СУВОРОВСКИЙ АЛЫЙ ПОГОН
Роман
…Мы унесём с собою небо голубое,
Детства безоблачный светлый сон,
Суворовский алый погон
Из песни 18-го выпуска
Калининского суворовского
военного училища (1966 г)
Глава третья
Самый счастливый день
Во второй половине июня после экзаменов за восьмой класс Костя уезжал из Калинина с мыслями о суворовском училище. Но почему-то ему казалось, что его училище, то есть то училище, в которое он будет поступать, где-то не здесь, не в городе, где он жил и учился уже полтора года.
И вот позади столько перипетий! Медкомиссия в военкомате, прижигание гланд, волнения и тревоги. И вдруг снова Калинин! Вот уж не думал, что так скоро сюда вернётся.
Уезжая, он не знал, в каком городе будет поступать в суворовское военное училище. Свердловск возник уже в Москве, когда стало известно о наборе в СВУ после восьмого класса. И надо же, судьба повернулась так, что он оказался именно здесь, в этом городе на Волге.
Было утро 14 августа. Ещё только разгорался день, когда он вышел из электрички на платформу вокзала. В Москве он не задерживался, потому что поезд привёз его на Казанский вокзал, и он, перейдя площадь по подземному переходу, сразу оказался на Ленинградском вокзале.
Ну а дальше электричка, на которой он уже не раз возвращался с каникул из Москвы в Калинин.
Он вышел на площадь, дождался нужного трамвая, и замелькали за окном площадь со странным названием Капашвара, заскрежетали стрелки на перекрёстках, невысокие, большей частью старинные дома в центре. Наконец, трамвай поднялся на каменный мост, и открылась в сиянии солнечных лучей неповторимая Волга. Вскоре он ступил на Первомайскую набережную, которая вела к Речному вокзалу. Возле Речного пятиэтажный дом, в котором жили мама с отчимом и младшая сестрёнка. Где жил он сам и откуда пустился в странствия, окончившиеся возвращением в родные пенаты.
Мама была дома. Летом в институте – Калининском государственном медицинском, где преподавала она латинский язык, дел немного.
Костя не ставил её в известность о своих перипетиях, только и сообщил, когда удалось преодолеть все преграды, что о приключениях расскажет при встрече.
– Всё, завтра экзамены! – сказал он с порога, когда мама открыла дверь.
– Какие экзамены? Где? Ты разве в суворовское не поступаешь? – удивилась мама.
Мама всё ещё не окончательно определилась в своём отношении к выбору Кости. Против она не была, просто не знала, во что всё выльется.
Её отец, которого она и не помнила вовсе, был полковником Императорской армии, участвовал, командуя кавалерийским полком, в знаменитом Брусиловском прорыве, затем служил в штабе Брусилова. И вместе с ним перешёл на сторону революцию. Но дальнейшая судьба его вряд ли была хорошо известная матери Кости, а ему самому и вовсе ничего известно не было.
Костя считал дедушкой маминого отчима, человека замечательного, всеми уважаемого. Он, самолетостроитель, работал КБ Туполева, причём, работал над созданием серьёзных машин, а потому известен практически не был.
Так вот устроен мир – коли уж в роду начались разводы, трудно потом положить конец порочному этому явлению. Почему развелась бабушка, Костя не знал, да и смутно вообще представлял, что там и как было. Почему развелись родители, старался не интересоваться. А что его самого ждало в будущем, в плане семейном, естественно скрыто туманом неизвестности. О женитьбе собственно и рассуждать время не пришло, да и не интересовал его ещё такой вопрос.
Сейчас главное – начало таинственного, неизвестного пути. Как ступить на первую его ступеньку?!
Непонятным было его состояние. Рвался или не рвался он в училище? Ведь лето же. Только середина августа. У всех сверстников каникулы. А он сознательно собирается запереть себя за училищный забор.
Поговорил с мамой, сходил по её просьбе в магазин. Потом пришёл отчим. Тоже сначала удивился такому явлению Кости. Почему-то всем казалось, что поступать он будет в какое-то другое, особенное училище, вовсе не то, что здесь, рядом, под боком. Да и откуда было знать, что именно это училище, что рядом, под боком – Калининское суворовское военное училище и есть то особенное, причём, неоднократно доказывавшее, что оно лучшее в стране.
А утром, Костя надел светло-серый костюм, который купил ему отец во время поездки в Ленинград, где снимался его фильм. Он ещё не знал о дурной традиции надевать всё самое плохое, поскольку неизвестно, куда всё денется, когда выдадут военную форму.
