Особенности боев в Поволжских губерниях.
Как уже говорилось, наиболее боеспособными войсками, принявшими участие в Гражданской войне на стороне «белых» в Поволжье и Сибири, летом 1918 года были части чехословацкого корпуса.
Несмотря на относительную немногочисленность (около 12 тыс. бойцов) и растянутость их эшелонов по всей Транссибирской магистрали, чехословацкие части сумели сохранить в своих рядах элементарную дисциплину и управляемость, что позволяло им легко побеждать разношерстные красногвардейские и матросские отряды с их митинговщиной, анархией, выборными командирами (большинство которых оказывались профанами в военном деле) и полным отсутствием дисциплины и организованности.
И пока «красные» пытались такими «войсками» бороться с регулярными частями чехословаков и немногочисленными, но дисциплинированными и боеспособными офицерскими подразделениями, успехи «белых» летом 1918 года в Поволжье (и не только там) были впечатляющи: им удалось захватить Казань (где находился золотой запас России и огромные арсеналы оружия), Симбирск, Самару, Екатеринбург, Омск, Челябинск, Уфу, Сызрань, Петропавловск и множество других городов поменьше.
Как правило, сопротивление красногвардейских отрядов там было незначительным, а вот ожесточение враждующих сторон - очень сильным.
Пожалуй, немногим исключением из анархического хаоса у «красных» войск, в ту пору, были латышские полки, сохранившие национальную сплоченность, дисциплину и высокую боеспособность.
Это оставило такую память у участников тех боев, что и много лет спустя, в своих мемуарах, бывшие белогвардейцы именуют «латышами» все красные части, которые показали в боях упорство и не бежали от них при первом же натиске (как нередко случалось в то лето с некоторыми красногвардейскими отрядами).
Вот что писал об этом генерал-майор Генерального штаба П.П. Петров в статье «От Волги до Тихого океана в рядах белых», впервые опубликованной в Риге в 1930 году:
«Главный инспектор по формированию красных отрядов в 1-й армии товарищ Сенотрусов (такие в каждой армии назначались армейским комитетом), малоразвитый и полуграмотный большевик, сформировавший за свое инспекторство всего около двух рот, в Пскове с горечью заявил мне про свои войска: «Все сволочи, не хотят драться. Представляете, когда я пригрозил неповинующимся револьвером, то получил в ответ: сам получишь в морду. Придется отступать».
Так же работали и везде красные отряды, сорганизованные из сознательных товарищей с выборными командирами и комитетами. Полная несостоятельность их в борьбе против немцев, ослушание, безобразное поведение в городах заставили советскую власть или, вернее, Троцкого признать, что намеченный порядок формирования никуда не годится. Началась проверка записавшихся добровольцев, началось приглашение на командные должности офицеров старой армии и пр.»
Надо сказать, что руководители Советской России,действительно, умели трезво оценивать обстановку на фронтах и причины отсутствия боеспособности у красных отрядов.
Руководители Советской республики довольно быстро поняли нежизнеспособность марксистских догм о «замене армии всеобщим вооружением народа» и т.п. фантазий.
Уже с лета 1918 года они начали принимать оперативные меры по созданию боеспособной Красной Армии с назначаемыми командирами (в основном из бывших офицеров), отсутствием «комитетов» и митинговой болтовни, установлением дисциплины и стали добиваться в этом неплохих результатов.
Генерал-майор П.П. Петров вспоминал об этом:
«Советская власть приблизительно в это же время уже отказалась от добровольческой системы комплектования. Выступление на Волге дало окончательный толчок к переустройству Советской армии не на утопических основаниях, а на обычных началах; правильно организованную, с твердой внутренней дисциплиной. Правда, работа эта не так скоро наладилась, но все же все внимание советской власти, как центральной, так и местной, было обращено на создание вооруженной силы.
Троцкий чутко прислушивался ко всему трезвому и гнал дело со всей своей энергией. Июнь—июль месяцы 1918 года надо считать временем перелома в истории строительства Красной армии.
Появился план формирования Красной армии на началах всеобщей воинской повинности. Начиная с июля объявляется одна мобилизация за другой, которая охватывает не только все слои населения, но требует под страхом наказания явки в ряды армии всех бывших генералов, офицеров, и, главным образом, специалистов и офицеров Генерального штаба. Население отнеслось к мобилизации отрицательно, появились зеленые, но все же советская власть смогла выставить на гражданские фронты большое число бойцов».
В том, что население отрицательно отнеслось к объявляемым (и красными и белыми властями) мобилизациям ничего удивительного нет.
