- Мамочка! - голос дочери медово ласков, но у Ольги Ильиничны тоскливо замирает сердце. - Что же ты, мамочка, не слушаешь меня? - в голосе появляется пьяная слеза. Пауза, невнятное бормотание, вздохи.
Ольга Ильинична прислушивается к возне в соседней комнате, робко надеясь, что дочь, наконец, уснет. Нет, не уснула. Топот босых ног по полу, и в дверях появляется растрепанная, в одной только розовой комбинашке дочь. Она, покачиваясь, застывает в дверном проеме и вдруг истерично начинает орать:
- Или я не тебе, мерзавка старая, сказала? Или я здесь не хозяйка, что ты меня не слушаешь? Марш за сигаретами!
- Так ночь же, - робко возражает мать.
- Ночь? - словно не дослышав, переспрашивает дочь. - Ну. ладно, прощайся с жизнью, старая, сейчас я тебя кончу... Накинув на шею матери поясок, она тащит ее из дома. Мать слабо сопротивляется.
- Дочечка, не набирай на душу греха, я лучше сама себе что-нибудь сделаю, - умоляет мать. Варька словно раздумывает, а потом приказывает матери на коленях просить прощения. Старушка с трудом опускается на колени и просит у дочери прощения. Но на этом ее страдания не заканчиваются. Варька кричит, ругается, бросается драться и в конце концов выгоняет мать из дому. Наспех одевшись, она выходит на улицу и в нерешительности останавливается. В доме гаснет свет, и Ольга Ильинична остается одна одинешенька на темной хуторской улице.
Соседи давно спят, в черных окнах сонный покой. Присев на лавочку возле дома, Ольга Ильинична устало съеживается и дремлет. Но когда тебе за семьдесят, лавка во дворе - не самая удобная постель. А тут еще дожь начал накрапывать, и измученная Ольга Ильинична бредет по хутору. Бредет просто так, в никуда. Ну не стучаться же в самом деле к соседям в три часа ночи! А утром со слезами жалуется соседке:
- Варька-то опять ночью меня вешать водила. Нет моих сил терпеть...
Соседка в сердцах матерится и, не сдержав негодования, заходит в дом, где сладко отсыпается непротрезвевшая еще Варька. Соседка трясет спящую за шиворот, лупит от души по щекам, приговаривая:
- Не смей мать обижать, не смей!
Варька сонно таращится, не понимая, за что ее охаживают по лицу, пытается отпихнуть ногой рассвирепевшую соседку. Она ничего не помнит. Повоспитывав Варьку, соседка возвращается к себе и пьет корвалол. А Варька, умывшись, уплетается на огород и вкалывает, не разгибаясь, до тех пор, пока полуденное солнце не упрется своими жаркими лучами в темечко. Огород у Варьки - на заглядение всем соседям. Да и вообще, пока не выпьет, Варька - баба, как баба... Ну, а в пьяную точно бес вселяется, и тогда весь кураж - на того, кто под руку первым попадется. А кто ж и попадется, кроме матери, коль живут они вдвоем.
Точнее - жили.
Тело Ольги Ильиничны до вечера лежало в садочке под вишней. Той самой вишней, с которой ее сняли ранним июньским утром. Осуждающе перешептывались сбежавшиеся соседи. Варька в привычном полутрезвом состоянии сидела тут же на лавочке и жадно ела спелые сочные ягоды.
- Тьфу, зараза, - не выдержала одна из соседок, - да как они тебе только в глотку твою бесстыжую лезут! Чтоб ты подавилась ими!
Не подавилась... Жива-здорова. Правда, ночевать бегает к знакомой. Боится... Только вот не понятно чего? Презрения соседей? Или, может, боится, что в одну из лунных ночей привидится ей мертвая мать и спросит: "За что же ты так со мной, доченька?"
Я приехала на хутор, когда Ольгу Ильиничну уже похоронили. И хутор, обсудив и осудив случившееся, зажил обычной жизнью. По широкой, заросшей травой улице хлопотливо бродили куры и гуси, хуторяне занимались своими делами: кто в огороде копался, кто худобу кормил. А на дверях дома, где уже не жила Ольга Ильинична, висели замки. Варвара по-прежнему пряталась от людского глаза, и увидеться с ней мне так и не удалось. Только пес во дворе лениво полаял на меня, да с ТОЙ САМОЙ вишни вспорхнула легкая стайка птиц.
