Незримая связь

 
   Холодное мартовское утро, вытесняемое городским разноголосьем, медленно отходило на окраину, пытаясь хоть здесь задержаться за низкорослые домики. В одном из таких домов скрипнула дверь, и в дверном проёме,  покосившемся от древности, показалась немолодая женщина. 
   - Здравствуйте всем, - уважительно произнесла она, вглядываясь в утренний сумрак холодного дома, пытаясь кого-нибудь разглядеть.
   - Зоя, ты здесь? – спросила она немую тишину. И, не услышав ответа, прошла через тёмную комнату, служившую хозяевам одновременно и гостиной, и кухней, заглянула в маленькую спаленку с одним окном, плотно занавешенным шторами, и уже тише опять спросила:
   - Зоя, ты здесь?
   - Здесь, здесь, ещё не сдохла всем на радость, - раздалось сиплое ворчание со стороны самого тёмного угла комнаты.
   - Ну, зачем ты так, Зоя, не начинай, - попросила соседка. – Давай хоть сегодня не ругаться.
   - А что, сегодня какой-то особенный день, или ты не перекроешь арык, чтобы вода наконец-то пошла в мой огород? Так мне сегодня и не надо – поди март на дворе.
   - Ну ты, Зойка, и злопамятная, - начала было выходить из себя соседка, - один раз перекрыли, а ты теперь всю жизнь вспоминать будешь.  Да и не будем мы больше этого делать. Уезжаем мы. Продали ж всё-таки дом - пришла прощаться.
   - Вот и скатертью дорога, - сухо сказала хозяйка дома, поднимаясь с постели.
   - Ты уж, Зой, прости, коли чем обидели. Не держи на нас зла, - говорила соседка, с трудом переступая через свою гордыню. – А воду в арыке теперь тебе никто перекрывать не будет: соседи у тебя хоть и молодые, но богатые. Колодец хотят вырыть. Так что ты теперь всегда будешь с водой – хоть весь свой огород залей. Ну ладно, Зоя, прощай, не поминай лихом.
   И соседка вышла быстрее, чем вошла, боясь услышать ещё что-нибудь нелестное о себе, о своих детях и других родственниках. У этой Зойки язык как помело: что хочет, то и говорит.
   - Колодец? Какой колодец? – пожала плечами тётка Зоя. Задумалась на секунду и вдруг рванулась с кровати как ужаленная. Путаясь в одеяле и пытаясь освободиться от него, она подалась вперёд, вытянула руки и закричала своим хриплым голосом вслед убегающей соседке:
   - Какой колодец? Слышь,  не надо никакого колодца… Мне и арыка хватит, слышь?
   Но её уже никто не слышал. Люди вообще никогда не задерживались в этом мрачном доме больше, чем на минуту. И не потому, что сама хозяйка была неприятна как внешне, так и в общении, а ещё и потому, что сам дом пропитался атмосферой какой-то мрачности, недоверия, зависти и злобы, как казалось людям. А ещё местные кумушки поговаривали, что именно поэтому и муж-то  у тётки Зои был горьким пьяницей, и детей у них никогда не было.