За 3,5 года Мировой войны Россия понесла огромные потери убитыми, и еще большие - ранеными и покалеченными бойцами. Инвалиды заполнили вокзалы, улицы и проселки многих российских населенных пунктов, нередко страшно бедствуя и прося подаяния. «Что такое война» люди тогда очень хорошо понимали, и желающих «пойти повоевать» было очень мало.
Что уж там говорить про простых обывателей, если даже «господа офицеры», вернувшиеся домой, после развала Германского фронта зимой 1917/18 годов, в массе своей категорически не желали воевать ни за «белых», ни за «красных», ни за «зеленых».
Давайте посмотрим, что вспоминают об этом сами же белогвардейские офицеры в своих мемуарах.
Капитан (в то время) Федор Федорович Мейбом летом 1918 года «ушел в леса» и,вместе с двумя другими офицерами, стал искать «белых» партизан, чтобы вместе с ними бороться с «красными».
Он вспоминает о том, как оказался в знаменитом партизанском отряде поручика Ватягина.
Трое офицеров в лесу грелись у костра, когда их окружили партизаны и приказали им лечь на землю:
«Потом один из наших охранников приказал: встать! Мы поднялись... на нас серьезно смотрел мальчик лет 15—16. Увидев его, мы еле сдерживали смех: взрослых, да еще и офицеров, мальчонка заставил лежать!! Он подошел к нам и очень вежливо извинился за такой грубый прием, но они не могли иначе поступить.
— Вы офицеры, в каких чинах?
Мы сказали, что поручик, капитан и подполковник.
— Это хорошо, наш отряд увеличится на трех человек.
Мальчик сказал, что он кадет Симбирского корпуса, а командир — Георгий Кузьмич Ватягин. Мы слышали о грозе большевиков поручике Ватягине…
Мы спросили мальчика, кто же они такие. Он с гордостью ответил:
— Мы члены повстанческого отряда поручика Ватягина и уже недели четыре бьем красных. На этих днях пойдем брать Казань, как только Каппель подойдет ближе к городу.
— Сколько же вас в отряде?
Мальчонок, почесав затылок, смущенно ответил:
— Если сегодня никого не убьют, человек тридцать…
Поручик Ватягин приказал всему отряду строиться. Боже! Да это все только мальчики — кадеты, гимназисты, реалисты и юнкера Казанского военного училища, в среднем 16—17-летние. Спрашивается: где же их отцы? Где их старшие братья?».
Получается, что в единственном на всю казанскую губернию партизанском отряде «белых» воевали, в основном, мальчики-кадеты, да юнкера.
Впрочем, не у каждого хватит смелости бросить семью и уйти в лес, в партизаны. Поэтому Ф.Ф. Мейбом (да и большинство других белогвардейцев) были уверены, что сразу после освобождения Казани, все 3 000 офицеров, которые в ней были зарегистрированы при большевиках, явятся добровольцами на сборные пункты.
Однако на деле все вышло иначе:
«Улицы города Казани были забиты народом, колокольный звон всех церквей извещал о нашей победе, нас забрасывали цветами, и ясно было слышно, как тысячные голоса поют «Христос Воскресе!».
Также меня поразило огромное количество офицеров на улицах, в форме с орденами, и все торопились к военному училищу, но как я ошибся и как горько я был разочарован!
…Дома я сообщил, что отпущен на 2 часа, что в военном училище идет лихорадочная регистрация офицеров для создания офицерской дивизии для наступления на Москву. Также я им сказал, что думаю, что очень скоро опять увижусь с ними, поэтому слезы не нужны, а нужно радоваться, что город освобожден от красного дьявола…»
Как видим, на улицах освобождение праздновало множество офицеров, а в военном училище шла «лихорадочная регистрация» офицеров-добровольцев для создания из них целой офицерской дивизии (!!!).
Капитан Ф.Ф. Мейбом был тут же зачислен в ее состав:
«—Ну а теперь, господин капитан, идите и представьтесь гвардии полковнику Радзевичу на втором этаже, он ваш командир, я вас зачисляю в 1-ю офицерскую роту, которая сейчас формируется. Вот ваш билет.
Поднявшись наверх, я увидел нужную мне дверь. Она была открыта, я попросил разрешения войти. «Прошу», — раздался голос, и я вошел с рапортом к полковнику Радзевичу. Выслушав рапорт, он пригласил меня сесть. У полковника на груди Георгиевский орден 4-й степени и Владимир 4-й степени. Обращаясь ко мне, он говорит:
— Не думаю, что мне нужно вам объяснять, что вы вступаете рядовым бойцом-офицером в 1-ю роту, что мы все офицеры — рядовые бойцы до тех пор, пока не уничтожим эту гадину окончательно. Мне трудно сейчас назначать офицеров на командные должности, так как я никого не знаю, поэтому назначаю наугад — впоследствии увидим, кто на что способен, познакомимся ближе, тогда видно будет.
