Холодная Тюмень. Аэропорт.
Холодная Тюмень. Аэропорт. Былые времена. Нелётная погода. Народу - тьма!
Многие лежат на бетонном полу, застелив его газетами. Лежащих настолько много,
что между ними вьётся одна тропка в одну сторону, а другая в другую. Чтобы
подняться на второй этаж, где находится буфет с горячими обедами, нужно пройти
по ступеням лестницы вверх также между застрявшими в аэропорту пассажирами,
они сидят на бетонных ступенях и опять же на газетах. Сургут, Нефтеюганск и
Уренгой не принимают, по этой причине мы прозябаем в Тюмени. Но нам не привы-
кать. Мы не печалимся и терпеливо ждём. Кто как может.
Я поднялся на второй этаж, выстоял не такую уж большую очередь в буфете и
занял свободное место за столиком. Без стеснения опрокинул стопочку водки для
аппетита и плотно закусил. Тюменские котлеты крупнее любого кулака и намного
вкуснее сегодняшних явств современного общепита, которое изобилует только
солью, но уж никак не мясом. Только в буфете не будешь сидеть до посадки, на-
до и честь знать, другим тоже выпить и закусить хочется. Вышел покурить на
улицу. Кстати, хочу во всеуслышание заявить, что курение опасно для Вашей
жизни и Вашего здоровья, кто ещё курит - бросайте, иначе Вам несдобровать,
курение убивает. Оно убивает медленно, но верно. В советские времена каждый
двадцатый, умерший от рака лёгких был заядлым курильщиком. Но тогда был доб-
рый табак, которого сейчас нет и в помине, поэтому от рака лёгких скоро бу-
дут умирать только курильщики. Но это так, к слову пришлось. На самом деле я
затеял свою писанину вовсе не для того, чтобы образумить курильщиков, ведь
они, прочтя эти строки будут курить ещё больше, только бы досадить мне.
На улице пуржило. Особого холода не было, но ветерок был неприятный, доса-
ждал и не давал спокойно докурить сигарету. Я вернулся в здание аэропорта и
стал подыскивать местечко, где бы притулиться. Вновь поднялся наверх, прошёл
по кругу, на другой стороне спустился вниз и вновь вернулся к лестнице, веду-
щей наверх. Мне повезло. Одна ступень освободилась и я, укрыв её газетой,
устроился довольно удобно, как мне казалось спервоначалу и стал ждать с моря
погоды. Погоды не было, Сургут не принимал. Нефтеюганск тоже. А об Уренгое
уж и говорить нечего.
Время тянулось медленно, ноги и тело потихоньку затекали, я время от вре-
мени встряхивался, привставал и вновь усаживался, потому как только я прив-
ставал, так сразу же в мою сторону обращалось несколько пар глаз стоящих тут
и там людей, жаждущих занять моё местечко и у них при этом вытягивались шеи
и становились как минимум в три раза длиннее, чем обычно. Увидев, что я вновь
занимаю свою плацкарту, жаждущие строили кислую мину и их шеи опять принимали
первоначальную длину.
Вдруг я заметил, что по ступеням поднимается медленно пассажир с коричне-
вым портфелем в руках, набитым до отказа и этот пассажир пристально вгляды-
вается в каждого, сидящего на ступенях. Создавалось впечатление, что он по-
дыскивает, кого бы турнуть с насиженного местечка. "Только бы ко мне не при-
стал",-успел подумать я и тут же заметил, что пассажир остановился и завис
прямо надо мной. Я уж приготовился дать отпор нахалу, но он вдруг миролюбиво
произнёс:-"Парень, послушай. Присмотри пожалуйста за моим портфелем, я схожу
в буфет, закушу немного и вернусь за ним. А? Будь другом."
Я был удивлён! Это бесспорно! Как сейчас помню! Кругом столько народу! А
он выбрал именно меня! Наверное сразу почуял во мне деревню! И был в надежде,
деревня не обманет, не подведёт! Не будет рыться в его портфеле, пока он ест.
Как можно отказать, когда человек так доверяет тебе, я согласился. И, сла-
ва Богу, до сих пор не жалею об этом.
"Ты только давай недолго",-наказывал я ему и он поставил свой портфель ря-
дом с моим.
"Я мигом",-отвечал он и ушёл восвояси, не спеша поднимаясь наверх по сту-
пеням.
На вид он был как бы свой в доску парень, но когда нагибался ставить порт-
фель, то перегарчиком от него крепко пахнуло. Только ведь это человеку в вину
ставить никак нельзя, от кого же в те времена не пахло перегаром, да ещё в
Тюмени, да ещё в нелютную погоду, я скорее бы удивился, если бы перегаром не
пахло, тогда бы я даже мог заподозрить подвох. А так, нет. Свой парень. Без
сомнения.
