Путь сквозь тернии. Александр Антонов

Путь сквозь тернии. Александр Антонов, организатор тамбовского восстания


Пролог

Пожалуй, самой страшной, кровавой страницей истории нашей страны, России, является время, когда к власти пришли большевики. Обманув народ громкими обещаниями, уведя его в жуткие дебри красивыми лозунгами, они в итоге привели людей к обрыву, и пути назад уже не было. Вместо обещанных благ и всеобщего счастья – устройство концлагерей, в которых гнобили всех неугодных и просто, мыслящих, вместо свобод – ее полное уничтожение, вместо морали и добра – безбожие, крушение храмов и небывалый рост преступности, вместо обещанной земли крестьянам – убийственная продразверстка. Потекли нескончаемые потоки репрессированных, забурлили потоки убитых, казненных. В этот список попали лучшие люди России: конечно же, духовенство, причем из числа самых честных, искренних и духовно сильных; просто верующие, тихие и мирные, никому прежде не мешавшие, а теперь ставшие бельмом на глазу озверевшей власти, не приемлющей ничего святого и чистого, потому как дела этой новой власти были слишком грязны, даже грязнее дел власти прошлой; цвет интеллигенции, ученые и писатели, музыканты и врачи, которые могли принести столько пользы для государства, но не успели; правдолюбцы всех категорий. На фоне этих тяжелейших событий разворачивался народный бунт, под предводительством смелого, дерзкого человека, Александра Степановича Антонова, человека полжизни своей отдавшего на борьбу с царским правительством, а потом, поняв, к чему пришла страна, другую половину положившую на алтарь борьбы с большевиками. Удивительной, непростой, полной невероятных поворотов событий, неожиданных встреч и адреналина опасностей была жизнь этого человека. Кажется, что такую судьбу может придумать только талантливый писатель, но жизнь порой создает более яркие сюжеты.

1919 год. НАЧАЛО ПУТИ, ДЛИННОЙ В ЖИЗНЬ

По безлюдной дороге по направлению к лесу, шли люди, мрачные, серьезные, с какой-то тяжелой думой на сердце. Их было много, не одна сотня, все вооружены, как на войну, готовые к войне.

- Перекур, - командным тоном бросил предводитель, и сам присел на стареньком пне, в стороне от остальных. Прошлое пудовым грузом навалилось на этого, еще молодого человека, картины детства, юности и недавних дней мелькали, как в калейдоскопе.

Александр Антонов. Сегодня, в начале 1919 года он был враг народа №1, человек, на которого уже подписан смертный приговор, на которого охотятся все ищейки ЧК. Как же так произошло? Закрутила жизнь, завертела, теперь уже останавливать поздно.

Родился Александр в небогатой, но сплоченной семье, 26 июня 1889 года в Москве, несколькими годами позднее, семейство переехало в небольшой уездный городок, Кирсанов Тамбовской губернии. Крестили мальчика в старинной церкви Преподобного Сергия Радонежского.

Отец Александра когда-то был фельдфебелем, но к моменту рождения сына Сашки, уже находился в отставке и очень переживал по тому поводу, что единственным полноценным кормильцем в семье была жена, Наталья Ивановна. Она хорошо шила, этим ремеслом женщина неплохо зарабатывала, одевая весь городок. Добрая слава о Наталье Ивановне, как о талантливом портном разошлась по всей округе, так что перебоев с работой практически не было. Хотя, конечно,  были и непростые времена, когда приходилось считать в буквальном смысле каждую копейку. Супруг Натальи Ивановны, Степан Гаврилович, особенно горевал, что жена дни и ночи проводила за работой, от которой постепенно стала слепнуть, поэтому сам не гнушался никакой честной работы, желая внести свою лепту в семейный бюджет. Так росли дети, верные помощники по хозяйству, надежда и опора родителям. Но, если со старшими особых хлопот не было, они делали то, что им говорилось, были послушны и понятливы, то с Сашкой, родители измучились в конец. Хулиганистый, задиристый, гиперактивный ребенок сводил с ума и отца, и мать. В трехклассном лицее учился плоховато, хотя мог бы и на отлично. Постоянно дрался, правда, по делу: то защитить кого-то слабого нужно было, то свою честь отстоять. Но как бы то ни было, Сашка постоянно приходил весь оборванный в ссадинах и синяках, к чему Наталья Ивановна уже привыкла и старалась относиться спокойно. Уж такой ребенок, что поделаешь?..

После училища Сашка нанялся к местному помещику Милохину, который торговал хлебом. У помещика работалось плохо. И тяготы тут заключались даже не в самой работе, а в отношении помещика к своим слугам. Он мог и унизить прилюдно, и даже избить. Разумеется, такого, взрывной Сашка терпеть долго не мог. Дождавшись момента, когда родители более ли менее вошли в нормальную колею, когда подрос младший брат Димка, Сашка задумывается о своей дальнейшей судьбе. И не видел он ничего другого, как пойти против разжиревшего строя, когда одни шикуют, а другие, согнув спины в раболепном поклоне, пашут на них. Это несправедливо, это ужасно. Такие мысли свели Сашу с партией эсеров, которая тогда функционировала подпольно, и, кроме громких лозунгов еще не имела точной, планомерной программы действий. Здесь Саша, который получил партийную кличку, Шурка, почувствовал себя своим. Среди таких же энергичных молодых людей, он не боялся высказывать свои мысли вслух относительно царской России, тогда как в семье такие разговоры всегда заканчивались грозными криками отца и просьбами матушки «прекратить такие крамольные речи».

Из сестер-братьев, только младший брат Димка понимал Сашу и полностью разделял его взгляды, хотя ему самому на тот момент было немногим больше шестнадцати, Саше – девятнадцать.
Но, к сожалению, как то часто бывает, лидеры общественных течений, увидев воодушевленность и фанатизм своих подопечных, стараются использовать их энергию в своих личных, подчас подлых целях. Так было и с Сашей. Его отправляли на дела, заранее провальные, подстрекали к ограблениям госучреждений, ведь для дел революции нужны были деньги. И молодой Саша шел на это, но чистил только крупные государственные кассы, никогда не притрагиваясь к деньгам простых людей. «Деточкин был вор, но честный вор….», все мы помним этот замечательный фильм «Берегись автомобиля», повествующий о человеке, решившим навести порядок в своей стране, опутанной щупальцами коррупционеров. Практически та же ситуация была и с молодым Антоновым. Он практически ничего не оставлял себе, раздавая деньги, как своему начальству, так и тем, кто действительно нуждался в них, сам же всегда ходил в одних и тех же бумажных брюках и простой рубахе.

Однажды Антонов пошел брать железнодорожную кассу станции Инжавино. Как и обычно, скомандовав «Руки вверх», он зашел в кабинет начальника, Василия Борисовича Петрова. Но тот повел себя довольно странно. Не обращая внимания на заряженный револьвер, Василий Борисович вдруг … расплакался, как ребенок. Истерика длилась довольно долго, после которой несчастный упал в глубокий обморок. Опешивший Антонов не знал, как поступить. Долг человека подсказывал ему, что нужно помочь, долг экспроприатора-революционера шептал «бери деньги и удирай». Деньги он все же быстро сложил в сумку, а после начал приводить в чувство Василия Борисовича. Вскоре тот открыл глаза. Жалобно посмотрев, начальник станции проговорил быстрым речитативом.

- Горе мне горе! Беда мне беда! Несчастный я несчастный! Посадють меня, посадють!

- Да чего тебя посадят-то? - Удивился Антонов. - Я же деньги взял, не ты. Уж извини, но у меня другого выхода не было.

- Ага! Ты взял, а подумают на меня! Это уже второй ограбление за месяц, до меня начальник был, так его посадили. [В 1908 году действительно было ограбление станции Инжавино, из кассы было похищено 9531 руб. 87 коп. Но, как выяснилось, бывший начальник станции, Чекашев, сам похитил деньги с напарником. Почти вся сумма была обнаружена на квартире Черкашева. (Антоновское восстание. В. В. Самошкин. 2005 г. стр. 158)].

Добр человек, - внезапно оживился начальник, - а не могли бы вы написать мне расписочку, что вы деньги украли? А то посадють, а у меня детки, жена, мама….

- Расписку…. Прости, брат, я бы рад, да спешу.

Но Василий Борисович опять заплакал, и Антонову, никогда не попадавшему в такие ситуации, пришлось написать расписку.

- Давайте бумагу и чернила. Напишу вам расписку.

Василий Борисович быстро успокоился и, метнувшись стрелой к ящику с бумагой, подал ее с ловкостью циркового артиста.

- Вот, пожалуйста, напишите, что взяли четыре тысячи, триста шестьдесят два рубля, восемьдесят пять копеек.

Антонов написал и расписался, правда, пытаясь исказить свою роспись, ведь понимал, если он попадется жандармам, ему припомнят эту кражу, прибавив серьезный срок каторги, а то и вовсе, расстреляют. Не знал тогда наш экспроприатор, что на самом деле взял не 4362 руб. 85 коп, а 4340 руб. 25 коп. Предприимчивый начальник решил прикарманить 22 руб. 60 коп, в счет моральных издержек. Что сказать? Находчивый человек.

Распрощались они, чуть ли не друзьями. Начальник, довольный полученной суммой (которая, если мерить на наши деньги, представляла собой неплохой капитальчик), а Антонов вновь бросился в круговорот своей такой запутанной жизни.

Дальше события проносились с бешеной скоростью. Яростные идеи, надежды, предательство людей, которым доверял, бесконечные погони, погони, погони, которые в итоге завершились поимкой Антонова. Смертную казнь, установленную сначала, заменили пожизненной каторгой только благодаря тому, что следствие установило: Антонов не причинял физического вреда людям, исключение составляют только случаи, когда кто-либо сам старался поймать его.

Так начались долгие месяцы каторги.  Но Антонов, столько раз сбегавший от полиции, и сейчас не собирался опускать руки, он слишком любил жизнь. Сначала Александр пытался уговорить, даже подкупить охрану, но это было бесполезным. Тогда арестант начал строить планы побега. Он перепиливал оконные решетки, делал подкопы. В итоге, вся тюремная охрана в отчаянии запросила начальство, увезти Антонова куда-нибудь в другое тюремное учреждение, так как он вымотал им все нервы, не хотел сидеть спокойно. Александра переводили из одной тюрьмы в другую, и с каждой он пытался бежать. Конец этой карусели положила февральская революция, которая открыла двери всем политзаключенным.

И вот Александр на свободе. Как он радовался тогда! Сердце ликовало. Наконец-то свержен царский строй! Наконец сбылись мечты! И тут бывший революционер как-то успокоился, остепенился. Ему казалось, что теперь ему не зачем больше метаться по жизни, ведь грядет эра справедливости и гармонии, то, чего он так ждал….

Александр женится, строит дом, поступает на работу в милицию и заслуживает безукоризненную репутацию энергичного, надежного, ответственного милиционера, а после, и начальника уездной милиции. Главной задачей для себя и своего отдела он поставил защиту простых граждан, которые находились в большой опасности в это неспокойное время, когда столь многие, почувствовав вкус свободы действий, кинулись в неприкрытый грабеж. Антонов ловил этих молодцов и заставлял возвращать награбленное, а также  извиняться перед ограбленными. Вся округа знала: если что, то за реальной помощью можно обратиться к Александру Степановичу, он поможет. Думалось, что теперь можно просто жить, радоваться новому дню и тихо работать. Так он и хотел.

Но шли дни, недели, месяцы. А эры справедливости не наступало. Наоборот. Полный развал, хаос, анархия. В верхушке лидеры сжирали друг друга, как пауки птицееды, стараясь выжить вчерашних союзников. Было разогнано Учредительское собрание , которое еще оставляло слабую надежду на плюрализм мнений. На эсеровскую группу объявлена охота. Объявлены врагами все, кто шел вразрез с точкой зрения новой власти, а точнее, одного человека, Ленина, который быстро, незаметно подмял под себя все структуры. Даже его ближайшие соратники, зная Ильича достаточно хорошо (!), боялись высказывать свое мнение. Так было, например, в отношении подписания губительного для России Берлинского договора. Многие партийные работники были против этого, в том числе и Дзержинский, ближайший соратник Ленина. Но он не решился высказывать свою линию вслух, а просто воздержался от голосования. Разумеется, если бы поступил иначе, уже вечером его вызвали бы «на чаек» в ЧК. Ленин любил, чтобы с ним были согласны все, единолично и терпеть не мог обратного.   