Пока назначаю вас начальником 1-го отделения, явитесь к командиру взвода капитану Рухину, он окончил Одесское военное училище. Всего хорошего вам, господин капитан!
Иду в ротное помещение…
Построив отделение и получив офицера-проводника, мы тронулись на смену. По пути я заглянул в помещение 2-й роты и был страшно удивлен, увидев, может быть, 60, в лучшем случае 100 офицеров. Смутное беспокойство охватило меня.
Где же те 3000 офицеров, которые были зарегистрированы красными? Неужели они предали нас? С такими мрачными мыслями я привел отделение на Кремлевский Вал».
Надо сказать, что его мрачные предчувствия капитана Ф. Мейбома оправдались.
Вместо «офицерской дивизии» в Казани с огромным трудом смогли сформировать всего две офицерские РОТЫ, причем вторую сформировали спустя довольно продолжительное время, уже к концу боев за город.
Капитан Мейбом, находившийся со своей 1-й ротой на фронте постоянно, так вспоминал об этом:
«…каждый боевой день приносил потери, а пополнения не было...
Где же эти так называемые господа офицеры? Неужели предали и не пошли в строй? Раненые офицеры после выздоровления возвращались в строй и передавали нам, что каждый кабак набит людьми в офицерской форме, все улицы также полны ими... сущее безобразие...
Одни формируют какую-то гвардейскую часть и находятся при штабе, другие говорят, что рядовыми они не пойдут, и, наконец, многие отговариваются тем, что у нас нет определенного монархического лозунга «За Веру, Царя и Отечество!» и т. д.
Для нас они — шкурники и предатели. Эти новости сильно действовали на настроение наших офицеров. Они ничего не говорили, не спорили, а как-то притихли, понурили головы. Чувствовалось, что каждый из них считал себя отрезанным куском, преданным своими же братьями офицерами».
Выходит, что «все кабаки» Казани были набиты людьми в офицерской форме, все штаты штабов и прочих тыловых учреждений тоже были ими заполнены, а вот желающих пойти на передовую, а не сидеть в штабах и тыловых конторах, было на удивление мало. Даже вторую офицерскую роту (которая должна была сменить на передовой их первую роту) долгое время не могли набратьтребуемое по ротному штату количество офицеров-добровольцев.
Потом все-таки собрали:
«Полковник Радзевич провел меня в следующую комнату и там мне сказал, что получил приказ держать эту деревню до тех пор, пока 1-й чешский полк не оторвется от противника…
— Во всяком случае, нужно быть готовым, и я прошу вас взять любой взвод и им укрепить позицию второго взвода. Вы вступаете в командование полуротой, я же с другими двумя взводами буду стоять в резерве. Всего хорошего, господин капитан! О да, совсем забыл: я имею хорошую новость. Вторая офицерская рота сменит нас при первой возможности; по слухам, она уже высадилась в Услоне.
Возвратясь к себе в хату, я с радостью поделился этой новостью с остальными офицерами.
Слава тебе, Господи, хотя еще одну роту собрали — говорили офицеры... Нам пора, брат, и отдохнуть».
Ни я, ни мои офицеры не понимали, в чем дело, почему мы отходим. Впоследствии мы узнали, что свежая дивизия латышей, во главе с их знаменитым Вацетисом, идет с северной стороны на Услон, мы же не имеем никаких частей поставить против него.
Кроме того, на ст. Свияжск высадилась Московская коммунистическая дивизия — мы можем оказаться в тисках. Вот что было причиной отхода!».
Как видим, белогвардейский капитан Ф. Ф. Мейбом, даже в 1930 году, когда он опубликовывал свои воспоминания, был убежден, что они тогда под Казанью воевали с целыми дивизиями (!!!) латышей и «московских коммунистов».
Давайте, для сравнения, ознакомимся с докладной запиской Н.И. Подвойского в Наркомвоен, в которой очень подробно (и откровенно) говорится. Что же НА ДЕЛЕ представляли из себя тогда красногвардейские отряды в Поволжье:
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА Н. И. ПОДВОЙСКОГО В НАРКОМВОЕН О ПОЛОЖЕНИИ НА ЧЕХОСЛОВАЦКОМ
ФРОНТЕ
№ 620, ст. Уфа 11 июня 1918 г.
3 час. 15 мин.
Сообщаю положение дел на чехословацких фронтах и историю падения Самары.
4 июня чехословаки, после выигранного ими дела, обрушились в сызранскую сторону для нанесения ударов по нашим войскам, беспокоившим тыл, отсюда бой 5, 6, 7 июня. После этого последовали упорные бои за Самару, в результате которых 8 июня в 6 часов утра Самара пала.
