».
«Ведите меня. Это просто, если им нужно только верить в появление».
Они идут вдоль стены, кувшин несет один из жрецов, к бирюзе, за которой терраса. С высоты ты видишь много людей. Молча стоят, глядя вверх. Видят на террасе двоих молодых мужчин, в жреческой одежде, один из них ставит на край террасы кувшин, в котором горит огонь. Чуть позади них женщина в платье бирюзы.
«Анаис пришла к нам, люди», - произносит жрец. – «Она появилась только что в полумраке своего обиталища. Чудо. Теперь она с нами».
Повинуясь внезапному порыву, она встает на парапет террасы. Совсем не страшно. Теперь видна вся долина, вдалеке слева и справа горы. Люди смотрят на нее минуту... другую.
«Теперь я знаю, что я Анаис. И что у меня есть вы», - говорит она. – «Буду с вами, пока возможно. Теперь расходитесь. Чувствуйте силу этой радости».
Снова комната бирюзы. В нее успели внести мраморный столик. Здесь, в этом мире, она хочет есть. Втроем садятся за стол. Священный огонь снова не постаменте. Как давно она ничего не ела. Это вкусно.
«Почему я не помню, что была уже здесь когда-то?» – думает Анаис. – «Они сказали, что меня не было два года... И как попадают отсюда на ту мою планету?..»
Полосатого пояса на ней сейчас нет, он вместе с белым одеянием планеты песка, гор и камней преобразовался в платье бирюзы.
Теперь ее охватывает желание лечь в мягкую постель с одним их жрецов, и чтобы он обнимал ее и распоряжался ею. Она робко смотрит на того, который сидит слева. Второй – напротив. Все трое едят уже десерт – какие-то вареные или печеные фрукты с вкусной подливкой. Ее сексуальный импульс подавлен, но остается робость и преклонение перед силой мужчин, которые, впрочем, выражаются только в молчании.
Она подходит к огню, проводит над ним рукой, затем к бирюзовой занавеси.
«Анаис, что дальше», - спрашивает один из них.
«Я буду отдыхать, здесь есть спальня?» – не заботясь о том, что будучи уже здесь когда-то должна знать это. Спальня рядом, за золотой занавесью в углу, почти рядом с тем местом, где недавно она материализовалась из тьмы. Проходя, провела глазами по этому месту и – о чудо – тонкая линия бирюзы светится в полумраке, на пределе видимости. Замечают ли они ее? Кажется, что нет. «Тем более что я могу здесь распоряжаться, ведь меня считают богиней», - думает она.
Что выбрать – проскользнуть в окружность, вернуться в блаженное одиночество теплой сухой и приветливой своей планеты или остаться пока исследовать этот мир? Чего ожидают от нее здесь люди как от богини? Не чудес ли? Похоже, пока им достаточно, что она просто присутствует в их мире, явно. И она проходит за золотую занавесь в спальню, где лишь большая убранная всем белым кровать. Есть большое окно, занавешенное полупрозрачным переливчатым материалом, искрящимся многими цветами. Жрецы лишь указали путь, в спальню не заходят.
Она спит, спит, в блаженстве воздушной но уютной постели, в прохладном свежем воздухе этой комнаты. На стенах тут и там блики от искрящейся занавески. Ни звука. Когда она просыпается, то подходит к окну, чуть отодвигает занавесь, смотрит на дневной пейзаж. Там видна часть балкона, на котором она стояла, за ним поодаль горы. На них редкие деревья. Она не выходит на балкон, почему-то это кажется ненужным. Затем идет в соседнюю комнату, жрецы там, они делают полупоклон головой.
Анаис подходит к ним, говорит «я приду» и медленно поднимается на возвышение, где огонь и где выход. Она не находит, что еще ей делать в этом мире, хотя он был очень приветлив к ней. Пересекает зубчатую окружность, стена смыкается за ее спиной, платье белеет, пояс снова на талии.
Перед ней – твердая уходящая в небо стена, под босыми ногами теплый песок, если обернуться – вдали холм, мокасины лежат у ее ног. Она ощупывает стену, песок, садится на него. Так она сидит долго, долго. Воспоминания остались с ней, теперь она не забыла, что была Анаис. Тот мир был хорош, все были предупредительны к ней, и все же вернуться туда пока не хочется, так – одной – гораздо свободнее, и вся планета твоя. Не забыть, где вход в мир бирюзы, отметить, вот так, на песке. Когда захочется есть, спать или видеть тех мужчин, или просто оказаться в почтительном уюте того мира, ничто не помешает снова открыть вход.