Полчаса прошло, а друга моего нет. Беспокоиться я начал. А вдруг погода
установится. И в Сургуте, и в Нефтеюганске и даже в Уренгое начнут принимать,
что тогда, куда мне с его толстенным портфелем? Кому передать на хранение?
Я встревожился не на шутку. Вдруг вижу - идёт, идёт бедолага. А глазами то
так и сверлит из стороны в сторону, видно сразу, портфель свой ищет, забыл,
где и кому отдал.
Приближается ко мне парень, а мне тут шальная мысль в голову вонзилась:-
"Узнает или не узнает он свой портфель? Заметит или нет? Узнает ли меня?"
Представляете? Он в упор всех разглядывал и мимо прошёл! Уже две ступени
выше меня поднялся, когда я окликнул его.
Чего тут было!? Бог ты мой! Ни разу в жизни больше я не видел такого сча-
стливого человека. У него аж глаза стали светиться особым блеском и улыбка
была шире, чем у Гуинплена, дело до обниманий дошло и уж лобзать он меня был
готов, но кому это надо? Кому это надо? Кое как вразумил я его. Видно, он
там, в буфете не одну стопочку опрокинул, как я, а несколько.
Позвал он меня на улицу. Обещал угостить олениной. Мама ему в дорогу при-
готовила. До этого оленину я ни разу не ел. И после этого тоже. Не довелось
как то, ни до, ни после. Не смогу передать на словах того вкуса, того смака,
того аромата и той нежности, которой наделена была его оленина! Даже сейчас,
когда столько лет прошло, при воспоминаниях у меня слюньки текут.
Была оленина порезана на ломтики, не очень тоненькие, но и не толстые, а
в самый раз. А между ломтиками чуть-чуть было положено тонко-тонко порезан-
ного чесночку и ещё два вида травки, одна из них вроде как щавель полевой,
слегка кислинкой отдаёт, но вкуса не портит, а напротив придаёт оленине не-
объяснимо приятный аромат, а вторая травка по запаху напоминала обыкновенный
укроп, да только лист у неё был очень широкий для укропа, величиной с листо-
чек чистотела и во время пережёвывания оленины эта травка разжигала аппетит.
Вот уж мы закусили с Николаем так закусили. Выпили всего поллитра, а запасы
оленины уничтожили все до крошечки. Даже сейчас диву даюсь, как это мы смог-
ли? Ведь оленины было довольно много. Конечно же, не целый олень, нет. Но
всё таки много. Хотя, говорят, что мяса много не бывает.
"Далеко летишь?"-спрашивал меня Николай.
"В Нефтеюганск."-отвечал я ему.
"А ты что? Работаешь там?"-спрашивал он.
"Да."-отвечал я.
"Кем работаешь?"
"Токарем."
"Много получаешь?"
"Триста рублей."
"Поехали со мной, - вдруг азартно начал звать меня Николай, - в посёлок
"Октябрьский". Я тебя устрою бульдозеристом, семьсот самое меньшее будешь
получать, мне напарник нужен, поехали."
"Да как же я поеду? Дружище? У меня все дела в Нефтеюганске. Да и бульдо-
зеристом я никогда не был и ни разу трактором не управлял. Так что, извини."
"А чего им управлять? - настаивал Николай, - я тебя в два счёта научу, им
и управлять то нечего, любой младенец сможет, ты только соглашайся, поехали,
остальное я всё сам улажу. И трудоустрою, и трудовую книжку твою затребуем,
её быстро перешлют, поехали, не пожалеешь, помяни моё слово."
"Нет, Коля, извини, никак не могу. Триста рублей мне хватает пока, да и к
людям я привык там уже, коллектив прекрасный, никак не смогу, извини."
"Эх, - горестно вздохнул Николай, - давай тогда тяпнем ещё по рюмашечке,
да закусим. Как тебе оленина?"
"Никогда такой вкуснятины не ел! - восторженно отозвался я ему, - пальчики
оближешь!"
"Мама приготовила", - нежно произнёс он и гордость прозвучала и в его голо-
се, и в интонации и даже в движениях рук и плеч, которыми он зашевелил, как
перед битвой.
Вскоре начали призывать на посадку. Небеса прояснились и в Сургуте, и в
Нефтеюганске и даже в Уренгое. Николай улетел первым. Мы расстались очень и
очень дружески. Вслед за ним улетел и я. Тридцать пять лет прошло, а я его
помню ясно и отчётливо. И когда вспоминаю, то светлеет на душе и хочется
жить.
******************