   Сколько соседи помнят, тётка Зоя всегда была злой и старой. И хотя она здесь жила лет двадцать, никто не знает, откуда она приехала, зачем, но каждый строил свои предположения. И как не спрашивали тётку Зою любопытные о её прошлой жизни, тётка Зоя, как отчаянная партизанка, никогда ничего не рассказывала. Спрашивали-спрашивали, да и оставили её в покое.  Годы летели, и соседи привыкли к её колючему взгляду, к тёмной косынке, прикрывавшей волосы непонятного цвета, к тёмному цвету её одежды. А проходя мимо её маленького дворика, обнесённого старым, слегка завалившимся  штакетником, люди старались не обращать внимания на тётку, если она копошилась во дворе или огороде, чтобы не нарваться на колкую грубость. На что она жила, где работала – никто не знал.  Но что бы ни говорили местные сплетницы, тётка Зоя была всё-таки хорошей хозяйкой. Два раза в неделю тщательно промывала каждый уголок своего домика, состоявшего из двух комнат и летней веранды, хотя её жилище всё равно нельзя было назвать уютным. И огород её не казался таким красивым, как у других, хотя грядки были ровными, а урожай вовремя посажен и всегда вовремя собран. Пока был жив муж тётки Зои, старый пьяница и очень болезненный человек, он время от времени приводил своё недвижимое имущество в порядок: крыльцо подлатает, забор починит. Правда, смешно сказать «подлатает» да «починит». Так, одна видимость – несколько раз ударит по гвоздю, лишь бы шума было побольше, да разговоров поменьше о том, что он нигде не работает. В общем, никудышный был человек. А сейчас, после его смерти, уж несколько лет как, домик приобрёл совсем страшненький вид, и подлатать-то его некому. Были бы дети – помогли матери, но их у тётки Зои  тоже не было. В первые годы замужества страшно было рожать от алкоголика, а потом… Потом как-то свыклась, хотя сейчас,  в свои шестьдесят, мечтала о внуках или хотя бы о каких-нибудь дальних родственниках. Но ни одной родственной души на всём белом свете у тётки Зои не было: всех унесла вода в то проклятое воскресенье. Поэтому она так не любила воду в больших водоёмах, а в особенности не любила колодцы. Не просто не любила, а панически боялась их. Она чувствовала каждой своей клеточкой, что глубинная, тёмная вода колодца несёт смерть. Ей казалось, что только заглянет она в колодец, и вода, как страшный чёрный смерч, закрутит, вывернет её душу наизнанку и унесёт с собой глубоко под землю.
               

   В этом году май выдался тёплым. Сразу после праздников земля стала подсыхать, и руки сами собой потянулись к лопате. Любила тётка Зоя покопаться в земле. Уж она-то, земелюшка, не осудит, не обидит, а только поблагодарит за своевременный полив и уход. Вот и сейчас, после скудного завтрака, накинув на плечи старую мужнюю куртку и подвязав на голову платок, вышла она в огород посмотреть на ряд стройных грядок, с любовью вскопанных ею вчера. Втыкая в землю побледневшие за зиму луковицы, она думала: « Если в этом году у меня не будет проблем с поливом, то уже недели через три можно сделать окрошку с первым зелёным лучком. Соседи у меня богатые, арык перекрывать не станут – колодец себе выроют. Боже мой, колодец…»
   У тётка Зои тревожно забилось сердце. Приложив руку к груди, она так и села на грядку: « Ну, зачем им колодец? Нет, колодец не нужен!» Она против колодца. В её жизни уже был один колодец.
   Тётка Зоя с трудом встала с грядки, как-то вся согнулась и, еле-еле передвигая  больные ноги, медленно поплелась к старому деревянному забору, отделявшему её участок от соседского. Прильнув ухом к щели между досками, она стала прислушиваться, что делается на соседнем дворе.
   - Эй, тётка Зоя, ты что там высматриваешь? – услышала она противный голос молодой толстушки Ольги, считавшей своим долгом вмешиваться во всё происходящее на этой Земле.
   - Высматриваешь новых соседей что ли? – продолжала кричать Ольга, привлекая внимание прохожих. И через несколько минут всем уже было известно, что тётка Зоя шпионит за новыми соседями, что-то вынюхивает.
   И с этого дня внимание к тётке Зое словно приклеилось. Приклеилось к её окнам, двери, калитке. Всем казалось, что здесь скрывается какая-то тайна. Ну не может здесь не быть тайны! И всё только потому, что тема её жизни не была доступна для всеобщего обозрения. Ведь тётка Зоя никогда не рассказывала о себе, не перемывала косточки соседям, как это делали другие, а с утра до вечера хлопотала по хозяйству, находя себе всё новую и новую работу, как будто хотела заполнить время своей занятостью. Да и общалась она только со своим мужем-пьяницей, всю жизнь висящим у неё на шее, как орден непонятно за что, да с соседкой-подругой Алиёй, единственной женщиной, которая понимала и жалела её. Вот и сейчас Алия, выйдя на улицу и пристыдив болтливую Ольгу, вошла во двор к тётке Зое, обняла её за плечи и сочувственно произнесла:
   - Не обращай внимания… Она молодая, глупая. Ну, сказала и сказала… Собака лает – ветер носит. Ты, Зоя, что-то хочешь знать о своих новых соседях или чего-то боишься?