Все чаще Антонов становился невольным свидетелем эксцессов, проводимых представителями власти, что просто сводило его с ума. Друзья замечали, что начальник уездной милиции становится все более задумчивым, молчаливым, постоянно уходит в свои мысли, с которыми не делится, даже с самыми преданными ему людьми. А власть бушевала, уже не скрывая своих кровожадных намерений. После того, как группа чекистов напала на несколько домов, поиздевавшись над всеми домочадцами, в особенности, над женщинами и несовершеннолетними девчонками, Антонов принял окончательное решение. Сомнений больше не оставалось: он горько ошибся в революции, и теперь приходилось действовать вновь, и действовать активно, исправляя былые ошибки.

Александр постепенно готовит план военных действий, собирает оружие, изымая его у бандитских группировок, которых после революции развелось, как крыс, и прячет его в безлюдных местах, вдоль болот, в лесах, в степях. Через несколько месяцев оружия было достаточно, чтобы снарядить хороший полк. Но этого было мало. Антонов готовился серьезно, понимая, что, выступив с противодействием, назад дорога уже будет отрезана. Но и мириться с таким беспределом он не мог.

К лету 1919 года, Антонов собирает необходимое количество оружия и готовит армию. Люди, истерзанные красным террором, охотно идут в ряды. Антонов проводит активную подготовку и политпропаганду для поддержания боевого духа. Он увозит из Тамбовской губернии свою жену, прячет ее, а сам уходит в леса.

В это время чекисты уже пронюхали, что с начальником уездной милиции что-то не так. Они вообще боялись тех, за кем могут пойти люди, а тут еще и слухи пошли всякие…. ЧК решило устроить засаду на Антонова. Вскоре ему приходит повестка, как начальнику уездной милиции, вызывающая  на совет, но Александр Степанович уже понял, зачем его хотят видеть высокопоставленные лица, и игнорирует повестку. На своем рабочем месте он больше не появляется. Вслед за Александром, на положение партизан уходят почти все ребята милиционеры, которые находились в его ведении всё это время, которые сражались с ним бок о бок против разбушевавшегося бандитизма. С этого момента начинается новый этап нелегальной жизни Александра Антонова, самый ответственный, самый тяжелый.

Прокрутив в памяти свое прошлое, и, настроившись на суровое настоящее, лидер антибольшевистского восстания сделал последнюю затяжку своей самокрутки, растер ее сапогом и встал.

- Ребята. Отдых окончен. Впереди трудный бой, но мы едины, а значит, непобедимы!

Тихо прошелестел в зеленых кронах ветер. Незаметно в мир шагало знойное, испепеляющее лето.

1920 год. БУНТ КРЕПЧАЕТ

Продразверстка и национализация земли шли полным ходом. Крестьяне недоумевали: еще совсем недавно, им провозглашали заманчивый лозунг «земля крестьянам, фабрики рабочим», и вот теперь, когда революция прошла успешно, и крестьяне начали обрабатывать свою, как им казалось, землю, обрабатывать честно, им говорят, что они – кулаки, враги народа, достойные расстрела! Вся земля, даже та, которая находилась в собственности крестьян при царе (какой бы он плохой ни был, а все же...) теперь стала собственностью государства. Хлеб и вообще всё, что производили люди – тоже собственностью государства, похоже, что и сами люди были собственностью государства, а собственность не имеет право на свое мнение и протест….

И ладно бы эти продотряды приходили и объясняли по-человечески, тогда еще можно было что-то понять, смириться, как привыкли за века русские люди, но ведь эти молодцы, возомнившие себя правосудием, карателями, не просили, не объясняли, а отнимали, унижали, грабили, не прикрыто, цинично. Как правило, изъятие хлеба и других продуктов, сопровождалось насилием и даже убийствами. Конечно, здравомыслящие люди восставали. Чаша терпения была переполнена. Кроме того, из-за неумелой, жестокой политики, в стране начинался голод. Голод. Как страшно это слово. Как боится его русский человек, так хорошо знающий, что оно значит….

На фоне политики продразверстки и национализации земли продолжалось дикое избиение Христианства и вообще любой религии. Храмы, монастыри либо взрывались, либо превращались в концлагеря. Стоит отметить, что первые концлагеря в таком понимании, в каком мы их представляем сегодня, были созданы в СССР, а не в фашистской Германии. В 20-м году как раз немцы будут проходить проф. подготовку у нас в таких концлагерях по «культурному» обмену, объявленному Лениным, тогда он будет активно искать поддержки Германии. 

Да, в Первую Мировую войну, немцы тоже создавали концлагеря, но это были пока просто тюрьмы. В них еще не проводились страшные опыты над людьми, это придет позже, и начало такому движению даст СССР.
Как было в начале революции, так и теперь, продолжаются пытки и убийства священнослужителей, простых верующих. Порой некоторые деревни объединялись, чтобы отстоять своих батюшек и храмы, и, если отряд красноармейцев не справлялся с этой силой народной, то на следующий день туда  прибывало несколько военных отрядов с танками, пулеметами, и деревни выжигались полностью, вместе с детьми и стариками, вместе с инвалидами. Подчистую   . Так Ленин проводил свою «чистку» от инакомыслящих, от свободомыслящих и вообще, от мыслящих.

В противовес красному террору (понятие, которое ввел сам Ленин в 1918 году, как необходимость революционного времени) набирали силу восстания. Они охватили всю страну, начиная с Украины, Сибири, Урала, заканчивая Тамбовской, Пензенской, Тульской и другими областями. Бастовали матросы Кронштадта, наблюдались серьезные волнения в Ленинграде. В городах массовые протесты подавлялись быстро и жестоко. Проще спрятаться недовольным было в глубинке, богатой густыми, непроходимыми лесами, среди которых нужно было вырасти и прожить полжизни, чтобы ориентироваться, чужаки терялись сразу же. Вот почему, Тамбовское восстание не было пресечено так быстро, как остальные, здесь были спасительные леса, надежное укрытие «зеленых», как сами себя называли партизаны.
Лидеры антисоветских, эсеровских организаций, в том числе и Антонов  от подготовки и редких вылазок приступили к активным действиям. Всё чаще осуществлялись хорошо спланированные набеги на сельсоветы, на большевистские организации, в особенности там, где новой властью практиковались зверства. Коммунисты заволновались. Теперь каждый из них находился в зоне потенциальной опасности. «Зеленые» набирали силу. Но вместо того, чтобы задуматься о причине произошедшего и как-то смягчить свою политику, большевики еще более ожесточились. Ожесточились и «зеленые», поняв, что с врагом можно разговаривать только с позиции силы. Разрываясь между двух огней, бедные крестьяне, в значительной своей части, переходили на сторону эсеров и антоновцев. Восстание шло под лозунгом: «Долой коммунистов! Долой советы!».


1920 год. ОХОТА ЗА ВРАГОМ №1 НАЧАЛАСЬ


В небольшом деревянном доме, за чашкой дымящегося кипятка сидели трое соратников. Они, молча, обдумывали свое положение и дальнейшую тактику действий. Друзья частенько выбирались в разные населенные пункты, которые уже давно стали местом негласной дислокации. Эта изба – была одной из конспиративных квартир, предоставленных воюющими в партизанском отряде людьми. Скоро должны были подойти остальные и всем вместе нужно принять важное решение. Ситуация усугублялась постановлением о взятиях в заложники, это ослабляло моральный дух армии. Необходимо выработать мудрую, продуманную тактику. Только вот, как?

Внезапно Антонов поежился.

- Сердцу неспокойно что-то стало, а оно меня никогда еще не подводило. Враг близко, чувствую.

- Какой враг, Шур, - махнул рукой Петр Токмаков, его ближайший друг, соратник - мы же не успели следов здесь оставить, да и не видел нас никто….
- Ребята, будьте готовы ко всему, это я вам так говорю, чтобы вы были наготове. Ангел Хранитель у меня видимо сильный, не дает пропасть, предостерегает. Но, продолжим. У кого есть какие разумные идеи по дальнейшим действиям нашей армии?

Разговор прервал тихий шорох за окном.

- Это не наши…. – с горечью бросил Александр и метнулся к двери.
Действительно, дом окружала целая рота красноармейцев и местных коммунистов. Они были уверены в своей правоте и ненавидели повстанцев всей душой….. хотя как сказать душой…. само существование души они отвергали. Значит, верней сказать, ненавидели их всем разумом.

- Антоновы, Токмаков, выходите, вы окружены. Ваша песенка спета! – Победоносно продекларировал один из коммунистов, по имени Григорий.
Ответа не последовало.

- Выходите, собаки вы не стрелянные! – Еще громче прокричали окружающие и начали подступать к дому, чтобы выломать двери. Григорий, как самый яростный защитник коммунизма, начал вышибать дверь ногами, с разбега. В один из очередных разбегов, он в долю секунды заметил, как дверь приоткрылась и в щель просунулся револьвер. Дальше он среагировать не успел, пуля прошила его насквозь.

- Гады, сволочи, Гришку порешили! – Взревели остальные. Они не стали подходить к убитому, побоявшись, что следующими, принявшими подобную участь, станут они сами, поэтому стали совещаться.

Несмотря на то, что окружавших было несколько десятков человек, они боялись троих, хоть и не признавались себе в этом, называя свой страх «сознательностью» и «разумным подходом».

- Аркадий Иванович, - проверещал плюгавого вида мужичок, пытаясь заискивать перед начальником, - а что, если поджечь избу-то? Нам их не одолеть, а так, огонь сделает свое дело. Пора эту нечисть убирать с Земли матушки, а то обнаглели совсем….

- Отличная мысль, Витька, - пнул его в плечо начальник, - и как я сам до нее не додумался. Эй, ребята, а ну пройдитесь по деревне, пусть дадут горючего и огня. Будем палить сволочей.

Не прошло и пяти минут, как несколько услужливых парней уже несли коммунистам канистру с керосином. Аркадий подхватил ее, быстренько облил избу по всему периметру и поджег. Огонь синим пламенем взвился над поляной, стрекоча, дымя, окутывая все пространство вокруг густым едким облаком. Трое осажденных уже через пару секунд поняли, в чем дело, и в панике заметались по дому: умирать так глупо, будучи сожженными, им совсем не хотелось. Как же так! Без боя? В расцвете лет?.. А красноармейцы тем временем ликовали: даже, если «враги народа» и не выйдут, чтобы сдаться, их более не придется ловить по всей стране. Кто-то уже представлял, как ему вешают на грудь орден Ленина, другие надеялись на повышенный паек или другие льготы, они с наслаждением взирали на пламя, которое охватило уже большую часть дома. Начала трещать старенькая крыша, грозя шумно обвалиться. Уже рухнула красивая резная арка, ведущая на крыльцо.