Сам того ещё не ведая, он отправился пешком в училище именно по тому маршруту, по которому ему в последующие три года суждено было возвращаться после увольнений в город по субботам и воскресеньям.
Когда уходил, по радио, словно специально, звучала песня в исполнении Людмилы Зыкиной. Тогда её часто передавали.
Уже на набережной Костя вспомнил слова: «Когда придёшь домой в конце пути, свои ладони в Волгу опусти…»
Что-то такое незнакомое, необыкновенное, непонятное затрепетало в душе. Он вдруг ощутил, что уходит в другую жизнь, совсем другую, отличную от той, которая была до сих пор.
Легко взбежал по каменной лестнице с набережной на мост, пошёл по нему, любуясь Волгой. У Речного вокзала причаленные один к одному стояли два огромных для этих мест белых теплохода. Им даже развернуться было негде, и для того, чтобы плыть вниз по течению, рулевые мастерски заводили теплоходы задним ходом в Тверцу, и только потом брали курс на Волгоград, Астрахань, словом на города в низовьях Волги, откуда и добирались сюда эти гиганты.
Впрочем, гигантами они казались только здесь. В низовьях теплоходы были, наверное, и побольше.
Костя сначала шёл тем маршрутом, которым почти полтора года ходил в школу. Но вот он спустился на набережную уже на противоположном берегу и повернул в сторону Горсада. Миновал кинотеатр «Звезда», пошёл вдоль ограды Горсада, и оказался на центральной улице города. Дальше путь лежал мимо Екатерининского дворца, перед которым стоял памятник Калинину, городского стадиона, средней школы. С небольшого моста через Тьмаку открывалось училище. Вот оно, таинственное и загадочное. Сколько раз он проезжал мимо, вглядываясь в пушки, стоявшие перед входом и стараясь увидеть мелькавших в углу, за забором, суворовцев.
На двери главного здания было объявление: «Вход в училище с Циммервальдской улицы». Стрелка под надписью указывала влево.
Костя постоял какие-то мгновения и пошёл в указанном направлении, огибая училище вдоль чугунного забора.
На тыльном контрольно-пропускном пункте предъявил предписание, дежурный с тремя полосками на погонах – сержант, определил Костя – рассказал, куда надо идти. И вот он уже стоял перед столом, за которым сидел майор, принимавший абитуриентов и распределявший их по взводам. Костя попал в четвёртый взвод.
Взвод! Это уже звучало серьёзно.
И закрутилось… Сами готовили для себя помещения, носили койки, устанавливали их в больших комнатах. Наводили порядок в классах.
Тот самый первый трёхлетний набор отличался тем, что народу приехало немного – не все ещё знали об изменениях в порядке приёма в суворовские военные училища. Видимо, поздновато были даны распоряжения в военкоматы. Оттого и конкур оказался не очень большим.
Впервые Костя оказался в казарме. Однажды он ездил в пионерский лагерь, но это всё совершенно не то. Конечно, там был распорядок дня, но здесь всё как-то серьёзнее, строже.
В столовую водили строем, из столовой строем. Перед отбоем – вечерняя проверка.
Первый экзамен – изложение. Ну что ж, диктант в плане проверки знаний правописания, посложнее. На изложении можно было и маневрировать.
Написал на четвёрку. Одну ошибку сделал – в слове поколения написал вместо «о» – «а». А ведь в школе перебивался с тройки на четвёрку. Не зря отец три раза в день диктовал сложнейшие диктанты.
Постепенно определились и сильные кандидаты в суворовцы, сильные в плане знаний. Но вскоре кое-кто из этих наиболее сильных распустил нюни. Паренёк, получивший за изложение пятёрку, вдруг заговорил о том, что не хочет поступать и специально сдаст математику на двойку, чтоб отправили домой. Что ж, видно было невооружённым глазом, что многим не по себе. В свободное время ходили на тот самый уголок территории, из которого через чугунную решётку было видно кусочек города, не тенистую улицу, перпендикулярную той, по которой ходили трамваи, а именно городскую, с людьми на трамвайных остановках.
Напевали песни, причём кто-то песни-то притащил какие-то непонятные, даже блатные, типа «сижу на нарах как король на именинах». Видимо привлекали слова – «решётка преграждает дальше путь».
Вот когда вдруг навалилась тоска по лету в деревне, на Оке, лету, столь решительно прерванному самими этим ребятами, ставшими товарищами Кости и по экзаменам, и по первым намёткам армейской дисциплины, и по ограничению свободы, и по тоске по дому, да, наверное, и по летнему отдыху.