   - Ты понимаешь, Алия, - немного смущаясь, решилась на откровение тётка Зоя, - мои соседи решили вырыть колодец,..
   - Ну и что? Очень хорошее дело – колодец, – успокаивала соседка взволнованную тётку Зою. - Ты же знаешь, какие у нас бывают перебои с водой, особенно летом.
   -Да нет, дело не в этом.  Я никому никогда этого не говорила, но тебе скажу: я смертельно боюсь колодцев. У меня такое чувство, что как только появится этот колодец, он… проглотит меня. Я не боюсь смерти, потому что никому не нужна. Я прекрасно плаваю, потому что выросла у воды, а вот колодцев боюсь. Ужас, как боюсь!
   - Может, в твоей жизни что-то было связано с колодцем? – спросила Алия.
   - Ладно, всё! Ничего не связано! Забудь! - вдруг резко, но без злобы, выпалила тётка Зоя и, взяв тяпку, пошла к своим грядкам.
   - Зоя, ты напрасно не доверяешь мне. Ты же знаешь, что только я тебя понимаю, - провожая глазами приятельницу, говорила Алия. – В народе говорят: поделись горем – и его станет наполовину меньше, поделись радостью – и её станет в два раза больше.
   - Всё, всё, всё, Алия. Нет у меня ни горя, ни радости… итак с тобой разболталась. Не сердись, подруга. Иди домой.

                * * * * * *

   Разбирать старый дом начали ещё в марте, в тот день, когда к тётке Зое пришла  прощаться соседка. Строительство же нового дома начнётся буквально со дня на день. А пока рабочие аккуратно сложили в одну сторону кирпичи, в другую – доски, в третью – шифер, а рядом поставили шест, с большим прибитым к нему куском фанеры, на котором новые хозяева написали крупными буквами: «Строительные материалы б/у отдадим в хорошие руки». Хороших рук оказалось немало. Целый день люди что-то перетаскивали в свои дворы, видимо, им казалось, что их руки самые хорошие. К вечеру перетащили всё, что можно было унести. Только тётка Зоя не ходила за «подаянием». Ей казалось, что как только она возьмёт пусть даже самую маленькую щепочку с соседнего двора, то моментально, по щучьему велению, на месте этой щепочки обязательно появится новый дом с колодцем и новыми богатыми соседями. Ей почему-то не хотелось, чтобы рядом селились эти новенькие. Может быть, сказывалась привычка видеть знакомые лица и знать наперёд, что задумывают против тебя живущие рядом.  Она хоть и устала бороться со старыми соседями из-за нехватки воды для своего небольшого огорода, из-за соседской собаки, вечно непривязанной и гонявшей по её же грядкам её же собственных кур, да мало ли ещё из-за чего. Но она готова мириться со всеми этими неудобствами, лишь бы не было колодца, чья огромная, зовущая, манящая пасть стала всё чаще и чаще появляться перед её глазами. Поэтому интуитивное беспокойство по несколько раз в день гнало её на самые дальние грядки у забора, который, как ей казалось, пока защищал её от надвигающейся беды.
   Разговоры о беспокойном поведении тётки Зои не унимались, а только раздувались злыми языками у колонки – единственном общественном месте, где обсуждались вопросы как государственной важности, так и местного значения. Вот и сегодня на повестке дня стоял единственный вопрос: поведение тётки Зои. Завидев её, кумушки активно зашушукались.
   - Вот уж, соседушка, не будет тебе покоя, иззавидуешься ведь чужому богатству, если уже сейчас заглядываешь через забор, - начала было одна из обладательниц языка без костей.
   - Вот уж никому никогда не завидовала, - не растерялась тётка Зоя. – Это вас зависть переполняет. Только объявление увидели – сразу побежали за чужим добром. Своё гниёт в сараях, а они ещё и чужое подбирают.
   - А ты что ж не побежала? Или у тебя дом лучше всех? Смотри, вот-вот завалится, - смеялись злые языки.
   - Мне чужого добра не надо, коли своего не нажила. Это вам всё нужно, - сказала, как отрезала, тётка Зоя, подставляя пустое ведро под струю воды.