Потихоньку собирались деревенские, одни с ужасом, понимая, что горят живые люди, а кто-то смотрел на происходящее, как на шоу, ведь никаких крупных событий в деревне не было уже давно, а посплетничать ой как хотелось…..
Прошло пять минут. Женщины причитали, дети хныкали, в сторонке стояли большевики, победоносно подняв головы, они сейчас были уверенны на сто процентов, что выполнили задание. Наконец-то! Люди, занятые своими мыслями, не сразу заметили, как распахнулись три окна, в которые сразу же мощным потоком ворвался огонь. Из окон в сторону большевиков  полетело что-то…. и оглушительно взорвалось. «Бомбы», - только и промелькнуло в головах большевиков, как они посыпались в их направлении бесконечным градом. В толпе началась суматоха, крики, деревенские мигом разбежались, затаившись за соседним плетнем, досмотреть «зрелище» им все же хотелось до конца. А обезумевшие от неожиданности большевики бросились врассыпную, но, куда бы они ни бежали, в них летели убийственные бомбы. Это продолжалось достаточно долго и порой думалось, что не закончится никогда. Столпы дыма, копоти и пыли, поднятые взрывающимися ежесекундно бомбами, превратили воздух в хаотичное, беспорядочное нечто. Грохот оглушал, выворачивая наизнанку. Такого захватчики уж точно не ожидали. В итоге, после долгой битвы красные были отогнаны от дома на приличное расстояние, в ту же секунду дверь с безумным воем вылетела вон, и наружу выскочили трое повстанцев. На них горела одежда, волосы также частично были взяты огнем, руки и лицо были сильно обожжены, кожа уже омертвевшая, коричневая, свисала жуткими лохмотьями, но они, казалось, еще не чувствовали всей силы боли, их мысли и чувства были заняты только одним, желанием вырываться из этого проклятого окружения, адского котла. Швыряя бомбы без счета, мужчины расчищали себе путь, глаза горели пугающим огоньком, они сейчас были похожи на загнанных в угол зверьков, которые готовы драться до последней капли крови. Вскоре

Антоновы и Токмаков скрылись в неизвестном направлении, скорее всего, подавшись вновь в непролазные леса, которые знали, как свои пять пальцев. Шум стих, и, как ни странно, живые большевики (все, за исключением убитого Григория), постепенно поднялись с земли, не веря своим глазам и тому, что они вновь упустили врага №1.


ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА

После того, как Антонов с братом и другом чудом избежали ареста и казни, власти всерьез задумались, как бы извести этого такого лихого, дерзкого человека. Зная его порядочность и честность, они решили поступить самым мерзким способом. Имея в своем распоряжении все газеты, советы забросили утку, будто бы армия Антонова зверски убивает простых крестьян и рабочих. Более того, его имя вплели в бандитскую группировку некого Кольки Бербешкина, который уже несколько лет бесчинствовал в Тамбовской губернии.   Эти небылицы были расклеены на листовках, ими пестрели газеты. Разумеется, вскоре Антонов узнал об этом, и вынести такой неправды, повстанец никак не мог. Ему бы сейчас затаиться до поры до времени, но бывший милиционер, который сейчас более всего на свете жаждал тишины и покоя, мирной, нормальной жизни, теперь был вынужден бороться, воевать, будучи загнанным, как волк в непроходимые леса и топи.
В тот день он метался разъяренным тигром из угла в угол, выкуривая сигарету за сигаретой.

- Ну как, друзья мои, скажите мне, объясните, как можно поступать так подло?! Они же знают, что я никогда бы в жизни, ни за что не связался с этим уголовником Бербешкиным! Зачем же они так?! А люди, наверное, и поверили. Да, конечно! Люди в большинстве своем наивны, верят с легкостью тому, что читают, что слышат, даже если это ложь, наглая, пустая ложь! Как горько то!

Он на мгновение застыл.

- У меня появилась идея. Пойдем.

Верный, преданный друг, Петр Токмаков, младший брат, Дмитрий, и Яков Васильевич Санфиров, человек, которому Антоново доверял бесконечно, как всегда были рядом. Они понимающе махнули головой и молча вышли из конспиративной избы вслед за разгоряченным Антоновым.
У Александра созрел план: он собирался выловить банду Бербешкина, уничтожить ее и объявить всему честному народу об этом, доказав тем самым, что он не в одной завязке с ворами, что он отстаивает совершенно другие интересы, не свои личные, а общественные. Задача была из разряда сложнейших, такой путь шел среди многочисленных опасностей, ведь банда была довольно крупной, сильной, состоящей из прожженных лагерями и жизнью воров, безжалостных, чующих опасность за версту, как хищники. Но Антонова уже было не остановить. Конечно же, пришлось звать подкрепление из самых надежных, на кого можно положиться в таком важном деле чести.

Весь день прошел в подготовке захвата банды. Антонов выдвигал десяток планов, и один за другим отбрасывал их, как невозможные, создавая новые тактики, новые стратегии. Друзья также не оставались в стороне и выдвигали свои версии. В итоге, ближе к ночи, примерная картина грядущих событий была прорисована. Теперь нужно было воплотить замысел в жизнь.
Решили, что несколько человек сыграют роль зажиточных крестьян, отправившихся на черный рынок перепродавать свое имущество. Другая группа затаится в засаде и будет следить за развитием событий. При появлении бандитов, захватчики начнут бой. Узнав заведомо тропы, на которых вела свою охоту банда, антоновцы направили свои стопы туда. Шли либо на смерть, либо на подвиг. Перекрестившись, мужчины отправились в путь.

Бербешкинцы обычно появлялись на главных дорогах, ведущих из крупных поселков в близлежайшие города. Конечно, сконцентрировать свои силы на столь широком поле Антонову было непросто, но он всегда обладал особой интуицией. Народный мститель выбрал тихую дорогу на Тамбов, которая шла мимо лесополосы и широкого, разливистого озера. И не ошибся.

Уже на подходе к дороге ощущалось присутствие в округе чего-то постороннего, чужого и злого. Птицы, являющиеся первым показателем спокойствия или, наоборот, непокоя, молчали. Вся природа вдруг поникла, притихла, как бы наблюдая со стороны за исходом грядущей борьбы. На сырой почве виднелись еще свежие следы десятка сапог, которые с бравадной уверенностью топтали тамбовскую землю. Местами появлялись длинные полосы, говорящие о том, что эти звери уже поймали кого-то и безжалостно тащили свою добычу, чтобы не только ограбить, но и поиздеваться перед расправой. Умелый следопыт, читающий карту земли, с легкостью смог бы воссоздать картину недавних событий.

А дело было так.

В город собирались бежать из своего поселка, обложенного непомерным налогом, две женщины, мать и дочь. Собрав всё, что у них осталось и, увязав в небольшой мешочек, они надеялись найти свое место, какую-нибудь работу в городе. Но не успели пройти и четверти пути, как попались Бербешкинским молодчикам. Позарившись одновременно и на скудное имущество, и на привлекательную внешность путниц, уголовники набросились на них озверелой сворой. Тщетно несчастные пытались вырваться из цепких лап и просить о сострадании. Эти люди давно забыли, что такое сострадание и что такое совесть. Произошло это совсем недавно, и пленниц еще можно было спасти.
Антонов замедлил шаг, вчитываясь в следы. В густой траве они затерялись, и пришлось полагаться на собственный опыт и логику.

- Они в лесу. Сомнений нет. Поторопимся, ребята.

Мужчины ускорили шаг, по их суровому, сосредоточенному выражению лица было понятно, какая тяжелая борьба проходила в их душе, смесь ярости и усталости, озлобленности и желания покоя, гнева и смирения своей судьбе. Внезапно средь необъятных просторов леса эхом прогремел пронзительный женский крик. Откуда он раздается, понять было непросто, так как акустика леса создавала объемное звучание, но Александр, не колеблясь, ни минуты, стремительно свернул налево и побежал. Его примеру последовали его соратники. План театрализации отменялся, обстоятельства изменились.

Через пару секунд мстители оказались на широкой поляне. Страшная картина предстала взору подошедших. Стая полулюдей, полуживотных, пьяных в стельку, еле стоящая на ногах и ежесекундно матерящая всё живое и неживое,  собравшись кругом, наблюдала, чем же закончится схватка между молодой пленницей и обрюзгшим, взлохмаченным, раскрасневшимся от выпитого и охвативших мозг страстей, скотом. Это и был Колька Бербешкин. Девушка отчаянно вырывалась, кусалась, плакала, призывала все силы Неба и земли на помощь. В стороне лежала без сознания ее мать. Сердце не выдержало такого напряжения, такого стресса. Жива ли была она? Неизвестно.
 
На счет раз Антонов взвился в воздухе, на счет два, сделал тигриный прыжок вперед, на счет три, обрушился со всей силой, неуемной энергией на цепочку из уголовников. Пробив в ней брешь, он кинулся на уже повалившего свою жертву на землю, негодяя. Вслед за Антоновым в бой бросились его товарищи. Пьяные бербешкинцы ошалело смотрели перед собой. Им нужно было время, чтобы оценить ситуацию и понять, как действовать, но этого времени мстители им как раз и не давали. Понимая, что нападать нужно стремительно, антоновцы кружились, как обезумевший смерч, раскидывая тела, словно мешки с картошкой. Спустя десять минут над поляной нависла мертвая тишина. Александр вытирал о носовой платок окровавленный нож, его напарники делали тоже. Позади продолжала недвижно сидеть на земле в каком-то диком оцепенении девушка, она до сих пор не верила, что спасение пришло так нежданно, в самую тяжелую минуту.

Дело было сделано. Банда, которая наводила страх на всю область, да что там область, страну, была ликвидирована. Две жизни спасены. Теперь настала пора реализовать вторую часть плана. Александр составил серьезное письмо и отправил его по почте в газеты и на имя видных коммунистических лиц. Текст письма был следующий:

«Я, Александр Антонов не уголовник, а политический противник коммунистов. Прежде много отдал сил на установление революции, а теперь разочаровался в ней. Теперь я против коммунизма, потому как он построен на лжи и лицемерии, на зле, на подлости. Всё это время вы подло уверяли народ, будто бы проделки банды Бербешкина на моей совести. Заявляю. Довече я с моими друзьями уничтожил банду. Бербешкин мертв, теперь люди могут жить спокойно, над ними нет более опасности».

В глубине души Александр Степанович надеялся, что еще что-то человеческое, связанное с совестью и порядочностью осталось в сердцах тех людей, кому он адресовал это послание. Надеялся. Но когда, спустя пару недель, Петр Михайлович принес кирсановскую газету «Известия», эта призрачная надежда испарилась, как дым. На первой полосе красовалась заметка о том, что Антонов написал письмо коммунистам, разумеется, текст письма здесь не приводился, и лишь из искаженных фраз, сотканных из язвительности и сарказма, можно было понять, что повстанец пытался донести до народа. Но из газетных слов это понять смогли лишь немногие. Следом за заметкой публиковался бравадный и очень неуклюжий ответ коммунистической партии на письмо Антонова. Александр впился глазами в эти строчки, и уже после первых прочитанных предложений, буквы замелькали перед его помутившимся взором, сплетаясь в непонятные, бессмысленные значки. Ответ гласил следующее:

«Мы, представители победившей Партии Большевиков провозглашаем. Не быть на земле советской никаким подлецам, Беребешкиным ли, Антоновым ли. Все вы – олицетворение контрреволюции. Вы – та гидра, которая вынуждала русский народ гнуть головы. Но нынче, карающая рука пролетариата, победившего мировую контрреволюцию, быстро раздавит вас, пигмеев, своим железным кулаком!»  Письмо было подписано выездной комиссией губчека.
Петр Михайлович внезапно вернувшийся в комнату за забытой шапкой, застал Александра застывшим с газетой. Взглядом, метавшим искры, полым боли и отчаяния, он смотрел в никуда.

- Эй, Шур, ты чего такой? – Осторожно спросил Петр. – Шур, не пугай меня, что произошло, да скажи же ты, наконец!

Петр переживал за друга, тот не отвечал на вопросы. На несколько мгновений казалось, что он помешался рассудком, от подлости этого мира, от несправедливости. Александр очнулся, только когда Петр стал трясти его за плечи, как тряпичную куклу, пытаясь вернуть в сознание.
- Всё нормально, Петр, нормально. Почитай, что про нас написали.
Антонов протянул газету Токмакову, а сам сел на скамейку, скрутив самокрутку, и нервно закурил. На душе было как никогда пусто.