Несмотря на наличие водных преград при слиянии рек Самары и Кинель, наши части, дезорганизованные слухами самыми нелепыми, в 18 часов 8 июня оставили ст. Смышляевку…
Ввиду полной неустойчивости наших частей мысль о защите кинельского узла пришлось оставить. Отошедшие отряды немедленно приводятся в порядок; там, по линии железной дороги, приступлено к организации отрядов из местного населения.
На миасском направлении-без перемен, станция занята противником, вырыли окопы, противник держится пассивно и ведет крепкий ответный артиллерийский огонь…
На Сибирском пути чехами заняты Курган и Омск.
Со стороны Екатеринбурга борьбою наших частей руководит Уральский окружной военный комиссариат, борьбою на концах линии Миасс-Кинель руководит организованный в Уфе временный полевой штаб, куда привлечены силы Уральского окружного штаба.
Причем, отрядами в районе Кинель-Уфа командует бывший капитан Блохин, а в районе Миасс-Уфа комиссар Малышев.
Прибывающие пополнения невысокого качества. Так, прибывший со ст. Чишмы Казанский отряд при батарее разложился нравственно и большею своей частью ушел самовольно обратно в Симбирск.
Мною отдано распоряжение т. Мясникову и Симбирскому губвоенкомату разоружить беглецов, предав дезорганизаторов революционному суду. Мною отдано распоряжение главкому Мясникову посылать на фронт лишь те части, в коих произведена проверка лиц командного состава в соответствии с занимаемой должностью от отделенного до командира целой единицы и, кроме того, проверка всего отряда на выносливость и [выполнение] боевой задачи.
Кроме Казанского отряда пополнений не прибыло. Получил сведения, что идут из Симбирска Сызранский отряд численностью около 2 тысяч человек с артиллерией неизвестного состава, из Сызрани- Сводный отряд Каменского с артиллерией... Немедленно телеграфируйте, на какие средства и надежные силы можно рассчитывать. Фронт нуждается в опытном командном составе всех ступеней, бывших офицерах генерального штаба, артиллерии, радиостанциях, аэропланах, грузовиках, бензине автомобильном и аэропланном. Мною просилась уже высылка в мое распоряжение радиостанции и аппаратов Юза со специалистами и Морзе. Что можете и когда дадите, телеграфируйте мне в Уфу.
Связь со мной необходимо поддерживать отправляемыми ежедневно из Москвы курьерами, ибо с занятием Самары и Челябинска чехами правительственная связь Уфы с центром напрямую расторжсна.
Для обратного захвата узла Омск полагаю необходимым направить туда полк латышей при артиллерии и пулеметной команде.
Наркомвоен Подвойский
Управделами Модестов
ЦГАСЛ, ф.1, оп. 2, д. 29, л.п. 133-135. Копия.»
Подвойский признает дезорганизацию и «полную неустойчивость» своих войск, их самовольный отход с позиций и морально-нравственное разложение.
Упомянутого им «бывшего капитана Блохина», который командовал какими-то отрядами около Уфы, чуть позже будут именовать «командующим 3-й Красной Армией» и белые будут очень гордиться, что разобьют какие-то отряды из его «армии».
Управление красными войсками практически отсутствовало, ибо при помощи курьеров из Москвы сложно оперативно управлять частями, находившимися под Уфой, или Омском. Все они действовали (или бездействовали) «сами по себе».
Не было выполнено и распоряжение Подвойского Мясникову и Симбирскому губвоенкомату о разоружении «беглецов», бросивших фронт и уехавших в Симбирск.
Более того, они смогли внести смуту и разложение и в войска Симбирского гарнизона и город был позорно сдан белым без боя. (Об этом эпизоде мы еще поговорим).
Так что никаких латышских дивизий Вацетиса или московских коммунистов там не было. А громить анархические сборища полугражданских людей (зачастую не умевших даже толком пользоваться винтовками) для офицерских рот, состоявших из бойцов, имевших опыт Первой мировой войны, особенного труда не составляло.
Чтобы не возвращаться к теме численности «красных» войск действовавших на чехословацком фронте, приведем интересный документ:
«СВОДКА ВЫСШЕЙ ВОЕННОЙ ИНСПЕКЦИИ О СИЛАХ И ОРГАНИЗАЦИИ УПРАВЛЕНИЯ ВОЙСКАМИ, ДЕЙСТВУЮЩИМИ НА ЧЕХОСЛОВАЦКОМ ФРОНТЕ
13 июня 1918 г. к 18 час.
Уфа-кинельское направление. Наши отряды занимают ст. Кротовку. Противник держится пассивно.
Состав наших войск: арьергардный подрывной отряд-78 человек, 1 Советский полк-30 человек, Бугурусланский отряд-около 100 человек, Абдуллинский отряд-170 человек, Уфимский отряд-250 человек,
Петроградский отряд-40 человек, Казанский отряд, направлявшийся на ст. Кинель в количестве около 860 человек, по пути разбежался.