Сначала она бредет вдоль белой чуть мерцающей в свете звезды-солнца стены, держась за нее рукой. Потом это становится ненужным, и вот – снова поход по пескам, холмам и камням, в безопасном уюте этой планеты. Ночью – в чуть заметной прохладе под мерцающими звездами, завернувшись в полосатый плед, днем – под ласкающим светом солнца, сбоку, пусть слева, вот так. Днем иногда веет ветерок, свежий запах, приподнимает волосы и легкую юбку.
Где она, та стена? Теперь уже неясно. Но солнце справа должно дать приблизительное направление, если захочешь вернуться. Вечером, у подножия холма, сидя, перебирает край пояса-пледа. И вот он – красивый темно-малиновый цвет, к которому то и дело возвращается рука. Случайность? Призыв? Лучше не размышлять особенно, сейчас спать, а утром – снова гулять по свежему простору или стоять смотреть на заходящее к вечеру солнце, или сидеть перебирать песок.
Вдруг получилась мысль – и вот так каждый день, и одна кажется во всей Вселенной. При полном комфорте впервые это показалось ужасным, а небо давящим и безжалостным. Но это прошло... и все же захотелось озаботиться какой-нибудь целью и каким-нибудь миром из тех, что там, за стеной. Почему-то она верит, что круги открывают каждый свой мир. И кто еще сделал здесь эту стену? – явно она искусственная среди пейзажа планеты. Но тогда... кто-то может и наблюдать за ней?
При такой мысли сильно захотелось оказаться снова в защищенном мире, где ты была богиней Анаис.
Она смотрит в дневное небо – может быть, есть какие-то признаки наблюдателей? Но снова... лучше идти, гулять по планете, но теперь пусть солнце светит все время в правую щеку, утром справа спереди, вечером – справа сзади.
Стена появилась, появилась, она никуда не пропала. Иди вдоль, смотри, когда появится густой цвет малины. Она находит ту свою метку на песке, почти нетронута, ветер здесь тихий. И окно в мир бирюзы, и там ее наверное ждут... но она не пытается войти в этот мир. Что-то заставляет найти следующий.
Окно в мир малины оказалось на двухметровой высоте, да и диаметр круга с зубчатым малиновым краем – всего полметра, узкий. Что будет, если соединить цвет густой малины с бахромы пледа с цветом зубчиков? Да, есть, пошло сияние зубцов, сияние внутри круга, и там даже появились какие-то буквы, но ты пока не можешь дотянуться туда, не можешь прочитать. Значит, может быть, это не твой мир, не по твоему росту?
Но она решает не уступить, а предпринять что-то. Вот – всего лишь нужно сделать холмик из песка возле стены высотой полметра. Песок рассыпается, скользит вниз по холмику, но тот постепенно все же вырастает, поддаваясь заботе твоих рук. Чтобы встать на него, и он не сыпался бы под ногами, нужно сделать еще побольше, еще полдня работы, но время – как раз то, что в достатке.
Готово. Теперь можно отдохнуть недалеко от стены и рукотворной горочки около нее. Сидеть, потом лежать на цветастом полосатом пледе, перебирая нитки-бахрому. Ища тот самый – малиновый темный оттенок, который отворит узкие врата. Затем бродить вокруг, под звездами, вдыхая свежий ночной воздух, забыв снова на время о заботе пройти сквозь.
Спать, ночью. Утром, если встать так, что стены не видно, слева впереди из-за горизонта выкатывается солнце, красноватое. Уже идти, взбираться по холму? В неизвестное, в мир, окрашенный малиновым. Хочется и нет.
Все же она поворачивается, идет, вверх по сложенному ею накануне склону, малиновый к малиновому, свет за кругом в стене, проход открыт. Пошли одна за другой буквы S-T-O-P. С-Т-О-П.