Атмосфера накаляется до предела

В стране начинались еще большие беспорядки, чем были до этого. Сборы налогов повышались катастрофически, казалось, там, в Кремле кто-то просто сошел с ума, либо намеренно издевается над людьми, проверяя на прочность их силу терпения. Начинался голод.   В прошлый год урожай был собран скудный. Ослабленная междоусобной войной, Россия встала на колени, ей уже было не до хлебосеяния, не до сельскохозяйственных работ, вообще не до чего. Крестьяне, поняв, что их горько обманули в обещании отдать им землю в пользование, отказались трудиться впустую. Даже при помещиках, уж как было плохо и несправедливо, и то они могли подрабатывать и на себя, либо обрабатывая дополнительный земельный участок и тем, выгадывая себе лишнюю копейку, либо занимаясь ремеслами и затем перепродавая плоды трудов своих. Теперь все это стало запрещенным законом. Всё, что производил человек, грубо отбиралось и требовалось «еще», изымалось всё, вплоть до последней горбушки. Люди исхитрялись, пряча горстки зерна, картошки, молока, но зачастую воры-сборщики находили это и сурово наказывали «кулаков», простых бедных крестьян, которые с трудом сводили концы с концами. С каждым месяцем голод приобретал характер глобального бедствия, из которого нет выхода. Люди съедали собак и кошек, во многих областях сплошь и рядом происходили случае каннибализма и даже детоедства. Это звучит очень страшно, в действительно это было еще страшней. Люди, доведенные до крайней степени отчаяния и безумия, проявляли те скрытые качества, которые дремлют в спокойный период. Жившие по правде, вере и совести предпочитали умирать, жившие по законам джунглей жаждали выжить любой ценой. К большой печали, вторых было все-таки не мало. Ленину кладут на стол отчет за отчетом о происходящем в стране. Но его это мало интересует. Вождь пролетариата со своим окружением объявляют о том, что необходимо еще повысить процент продразверстки. Так, по 1919 году в Тамбовской области было собрано 32 млн. пудов хлеба, но власть требовала с этой области 62 млн. пудов хлеба. 
   
Спрашивается, как можно, сдав весь имеющийся у крестьян (даже не только личный, но и отложенный на посев на следующий год) хлеб, отдать в два раза больше? Зерно было вынесено под чистую. Засевать поля нечем. Власть, почему-то об этом совершенно не думала, размышлять о житейских вопросах она считала ниже своего достоинства. Начались голодные смерти. По улицам плелись уже не люди, а скелеты, плохо соображающие, не желающие уже ничего, кроме того, чтобы их муки прекратились. Летом еще жевали траву, кору деревьев (ягод и грибов на всех не хватало, голодающих ведь были миллионы, и эти же ягоды и грибы председатели изымали в свою пользу, потому как ВЛАСТЬ).
А в это время, собранное с голодающих зерно спокойненько грузилось в тоннары и отправлялось в Европу. 

В момент, когда многомиллионный народ оголодал вконец, Владимир Ильич приобретает себе новенький автомобильчик Роллс Ройс (и не один, он вообще был большим любителем красивых и дорогих машин) и раскатывает на  нем с чувством собственного превосходства. Как ни странно, народ, привыкший за столетия, что пока одни загибаются от холода и голода, другие жируют, никак не реагируют на данный факт, встречая случайно правительственный автомобиль (автомобили) они с замиранием сердца смотрят вслед своему идолу. Ведь едет ВОЖДЬ! 

Спустя год после покупки специально по заказу Ленина на Путиловском заводе на основе шасси Роллс Ройса, который за свой экстравагантный вид получил название «Серебряный призрак», с кузовом от компании «Continental» были сконструированы шикарные автосани. В мире это был единственный экземпляр автосаней, построенных на базе Роллс-Ройса. Даже у видных политических лидеров капиталистических стран не было таких. Цена автомобиля составляла 3 тысячи фунтов стерлингов.

Сколько тысяч голодающих можно было накормить за 3 тысячи фунтов стерлингов? Сотен тысяч?..

Но что там о народе! В Кремле голода не было никогда. Как в своих мемуарах вспоминает бывший агент спецразведки Леопольд Треппер,  прибыв в Россию после очередного задания по развалу общества во Франции и Израиле, он был поражен роскошным столом, за который его усадили. Там были все яства, которые только бывают на царском столе, от икры, до дорогих сортов вин, присланных с Германии и Франции. На вопрос: «А разве в стране не голодают?» ему налили третий бокал вина и попросили отбросить пустые переживания. Причем, стоит сказать, что, составляя свою книгу мемуаров, Треппер вовсе не пытается осуждать ту эпоху, напротив, об этом факте он пишет с гордостью, вон мол какие мы были сильные и значимые, все беды людские были нам по колено, что голод, что расстрелы….  Вот только рано или поздно приходит «награда» каждому по делам его. И тот же Треппер, ликующий при Ленине, пошел по лагерным тропам при более подозрительном Сталине, желавшем провести хорошую чистку после своего предшественника и поставить везде своих людей…. потом еще раз почистить и еще, и еще….

Не желая отказываться от хороших сборов за счет крестьянства, советская власть находит крайнего во всех бедах. «Во всем виновата Церковь», - заявляют они, «Это они, кулаки поганые, обокрали вас, это из-за них вы сейчас голодаете!». Ну, и, конечно, виноват царь, который уже два года как пребывал в лучшем мире. Для того, чтобы донести до людей эту мысль проходит массированная пропаганда.  Художники, трудящиеся на большевиков не щадят своей фантазии, изображая «виновников» то драконами, пожирающими крестьян, то монстрами с сотней рук, отбирающими у них всё их последнее, кровью и потом нажитое имущество. Только вот… отбирали то не священники, а налогосборщики, и к беде этой привел новый социалистический строй….   
А тем временем патриарх Тихон призывает всех верующих оказывать посильную помощь голодающим. Он обращается к священнослужителям, говоря, что настала пора отдавать церковное имущество, не имеющее богослужебного назначения, в казну, чтобы хоть как-то залатать ту экономическую брешь, которая и привела к голоду. Но! Тут же все газеты начинают пестреть другими заголовками: «Товарищи, заберем наше у кулаков и злодеев!» «Нам не нужны их жертвы! Мы и спрашивать не будем!» «Патриархово дело кончено, его под трибунал!» и т.д., и т.п. Начинается вакханалия невообразимых размеров. Она началась уже с первых дней октябрьской революции, когда со всех трибун новая власть отменила власть Бога (!), но страна Россия очень большая страна, да и далеко не все люди соглашались принимать новые порядки, поэтому на искоренение веры и полное уничтожение храмов нужно было время. С каждым годом советы закручивали гайку все плотнее, не боясь сорвать резьбу. В еще не до конца развороченные храмы врываются чекисты. Желание священников самолично отдать ризы с икон, подсвечники и прочее (лишь бы не кощунствовали, и имущество пошло на благо народа), доводит чекистов до бешенства, до исступления, им не нужна «жертва», им нужно шоу. В одном храме чекист нарочно залезает в грязных сапогах на престол, в другом вскрывают гробницы с мощами святых и плюют в них, вытряхивают на пол и превращают в пепельницы, в третьих глумятся над иконами, в других садистскими способами убивают священников     . Церковнослужители и простые верующие, разумеется, пытаются бастовать, встать на защиту святынь. Им ненужно многое, только лишь бы не оскверняли Божьего, да не бесчинствовали, имущество они отдавали сами, охотно. Но! В ту же минуту эти церковнослужители и простые верующие с высоких трибун объявлены врагами народа, подлыми террористами, заслуживающими всех кар, в особенности, смерти. Начинается дело «церковников» (проводилось с 11 по 16 января 1920 года). На деле прокурор специально старается унизить не только самих подсудимых, но, обязательно их чувства, как верующих людей. Малейшие протесты со стороны «врагов» ведут к неминуемому расстрелу, как противодействие советской власти, как контрреволюция. А самым младшим контрреволюционерам было по пятьдесят-шестьдесят лет, а старшим – восемьдесят.

Патриарх Тихон, измученный событиями последних лет пытается добиться аудиенции с Лениным, чтобы рассказать о том, что вытворяют чекисты. Хотел попросить, чтобы не оскверняли мощи святых, не плевали в них. Но! товарищ Ленин демонстративно заявляет, что занят обсуждением других дел и аудиенция не может состояться.   Да и как она могла состояться, когда товарищ даже вида священника не переносил. Он всюду всеми способами старался внушить одно: «Религия есть один из видов духовного гнета… Религия есть опиум народа. Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ…»  И, исходя из своих умонастроений, постановляет: «…Из числа книг, пускаемых в свободную продажу в Москве, изъять порнографию и книги духовного содержания, отдав их в Главбум на бумагу».  Хотя за порнографию… здесь то у него не было неприятия, о чем поговорим позже… это было сделано только с той целью, чтобы сопоставить Библию и порнографию.   
И, наконец, в 90-е годы увидел Свет Божий следующий документ, который долгие годы томился под печатью «секретно»:

«Строго секретно.

Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе.
…если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый кратчайший срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение, в особенности, еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи  окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов за границей, т.е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы, именно в данный момент, именно в связи с голодом, проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства.

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий…
На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, народного комиссариата Юстиции и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь, и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше.»
 Ленин

 19 марта 1922 г.

Когда же, даже после всех этих репрессий и бесчинств, люди все равно, пусть и тайно отмечали Рождество, Пасху и день Святого Николая Чудотворца, одного из самых почитаемых святых на Руси, Ленин написал следующее:
«…мириться с «Николой» глупо, надо поставить на ноги все чека, чтобы расстреливать не явившихся на работу из-за «Николы».»
Согласно статистике, опубликованной М. Лацисом, только с конца 1918 по 1919 годы было расстреляно 8389 человек, в концлагеря (и это не в фашисткой Германии) заключено 9496 человек, в тюрьмы – 34 334 человек, взяты в заложники (ну не зря же товарищ Ленин с гордостью называл свою политику «красным террором», как бы в противопоставление белому) – 13 111 человек, арестованы 86 893 человека. 
Так это еще была очень не полная статистика. На самом деле цифры были во много раз выше. Но и в таком виде впечатляет….
Этому же Лацису, опубликовавшему статистику, в 1921 году Дзержинский пишет: «Церковь разваливается, этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать её в обновлённой форме. Поэтому церковную политику развала должна вести ВЧК, а не кто-либо другой… Наша ставка на коммунизм, а не религию. Ликвидировать может только ВЧК…   

И они ликвидировали.

Средства, изъятые с таким кощунством, варварством, неприкрытым мародерством у Церкви пошли…. Думаете на помощь голодающим? Еще чего! Они пошли на закупку оружия и поддержку забастовок пролетариата в других странах, то есть разворованное церковное имущество пошло на организацию гражданских войн в мире.   

Узнав о бедствии, постигнувшем постреволюционную Россию, помощь предлагают Англия, Америка, Литва и некоторые другие страны Европы. 20 августа 1921 года президент США, Герберт Гувер, подписывает с наркомом иностранных дел Литвиновым договор о создании организации АРА, цель организации – помогать голодающим, снабжать людей хлебом, необходимыми вещами, одним словом, поставлять гуманитарную помощь. На призыв Герберта Гувера откликнулись миллионы граждан, богатых и не очень, желающих помощь голодающим в России. В скором времени в Россию пошли эшелоны гуманитарной помощи. Они шли непрекращающимся потоком. Зерно, консервы, вещи…. Но! Создав для отмазки несколько закрытых (почему именно закрытые, понимаете?) столовых, правительство СССР перераспределяет гуманитарную помощь по-своему. Сегодня в архивах можно найти фото, где с в городе Одессе (1922 год) справа стоит корабль АРА с зерном для голодающих россиян, слева  - другой корабль… который увозит это же зерно в Германию! Но Германии ведь было нужно только зерно, а вещи, моющие средства и прочее, что в избытке привозили американцы, им были ни к чему. Думаете, хоть ЭТО раздали людям? НЕТ. Слишком много было желающих разобрать это добро еще на пересылках. И эти желающие были видными большевистскими деятелями, которые, кстати, отнюдь не голодали, да и одеты были неплохо. В это время, пока одни намазывали икру на белый хлеб ложками и запивали вином многолетней выдержки, другие, миллионы умирали от голода и болезней. Осталась память, остались многочисленные фото, которые ничем не отличаются от фото с фашистских концлагерей, остались исторические справки.

В таких условиях развивалось восстание, еще большее, чем было в 1918 и 1919 годах. Оно охватило всю страну, но больше всего гремело опять же, на Тамбовщине.