Командует нашими силами в кинельском направлении т. Блохин.
По агентурным сведениям, в Кинели находится около двух эшелонов чехословаков. В Самаре, по разным сведениям, от 5 до 12 тысяч человек.
Уфа-миасское направление. Ввиду отсутствия сопротивляемости наших войск пришлось оставить позицию у дер. Тургояк и отойти на позицию к Уральскому хребту, что восточнее Златоуста.
В Миассе у противника сосредоточено до 5 тысяч человек, задача которых, по агентурным сведениям, 13 июня наступать южнее ст. Сыростань. Казаки появились в районе дер. Куштумка. По полученным сведениям, в Челябинске чехословаки объявили всеобщую мобилизацию.
Отрядами на миасском направлении командует т. Малышев-военный комиссар, военный руководитель т. Буренин. Общее руководство силами, действующими на кинельском и миасском направлениях, возложено на военного руководителя от Уфимского губернского комиссариата, у которого в подчинении состоит временный полевой штаб, находящийся на ст. Уфа.
На екатеринбург-челябинском направлении противник занял ст. Кыштым.
В районе с. Бродокалматское находятся казаки в количестве около 200 человек, к которым подходят чехословаки. К восставшим казакам присоединяются татары…
В районе Челябинска, по агентурным сведениям, сосредоточено около 7 тысяч чехословаков.
На екатеринбург-шадринском направлении, по непроверенным сведениям, противник занял г. Шадринск.
В Екатеринбурге, в связи с занятием чехословаками ст. Кыштым, чувствовалась паника. Войска, находящиеся около ст. Уфалей, решили оставить позиции и прибыть в Екатеринбург. В Уфалей посланы 340 человек пермских солдат для принятия мер. Сведений еще не получено.
На ст. Ялуторовск наших 800 штыков. На ст. Голышманово отряд Никитина 68 человек при четырех пулеметах и одном орудии. Нашими войсками, действующими в районе Екатеринбурга, руководит Уральский военный комиссариат, от которого назначен военный руководитель т. Надежный.
Окружным Уральским комиссариатом предложено т. Берзину командование всеми силами Северо-Сибирско-Уральского фронта, на что тот согласился.
Оренбургский фронт. Представители Ташкентской железной дороги потребовали от т. Зиновьева немедленного наступления на Самару или, по крайней мере, на Кинель, чтобы найти там источник снабжения патронами и вооружением, ибо имеющиеся запасы истощились. Например, у т. Зиновьева есть лишних всего около 30 винтовок. Циркулируют слухи, что к Самаре движутся казаки из Верхнеуральска за оружием. На уральском фронте усилился раскол среди казаков, казаки фронтовики переходят на нашу сторону. На 15 июня назначены переговоры с казаками, характер этих переговоров еще неизвестен.
На Оренбургском фронте действуют части: 8 Уральский полк, два батальона,-650 штыков, 70 конных разведчиков и пулеметная команда; 1 Уральский полк, три батальона,- 750 штыков, 60 конных разведчиков и 14 пулеметов; 1 революционный Жлобинский полк, два батальона,-600 штыков, 20 пулеметов; Уфимская рабочая дружина, один батальон,- 600 штыков, 14 пулеметов и одно орудие старого образца; 28 Уральский местный полк-850 штыков, 14 пулеметов и четыре 3-дюймовые батареи по 4 орудия, кроме того, два дальнобойных орудия; два эскадрона кавалерии; формируется мусульманский батальон-350 штыков. Кроме этих сил- отряды, не сведенные в крупные единицы и находящиеся на линии железной дороги.
На оренбургском направлении командует т. Зиновьев, который подчинен главнокомандующему Урало- Оренбургским фронтом Яковлеву, который должен находиться в районе ст. Алтата.
У Троицка действует наших не более 700 штыков при четырех орудиях. В Верхнеуральске-не более 400 штыков. За последнее время сведения от означенных двух отрядов не поступали.
Кругом Челябинска и до Миасса, а также около Верхнеуральска и Троицка восстание казаков разрастается. Во втором и третьем отделах наших настолько мало, что не могут даже справиться с восставшими чехословаками.
На Сибирском пути чехословаки заняли ст. Омск и Курган.
В Тюмени - отряд около 4 тысяч человек наших солдат, которые должны взять Омск и двигаться на Челябинск.
В районе Петропавловск-Омск у противника имеется от 2,5 до 4 тысяч человек.
Главное командование всеми силами, действующими против чехословаков, возложено на т. Мясникова, находящегося в Симбирске, у которого в Сызрани имеется резерв 1500 человек и приблизительно такие же, но еще не сколоченные, силы в Симбирске. Кроме того, батальон с тяжелой батареей и пулеметной командой.