Ты проползаешь в узкий проем, немного извиваясь, помогая себе руками, за стеной руки могут уже опираться на близкий пол. Вот уже – вся – там. На тебе приталенное шелковое малиновое платье, с глубоким углом выреза, в котором слегка но достаточно видна красивая грудь. На ногах туфли на каблуке, с изящным ремешком. Волнистые волосы цвета пшеницы, с легким оттенком малины.
Но где ты? Похоже, она за кулисами театра или концертного зала.
Из глубины театра выходит полноватый человек в темно-сером костюме. Он улыбается, говорит: «О, Ирма, ты вовремя. Тебе пора на сцену». Уверенно показывает рукой в проем кулис, ты должна идти туда. «Микрофон», - говорит он и вкладывает его в твою руку.
Она идет на сцену, начинается вступление музыки. Подсознание диктует, что ты очень хорошо знаешь мелодию, которую сейчас будешь петь. Ты ее знаешь... но слова? Слов не знаешь, не помнишь. Пресекая начинающуюся панику, прямо в воздухе перед тобой начинают вспыхивать слова, и вот уже ты поешь.
Стоп, этот шаг напрасным будет,
Не изменит ничего,
Не прибудет, не убудет,
Не спеши создать его.
Не спеши создать проблему
Не решить ее тебе,
Запрещенную систему
Сотворите вы в себе.
Песня спета, голос очень хорош, успех очевиден. Она уходит со сцены за кулисы. Человек еще там. «Поздравляю», - берет ее за руку и уводит. Они спускаются в ресторан, садятся за столик, отгороженный тремя ширмами в китайском стиле. Она начинает есть что-то – закуски, виноград, безалкогольный коктейль. Вдруг она вспоминает, что не с этим мужчиной хотела и мечтала когда-то сидеть вот так, за ширмами, вроде бы внутри общего праздничного мира отдыха и в то же время наедине с ним.
«Как тебя зовут?»
«Анатоль. Ирма, ты снова забыла».
«Да, я забыла» – думает она. О том, кто такой Анатоль, она забыла, но что-то почему-то помнит. Да и в этом ли мире тот, другой, желанный мужчина? Когда-то он привлек умом, заботой и в то же время отстраненностью, благородством и умением исчезать, неуловимостью.
Анатоль целует ее руку, долго. Красивая рука, блестящий перстень оттенка роз и алмазов. Затем поцелуй продвигается выше, к предплечью. Рука уже вся в его власти. Ирма испытывает желание животного плана уступить, уйти с ним в альков, где за жемчужного цвета драпировкой указывается удобная мягкая кушетка. На сцене ресторана, отдаленно, исполняется очередной номер программы, там красиво двигаются мужчины и женщины, они танцуют. Платья женщин тяжелой парчи с кружевом, цвета бирюзы с золотом.
Ирма чувствует правду своего тела, которому нельзя больше в одиночестве. В то же время она знает, что уступив Анатолю сейчас, того далекого и неуловимого она потеряет, отодвинет надолго, может быть, навсегда. И это тоже невозможно. Тогда она сильно, по возможности нежно, отбирает свою руку, отстраняется от Анатоля на другую сторону стола.
Они не смотрят друг на друга. Да и правда – незачем. Если только... она искоса взглядывает на Анатоля, не будет ли он настаивать, используя свою силу и ее видимую беззащитность здесь? Это вполне возможно. Как ей попасть снова за кулисы того зала, где она пера и где должен оставаться невидимый людям этого мира круг – выход на ее планету. Сейчас это кажется бесконечно далеким и недостижимым.
Анатоль мог бы помочь, он знает путь, но это видимо не в его интересах. Она встает, запахивает на груди мягкий вязаный кружевом палантин, который теперь на ее плечах поверх атласного платья. Шаг, другой, и она вышла из-за ширм, отделяющих их столик от общего зала.
В зале не так уж много людей, есть еще такие же уголки, сокрытые ширмами. Она пела не в этом зале, но явно в этом здании, так как они не проходили через улицу.
Спрашивает у официанта, где здесь есть еще один зал со сценой.
«О, вам направо по большой лестнице вверх».