В конце 1920 – начале 1921 гг. антоновское восстание достигло своего апогея, оно, положенное на весы времени, склонялось то в сторону восставших, то в сторону большевиков. Каждый день приносил новые результаты, каждая минута могла стоить чьих-то жизней, каждое мгновенье было наполнено тревогой и ожиданием нового боя. Многие поселения, деревни переходили безоговорочно на сторону повстанцев, некоторые, в меньшинстве, из-за страха оставались с большевиками, но были еще и те, которые всеми силами пытались удержать нейтралитет. Эти люди просто хотели спокойной, тихой, мирной, нормальной жизни, чтобы никто не трогал их, чтобы просто дали жить и работать на своей земле. Для этого такие деревни нейтралы выстраивали свои кордоны из самых крепких мужиков, которые не пускали ни большевиков, ни антоновцев, но с день ото дня сохранять нейтралитет было все сложнее, так как силы обеих воюющих сторон наращивались стремительными темпами. И здесь каждая из сторон вела свою игру, устанавливала свои правила. Большевики, продолжая тактику террора, ставили единственное условие: либо с ними, либо против них. За любое неподчинение, укрывательство информации или же повстанца, за передачу повстанцам оружия или провизии – ждала неминуемая смерть, лютая смерть. Так как огнестрельного оружия не хватало, то большевики выполняли этот приказ так, как сами считали нужным, проявляя находчивость палачей.
Антоновцы ставили аналогичное условие, но поступали более мудро: они не терроризировали и без того напуганное население сел и деревень, напротив, предлагали свою защиту и помощь, тех, кто хотел сотрудничать с восставшими, брали под свою опеку и снабжали оружием, провизией, укрывали от мстящих большевиков. Тех, кто еще метался, не трогали, позволяя сделать обдуманный выбор. Единственно худо приходилось убежденным коммунистам, чекистам, продотрядцам и прочим представителям большевизма, которые уже успели проявить себя с не самой лучшей своей стороны. Встреча таких с антоновцами была равносильна встрече с самой Смертью. И здесь армия Антонова не знала пощады.


Середина 1921 года. ПЕРЕЛОМ

Шли дни, сплетаясь в месяцы. Антоновцы по-прежнему не сдавались, понимая, что мосты назад сожжены, нужно идти вперед и только вперед.
Но! В феврале 1921 года губчека решила взяться за это дело серьезно. Поняв, что от бывшего руководства, которое не проявило ни ума, ни ловкости в подавлении восстания, толку ноль, на высокие должности были поставлены новые люди, жестокие, хитрые, изворотливые, с мертвой хваткой, вырваться из которой невозможно. Председателем Тамбовской губчека становится Михаил Антонов, ему помогает Владимир Антонов-Овсеенко. Парадокс или насмешка судьбы, что в борьбу против повстанца Александра Антонова выходят сразу два чекиста с такой же фамилией.
Михаил Антонов в первые же дни своей работы на новом месте, полностью меняет весь ход действий. Пронаблюдав за вялыми попытками своих коллег смести повстанцев и, придя от увиденного в бешенство, он пишет в Москву, секретарю ЦК Н.Н. Крестинскому: «Сообщаем: губчека сейчас совершенно недееспособна и ненадежна. Мобилизация местных сил не поможет. Просим немедленно командировать… в распоряжение предгубчека полный состав губчека, подобранный из испытанных работников». 
С момента отправки этой телеграммы в народном восстании намечается существенный перелом, крах надежд и стремлений. Все силы ЧК были направлены на ликвидацию повстанцев. Если прежде новое советское правительство не относилось к восстанию серьезно, будучи уверенным, что оно не продержится и одного месяца, то теперь, остервенев, руководствовалось любыми методами, в особенности подлыми, чтобы добиться своей цели. И, как и обычно, основным методом был банальный обман.

В марте 1921 года комиссию ВЦИК осенило, и она составляет обращение ко всем участникам восстания:

«Граждане крестьяне. Советская власть строго карает подстрекателей и вожаков бандитских шаек, но она милостива к трудовым крестьянам, втянутым по неразумению или обманом в это разбойное дело.
Рядовые участники бандитских шаек, которые являются добровольно и с оружием в штаб красных войск, получают полное прощение, те из них, кто являются дезертирами, будут отправлены в Красную Армию без всякого наказания, остальные будут отпущены по домам на честное крестьянское слово. (!)
Вожаки и подстрекатели, если явятся добровольно и принесут чистосердечное раскаяние, будут преданы гласному суду, но без применений высшей меры наказания; причем суду предложено применять в самых широких размерах условное осуждение (!), т.е. отпускать на свободу с указанием, что если совершит новый проступок, то будет взыскано вдвое.
Разграбленное в советских хозяйствах и кооперативах народное имущество должно быть возвращено. (!)

Срок явки и возврата имущества – до 5 апреля 1921 года. 
Давайте вдумаемся в эти слова, разберем их подробнее. С первого взгляда, общий фон постановления наводит на оптимистичные мысли. Ура! Правительство оказалось добреньким, оно простило, оно зовет в свои ряды. Можно не воевать, можно просто жить, да радоваться новому Божьему дню. Только!.. Можно ли поверить, что люди будут отпущены по домам, без всякого наказания, а вожаки восстания с возможностью условного осуждения, когда при ленинском правительстве пыткам подвергались даже малые дети, а уж что говорить за недовольных? Кто организовывал концлагеря и ратовал за захват заложников? Вспомним многочисленные случаи, когда повстанцы на далеком берегу вдруг сносили лавиной какой-нибудь большевистский пункт, то на его родном берегу начинались садистские убийства всего семейства, начиная от стариков инвалидов, заканчивая грудными детьми. Эта практика применялась достаточно широко. Не удивительно, что после на долгие, долгие годы прежде сильный, единый, великий русский народ вообще потерял эту искру свободолюбия и поиска правды, привыкнув всегда молчать и всегда терпеть, чтобы ни случилось. Восемьдесят лет люди ходили с транспарантами с восхвалением режима и пели восторженные песни во славу Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Черненко, Андропова, Горбачева…. Лишь бы эти Ленины, Сталины, Хрущевы, Брежневы, Черненко, Андроповы, Горбачевы не мстили за то, что их осыпали меньшим золотым потоком славы и хвалы.

Кстати, после восстаний 20-х гг. правительство взялось за уничтожение деревни, что и привело к разрозненности русского общества. Ведь в большом городе все чужие, никому  ни до кого нет дела, а деревни жили, как одна сплоченная семья, дружная семья.
Идем дальше. В постановление особый упор делается на возвращение имущества в колхозы. Здесь подчеркивается «разграбленное в советских хозяйствах», то есть люди просто забрали своих же курочек, коровок, которые жили с  ними до революции всегда, и которые теперь загибались в этих совхозах, колхозах. Крестьяне, всю жизнь проработавшие на земле, не могли видеть, как лошади лысеют от голода и холода, как бычки околевают просто потому, что новой власти плевать на всех и вся, а поставленные на должность председателей люди то ли умышленно, то ли по невероятной тупости делают всё, что приводит к катастрофическим последствиям. Уже упоминалось гниение зерна в период массового голода. Исходя из всего этого, можно сделать вывод: возвращать разграбленное – отдавать свое грабителям.
 
А теперь главное. Конечно же, прочитав это постановление, повстанцы бесконечной вереницей потянулись к пунктам коммунистов, оставляя своих командиров в отчаянии хвататься за голову и пускать себе пулю в лоб, потому как иного выхода не было. Но было ли обещанное прощение и разговоры по душам?.. Эх, люди, люди. Наивные, доверчивые. Привыкшие верить на слово. Жаждущие мира и покоя. В лучшем случае они были отправлены в Соловки, где и встретили свой конец, в худшем – встретили конец еще быстрее. Только единицы, подписавшие документ о «сотрудничестве с властью», то есть надевшие на себя ярмо стукачей и подстрекателей, остались жить. Но стоит ли жить с клеймом такого позора? Ведь после с каждого из нас спросится за мысли, слова и дела….
Те, кто подписал документ, были вновь засланы в ряды повстанцев, которые, хоть и изрядно поредели, но еще продолжали свою вооруженную борьбу. Эти люди получили приказ от красных демобилизовать силы Антоновских армий и провести мощную политагитацию. Эта акция сработала еще эффективней, чем пресловутое постановление. Опять потянулась вереница к дверям сельсоветов, а потом она же на далекие берега Соловков, царства Смерти. От восстания не осталось почти ничего. Александр Антонов отдает приказ сворачивать на неопределенный срок какие-либо боевые действия и уводит людей в леса, в другие области, пряча их и прячась сам. На оставшихся, самых стойких объявлена охота. По их следам спущена свора гончих псов.

Крах. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

С 1922 года восстание резко сбавляет обороты. Антонов понимет, что неумолимо приближается к полному краху, но всеми силами, возможными и не возможными способами пытаеся задержать этот страшный момент, который грозит суровой расправой всем неугодным советской власти, а число таких велико. Он разделяет оставшуюся армию на небольшие отряды для того, чтобы люди могли быстро передвигаться и оставаться не замеченными в непроходимых тамбовских и самарских лесах. Время от времени повстанцы совершают непродолжительные набеги в тех случаях, когда появлялась информация о чудовищных выходках новых красноармейских начальников, установивших в том или ином селении свои порядки. Охота на антоновцев продолжается и становится все более ужесточенной. С этого момента для самого Антонова настают черные времена, и не только потому, что над его головой сгустились грозовые тучи, а потому, что ему становится известно, что люди, кому он доверял, как самому себе, кого назначал на высокие посты своей армии, предают его один за другим. Число верных помощников редеет, и в итоге сокращается до десятка, причем самым надежным остается только младший брат, Дмитрий, который и во времена триумфа, и в пору отчаяния, всегда рядом. На долгое время Антонов залегает на дно и совсем пропадает из поля зрения.
А чекисты, тем временем, закручивали гайку в вопросе народного бунта, не боясь сорвать резьбу, и целью номер один, по-прежнему, является поимка Антонова, поимка любым способом. Красные рыщут по городам и селам. Иногда они ловят похожих на Антонова людей, подвергая их пыткам, и поняв, что это совсем не те, кто им нужен, выкидывают, как ненужную вещь. Где скрывается организатор тамбовского восстания, никто даже представить не может. Искать иголку в стоге сена – задача не из простых, а если учесть, что во все годы Александру Степановичу удавалось лихо скрываться от любой слежки, то шансы ЧК почти что равны нулю. Но внезапно все изменилось….