   - Ой-ой-ой, смотрите, какие мы гордые, – забурлили соседки, - бедные, но гордые.
   - Я-то не теряю своего лица, какая есть – такая и есть, а вот из вас жадность прёт, гордыня и зависть. И границ этим порокам не видно.
   - Ой, девки, вы только послушайте её, как мудрёно говорит! Видно, не зря ходит в церковь каждое воскресенье учиться уму-разуму.
   - А может, она грехи туда ходит замаливать. Вишь, как они её замучили, всё лицо избороздили морщинами, что ей не шестьдесят, а все восемьдесят дать можно. Что, соседка, много у тебя грехов-то?
   - Сколько есть – все мои. И отмаливать их мне. А смеётесь вы зря – ведь у каждой из вас рыльце в пушку. Только я свои замаливаю в покорности, а вы свои только увеличиваете, - спокойно ответила тётка Зоя, снимая с носика колонки ведро, наполненное водой.
   Спокойное признание тётки Зои о своих грехах и «рыльцах в пушку» немного остудило пыл соседок, и они как-то неуклюже сначала примолкли, а потом и вовсе переключились на уголь, дрова и цены на продукты.
   Тётка Зоя принесла два ведра воды. Одно поставила в доме, а другое понесла к дальним грядкам, чтобы полить их, а заодно и посмотреть через щель в заборе на строительство дома. Только она подошла к своим грядкам, как услышала за забором голоса. Один голос принадлежал мужчине, другой женщине.
   - Ты знаешь, Наташ, я всё-таки нашёл того старика.
   - Какого старика?
   - Помнишь, я тебе говорил, что в Каскелене живёт старый, мудрый дед, который при помощи виноградной лозы может указать то место, где нужно рыть колодец? Так вот, я его нашёл, и он согласился приехать к нам.
   - Да ты что! Вот здорово! – обрадовался женский голос. – В этот день надо обязательно привезти детей, пусть тоже примут участие в поисках колодца, если, конечно, дед позволит.
   Да, представляю, как Лизонька с Ильясом побегут искать лопаты после того, как дед топнет ногой, - рассмеялся мужчина, видимо, представивший эту картинку.
   - А зачем он будет топать ногой? – спросила Наташа.
   - Когда место для колодца найдено, по нему необходимо топнуть, чтобы оставить отпечаток ноги хозяина, как бы говоря: «Рыть надо здесь!» В общем, там целый ритуал, связанный с задабриванием земли, молитвами и прочее. Сама увидишь.
   - Тогда ещё и маму привезём и устроим пир на весь мир, - Наталья радостно захлопала в ладоши.
   - Смешная ты, Наташка, как ребёнок, - с нежностью в голосе произнёс мужчина.
   - Я не ребёнок, - сопротивлялся женский голос. – Я мать твоих детей.
   - Да, нашим детям повезло, что у них такая мамочка.
   - А тебе повезло? – кокетничала жена.
   - А мне, Наташка, повезло вдвойне, - мягко произнёс Ахмет.
   Переговариваясь, мужчина и женщина уходили в глубь своего двора от того места, где за забором сидела, слушала и тихо плакала тётка Зоя, делая вид, что выдёргивает из земли сорняки.

                * * * * * *

   Всё шло своим чередом: и строительство дома продолжалось,  и колодец уже был вырыт. А в конце августа без предупреждения, как водится, отключили воду. И даже в колонке, одной-единственной в округе, её тоже не было. Люди не стали гадать, сколько времени продлится «обезвоживание района», поэтому всей улицей пришли с поклоном к новым соседям.
   - Да, пожалуйста, - радушно открыл калитку хозяин дома – Ахмет, – проходите к колодцу и берите воды, сколько хотите.
   Соседи шли вереницей по красивой тротуарной плитке мимо зелёных шелковистых газонов вглубь сада к колодцу, с завистью поглядывая на строящийся  добротный двухэтажный   дом и, возвращаясь, говорили Ахмету:
   - Ты, хозяин, не беспокойся… Мы аккуратно… ни одна капля не упадёт.