Больше никого не встречая, поднимается по этой лестнице. Да, здесь явно концертный зал. Ищет кулисы большого зала, долго, плутая по пустым с это время залам и сценическим комнатам. Кое-где открыто, кое-где закрыто. Круг с малиново алеющими зубчиками, пролезть сквозь него, так, и вот ты снова ощущаешь белую мерцающую поверхность стены, вдыхаешь свежий ветреный воздух своей планеты. Ощущения и недавние воспоминания переполняют, сил хватает отойти от стены так, чтобы она не была видна, и рухнуть на землю, прямо в теплый песок позднего утра, и так лежать, долго, день, звездную ночь, успокаиваясь, перебирая пальцами песок, снова в белом платье с полосатым поясом.
Дальше она шла день, и ночь, присаживаясь отдыхать, и бегая иногда, не зная направления, не отслеживая его, просто наслаждаясь этой планетой, своей свободой, теплом, легким ветерком, звездами в ночном небе, своим легким, почти не знающим усталости телом. Она делала то, чего просило ее тело, в данный момент, или что возникало в ее разуме, фантазия, любопытство или потребность отдыха. Теперь она уже не знала, где, в каком направлении, та Стена, с ее возможностями выхода в иные миры и коммуникации с другими персонами, которая так волнует, но и опасной кажется, все же.
И эта возможность находиться здесь всегда, сколько хочешь. Но всё же иногда эта тревожащая мысль – если есть довольно искусственная Стена, то кто-то ее здесь создал, она не могла возникнуть на планете естественно, а значит, создатели возможно наблюдают за ней или в любой миг могут появиться воочию. И затем – кто она и как тоже появилась на свете, да и на этой планете? В тех двух мирах, где побывала, ее знают как Анаис и как Ирму, и даже помнят ее прежние приходы туда. Так почему она не помнит своего прошлого?
Но эти мысли бывают недолго, блаженство настоящего приносит ежеминутную радость, что еще нужно? И планета не внушает сильных мыслей об опасности, а кажется такой родной и гостеприимной.
Тот камень она увидела издалека. Примерно ее роста, темный, неправильной пирамидальной формы, посреди песков. Таких она раньше не видела. Он кажется несвойственным пейзажу планеты, и всё-таки стоящим на своем собственном месте. Подходит к нему, проводит пальцами по его довольно гладкой поверхности. Обнимает его, лежа на его поверхности, прогретой солнцем планеты. Она чувствует сродство с ним, потребность быть рядом и иногда прикасаться к нему или вот так лежать на его поверхности, распластав руки.
Он, этот камень посреди теплых песков, становится притягательным центром. Теперь она кружит днями недалеко от него, не теряя из виду, а ночью ложится расстелив плед неподалеку от его подножия. Ее друг, здесь, этот камень. Других ведь нет, за все время, что она себя помнит на этой планете и в двух мирах, у нее впервые появился этот каменный друг.
А с этим появляется и забота – дума : если не хочешь провести всё свое время здесь, рядом с камнем, но и не хочешь ни за что потерять его, то как отойти за горизонт и затем вернуться сюда, чтобы обнять его, чтобы сидеть рядом с ним? Горизонт примерно в трех километрах, идешь час-второй, и вот – уже не увидишь его, и где он, направление потеряется.
Тогда постепенно она решает сделать план местности, отобразить ее и запомнить, чтобы уметь всегда находить дорогу к камню. Задумать легко, но как сделать практически? Не на чем и нечем рисовать схему, а она знает помнит какой-то глубинной памятью, что есть способ рисовать на листе бумаги, в каком-то из миров она почерпнула это воспоминание.
Часы оптимистичного раздумья, когда знаешь, что задача обязательно как-то будет решена, и вот – единственный способ – чертить схему на земле где-то, запоминать ее, идти дальше, возвращаться, чтобы пририсовать очередной фрагмент. В надежде когда-то выйти и к Стене, пройти в мир, содержащий листы бумаги и пишущие приборы, и затем перенести схему на лист.
Так у нее появилась цель и занятие. Не то чтобы она занималась им постоянно, нет, часы блаженного времяпрепровождения просто так случаются. Схему она решает чертить в небольшой пещере недалеко от Камня. Чтобы рисунки на мокром песке уж точно не стерли погодные изменения или легкий ветер. Вот так – в центре Камень, небольшим треугольником. Рядом горка с пещерой, и так строится схема. Идешь вперед, выходишь чуть за уже нарисованные элементы пейзажа, запоминаешь несколько новых, их взаимное положение, возвращаешься к горке и пририсовываешь их к уже готовой схеме.