К покосившемуся домику, стоявшему неподалеку от железнодорожной станции Тамбова, густо заросшему высоким бурьяном, устало пробиралась молодая девушка. Белокурые волосы выбились из-под выцветшего платочка, светло сиреневый сарафан местами порвался от долгой ходьбы среди колючих кустарников и крапивы, ноги были сбиты в кровь. Но она, кажется, и не замечала ничего вокруг, все ее мысли сейчас были заняты только одним – быстрей добраться до заветного дома, где можно найти помощь.
Вот и калитка. Девушка, сцепила зубы, чтобы перебороть боль от глубоких царапин и стершихся до крови мозолей на ногах, дикую усталость и страх, и постучала тайным кодом – четыре долгих удара и три коротких. Никто не ответил.
- Неужели его нет дома? А вдруг он вообще уже не живет здесь? – В ужасе подумала девушка и представила, как встретят ее страшную новость те, кто и послал ее сюда. – Нет, не должно быть так. Не должно. Возможно, он просто не услышал меня.
Девушка постучала еще раз, но громче. За дверью послышались шаги.
- Слава Богу! – Вполголоса произнесла она.
Спустя минуту дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина лет сорока-сорока пяти. По внешнему виду его было понятно, какая лихая, полная разгулов и безумств жизнь была у него за плечами, по взгляду заметно, какие черные мысли обуревали его и в настоящее время.
- Ко мне пришла? – Резко спросил он.
- Да, к вам. – Тщетно пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, ответила она. – Меня послали к вам, как к единственному человеку, которому можно довериться. Вы же из бывших эсеров?
Взгляд мужчины сразу же стал колючим и настороженным.
- С чего ты взяла? Нет, я простой железнодорожник, простой рабочий. Какой еще эсер? Я и слов таких не знаю.
Девушка на мгновенье впала в ступор. Но вдруг ее лицо озарила пришедшая в голову мысль.
- Не бойтесь. Я не враг вам. Вы же Фирсов, да?
- Фирсов, и что?
- Да я же от Антонова!
- А… вот оно как. И как он там?
- В том то и дело, что очень, очень плохо. Заболел Александр Степанович. Малярия. Приступы одолевают, а в больницу обратиться нельзя – это сразу конец. Лекарства тоже купить теперь нигде нельзя, дефицит. Я обратиться ни к кому не могу, боюсь, ведь наверняка меня могли видеть с Александром, а, значит, догадавшись, через меня могут выйти на него. А он так слаб! Помогите, пожалуйста. Вы же знаете Александра Степановича много лет, он и его брат, Дмитрий сказали, что если еще на кого-то можно положиться, то только на вас. Что за хмурым видом у вас скрывается открытое сердце. Ведь он вас выручал сколько раз. Вспомните? Пять лет назад, когда вы оказались в безвыходном положении…. А три года назад, а еще раньше!
- Да помню я всё, не надо перечислять. – Уже другим, более серьезным тоном бросил он. – Значит, нужно лекарство?
- Да. Хинин. Я вам денег дам, вы только найдите его, достаньте, умоляю вас, ради Бога!
- Ну, достать хинин для меня не проблема….
- Вот! Вот и всё, больше ничего не нужно. Для меня главное, чтобы он выжил. Эти революции, эти восстания проклятые! Сколько судеб они изломали, сколько замечательных людей в землю свели. Если еще и его! Нет. Не может, не должно быть такого. Ведь иначе это было бы совсем не справедливо! Он хороший!
- Полно тебе причитать. Так, значит, где он сейчас скрывается?
Девушка задумалась. Она не знала, можно ли доверять незнакомцу настолько, чтобы выдать место пребывания Антонова.
- Повторяю, где он сейчас находится? Если так и будешь рыбой молчать, то не жди, что я буду стараться. Ради Антонова я потружусь и достану лекарство, а ради какой-то неизвестной мне девчонки, уж, извини. Да и переговорить мне с ним нужно. Поняла?
- Поняла…. В селе Нижний Шибряй. В доме… Натальи Ивановны Катасоновой.
- Так бы сразу и начала.
- А хинин… когда можно?
- Через два дня лекарство будет у меня.
- И я смогу забрать его?
- Нет, себе оставлю. Ну, конечно же, можно будет забрать.
- Спасибо! Спасибо вам огромное! Вы – настоящий человек. Александр Степанович неспроста так доверял, доверяет вам! Спасибо еще тысячи, миллионы раз! – Расцвела ромашкой девушка и чуть ли не кинулась на шею железнодорожнику.
- Потом отблагодаришь. – Фыркнул он. – Как звать то тебя, стрекоза?
- Софьей.
- До послезавтра, Софья.
- До послезавтра. – Энергично закивала она и пулей полетела обратно, сообщить добрую весть.
- Так-так… значит, в Нижнем Шибряе…. – Потирая бороду, протянул он.
Этим же вечером железнодорожник был в кабинете заместителя начальника Тамбовского губотдела ГПУ, Сергея Титовича Полинина.
- Итак, товарищ Фирсов, вы уверяете, что точно знаете местопребывание опасного преступника Антонова?
- Да. Ко мне сегодня утром его знакомая приходила, просила достать порошок хинина, вроде как слег он.
- Слег это хорошо. Будет легче поймать. Но с этим типом все равно нужно быть начеку. Неадекватный тип.
- Это точно. Я когда с ним воевал… - Фирсов закашлялся, но говорить уже начал, нужно было и заканчивать. – когда общался с ним, то убедился, что это такой хлыщ, с которым ухо всегда нужно держать востро. У него интуиция как у собаки, опасность за версту чует.
- Товарищ Фирсов. Вы понимаете, что если вы нас вводите в заблуждение, то наказание за это будет суровым.
- Понимаю, еще как понимаю.
- Замечательно. Если же вы поможете нам выловить Антонова, то от имени советской власти вам будет объявлена благодарность. Может, даже орден присвоят.
- О, таких почестей я не заслуживаю.
- А прежние ваши ошибки будут забыты.
- Вот это то, что нужно.
- И, конечно, материальное вознаграждение за труды.
- Премного благодарен.
На том и порешили. Предатели, подлые, лживые, лицемерные были во все времена, но еще больше в начале ХХ века, когда доносительство стало неотъемлемой чертой коммунистической идеологии, идеологии предателей, идеологии иуд.
Вскоре началась подготовка к поимке Антонова. Собирается мощный отряд под руководством Михаила Покалюхина. Согласно замыслу чекистов, Фирсов должен вести себя, как и обычно, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений насчет подставы. Маску друга он надел с мастерством первоклассного актера.
В назначенный день девушка по имени Софья примчалась к уже знакомому дому на отшибе. Как и в прошлый раз, нерешительно, еле переводя дыхание, она постучала. Дверь на этот раз открылась мгновенно, казалось, что Фирсов только и делал, что ждал этого стука.
- Моя голубушка! Доброго здоровьеца. И как там наш друг?
- Здравствуйте. Совсем Александру Степановицу худо. Бывают периоды, когда ему становится полегче, но эти затишья теперь всё реже и реже, если мы не достанем лекарство, он погибнет.
- Да не волнуйся ты так, девочка. Хинин я достал, вот смотри, - он повертел перед носом Софьи мешочком с лекарством, отчего та расцвела и радостно всплеснула руками, собираясь броситься на колени перед этим человеком в порыве благодарности, - только вот одно условие, мы пойдем к Александру Степановичу вместе, мне нужно кой о чем с ним переговорить.
Софья засомневалась, заметалась.
- Я сам лично передам ему лекарство. Все же я должен быть уверен, что ты мне лапшу на уши не вешаешь.
- Нет, что вы! – Запричитала Софья. – Но я….
- Я сказал, либо так, либо не как.
Что было делать бедной девушке? Тем более, что адрес-то она уже назвала, тем более, что сам Антонов, доверившись актеру-Фирсову отправил ее к нему, уверяя, что он не подведет. Если бы кто мог знать мысли стоящего напротив человека, видеть то, что скрывается за льстивой или дружелюбной улыбкой, тогда скольких бы бед можно было избежать! Но Софья не могла увидеть тайников души Фирсова. Она поверила ему, да и кто бы не поверил?
- Хорошо. Пойдемте. Но путь не близкий.
В то время, когда Фирсов и Софья пересекали населенные пункты, направляясь в село Нижний Шибряй, группа чекистов, переодевшихся рабочими, уже прибыла в соседнее село Уварово и ожидала часа, когда можно будет расправиться с главным «врагом народа». Но как ни старались чекисты, конспирации не получилось. Одна бабуська случайно подслушала разговор двоих и сумела понять, что к чему. А если в деревне знает один человек – знает вся деревня. Кто-то отнесся к чекистам, скрывающимся в селе с подозрением, кто-то с опаской, ненавистью даже, но были и сочувствующие, кто взирал на чекистов, как на диковинного зверька, что-то неведомое в этих глухих краях, не понимая, какое зло несет само слово «чекист».
- Ух, какие места то здесь красивые! – Желая отвлечь Софью от мрачных мыслей, которые с каждым километром обуревали ее всё больше и больше, воскликнул с веселой улыбкой Фирсов. – Я такого дива дивного и не видел никогда.
Действительно места здесь были чудные. Путники вышли на широкую поляну, с которой, как на ладони видны близлежайшие села. Поляна была обрамлена густыми лесами, живописными долинами, вдали протекала быстрая река Ворона. Красота да и только.
- Да, - после паузы молчания, выдавила из себя пару слов Софья, - мне здесь тоже нравится.
- И прятаться есть где.
- Есть где.
- Леса бесконечные. Я думал, таких уже в России и нет, разве только в Сибири где.
- Как видите, остались еще.
- Да….
Разговор явно не клеился. Женская интуиция шептала, кричала, терзала, что нельзя вести железнодорожника к Антонову. Логика и последние наставления самого Антонова говорили другое. Как поступить? И что же настораживает в Фирсове? Может, его манера говорить полушутя, полу с издевкой? Может быть….
- А вы часто видитесь с другими участниками эсеровской группы? – Внезапно спросила Софья.
- Да… как сказать, - замялся он, - время от времени….
- Понятно. – Тихо ответила девушка и снова опустила взгляд в землю, ускорив шаг.
А чекисты в этот час поменяли место дислокации. Они перебрались к селу Нижний Шибряй и, опять же, под видом простых работяг, осели в одном из домов. Радушная хозяйка была рада приютить странников за определенную сумму. Этой немолодой уже женщине довелось познать страшное давление голода и нищеты, поэтому, когда ей сказали с порога, что за постой хорошо заплатят, причем не только деньгами, но и продуктами, она приняла незнакомцев в своем доме, как родных. Желая показаться гостеприимной и, надеясь, что постояльцы останутся подольше, а, значит, и  заплатят больше, старушка трещала без умолку, не давая чекистам сосредоточиться на своих мыслях.
- Вот я всё одна и одна. А так сложно управиться со всем. Вы уж извините, добры молодцы, что беспорядок такой кругом, я уже не молодая, сил на всё не хватает. Вот давече крыша проломилась. Такой ветрила был, что думала и дом весь снесет. Ан нет, дом остался стоять, где его и поставили, но вот только крыши, как и не было. То есть крыша то осталась тоже, где ее поставили, как и дом остался стоять, где его поставили, но огромный кусок унесло, в смысле не кусок дома, а кусок крыши. Теперь че делать, не знаю. Не дует вам с окошка, может, куда пересядете, может, отдохнуть хотите?
- Да, да, нам бы отдохнуть. – Недовольно переглядываясь, ответили чекисты, изрядно подуставшие от выслушивания бредней хозяйки. Они бы с превеликой радостью перерезали этой болтушке глотку, как и делали всякий раз, когда кто-то донимал или становился на пути, но сейчас нужно было вести себя максимально тихо, не привлекая внимания, да и сочувствующих «делу милиции» нужно было собрать как можно больше, вот и терпели лжеработяги фейерверк слов недалекой бедной женщины. А та, не встретив отпора, и рада стараться. Поговорить она любила.
- Конечно, конечно, отдохните добры молодцы, а то устали с дороги, путь, видать, не малый был.
- А откуда тебе знать, бабка, какой у нас путь был, может, мы из соседней деревни, соседи ваши.
- Да как не знать, как не знать. Издалека прибыли, добры молодцы, это уже вся деревня знает.
- Вот это да! – Не сдержался от восклицания один из чекистов. – И что еще ваша деревня знает.
- Ну что, что. Милиционеры, ловить кого-то вздумали.
- Ничего себе разведка! – Одновременно удивились и расстроились они, план по поимке Антонова с каждым часом таял, как апрельский снег. Ведь если кто-то успеет донести ему…. Но успеют ли, захотят ли вмешиваться в это дело? – А ты, бабка, как к ЧК относишься?
- Как, как… все мы люди под единым солнцем ходим, по одной земле бродим, всем умирать.