   - Даже если и упадёт – земле сытнее будет, – смеялся Ахмет, приспосабливая в саду гамак.
   А ближе к вечеру, когда гусиное шествие соседей к колодцу закончилось, семья Ахмета, уютно расположившись под яблонями за большим столом, пила чай с домашним яблочным пирогом, а лёгкий ветерок разносил по саду фруктовый аромат.
   - Когда я была маленькой девочкой, в нашем саду росли вот такие яблоки, - и Зинаида Петровна сложила обе ладони, округлив их, как половинки одного большого яблока.
   - Таких яблок на свете не бывает, - недоверчиво фыркнула  Лиза.
   - Может, сейчас и не бывает, - погладила Зинаида Петровна внучку по голове, - а вот раньше были. И твой папа помнит.
   - Были, были, - утвердительно кивнул Ахмет, протягивая детям чайник. – Ильяс, Лиза, а ну-ка принесите водички из колодца – ещё чайку заварим.
   И, увидев, как лёгкая тень страха скользнула по лицу матери, положил свою ладонь на её изуродованные руки, сказал:
   - Мам, ну, что ты боишься?! Дети взрослые, справятся. Да, в конце концов, расскажи уже нам историю про этот чёртов колодец! Сколько лет тебя прошу, а ты всё держишь её за семью печатями. Может, это государственная тайна?
   - Да, нет, сынок, вовсе не тайна, но вспоминать и сейчас больно, - опустила голову Зинаида Петровна, пряча по привычке свои руки в складках летней юбки. – А случилось это 7июля 1963 года.
   - Это в тот день, когда я родился, - торжественно объявил Ахмет, подняв палец вверх, привлекая внимание всей семьи к своей персоне.
   - Правда, ты должен был родиться только через два месяца, но ты родился именно в этот день.
   - Как это? Почему? – переспросил сын голосом обманутого ребёнка.  – Ты об этом никогда не говорила.
   - Почему? Ты сейчас поймёшь.
   И, устремив свой взгляд, куда-то вдаль, вспоминая, как будто всматриваясь в далёкое прошлое, Зинаида Петровна, помолчав, тихо продолжала:
   - Июль 1963 года был особенно жарким: температура доходила до сорока градусов, а то и выше. Многие алма-атинцы, говорят, больше десяти тысяч, приехали в этот день на озеро Иссык – единственную в то время зону отдыха. Тогда ещё не было ни Капчагая, ни Сайрана, и редко кто ездил в Киргизию на Иссык-Куль. У нас была своя жемчужина – озеро Иссык. А недалеко от озера, в низине, расположился районный центр Есик, где я родилась и жила до того самого дня, когда произошла  катастрофа.
   - Да, я слышал об этом, - начал было Ахмет, но Зинаида Петровна, пряча по привычке изуродованные руки, не обращая внимания ни на кого, памятью перенеслась в тот скорбный день.
   - Наш посёлок на две части разделяла речка. Мы её звали Есичка. Дома располагались по обе стороны реки. А вода в ней была прозрачная, студёная, ведь текла она с гор. За водой все ходили к реке, потому что ни колонок, ни водопровода тогда ещё не было. Эту воду пили и варили на ней.
   - Мам, ну как в сказке, - недоверчиво перебила  Наталья рассказ свекрови.
   - Да, да, это и была сказка, - продолжала Зинаида Петровна. – Воду берегли, и в речку ничего не бросали. Если хозяйкам надо было прополоскать бельё, а ребятишкам искупаться, уходили далеко вниз по течению. Мы, жители посёлка, всегда с уважением относились и к воде, и друг к другу.
   Зинаида Петровна замолчала. Внуки заволновались, боясь не услышать рассказ до конца:
   - Бабуля, бабуля, а что дальше?
   - А за год до этой трагедии я вышла замуж за самого сильного, умного и очень красивого парня в посёлке, за вашего дедушку Ахмета, - мягко улыбнувшись, Зинаида Петровна потрепала вихры внучат, которые примостились рядом с бабушкой и совсем забыли про чайник, стоявший в траве.
 – Мы построили домик, небольшой, но очень уютный. А потом Ахмет решил во дворе колодец вырыть, чтобы мне не ходить к реке через три дома и огороды. Сейчас ни этих домов, ни огородов уже нет. Я своими глазами видела, как они исчезли, как будто их стёрли резинкой-ластиком с рисунка.