Потом можно снова сидеть около камня, можно положить ладонь на его бок, можно спать около или чуть поодаль.
Схема растет, она занимает уже почти весь пол пещеры, остается мало свободного места. По рисункам можно бродить, желательно не наступая на линии. Схема довольно хорошо уже запомнилась, к тому же всегда можно побродить в натуре по такому теперь уже хорошо знакомому пейзажу. Но всегда есть возможность, что что-то отвлечет, или захочется пойти без маршрута, или забудется со временем, или вдруг все же испортится рисунок на полу пещеры. Нужно что-то решать – как добыть бумагу и ручку, чтобы зафиксировать схему надежно и независимо от памяти.
Однажды она видит вдалеке от границы зафиксированного участка высокий холм, но не с такими крутыми склонами, которых довольно много вокруг и на которые опасно взбираться. На тот холм можно взойти, за несколько часов.
Она на вершине, к вечеру. Спать приходится прямо здесь, вершина довольно гладкая. Все равно обозреть в звездной темноте ничего нельзя.
Утром, вот солнце немного оторвалось от горизонта, встает во весь рост, белое платье развевается. С вершины видно далеко вокруг, планета не слишком большая. И вот – там, почти противоположно утреннему солнцу – белеет стена, опалово мерцает, возносясь высоко вверх и сливаясь там с опаловым же небом.
Теперь не очень заботясь о сохранении окружающего в памяти, надеясь, что холм потом найдешь, иди прямо к Стене. Там – возможность.
Белый матовый круг на белой мерцающей стене – вот притянувший тебя вход. Совмещаешь с ним белую полоску шарфа, круг немного темнеет, и пропадает. Там, за ним – вожделенная пустота иного мира.
Мир оказался пустынным берегом океана. Песчаный берег, в обе стороны, насколько это видно, синяя вода прямо. Сзади – мерцающий белый кружок с зубчиками, твоя дверь. Она обнаженная в этом мире, но какая разница – ни души вокруг. Жарко. Купается в океане, это здорово. На ее планете мало того, что она не хочет и не должна есть и пить, но там ее тело не принимает и грязь, пыль, поэтому там не нужно было купаться, да собственно, там нет водных поверхностей. Другое дело здесь – блаженное купание в теплой мягкой воде, затем лежать на песке, облепляясь в нем, затем снова в океан.
Она не очень хорошо плавает, но проплыть несколько метров, или даже десятков, вдоль берега, или вглубь, это вполне возможно. Но здесь нет бумаги – вдруг думает она, лежа в вечерних уже лучах местного солнца.
Выйти сквозь белый круг с зазубринками, и войти, почти рядом, в фиолетовый, чуть выше и шире белого. На круге, окаймленном фиолетовым, фиолетовым же появляются, сменяя друг друга, буквы – K – i – r – i – l – l .
Кирилл сидит за столом, и здесь как раз много листов, листов бумаги. Она внимательно смотрит на него, ожидая, когда он заметит, ожидая, какое имя он назовет, какое имя у нее здесь. Он пишет, на листе бумаги, ровные строчки ложатся одна за другой.
Она решает не церемониться, подходит к столу и присаживается на него, говорит:
«Кирилл, мне нужен лист бумаги».
В конце концов, это в его мире она появилась вдруг, почти ниоткуда, ожидаемая или нет, но для нее этот мир и Кирилл лишь продолжение ее жизни, которая проходит в запомненное время большей частью на ее планете, а меньшей – в этих их мирах. Она имеет право продолжать свою жизнь как она складывается, не делая скидку на то впечатление, которое это производит на обитателей миров за кругами. Хотя с другой стороны – и его нужно учитывать, если хочешь нормально прожить в их мирах и получить с собой хотя бы лист бумаги. Кстати, она даже не знает, переместится ли лист и какой-нибудь пишущий предмет вслед за ней обратно на ее планету, ведь платья при переходе границы – Стены меняются чудесным образом, и цветной пояс – он только там...
Вот и сейчас на ней лиловый брючный костюм, под пиджаком – черно золотистый топик. В волосах – прекрасная заколка, в которой фиолет перемежается с золотом. Кирилл отложил ручку, смотрит на нее долго, долго, он пытается вспомнить.