- Странный ответ. – Махнули рукой чекисты. – Ну, а бандита Антонова знаешь, говорят, в ваших краях скрывается.
- Знать не знаю, в такие дела не лезу, а люди говорят. Всяко говорят, бывает и хорошее, бывает и плохое.
- А что плохое?
- Да Васька Курякин приревновал свою Марьянку, вот и разносит всякие сплетни про этого вашего Антонова, да Петька Горбатый по той же причине, только он не Марьянку Васькину, а свою жинку, Дашку конопатую приревновал. Вот и стараются, сочиняют сказки, только деревенские им не верят. Ни в какую не верят. Да и дурят Васька с Петькой зазря, на Дашку без хорошего стакана самогона не взглянешь, это Петька алкаш, а тот не алкаш, а Марьянка – та еще егоза, вот только и она тому Антонову нужна, как корове пятая нога.
- Как интересно! – Оживились чекисты, поняв, что из доверчивого, недалекого рассказа словоохотливой женщины, можно выудить выгоду. – А где живут эти ваши Петька и Васька?
- А зачем вам они? Они, наверняка, сейчас в запое, сунетесь к ним, еще топором ответитят. Не зачем вам ходить к ним, пустое дело.
- Да нам так, просто интересно с вашими людьми пообщаться….
- Я предупредила, а там ваше дело. Вон, через дорогу, кривой дом, окнами в землю – там Петька живет, а тот, видите, на отшибе, сарайчик деревянный, там – Васька со своей Марьянкой непутевой.
Не сказав банального спасибо за столь ценный рассказ, чекисты ломанули из дому. Им нужно было собрать как можно больше своих сторонников, и ненавидящие пьянчужки, к тому же еще и не адекватные, были самым лучшим вариантом. Тучи над головой Антонова и его брата сгущались.
После успешного разговора с быстро протрезвевшими Васькой и Петькой, чекисты вернулись в дом и замерли в ожидании Фирсова, который должен был подтвердить, настоящий ли Антонов скрывается здесь или это вовсе не он. Если не он, то и силы тратить нечего, если он – пора идти на захват. Кровь бросалась в голову, внутри жег инстинкт охотничьей собаки, жаждущей прикончить дичь. Во второй половине дня Фирсов появился.
- Как улов? – Задали ему вопрос с порога.
- Улов отличный. Это – настоящий Антонов и, он, судя по всему, ничего не подозревает, за лекарство благодарил так… дурачок. Поразительно, но никто ему еще не сказал, не намекнул даже о готовящейся акции. Дело тут, скорее всего, в том, что он с братом не общается ни с кем, сторонится, а люди не любят таких, вот и наблюдают за разворотом событий, как за увлекательной драмой в театре.
- Будем им хорошее представление.
- Надеюсь. Чем могу еще быть угодным?
- Вы, товарищ Фирсов, выполнили свою работу. Теперь наше дело.
- Рад был услужить. Я тогда домой, на боковую.
- До связи.
Сухо распрощавшись, они разошлись в разные стороны.
К восьми часам вечера, когда солнце, бросая сквозь завесу туч на землю скупые теплые блики, садилось за реку, группа захвата была готова. Она состояла из подготовленных сотрудников ЧК, из предателей бывших антоновцев, которые переметнулись на сторону красных и теперь помогали им ловить с целью уничтожения своего прежнего начальника и друга, были здесь и деревенские, в том числе вышеупомянутые Васька с Петькой Горбатым. Быстрым шагом, отгоняя нервозность и страх, они старались напустить на себя бравый вид. Вот и дом Натальи Катасоновой, приютившей больного Антонова с братом.
Подойдя к дому, чекисты заметили, как из двери шмыгнула чья-то тень.
- Лови его! – Истошно закричал Покалюхин и сам рванулся в сторону беглеца. Покалюхин был уверен на сто процентов, что это и есть Антонов, но каким было его разочарование, когда увидел, что беглецом оказался какой-то старичок.
- Ты кто? – Надменно-недовольно спросил его Покалюхин, всё еще держа за шыворот.
- Человек. – Логично ответил тот.
- Чего в этом доме делал?
- Да ничего… так… бумаги на самокрутки попросить, совсем нищим стал.
- Вали отсюдова. – В бешенстве бросил Покалюхин и отвесил несчастному дедульке такой пинок, что остановиться от быстрого бега в указанном направлении, старичок смог еще не скоро. Наконец, остановившись и в бессилии упершись руками о плетень, он процедил сквозь зубы.
- Сволочи! Не успел Сашка. Горе то какое!
Чекисты окружали дом. Боясь проверить, открыта или заперта дверь, группа захвата строила план, как проникнуть внутрь. Группа была многочисленной, все здоровые мужики, вооруженные до зубов, и при этом эти люди до смерти боялись двоих, одного ослабевшего, больного Антонова и его младшего брата. Они мялись у двери в нерешительности, боясь получить шальную пулю или лихой удар в челюсть. Внезапно за спиной прозвучал ровный, спокойный, мелодичный голос.
- Что вам надобно, молодые люди?
Покалюхин резко обернулся. Нервы были на пределе, натянуты, как струна, любой звук, а, тем более столь неожиданно прозвучавший голос, выводили его из состояния равновесия. Сердце уходило в пятки, напоминая о том, что он всегда был трусом, хоть и тщательно маскировал это качество своего характера.
Вблизи захватчиков стояла молодая красивая женщина. Длинная густая коса темно-каштановых волос аккуратно оплетала голову по русскому обычаю, в простом и даже бедном одеянии прочитывалась не свойственная крестьянам элегантность и утонченный вкус. Женщина стояла уверенно, скрестив руки на груди, в упор глядя в глаза Покалюхину.
- Я еще раз спрашиваю, что вам нужно в моем доме?
- Наталья Катасонова? – Поинтересовался Покалюхин.
- Она самая.
- Кто у вас в доме?
- Никого. – Спокойно, даже как-то безразлично ответила она. – Я одна живу. Если маленький котенок, которого я подобрала на днях, спася его от съедения соседями, вас не интересует, то вы можете идти восвояси. – Она сделала вид, что задумалась вспоминая. – Ах, да, чуть было не забыла, утром был какой-то непонятный, думал пшена купить. Но откуда у меня пшено, сама на воде сижу. Так и уехал обратно, не солоно хлебавши.
Наталья судорожно перевела дыхание и снова приняла беспечный, равнодушный ко всему на свете вид. Кто бы знал, какие тайфуны эмоций гремели в ее душе, каких усилий стоило ей сейчас выглядеть столь уверенной, когда хотелось, как маленькой девочке забиться куда-нибудь за печку, а лучше в погреб и не выходить, пока эти злобные дядьки не уберутся прочь от ее родного, любимого дома, от человека, который ей так дорог. «Хорошо, что Соньки нет здесь. А то бы выдала своей мнительностью и нервозностью», - подумала Наталья и угрожающе развернулась к чекистам.
- Надеюсь, допрос окончен?
- Сначала покажите дом.
- Пожалуйста. – Холодно пожала плечами Наталья и распахнула перед ним дверь.
Группа вломилась в чужой дом, наследив, натоптав, насорив в нем. Катасонова входить с ними не стала, по-прежнему, скрестив руки на груди, она, похожая на каменное изваяние, стояла на пороге, следя за незваными гостями ненавидящим взглядом.
Чекисты облазили каждый уголок, заглянули под лавку, зачем-то порылись в сундуке с вещами.
- Странно. Нет его. – В негодовании бросил один из чекистов.
- Я и сам вижу, что нет! – Взорвался Покалюхин. – Неужели этот ублюдок, Фирсов нас обманул?! Тогда ему дорого обойдется эта ложь. – Он прошелся еще раз средь комнат нервной походкой и стрелой вылетел из дома, едва не сшибив Наталью.
Покалюхин бешеным взглядом налившихся кровью глаз оглядывал двор. Где-то же должен был прятаться Антонов, если только рассказ Фирсова не оказался очередной ловушкой антоновцев. Двор представлял собой идеально ровную полянку, без каких-либо строений и укрытий, только в конце двора стоял крохотный сарайчик, на него и устремился цепкий взгляд Покалюхина.
Как раз в этом сарайчике и таились Александр Степанович и его брат, верный друг и соратник, Дмитрий.
- Пригнись Шурка. – Еле слышным шепотом прошелестел Дмитрий. – А то голову видно. Ты хоть как, держишься?
- А у меня есть выбор? Наталья молодец, так строго этих отбривает.
- Да, она удивительная женщина. Соня тоже хорошая, сколько помогла уже. Жалко только ее, что ввязалась с нами в эти дела.
- Так я пытался ее отговорить, бесполезно. Железо.
- Это точно.
Неожиданно дверца сарайчика, то ли под влиянием посылаемых яростной мыслью Покалюхина импульсов, то ли от силы ветра, а может, и от того, и от другого, приоткрылась.
- Проклятье! Дверь! – Бросил Дмитрий и стремительной тенью бросился в противоположный угол сарая, надеясь, что его не успели засечь. Дверь, подгоняемая сильным ветром, также неожиданно захлопнулась.
Но одной секунды хватило, чтобы ястребиный взгляд Покалюхина и остальных заметил движение в дверном проеме. Мгновенной оказалась реакция бывшего друга Антонова, некоего Ластовкина, он выбросил вперед руку с браунингом и выстрелил в проем. 
- Димка, нет смысла больше здесь прятаться, если мы останемся здесь, они нас схватят, как зайцев. Приготовься к бою, брат… быть может, к последнему бою.
- Мы дорого продадим свою жизнь. Пусть не думают, что мы сдадимся им легко.
- Они и не думают…. А у страха глаза велики, трусливая собака может искусать сильнее, чем смелый пес.
Братья пулей бросились из сеней и добежали до дома. Благо чекисты отошли от избы на приличное расстояние, и пока они успели понять, что к чему, Александр и Дмитрий уже были в доме. Быстро они закрыли дверь на засов. Глаза Натальи, поначалу расширившиеся от ужаса, вновь приняли изначальное выражение. Она была непробиваемой стеной уверенности в себе. И, когда Покалюхин с горящим взором обернулся на нее, она лишь передернула плечами и, будто бы не имеющая никакого отношения к происходящему, промурлыкала.
- Да, не знала, как сказать. Вот эти типы, называющие себя Матвеем и Степаном, пробрались в дом поутру. Говорят, им нужно переговорить с каким-то тамбовским. Понятия не имею, кто это. Наверное, перекупщики какие, вот вы их и спугнули. Мне самой они порядком поднадоели, но я, если честно, боюсь к ним лезть, мало ли что. А так отсидятся и уберутся.
- Перекупщики?! – Взревел Покалюхин. – Нет, это не перекупщики, а более крупная рыбешка. А ну, девка, давай скажи своим гостям, чтобы они живо выходили из дому или нет… я им сейчас записку напишу, а ты передай.
- Что вы, что вы! Я же их знать не знаю, и боюсь сунуться, что у них на уме. И вам не советую, прибьют еще вас.
Наталья намеренно отводила внимание главаря группы и, всеми силами старалась отвести внимание и остальных от боковых окон, она даже как бы невзначай взяла чекиста за локоть и отвела на пару шагов в сторону, краем глаза женщина заметила, что братья готовят дать отпор из этих окон и всей душой стремясь помочь им, делала всё, что только было в ее силах. Но труды оказались тщетны. Громкий выстрел и не с окон, а в окна заставил ее вздрогнуть. Это бывшие помощники Антонова, а теперь охотники за его головой заметили движение руки по направлению к  форточке и опередили действие. Пуля сильно оцарапала скрывавшегося, он резко осел, и на стекле остался длинный кровавый след, свидетельство начавшейся расправы.
- Они в этой комнате. У меня есть граната! Сейчас мы выловим этих гусей! – Яростно прорычал один из чекистов, самый молодой и неопытный. Он достал из-за пазухи гранату, выдернул кольцо и швырнул в сторону окна. Но, то ли он кинул гранату слишком слабо, то ли опять в события вмешался буйный ветер, но она полетела назад и, взорвавшись, чуть было не покалечила самого бросавшего. Больше гранат не было. В этот момент Наталья, внимательно следившая за окнами, увидела сигнал, говорящий о том, что она должна бежать. В любую минуту чекисты могли догадаться, что Катасонова сообщница Александра, и тогда и ей, и братьям не сдобровать. А запираться в доме вместе с ней – это точно погубить женщину, ведь неизвестно еще, чем закончится эта битва. Наталья незаметно кивнула и под шумок от взорвавшейся гранаты исчезла с поля боя. Никто так и не увидел ее слез, которые бурной истерикой вырвались наружу, когда она оказалась вдали от своего дома, на берегу у тихой речки. Сердце подсказывало, что ничем хорошим эта стычка не закончится, но помочь ничем более братьям она уже не могла. Деревенские отказались вставать на защиту, как ни просила Наталья: запуганные страшными примерами других деревень, ослабленные, разрозненные, люди предпочли затаиться в своих домах и созерцать происходящее, как увлекательную театральную пьесу. Если кто и сочувствовал загнанным в угол братьям, то уже не высказывал это вслух. Бой продолжался.