Соседка тетя Наташа подвела меня к забору и, показывая обломанные на кустарнике веточки, все сокрушалась:
- Видишь, это она, бабушка, веточки поотламывала, чтобы мы быстрей ее увидели... А я не поняла, не догадалась!
Тетя Наташа рассказывает, как утром того печального дня, как обычно, погнала баранов к реке, а бабушка Оля подозвала ее к себе.
- Вон ее следы сохранились еще. Она часто меня здесь поджидала.
Действительно, на влажной земле протоптана еле заметная тропочка.
- Подозвала меня, две конфетки протянула и говорит: "Последний раз своей ручечкой тебе даю, помяни сыночка моего. И меня вспоминай. А я уже все решила. Сколько ж мне по людям ходить, сколько ж мучиться...
Тетя Наташа принялась утешать бабушку, велела тут же идти к ней домой, а сама погнала баранов к речке. Возвращалась, занятая мыслями по хозяйству, бабушки у забора не было. И тетя Наташа поспешила домой, не подозревая, что Ольги Ильничны уже нет в живых.
Тетя Наташа вздыхает и продолжает свое невеселое повествование:
- Мне бы сразу ее за руку взять да привести к себе, глядишь - и уберегла бы от страшного-то.
Я задаю тете Наташе вопрос, который потом задавала всем, с кем беседовала на хуторе: почему дочь так издевалась над матерью? То, что издевалась, подтведили все соседи. Каждый либо своими глазами видел, как Варька бабушку "треплет", либо от самой бабушки слышал, как дочь над ней изголяется. Может, предполагаю я, бабушка сама пила? Буянила? Соседи возмущенно возражают:
- Да вы что! Бабушка тихая была, безответная. Все во дворе копошилась. Варька ее выгонит, она к соседке жить уйдет, или к сыну. Варька через время придет, повинится, поплачет, бабушка опять к ней возвращается. А что издевательства терпела, так ведь дочь родная... Опять же - трезвая Варька - нормальный человек. А как выпьет... Водка виновата, - сходились во мнениях соседи.
И только тетя Наташа высказала свою версию, не приемля общего мнения:
- Варька - настоящий "ампир".
- Вампир? - догадалась я.
- Ампир , ампир, - подтвердила тетя Наташа, - вот как в журналах про них пишут, Варька такая и есть. Она крови жаждует, она ножом ее по шее ширяла.
Правда, в ходе расспросов мистическая версия, высказанная тетей Наташей, отпала, а всплыда история многолетней давности: шестилетняя Варькина дочь погибла во дворе у матери. Нелепая случайность унесла жизнь ребенка, и якобы Варька не простила матери, что случилось это именно в ее доме. Вот и мстила ей все эти годы за погибшую дочь. Если это и так, то не понятно одно: почему всю вину дочь возложила на мать, хотя сама в тот трагический день была в доме матери вместе с девочкой. И если дочь взяла на себя роль судьи в этой трагедии, то не слишком ли жестоким и затянувшимся во времени стало наказание?
Общее горе может объединить, а может и разобщить близких людей. Может превратить их в непримиримых врагов. Но ненаависть губительна, она убивает душу человека, разъедает, как ржавчина железо. Ненависть завела Варьку в тупик, из которого теперь для нее нет выхода. Что бы она ни говорила, как бы ни объясняла свои поступки, чем бы ни оправдывала их, люди, среди которых она живет, не простят ей случившегося. Даже если она сама себя простит. Так и останется она в памяти хуторян ТОЙ САМОЙ ВАРЬКОЙ, на совести которой смерть матери.
Пьяный кураж или месть потерявшей голову женщины стали причиной самоубийства Ольги Ильиничны, в конечном счете, значения не имеет. Грустно в любом случае. Грустно и горько, что все это происходило на глазах соседей. И по большому счету, по- настоящему, за пожилую женщину никто не вступился. Никто. Иначе бы этого рассказа просто не было. Когда дело касается раздоров в чужой семье, мы, как правило, делаем вид, что ничего не замечаем. Мы боимся вмешиваться. Или не хотим? Не хотим лишних хлопот, не хотим лишних забот. Сами разберутся, утешаем себя мы.
Вот и разобрались...
2000г. "Кубанские новости"