«Лист бумаги», - он принимает игру.
«Да, и твою ручку, вот эту, я буду там вспоминать тебя».
«А можно мне с тобой?»
Она в замешательстве, такой вопрос впервые встает в застенных мирах. Представляет, как она и Кирилл бредут в ночи под звездами на той планете, подходят к камню. Кирилл видит камень... нет, это невозможно, никак невозможно. Но что если он сам решит пересечь границу – фиолетовый круг, который сейчас едва виден в углу комнаты, что, если он не послушает ее? Наверное, ей придется как-то отвлекать его от круга или даже увести из этой комнаты.
«Кирилл, это невозможно. Там я должна быть одна». – Она честна с ним.
«Послушай, Фрида. В прошлый раз, три года назад, ты ушла так быстро, я не успел сказать тебе, как ты красива». – Она Фрида, и она красива. Для него. Она берет его руку, целует ее. Поцеловать руку мужчине означает, что ты принадлежишь ему, это она отчетливо понимает. Но почему это так, по отношению к Кириллу? Почему это так сложилось для нее? Ах да, она припоминает, что однажды подчинилась тому сочетанию ума, благородства и в то же время некоторой неземной отстраненности, которые он продемонстрировал. И мужской спокойной красоты. Теперь она знает, что принадлежит ему, но в то же время – что дальше ничего не последует, потому что его духовное убеждение может позволить ему разговаривать с ней, ждать ее годы, страдать, если это можно так назвать, от разлуки, восхищаться ею и даже сказать об этом, но не позволяет – овладеть ею здесь, в этой комнате, хотя бы даже на этом ковре. Вместо этого он в ответ прикасается губами к ее руке, выше запястья, и долго длится этот практически невинный поцелуй.
Она всё понимает, молча берет пару листов бумаги, ручку.
«Кирилл, я вернусь в этот раз раньше. Если тебя не будет в комнате, буду ждать». – Она припоминает, как можно проносить предметы в свой мир, через Стену. Она знает также, что его духовное убеждение не позволит ему быть и с другими женщинами, в этом она может быть уверена. Он будет верен своей любви, любви такой странной, такой духовной. Кирилл держит ее за руку, долго, прощаясь. Он умный, понимает, при чем не должен присутствовать. Выходит из комнаты.
«Фрида держит в руке», - говорит она, одновременно шагая в фиолетовое окно. И там, за окном, она снова в своем белом полупрозрачном платье с цветным поясом, а в руке у нее – сложенный вчетверо лист бумаги и шариковая ручка.
Она отходит от стены, чтобы потерять ее из видимости, чтобы вокруг нее был только каменисто-песчаный пейзаж планеты. Она садится в тени небольшого утеса, положив захваченное в мире Кирилла с другой стороны горочки, также чтобы ничто не нарушало естественности. Она вспоминает посещенные и оставшиеся в этой серии памяти миры. Мир жрецов, Анатоля, мир ласкового моря... мир Кирилла. В нем, последнем, теперь чувствует она свой дом, хотя бы немного, потому что там есть человек, который по видимости ее любит и с которым и ей хорошо и хочется быть рядом. Как жаль, что нельзя лежать с ним рядом, обнимать его. Как жаль, что он ничего не позволяет ни себе ни ей. Но тогда хотя бы иногда быть рядом, говорить, смотреть, обменяться парой слов. Увидеть рядом его глаза, цвета серой голубизны. Да, хотя бы.
Теплая ночь под звездами около утеса закончилась Нужно возвращаться к своему камню. Сначала – найти тот холм, с вершины которого увидела тогда стену. Нашла. Теперь идти по знакомой запомненной карте местности, до камня, который вот он, родной, темный, теплый, возвышается над песками в полуденную жару. Рядом пещера с рисунками, и вот – линия за линией, символ за символом, объект за объектом – рисунок перенесен на бумагу. Лист положен в небольшую скрытую нишу снаружи. Теперь обеспечено двойное сохранение чертежа местности – в памяти и на листе. Если задумает отлучиться далеко, то лист нужно брать с собой, только придумать какой-нибудь кармашек.