Батальон плохо дисциплинирован. Объединением Симбирской и Сызранской групп в лице т. Мясникова предполагается взятие Самары.
В Уфе заканчивается формирование двух советских полков.
Управляющий делами Высшей военной инспекции Модестов
ЦГАСА, ф. 1, оп. 2, д. 45, лл. 117-118. Подлинник.»
Вот тебе и все «красные» китайские, латышские, московские и мадьярские «дивизии» той поры…
Как вам нравится 1-1 Советский полк численностью аж в 30 (!!!) человек?! (Это меньше полувзвода по русским штатам ПМВ).
А вся будущая 3-я армия тов. Блохина состояла из таких вот «полков» и разномастных отрядов и в сумме насчитывала менее 700 бойцов.
(Для сравнения – только в сбежавшем с передовой, деморализованном казанском отряде было 860 дезертиров).
Красными отрядами, на разных участках огромного фронта, руководят самые экзотические «полководцы» от бывшего капитана Блохина и т. Зиновьева, вплоть до «представителей Ташкентской железной дороги» и городского и окружного «Уральских военных комиссариатов».
Какой хаос при этом «управлении» творился в войсках, трудно даже представить.
Откровенно говоря, основным достоинством этих документов красного командования является их откровенность. Вещи прямо «называются своими именами»: разложение, «разбежались с фронта», «плохая дисциплина» целых частей и т.д.
А это – уже неплохо. Для того чтобы правильно лечить болезнь, сначала нужно иметь ее верный диагноз.
Справедливости ради, можно, конечно упрекнуть этот отчет за явное завышение численности чехословаков под Самарой, что, впрочем, характерно для всех боевых документов любой войны. В них всегда стараются преувеличить численность (и потери) противника и преуменьшить свои потери и ошибки.
Так что это обычное явление. А вот про то, что татары тогда активно поддерживали «белых» в отчете сказано вполне достоверно.
Вернемся к воспоминаниям капитана Ф.Ф. Мейбома.
Он пишет, что в конце-концов они дождались вторую офицерскую роту, которую сформировали в Казани:
«Обе роты перемешались, и начались такие громкие разговоры, что полковник Филиппов вынужден был остановить этот кагал, я же разыскал моих друзей Сережу и Петю. Конечно, разговоры были на злобу дня.
Главное, мы никак не могли понять, что стало с офицерами, которых мы видели такое множество.
Что они, изменники? Предатели?
Как их назвать, раз они не захотели включиться в борьбу против красной банды?!».
Это стало темой острого разговора и среди командного состава офицерских рот:
«В городе Казани идет формирование новых частей из добровольцев, но нужны опытные офицеры, включая и командиров полков, батальонов и т. п.
Положение с командным составом критическое. Большинство офицеров не хочет идти в Добровольческую армию (в те годы ее называли Народная армия), находя всевозможные причины, чтобы отказаться от вступления в таковую.
Я с возмущением сказал:
— Довольно нам нежничать с ними, нужно объявить мобилизацию, как это сделали красные: к ним пришло на регистрацию 3000 офицеров. У красных разговор короток — не придешь на регистрацию, поймают и поставят к стенке (расстреляют). Так и нам нужно сделать —не придут добровольно, поймать, предать полевому суду и расстрелять.
Если бы мы действовали так, то имели бы не две роты, а два полка!
Какая бы это была сила! Мы же собрали еле-еле две роты из лучших офицеров, в то время как другие сидят по кабакам.
Наши лучшие люди умирают, где же справедливость? Считаю это большим упущением и преступлением со стороны нашего высшего командования!
Я кончил говорить, и... все молчали... Полковник Радзевич, тяжело вздохнув, сказал:
— Я вполне разделяю ваше мнение, но боюсь, что если мы так поступим, то какая же будет разница между нами и красными?
Полковник Филиппов вступил в разговор и ответил полковнику Радзевичу, что он вполне согласен с капитаном Мейбом, и — «черт с ним, кто не может нас отличить от красных! Нам нужно уничтожить эту рвань и восстановить национальную Россию с Двуглавым Орлом, а не с красной тряпкой...».
Отметим, что мобилизация вовсе не была такой панацеей, как казалось некоторым белогвардейцам.
Многие мобилизованные офицеры, в то время, воевали очень неохотно.
К примеру, генерал-майор Генерального штаба П.П. Петров так вспоминал об этом:
«Мобилизованное офицерство работало неохотно, иногда протестуя против Гражданской войны. Неуверенное в успехе, оно часто держалось как-то выжидательно.
Нужны были исключительные по энергии и умению создавать части командиры частей; таких было мало».