Вот когда он с новой силой, теперь уже в воспоминаниях, пережил свой отъезд. Какая стояла тёмная, тёплая ночь! Такие ночи только и бывают в начале августа, когда ещё не слышно дыхания осени, когда весь небосклон в звёздах, и огромный ковш Большой Медведицы, словно зовёт в таинственное путешествие по манящему своей неизвестностью и загадочностью Млечному Пути.
Для пятнадцатилетнего Кости, та ночь была полна не только Небесных тайн, но и неразгаданных тайн земных. Его манили звезды, мерцающие на Млечном Пути, но думы о них оставались пустыми грёзами, ведь не были ещё покорены звёзды земные. Он мечтал о земных звёздах, офицерских звёздах, а, впрочем, как знать, может быть, и о генеральских, ведь полёт мальчишеской мечты безграничен, как Млечный Путь. Именно эта августовская ночь являлась тем незримым рубежом, который отделяет мечты от реальности. И вот он стоял на этом рубеже, рубеже, который не преодолеть вот так, сразу.
Экзамены, экзамены… Оказалось, что не только они преграда на пути в военное завтра. После математики, которую Костя сдал тоже на четвёрку, была медкомиссия. Тут поддержал отчим. Вполне понятно, что после прижигания гланд не всё ещё зажило, как следует, и врачи могли придраться.
Накануне медкомиссии Костя дрогнул. Ну совсем почти как тот паренёк, который всё-таки получил свою двойку и сразу был отправлен домой. В училище не делали скидку на то, что набор кандидатов произведён до некоторой степени скоропалительно.
Костя вдруг захотел, чтобы на медкомиссии сказали «не годен». Он дождался отчима, Георгия Александровича, и заговорил с ним на эту тему:
– А если вдруг не получится, может, лучше в авиационный техникум? Или в индустриальный?
Георгий Александрович сам пошёл до войны авиационную спецшколу, а потому сразу понял состояние Кости.
Он заговорил мягко, доверительно:
– Бывают моменты, когда от твёрдости, стойкости и воли зависит вся жизнь. Вся. Понимаешь, вся. Пожалуйста. Вот сейчас забираем документы. Силком здесь никого не держат. Ну и всё. Домой! Ещё даже каникул неделька осталась. Куда поедешь? К бабушке или к отцу?
Костя представил себе всё, что услышал, как наяву. Вот он приезжает к отцу в деревню, вот встречает Ларису. Приглашает её прогуляться. И… Вот это и, которое могло касаться первого вопроса об училище, привело в ужас.
«Да что ж это я? Как только подумать мог?»
Георгий Александрович что-то оговорил. И о том, что на гражданке проблем немало, что и там не сладко. Но Костя уже пережил минуты колебаний и сомнений.
А ведь не у него одного возникали такие колебания. Но только те, кто преодолели все сомнения, кто показали себя по-мужски стойкими и сильными, могут претендовать в дальнейшем на звание мужчины.
Колебания длились недолго. И причина была одна – ох, как хотелось туда, на Оку, где не догулял он чудесное лето. Где только-только завязались такие желанные и манящие отношения с девочкой по имени Лариса. Но он прекрасно понимал, что дорога к сердцу девочки лежит теперь через мужество и твёрдость!
Медкомиссия признала годным. Физику сдал на четыре и лишь иностранный на тройку.
.
Оставалась физкультура. На этот экзамен привели в спортзал, построили в одну шеренгу и стали по очереди вызывать к перекладине. И здесь летние тренировки сделали своё дело. Костя легко подтянулся шесть раз. Ну а успехи у его товарищей были самими различными, у кого-то и никаких.
Экзамены окончились, и вдруг в училище появились новые кандидаты в суворовцы. Оказалось, что строгость экзаменов превзошла все ожидания, и, когда отчислили двоечников, получился недобор.
С этой новой командой приехал Прозоров из Полтавы, необыкновенно весёлый, разговорчивый паренёк. Он сразу стал собирать вокруг себя слушателей различный забавных историй. Костя с его первыми друзьями в СВУ Юрой Солдатенко, Володей Корневым, Володей Рыговским с удовольствием слушали шутки-прибаутки. Костя в тот день ещё не знал, что окажется в одном взводе с Прозоровым, и что этот паренёк станет неизменным участником училищной самодеятельности, и даже будет вести вечер, посвящённый двадцатилетию училища.
Мандатная комиссия проходила в кабинете начальника училища. Кабинет большой, вытянутый вдоль окон. Массивный стол, к нему, буквой «Т» приставлен другой, для совещаний. Собственно, что описывать? Все кабинеты начальников училищ, да, наверное, и других начальников и командиров военных учреждений были похожи как две капли воды.