Она снова решает побродить по планете, просто так, отдохнуть в неизвестных пейзажах, надеясь потом, при желании вернуться, найти какой-то из ориентиров, нанесенных на созданную карту. Впрочем, идет медленно, размышляя и чувствуя, иногда кружась на одном месте, собирая энергию подобно суфиям.
Ого, откуда-то она знает это слово, а значит, религию суфиев в одном из миров... а может быть, в главном из миров, откуда появилась здесь и где, наверное, родилась когда-то. И так бредет, бредет, похоже, обходя зарисованный участок по большому кругу.
Стена появилась внезапно, у вечернего горизонта, ночь прошла, недалекий путь до, и вот она – участок, похоже, незнакомый. Зубчатых кругов довольно много, низко, и все они разных оттенков желтого, оранжевого. А вот и совсем золотой, даже поблескивает. Она решает оставить лист со схемой и ручку около стены, немного придавив плоским зеленоватым камнем. «Потом заберу, возвратившись».
Золотая нить в шарфе видна сразу, вот она, тяжелая, не тонкая. Похоже, настоящего золота. Какой мир откроет она? Раз – нить положена на золотой зубец. Два – в круге появляются буквы, а сам он делается зеленовато-прозрачным. Буквы должны составить ее новое имя. «Р-и-м-м-а». Круг открыт. Там, за ним, прохлада затемненной комнаты. Ее сразу берут под руки, сзади. Похоже, двое мужчин. К кругу с зубчиками подносят зажженную спичку, и он быстро сгорает. Выхода из этого мира нет. Похоже, здесь уже знают, как она обычно уходит, ее ждали, и приняли меры, чтобы она не ускользнула обратно в свой мир.
Тяжелое платье из золотой парчи, с закрытым воротом, без декольте. Длинный узкий рукав. Но вид платья не средневековый, а постиндустриальный.
«Римма, теперь ты останешься здесь», - говорит сидящая за столом напротив женщина.
«Напрасно вы делаете это. Здесь я не смогу жить».
«Никто не заставляет тебя жить. Но покинуть этот мир тебе больше не разрешено. Отпустите, уйти ей некуда».
«Могу я спросить – почему. Почему не разрешено?»
«С твоим уходом через кольцо каждый раз нарушается равновесие этого мира. Это заметили и рассчитали. Мы будем бороться за свое равновесие и благополучие».
Её действительно больше не удерживают. Выходит через дверь на людную улицу. Бредет по тротуару, в потоке. Пытается осознать – значит, от нее как-то зависит равновесие в этом мире. И, наверное, в других тоже. Но тогда всё пропало – если здесь это поняли и научились – как просто – уничтожать порт ее входа-выхода, то ей действительно никогда не уйти отсюда. К тому же что скажет совесть, если, скажем, она все же как-то выйдет и вернется в теплые пески и камни своей планеты. Что она оставила этот мир вне равновесия, зная это?
Итак, ей придется здесь пытаться как-то наладить свою жизнь и обеспечить её, но ведь это почти невозможно, это означает слиться с реальностью этого мира, с его законами, которые наверняка суровы. К тому же Кирилл, он сейчас в другом мире, и к нему не пройти, не достичь, не увидеть его никогда.
Она на всякий случай запоминает дом, из которого вышла – зеленый, светлый, с белыми полуколоннами спереди. И название улицы на табличке, прикрепленной к дому. Оно написано понятными ей символами, хотя знает она лишь один язык. Значит, и здесь говорят на таком. Запомнить дом на всякий случай нужно, ведь никто не сказал ей, что вернуться в этот дом, в ту комнату, запрещено. А возможно вернуться придется, если жить будет негде.
Так и случилось. Проходив по городу полдня, ей ни с кем не удалось познакомиться, так чтобы знакомство принесло ей возможность заработать или переночевать. Вообще мир улиц этого города проходил с ней параллельно, почти не задевая ее. Она была здесь явно чужая, не интересна никому. Платья из парчи и тяжелых шелков были здесь, видно, в моде, и даже это ее не выделяло. Иногда встречалась взглядом с кем-то, больше с мужчинами, но затем они всегда проходили мимо, дальше, к своим заботам и своим женщинам.