   Так вот, колодец был уже почти готов. Он стоял на пригорке – отовсюду его было видно. На ночь его закрывали тяжёлой крышкой, а утром ваш дед, очень сильный человек, поднимал крышку колодца и укреплял её так, чтобы она была ещё и защитой от ветра, идущего с гор.
   В этот воскресный день, седьмого июля, было особенно жарко с самого утра. Несмотря на зной, люди выходили из своих домов, собирались в небольшие группы и горячо обсуждали событие, которое произошло накануне. Дело в том, что в эти дни на озеро приезжал Юрий Гагарин - первый в мире космонавт. Конечно, он не плескался в озере, как все отдыхающие, а жил, наверное, в санатории. А шестого июля уезжал обратно в Москву. Все, кто знал об этом, местные и отдыхающие, высыпали на центральную трассу, чтобы увидеть его. И я его видела, вот как вас сейчас. Для каждого из нас эта встреча с таким великим человеком была честью великой. Это событие и обсуждалось с самого утра и детьми, и взрослыми. И даже наша корова Зорька, которую нам подарили на свадьбу, была возбуждена и всё время надрывно мычала. А Ахмет успокаивал корову, гладил её и говорил: «Ничего, Зорька, если Гагарин ещё приедет, мы тебя позовём».
    Это потом я поняла, почему Зорька вела себя беспокойно, - тихо произнесла Зинаида Петровна, вытирая слёзы. – К десяти часам утра у нас собрались родственники: мои мама, папа и старшая сестра, свёкор, свекровь и две мои золовки, девчонки ещё. Ели окрошку, холодную, на квасе. А потом золовки убежали на пляж очаровывать столичных парней, а старики и Ахмет решили прогуляться вверх по реке. Прихватили с собой и корову Зорьку. Со мной оставили старшую сестру, чтобы та помогла по хозяйству, потому что к моему положению (а я была на седьмом месяце) все относились очень бережно.
   Мы всегда ладили с сестрой, доверяли друг другу и были лучшими подругами. Удивительно, что хотя внешне мы и не были похожи, но то, что случалось с одной, обязательно, пусть через несколько лет, случалось и с другой. Вот такая у нас с ней была незримая связь. Сейчас её уже нет в живых, я узнавала.
   Посмотрев на притихшие лица родных, Зинаида Петровна продолжала:
   - Так вот, ближе к полудню, протирая вымытую посуду, мы вдруг услышали какой-то странный, жуткий, невероятной силы гул и почувствовали, как задрожала земля. Всё вдруг загрохотало, задребезжало, дом заходил ходуном. Подумали землетрясение – пулей выскочили на улицу и увидели, как соседи тоже выбегают из своих домов. Но это было не землетрясение, это было страшнее…
   Я всматривалась в сторону гор в надежде увидеть Ахмета, но никого не было видно. И тогда я решила взобраться на колодец, но куда мне с моим животом. Рядом с колодцем лежали широкие короткие доски и стояли бочки, наполненные водой, чтобы не рассыхались. Я уж толком и не помню, как мы с сестрой положили эти доски на бочки и край колодца, образовав, таким образом, мостик, как взобрались на них. Помню, как вдалеке я увидела своих родных, обрадовалась…, а за ними огромную, чёрную, высотой, наверное, с пятиэтажный дом, волну, несущуюся по ущелью со стороны озера. Я видела, как она накрыла Ахмета, родителей и корову. Видела, как исчезали дома, расположенные на самом берегу Есички, словно проваливались сквозь землю вместе со своими хозяевами. Я как будто остолбенела и не слышала сестры, которая что-то кричала мне,  дёргала меня за руку, за платье, пытаясь, видимо, увести, спрятать от этого страшного зрелища. Только почувствовала, как она спрыгнула на землю. А я ничего не могла с собой поделать – всё стояла и смотрела на приближающийся ко мне чёрный грязевый вал. Страшно. Очень страшно. На самом деле всё, что я видела, происходило в считанные секунды, но я видела это, как в замедленной съёмке.