Едва завершились экзамены, всё закрутилось в бешеном ритме. Не может быть в любой военной организации никаких пауз. Ещё не окончилась мандатная комиссия, а уже старшина роты Петушков вместе с заведующим вещевым складом начал выдавать суворовскую форму первым счастливчикам. В этот день счастливчиками считали себя все, кто пошёл испытания. Те, кто сошёл с дистанции, кому оказалась не по душе воинская дисциплина, уже покинули училище.
В коридор перед дверью в кабинет начальника училища заводили по отделениям. Ребята сидели притихшие, стараясь скрыть волнения.
Офицер-воспитатель называл того, кто должен был идти на мандатную комиссию:
– Анатолий Козырев!
Высокий паренёк, подтянутый, крепкий, скрылся в дверях.
– Владимир Рыговский… Роман Губин, Владимир Орлов…
Все пока без воинского звания, все пока просто мальчишки, ещё только привыкающие к дисциплине и порядку. Но они, входя в кабинет, уже докладывали по-военному.
Настала очередь Кости.
Ступив на ковровую дорожку в кабинете, он сделал несколько твёрдых шагов к столу. Именно твёрдых шагов, строевыми эти шаги назвать было рано. И доложил:
– Абитуриент Константин Николаев прибыл на мандатную комиссию.
За массивным двухтумбовым столом он увидел генерала, за столом для совещаний командира роты, ещё каких-то офицеров, которые часто встречались в училище. То есть в лицо Костя знал уже, всех, а вот по должностям только командира роты, ну и, конечно, он не мог не догадаться что прямо перед ним начальник училища генерал-майор Костров Борис Александрович. Даже каким-то совершенно непостижимым образом поникло в ряды поступающих в училище то, как суворовцы называли меж собой генерала: «Бак». Но звали так вовсе не потому, что он был уже несколько полноват, а просто по первым буквами – БАК, то есть Борис Александрович Костров.
– Вопросов нет. Экзамены сдал с одной стройкой по-иностранному, остальные четвёрки, физически подготовлен.
– Вы твёрдо решили стать офицером? – спросил генерал.
– Твёрдо!
– К нам вопросы есть?
– Вопросов нет.
– Я поздравляю вас с зачислением в училище! – сказал генерал. – С этой минуты вы – суворовец. И обращаться к вам будут суворовцев Николаев.
– Спасибо, – сказал Костя и уже как-то чуточку залихватски. – Разрешите идти?
А через пару минут он уже был на складе, и старшина роты подбирал для него по размеру гимнастёрку с алыми погонами, на которых золотистыми буквами было начертано Кл СВУ, брюки с такими же алыми лампасами и фуражку с околышем алого цвета. Ну и, конечно, шинель, парадно-выходной мундир с золотистыми галунами, да и всё прочее, что входит в комплект военной формы одежды суворовца.
Но, прежде всего, выдали повседневную форму, в которую все поступившие в училище вчерашние штатские мальчишки, а теперь суворовцы, немедленно переоделись.
Как же захотелось вот сейчас, сию минуту, по мановению волшебной палочки перенестись на берег Оки, чтобы предстать в столь бравом виде перед Ларисой.
«Да, полно, в бравом ли виде?» – тут же подумал самокритично Костя, разглядывая себе в зеркало.
Это лишь в первое мгновение он показался себе бравым, а потом всё-таки заметил, что мешковат, неуклюж пока в форме, товарищ суворовец. Она ведь должна сидеть, как влитая. И тут же обратил внимание, как сидит она на Володе Корневе, на Юре Солдатенко… Да ведь это и понятно. У них отцы – военные, полковники. Наверняка уж отцовскую форму примеряли, наверняка знакомы с теми неведомыми для непрофессионалов таинствами её ношения.
Но всё это пустяки, всё это – дело наживное. И Костя с необыкновенной радостью сказал:
– Сегодня самый счастливый день в моей жизни!
Володя Корнев, тоже остановившийся у зеркала, поправил гимнастёрку, разогнал под ремнём складки, да так, словно дело это для него привычно и обыкновенно, поглядел на Костю и ответил:
– Да, славный денёк. Теперь бы в город, а? Все девчонки наши.
А на следующий день начались занятия, и, конечно, самыми первыми занятиями были строевые. Нужно было к 1 сентября вот из таких мешковатых, непривыкших к военной форме мальчишек сделать хотя бы отчасти суворовцев не только по имени, но, сколь возможно, по существу. Сделать суворовцами хотя бы внешне, ибо для того, чтобы заслуженно назваться суворовцем, необходимо, конечно, время.
Продолжение следует