В разгар боев капитана Мейбома отправили в Казань, командовать отдельной частью мусульман-добровольцев, с которой никто не мог справится, и вот что он увидел в штабе Народной армии»:
«Приехав в штаб формирования добровольческой Народной армии, я ужаснулся. Что там творилось?! Все бегают с какими-то вещами, укладывают какие-то бумаги, разговоры панические.
Только и слышно: «Красные прорвали фронт, Казань окружена, скоро краснюки будут уже в городе» и т. д.»
Не удивительно, что при таком паническом настроении штаба эффективной обороны Казани белые организовать не смогли и 8 сентября, ночью, оставили ее. Под властью белой «Народной армии» и чехословаков город пробыл ровно месяц и один день.
Но, может быть, так плохо с набором офицеров-добровольцев в Белую («Народную» в то время) армию было только в Казани, а в других городах отбоя не было от добровольцев?!
Посмотрим, что вспоминают об этом другие белогвардейцы.
Генерал-майор Генерального штаба П.П. Петров, говоря о Ситуации в Самаре, после освобождения города чехословаками:
«Отлично помнятся все бесконечные разговоры, надежды, опасения в первые дни…
Все отвечали: без чехов ничего не выйдет. И это, как уже упоминалось выше, независимо от того, кто становится у власти. Последняя могла дать, конечно, известный плюс или минус, но вообще обстановка для создания фронта была неблагоприятной:
1. Выступившая военная организация — всего 150 — 200 человек; при первых формированиях пойдет для замещения командных должностей и пр., распылится.
2. Чисто эсеровские силы (дружины) ничтожны, — для внутренней охраны.
3. Город дает добровольцев, но не так много. Действительно, сразу же очень быстро сформировались две роты, эскадрон и конная батарея. Состав — большей частью бывшие офицеры и воспитанники высших и средних учебных заведений из местной буржуазии. Рабочие и вообще горожане дали ничтожное количество добровольцев, главным образом из безработных.
4. Сельское население было, во-первых, еще не в состоянии дать что-либо, так как деревни были не очищены от большевиков, даже самые ближайшие. Да и в дальнейшем нечего было особенно рассчитывать на добровольцев из деревни, как уже говорилось раньше.
5. Значительная часть офицерства все еще выжидала, надеясь, что удастся избежать участия в Гражданской войне».
В Самаре «красными» было зарегистрировано около 5 000 офицеров, однако и здесь в качестве добровольцев записалось совсем незначительное их количество (чуть больше двух рот), остальные предпочитали «выжидать».
В статье «ЗАПИСКИ БЕЛОГВАРДЕЙЦА. Начало Белого движения», автор вспоминает интересные детали формирования властных органов в Самаре, т.н. «Комитета членов Учредительного собрания» (который вошел в историю как «Комуч»):
«…при занятии чехословаками Самары, бывшие в это время там члены Учредительного собрания Брушвит, Вольский, Фортунатов и другие взяли гражданскую власть в свои руки. В скором времени примкнули к ним и другие их товарищи, выделившие из себя Комитет, получивший сокращенное название «Комуч», члены которого и поделили между собой министерские портфели.
Не останавливаясь на том, как у них шла работа по управлению области, могу лишь указать, что, например, министерством внутренних дел заведовал Климушкин, бывший в свое время волостным писарем и, конечно, оказавшийся совершенно неподготовленным ко взятым на себя обязанностям. Что это так, видно из того, что, несмотря на всю его развязность, ему пришлось обратиться к бывшему самарскому губернатору, проживавшему там (князю Голицыну), за частичными указаниями для дел, в которых Климушкин запутался.
Само собой понятно, что направление Комуча было совершенно социалистическое, ибо почти все члены Учредительного собрания не большевики принадлежали к партии эсеров.
Знаменательно при этом, что одновременно с Комучем существовал в городе Совет солдатских и рабочих депутатов.
Из состава учредильщиков главное участие принимали: Вольский (присяжный поверенный из Твери), Фортунатов и Климушкин от Самары (первый штабс-капитан), Авксентьев (от Пензы), Лебедев (бывший морской министр времен Керенского), Брушвит, Федорович и кое-кто другие, фамилии которых сейчас не помню.
Лебедев больше разъезжал по фронту. Отличался еще некий Мейстрах, выступавший в Самаре по сбору денег на нужды антибольшевистской работы.
Этот Мейстрах замечателен тем, что в течение следующего лета (1919 года) он уже при большевиках занимался усиленной критикой работы Комуча, писал ярые статьи в самарской красной печати в защиту советской власти, одним словом, продался ей совсем, принеся повинную за свою деятельность.