   Вдруг зловонная воздушная волна сбила меня с ног. Обдирая руки и ноги, я скользнула в ледяную воду колодца вместе с досками, на которых стояла. Следом упала тяжёлая крышка, замуровав единственный путь к спасению. Земля задрожала с такой силой, что мне показалось, будто колодец начал сплющиваться – так всё гудело, трещало, тряслось. Внутри колодца было темно, страшно и холодно, а наверху бушевала стихия. Сель, который обрушился с гор, в это время грозным потоком стремительно нёсся вниз, подхватывая огромные камни, съедая своей чудовищной ненасытной пастью людей, дома, деревья, машины, как мясорубка перемалывал всё, что попадалось ему на пути. Тысячи людей погибли в тот день, а я обхватила досточку как спасательный круг, замерла в ледяной воде колодца, боясь шелохнуться и потерять своё единственное сокровище – моего ребёнка. Мне казалось, что я теперь одна на всём белом свете. Я не знала, что делать. Судорожно перебирая в голове варианты спасения, я вспомнила о том, что когда строился колодец, приходили соседи, хвалили Ахмета, но боялись, как бы кто из детей туда не упал. Дети же любопытные создания. Поэтому к внутренним стенкам колодца, помню, Ахмет прибил  небольшие бруски. Прибивал деревянными гвоздями, которые сам и вытачивал.
   Я нащупала эти бруски и начала пристраивать доски к стенкам колодца, как ступеньки, благо – доски были короткие. Установлю одну досточку, лягу на неё, отдохну немного, а там и вторую пристрою. Вытащу вторую, положу её на бруски по обеим сторонам колодца – лягу, отдышусь. И вот так потихоньку я добралась до самой крышки колодца. Собралась с силами и одним рывком толкнула крышку вверх. Показалась небольшая щель, из которой на меня полилась грязь. Я быстро засунула в эту щель пальцы в надежде ещё выше поднять крышку, но она упала и, как тиски, зажала пальцы моих рук. Вот так я полусидела – полувисела несколько часов, теряя сознание от нечеловеческой боли, время от времени приходя в себя.
   Это уже потом, через несколько часов, оставшиеся в живых люди, вспомнили, что у нас во дворе был единственный на всю округу колодец и пришли набрать чистой воды. Так меня и нашли. Вытащили, сбегали за бабкой-повитухой. Ты бы видел, сынок, в каких условиях ты родился?
   - В каких?
   - В условиях, приближённых к боевым.
   Помню, держалась до тех пор, пока не услышала: «Сын! Зина, сын родился!» Очнулась в больнице. Руки деревянные. Пришили несколько пальцев, которые ещё можно было пришить. И началась у нас с тобой, сыночек, кочевая жизнь по больницам: то тебя лечили, то меня. А спустя год мы с тобой сели в автобус и вернулись в родной Есик в надежде найти хоть кого-нибудь из близких. Но никого не осталось. Всех унесла вода.
   Зинаида Петровна замолчала.
    - Вы ещё здесь? – вдруг нарочито строго спросил Ахмет, взглянув на детей, сидевших около бабушки и завороженно смотревших на неё. –  А ну-ка быстро за водой!


   В этот вечер тётке Зое совсем не хотелось спать. Тревожно было как-то на душе. Не  решаясь выйти во двор, она через окно видела, что в соседнем саду горит свет, слышала лёгкий отзвук голосов. Что они там делают?
   Тётка Зоя ложилась на старую скрипучую кровать и опять вставала, прислушиваясь к вечерней тишине, ходила по комнатам, маялась. И в конце концов не выдержала. Накинув на себя халат, прямо в тапочках вышла из дома и, пригнувшись, как будто делала что-то запретное, постыдное, побежала к заветному месту у забора. Прильнув к щели между расшатанными досками, она увидела колодец. Тот самый колодец, который не давал ей покоя.
   У колодца стояли дети: мальчик, лет двенадцати, и девочка, лет восьми. Они  шептались.
   - Если положить доску вот так, - показывал Ильяс сестрёнке, то она обязательно застрянет в колодце.
   - Ну, давай, - согласилась девочка.