Ей пришлось жить в зеленом доме, в той небольшой квартире, откуда она тогда вышла и где был сожжен выход из этого мира. Квартира была уже пуста, дверь всегда открывалась для нее. Здесь были такие замки, которые узнавали своих хозяев, очень удобно. Так довольно долго она прожила в этом мире, параллельном ей. Однако в холодильнике регулярно, в ее отсутствие, возобновлялись продукты. Надо же – оказывается, человеку нужно поставлять только еду, чтобы он мог долго жить в благоустроенной впрочем всем остальным квартире. И даже несколько платьев на смену и бельё были в шкафу.
За ней пришел Кирилл. Однажды вечером, когда она уже была в постели и просматривала в свете ночника взятую в магазине бесплатно брошюру, в углу комнаты засветилось. Возникли вложенные друг в друга круги с зазубринами, фиолетовый и золотой. Голос Кирилла сказал: «Фрида, войди», и она не колеблясь встала и, даже не погасив ночник, вошла в круг. Не подумав о равновесии покидаемого мира, повинуясь только радости оказаться прямо сейчас рядом с ним.
И вот они стоят, рядом, посредине его комнаты. На ней сиреневый пенюар, длинный, непрозрачный, хорошо скрывающий тело, и всё же домашняя, и даже ночная, одежда. Что бы это значило? Миры при переходах обычно подбирают одежду правильно, и к случаю. Или так было обозначено то, что в золотом мире она собиралась спать? Или Кирилл наконец зовет её спать?
«Кирилл, оказывается, ты можешь...»
«Круг с золотым ободом вдруг возник в моей комнате. Я понял, что за ним – ты. И что нужно, чтобы ты вошла. Тебе это нужно».
«О да, я не знала, как выйти из того мира. Он захватил меня».
«... Ты спас меня».
Он садится в кресло, но ее не приглашает подойти. Она так и остается стоять. Кажется, он в глубоком раздумье. Еще бы, какая-то сила, неизвестная этому мужчине, вызвала появление в его комнате прохода прямо к Фриде, чтобы её спасти и привести сюда.
Она подходит и кладет руку на его плечо. Может быть, не будет другого шанса прикоснуться к нему. Он снова берет ее руку в свою и прикасается к ней губами в лёгком долгом поцелуе.
«Но почему, Кирилл?»
Он смотрит на нее своими красивыми серыми с лёгкой голубизной глазами. Смотрит внимательно. Неужели он колеблется? Притянуть ил её и посадить к себе на колени или отпустить. Но как отпустить? Прохода в её мир нет, он не открывался с той стороны. Теперь они должны будут жить оба в этом мире. Эта мысль как будто смущает его, ведь здесь у неё никого и ничего нет, и ему придется о ней заботиться. Учитывая долгое взаимное желание и чувство, положение может стать невыносимым. Но в то же время может и не стать таковым, напротив, хотя бы быть рядом и видеть друг друга, это уже счастье, которого раньше они были лишены, раз ничего нельзя изменить. Но почему нельзя? Может быть, он это себе выдумал, и не лучше ли сейчас броситься в постель, которая в соседней комнате, забыть обо всём, кроме блаженства касаться друг друга и быть одним целым.
Но это никак, никак невозможно.
«Фрида, эта квартира в твоём распоряжении, пока ты в этом мире. Если тебе что-нибудь потребуется, звони по этому телефону, контакт Home. Холодильник здесь восполняемый, в нём всегда будет еда. В шкафах есть также продукты, которые долго не кончатся».
Он уходит. Фрида в одиночестве. Терпеть эту муку, ждать, когда он придет, лишь на несколько минут, чтобы переброситься несколькими словами. Нет, нужно искать выход в свой мир, в мир планеты, пустынной под звездами, чтобы не было так грустно.
Искать долго не приходится, мысль сильной грусти о любимом и бегства от этой грусти вызывает появление портала, лилового из этого мира. Теперь по крайней мере она понимает, что может проявить выходы из миров. Это должна быть грусть о пребывании там.
Она снова на своей планете, бредёт под звёздами местной глубокой ночи, вдоль стены пока, пытаясь найти оставленную и конечно находящуюся в неприкосновенности где-то около стены чуть придавленную зеленоватым камнем схему своего мира.
Читая Кафку...
17.03.15 - 10.07.15