Виктор Чернов появился только к концу августа и, конечно, был принят учредилкой нескончаемыми овациями, заняв место председателя. Общее число учредильщиков к этому времени, если не ошибаюсь, достигало 70».
Очень любопытную оценку личности Виктора Чернова (который был признанным вождем правых эсэров и кем-то вроде министра земледелия при Керенском), приводит в своих мемуарах, другой эмигрант, генерал-майор Генерального штаба П.П. Петров:
«В Самару в это время прибывали все новые и новые члены Учредительного собрания 1918 года. Прибыл и В.М. Чернов — «Хозяин Земли Русской», как кто-то величал его на одном банкете и даже в театре.
Хотя он как будто и не принимал участия в работе власти, но прибытие его произвело скверное впечатление на войска Народной армии. Скверное впечатление усугублялось тем, что официоз комитета поносил не только Сибирское правительство, но вообще буржуазию, по-видимому, почувствовав поддержку с возвращением чехов.
Затем, если существуют у офицеров разные мнения о Керенском, то к Чернову они относятся единодушно — с ненавистью и гадливостью.
Ленина и Троцкого ненавидят, пожалуй, меньше. Таково было положение перед занятием Симбирска».
(Очень своеобразной фигурой был и упомянутый генералом П.П. Петровым член Учредительного собрания (пресловутой "учредилки") штабс-капитан Фортунатов.
О его «подвигах» на фронтах Гражданской мы поговорим в следующей части этой работы).
Схожая ситуация с нежеланием основной массы г.г. офицеров добровольно записываться в белую армию и идти воевать «на передовую линию борьбы с большевиками», была и в других городах страны, на протяжении всей Гражданской войны
Так, о полном развале в тылу (уже колчаковской армии) также переполненном офицерами, уклонявшимися от передовой, вспоминал военный министр правительства Колчака, генерал-лейтенант А.П. Будберг в своей книге «Дневник белогвардейца».
Вот несколько его записей:
17 июня.
После обеда имел длинный разговор с Лебедевым (это был начальник штаба у Колчака – коммент.) высказал ему свои взгляды на положение и свои опасения за будущее; нарисовал ему грозность слагающейся обстановки и надвигающуюся со всех сторон катастрофу; указал на тот общий развал, который на моих уже глазах прогрессирует с ужасающей быстротой и грозит погубить все наше дело... Указал на прогрессирующий развал фронта, на распухшие штабы; рассказал, что, по сведениям приезжающих с фронта строевых офицеров, высшие и низшие штабы переполнены законными и незаконными женами, племянницами и детьми, о которых начальники заботятся больше, чем о подведомственных им частях; что солдат заброшен; что штабы доносят заведомую неправду; что при эвакуации Уфы раненых бросили, а штабы уходили, увозя обстановку, мебель, ковры, причем некоторые лица торговали вагонами и продавали их за большие деньги богатым уфимским купцам; что за последнее время грабеж населения вошел в обычай и вызывает глухую ненависть самых спокойных кругов населения…
«15 июня 1919 г.
Невеселое впечатление производят омские улицы, кишащие праздной, веселящейся толпой; бродит масса офицеров, масса здоровеннейшей молодежи, укрывающейся от фронта по разным министерствам, управлениям и учреждениям, работающим якобы на оборону; целые толпы таких жеребцов примазались к разным разведкам и осведомлениям.
С этим гнусным явлением надо бороться совершенно исключительными мерами, но на это мы, к сожалению, не способны.
Ясно, какие тяжелые и острые впечатления должны вывозить из Омска случайно попадающие сюда с фронта чернорабочие офицеры и какие зависть, злоба и негодование накопляются в их душе по адресу тыла…
30 июня 1919 года:
Эвакуация фронта производилась возмутительно преступно; было время многое спасти, но сначала шли многочисленные штабные и хозяйственные эшелоны с бабами, няньками, детьми и прочими бебехами; затем уезжали в купленных вагонах богатые обыватели.
Прибывшие с фронта офицеры трясутся от негодования, рассказывая, как производилась эта эвакуация.
Надо еще удивляться прочности нашей дисциплины, которая позволила офицерам и солдатам спокойно смотреть на эти мерзости и не разорвать в клочья тех, кто это делал или допускал делать. Многотерпелива еще армия и молчит, но сколько невидимых трещин оставляют такие картины и сколько злобы и ненависти накапливается в этом молчании; и как преступны те, кто все это делает».
Так что когда нам сегодня некоторые «нью-монархисты» рассказывают, что Красная армия смогла победить Белую только за счет «комиссарского террора», то это, конечно ерунда.
Причин поражения «белых» было много и одной из них было сильнейшее моральное разложение их тыла, которое перекинулось и на фронтовые части, где сначала подорвало их боеспособность, а потом и полностью ее уничтожило.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/08/06/1439