   Перевесившись через край, дети старались запихнуть в колодец доску. Вдруг доска выскользнула из рук Ильяса, ударив Лизу по голове, и упала в воду, увлекая за собой девочку. Секунду мальчик стоял в растерянности.
   - А-а-а! – спустя мгновение раздался громкий мальчишеский крик, полный ужаса, –  Ильяс мчался в сторону дома.
   Ошеломлённая увиденным, тётка Зоя смотрела на бегущего ребёнка и видела не его, а себя, бегущую в страхе от колодца, как тогда, сорок лет назад. Необъяснимое чувство боли, стыда и страха сорвало её с места. Под натиском женских рук разошлись в стороны давно расшатанные доски забора, и тётка Зоя, как змея, проскользнула в узкое отверстие между ними. Остановилась на миг у колодца и… прыгнула в ледяную воду. Её руки судорожно искали девочку, но ребёнка не было на поверхности воды. Сделав глубокий вдох, она нырнула на самое дно, шарила по мелким камням руками и, нащупав безжизненное тело ребёнка, стремительно, как большая умная рыба, метнулась к поверхности. Глоток воздуха – и тётка Зоя начала трясти девочку, как трясут маленькие дети своих тряпичных кукол, заставляя их что-нибудь произнести.
   - Дыши, милая, дыши, - клацая зубами от холода и страха, повторяла тётка Зоя. – Господи, ну зачем тебе она?! Возьми меня! Меня возьми, слышишь!
   Судорогой скрутило ноги, острая боль, как молния, вонзилась в сердце. Колодец знал своё дело: он с яростью засасывал, затягивал человека и не собирался его отпускать. Тётка Зоя одной рукой продолжала держать Лизу, а другой  ощупывала каждое бревно, пытаясь найти хоть какой-нибудь выступ, чтобы зацепиться и самой не пойти на дно.
   Вдруг она почувствовала, как чьи-то сильные руки сжали её обручем и вместе с девочкой стали поднимать наверх. Тётка Зоя подняла голову и в проёме колодца на фоне какого-то яркого света вдруг  увидела лицо сестры.
   - Зиночка, я иду к тебе, - прошептала она и потеряла сознание. Приятная истома, райское блаженство разлились по её телу, онемевшие ноги начали обретать лёгкость. Но очень резкий неприятный запах заставил её очнуться. Сквозь ресницы она видела, как над ней суетились какие-то люди в ослепительно белых одеждах, и лицо сестры, такое же молодое, как в то воскресенье, но только волосы… волосы на голове были совершенно белыми. Тут тётка Зоя вдруг как будто что-то вспомнила, резко подняла голову, рассматривая происходящее:
   - Девочка? Где девочка? – с тревогой спрашивала она. – Со мной девочка была, маленькая…
   - Всё хорошо, всё хорошо, - Зинаида Петровна, наклонилась над тёткой Зоей, гладила её по голове, успокаивая:
   -Жива-здорова девочка, спасибо.
   И, впиваясь глазами в лицо спасительницы,  осторожно спросила:
   - Зоя, это ты?
   - Зиночка, ты жива? – не поверила тётка Зоя.
   - Жива, жива, - рассмеялась Зинаида Петровна, протягивая к сестре изуродованные руки.
   - Как же так, Зиночка? – прижимая к себе руки младшей сестры, спросила тётка Зоя. – Ведь я тогда…
   - Уже неважно, что было тогда. Важно, что ты спасла мою внучку. А остальное ерунда.
   - Женщина, ваша фамилия? – обратилась врач к тётке Зое.
   - Литвинова.
   - Как Литвинова? Я ведь тебя искала по девичьей фамилии. Ну, какая же я глупая, - всплеснула руками Зинаида Петровна.
   - И я тебя искала по девичьей фамилии, ведь ты же не взяла фамилию Ахмета во время регистрации.
   - Взяла, но только после рождения сына.
   - Почему ж я не догадалась. Ну, какая я же я глупая, - всплеснула руками тётка Зоя точно так же, как только что сделала её сестра.
   Зинаида Петровна и тётка Зоя рассмеялись. Они знали, что всё, что  происходило с одной из них, обязательно происходило с другой. Вот такая была  у них  незримая родственная связь.