Потихоньку начинало темнеть. Солнце отбросило последние блики и стремительно садилось за линию горизонта. На небосклоне зажглись редкие звезды, становясь единственным светилом в этом мире бесправья и несправедливости.
- Вот гады-то! – Возмущался бывший друг, а теперь непримиримый враг Антонова, Ластовкин. – Надо поджигать дом. Так, либо выдавим их и возьмем, либо сгорят, падлы, туда им и дорога.
- Поджигать! В прошлый раз мы уже подожгли их и чем это закончилось? Пострадали честные красноармейцы, а этим хоть бы хны, скрылись в своих лесах, как лешие, только их и видели. – Ответил Покалюхин.
- А вы что предлагаете?! Сидеть здесь до бесконечности или ждать, когда к ним какое подкрепление придет?! – Настаивал на своем Ластовкин. Решено было поджигать.
Старая соломенная крыша, пропаленная обжигающим летним солнцем занялась быстро. Угрожающе потрескивая, она начала рушиться. Ввысь поднялось гигантское, красно-черное пламя, от пожара стало невыносимо жарко, наблюдавшие за пожаром чекисты взмокли, но уйти не решались. Они ждали, что будет дальше. Но, вопреки их ожиданиям, братья не спешили выбираться из дома. Они осыпали чекистов градом пуль, казалось, что конца их запасам нет и не предвидится, видя такую ситуацию, чекисты приуныли. Вокруг зарева пылающего дома начали собираться деревенские, в толпе послышался детский плач, причитания какой-то старухи, тихий ропот недоумевающих людей.
- Что здесь происходит? – Не выдержал один из крестьян, тщетно пытаясь успокоить напуганного сынишку.
- Бандита ловим.
- А… бандита… ну раз бандита, то понятно.
- Говорили, что там не бандит живет, а вполне неплохой человек, просто недовольный деяниями новой власти. – Робко бросила одна из женщин, стоявшая в толпе. Тут же ее осадили свои же, деревенские, легким тычком в бок и закрыли собой, чтобы чекисты не заметили, кто это высказался.
- Со всеми недовольными будет то же самое. – Зловеще сверкнув глазами, огрызнулся Покалюхин и выпустил в окно пол карабина. Кажется, снова попал, на пару мгновений стрельба из дома затихла.
В доме было, как в аду. От перенапряжения и раскаленного воздуха, вены вздулись на лбу у Александра, в висках больно стучало и, казалось, еще немного и он упадет замертво. Угарный газ начинал действовать убийственно, всё расплывалось перед глазами, и братья передвигались на ощупь. Но выбраться из дома было сейчас невозможно, потому как слишком большую группу захвата собрали в этот раз, нужно было, хотя бы на несколько метров отогнать этих охотничьих собак, чтобы благополучно вырваться из этого пекла.
- Шур, что делать будем? – В отчаянии запричитал Дмитрий.
- Не знаю…. – Убитым голосом прошептал он, придерживая раненную правую руку. Как назло, стрелявший предатель попал именно в больную руку, которая уже несколько лет не давала Александру покоя, она нестерпимо ломила, отнималась, и с каждым днем всё более теряла свою дееспособность. Можно считать, что теперь Александру приходилось отстреливаться только одной рукой, причем левой. А ведь нужно время от времени перезаряжать карабин…. Тут еще и малярия с ее мучительными приступами, которые он подавлял невероятным усилием воли.
- Что? – Не расслышал в безумном шуме пылающего дома Дмитрий.
- Держи нос по ветру. Выберемся! – Более громко ответил Александр. – Главное не паникуй.
Александр схватил брата за локоть и, так как уже не было сил на слова, потянул его к другому окну. Ждать больше было недопустимо, если они не хотели сгореть заживо. Потолок начал рушиться. Горящие угли падали на пол и зажигали всё вокруг, превращая прежде аккуратные, уютные комнатки в котлы преисподней.
- Замок заклинил! – Мечась в накатывающем безумии, взвыл Дмитрий. – Стекло вмиг было изрешечено пулями заметивших их чекистов.
Группа захвата была вынуждена отойти на несколько метров, так как жар от жертвенного костра стал настолько мощным и опасным, что приходилось отступать от него, но братьям от этого легче не становилось, они по-прежнему находились в плотном кольце окружения.
- Дай я попробую. – Пытаясь сохранять хладнокровие, чтобы его страх не передался Дмитрию и тем не поставил на них обоих крест.
Потолок уже местами обрушился и заточенные в стенах погибающего дома люди впервые поняли, что чувствуют вареные раки. Ужасное таки чувство. Защелка заклинила бесповоротно, открыть окно, на которое рассчитывали братья, было не возможно. Тогда Антонов метнулся к другому окну, менее выгодному, закрытому изнутри ставнями, и, как того еще не знали братья, находящемуся под прицелом сразу троих предателей.
Пламя уже объяло братьев сплошной цепью, и лишь маленькие островки еще оставались в недосягаемости от безжалостного огня. Как и в прошлый раз, кожа покрылась красно-коричневыми ожогами, а одежда превратилась в тлен, но тогда удалось вырваться из пекла много раньше, чем теперь. Защелка на ставнях второго окна была не такой заржавелой, как на застекленных окнах, и Александр понадеялся, что с ним справится скорее, но неожиданно ручка от защелки обломилась. Видимо изба была настолько старой, а ставни, похоже, еще старей, что каждое неловкое движение неумолимо приводило к катастрофическим последствиям.
- Наважденье какое-то! – Закричал в гневе и отчаянии Александр и, что есть силы пнул ногой ставни, ощущая спиной жар подступившего вплотную огня. Окно неожиданно распахнулось, и даже следившие за ним предатели, бывшие антоновцы, лишь спустя пару секунд приняли боевую стойку. Но о них Александр уже мало думал, была сейчас другая опасность, страшная, адская – огонь. Первым из дома он вышвырнул брата, тот, умело сгруппировавшись, удачно приземлился и пригнулся к земле, минув десяток направленных на него пуль. Александр уже занес ногу, чтобы выпрыгнуть, но тут снова начался приступ. Удушающая слабость занесла его в сторону, перед глазами потемнело, и как-то всё стало абсолютно безразлично относительно его жизни… да, за свою жизнь он уже не желал бороться, однажды наступает такой момент, когда силы исчерпаны и желание биться с самой смертью уступает желанию забвения и покоя. Сейчас наступил тот самый момент. Больную руку в который раз свела судорога, от которой тошнота подступила к горлу. Где-то над головой жутко затрещало… и тут Александр вспомнил, что ответственен не только за свою жизнь, но и за жизнь брата, ведь он ему верит, если он опустит руки и погибнет, что будет с ним? Только эта мысль дала Антонову силы сделать еще один шаг. Только он выпрыгнул юркой кошкой из окна, как потолок с шумом обрушился и вся комната заплясала безумным вихрем языков пламени. Черный дым, стелясь по  земле, немного укрывал братьев, но их все же заметили. Сквозь поволоку дыма Александр тоже заметил, кто стоял в окружении. Его некогда самые преданные друзья, люди, которым он доверял бесконечно, как самому себе, воины, для которых он сам был готов разбиться в лепешку. Но самое тяжело было увидеть в этой толпе Якова Васильевича Санфирова, бывшего командира Особого повстанческого полка, который был Антонову, как брат.
- Яшка, Лешка, да что же вы творите, одумайтесь! Вспомните, как мы ели из одного котелка, как доверяли друг другу свои тайны и секреты, как жили одними мыслями, одной семьей. Что с вами? Как вы могли поступить так? – Недоумевал Антонов и, забыв о том, что нужно бежать, надеялся пристыдить мужчин.
Те замялись. Противоречивые чувства боролись в их заблудших душах: стыд за себя, неловкость перед своим бывшим начальником, который считал их своими друзьями и желание выбраться из этого омута сухими, как-то выписаться перед красными, ведь восстание обречено, и тут уже каждый выбирает, что ему важнее: пожить какое-то время на Земле, быть может, даже более ли менее благополучно, либо уйти в ближайший срок, но! Обрести заслуженный покой там, за пределами земного, грешного и несправедливого. Но эти ребята выбрали первый вариант.
- Наигрался, Александр Степанович, в войнушки и хватит. Твоя песенка спета. Сдавайся.
- Эх, вы! – Сокрушенно махнув единственной здоровой левой рукой, бросил он и шмыгнул вслед за братом в сторону огорода, за которым лежала тропа, уходящая в леса.
Как ему удается в любой, даже самой трагически-катастрофической ситуации проявлять столько ловкости и напора, что многочисленные враги замирают в ступоре? Как в таком тяжелейшем состоянии, с простреленной, почти не работающей рукой, перебарывая боль от ожогов, ему хватает сил еще и на порицания и мысли? На эти вопросы вряд ли смог бы ответить даже сам Антонов. Сейчас все его думы были заняты только одним: прорваться и скрыться в лесах.
Оглядываясь по сторонам и кружа, заплетая следы, как зайцы, братья отходили от дома, ежесекундно отстреливаясь от не желающих отставать чекистов. Поняв, что здесь нужно проявлять настоящую военную тактику, окружающие разделились на несколько постов, по три четыре человека. Первый пост братья прошли как-то на удивление легко. Ранив одного в ногу, другого оцарапав пулей в плечо, они увернулись от потока ответных пуль и продолжили свой путь.
- Стойте, сволочи! – Внезапно прогремело совсем вблизи.
Антонов, всё это время следящий за движением позади них, остолбенел. Некто по фамилии Куренков умело спрятался в высокой траве, что братья его даже не заметили. На секунду оба мужчины встретились взглядами. Схлестнулись две волны ненависти. Оба подняли браунинги, но Антонов опередил движение Куренкова и выстрелил первым, попав в цель. На помощь к Куренкову бросился другой чекист, малоопытный и сейчас трясущийся сильнее, чем осиновый лист, но одной грозной фразы Александра «бей его», брошенной брату, хватило для того, чтобы молодой неопытный с позором бежал, назвав потом это отступление вынужденным, дескать,в его револьвере осталось мало патронов. Не знал он, что в револьвере Антонова на тот момент остался только один патрон. Но да, в других карманах было и другое оружие, но его еще нужно достать, а в такой ситуации, одной рукой, не просто. Но все равно, даже покалеченный, Александр представлял серьезную опасность банде осаждавших. Дмитрий старался не отставать от старшего брата и боролся, как тигр.
- Возвращаемся, назад, может, оттуда вырваться будет проще. – Бросил на бегу Александру Дмитрий, заметив, что в сторону леса направился пост из четырех прекрасно вооруженных прожженных гражданской войной и «работой» в застенках ЧК красных.
Братья свернули назад, не переставая стрелять. Казалось, всё происходящее сейчас – просто кошмар, вот он закончится, настанет утро, тихое, мирное, ласковое и жуткое ощущение страшного сна растает, как туман. Но это был не сон, хоть и кошмар.
Перестрелка не становилась слабее, наоборот, с наступлением ночи набирала обороты. Небо покрылось яркими, низкими звездами, и в их сиянии мерцание винца выглядело мистически-пугающим. Но в темноте было всё сложнее различать и дорогу, и врагов, которые решили, что ночная мгла должна сыграть им на руку: они стали бесшумно подкрадываться к обезумевшим братьям, уже плохо соображавшим, куда им бежать и зачем. С огромным трудом Антоновым удалось прорваться на главную деревенскую дорогу. Всего лишь несколько усилий воли и немного удачи, и они будут в безопасности молчаливых тамбовских лесов. Лишь бы только добраться до них. И потерпеть чуть-чуть. Александр подбадривал брата, который выглядел совсем плохо, тот, в свою очередь, старался поддержать его, как мог.
- Не боись, братишка, выберемся мы из этого котла, вот увидишь. Потом вспоминать будем еще.
- Конечно, Шур, так и будет.
- Не будет! – Ледяным тоном ответил кто-то.
Антонов резко развернулся назад, уже ориентируясь не по зрению, а по слуху. Но, прежде, чем он успел сделать, хотя бы шаг, обладатель ледяного голоса выпустил в его сторону семь пуль, он в темноте видел лучше, чем организатор самого крупного в постреволюционной России восстания, поэтому две из семи пуль пришлись в цель: одна угодила в подбородок Александра, раздробив кость, а вторая сильно ранила Дмитрия. Состояние обоих было самым плачевным, но жалости со стороны красных ждать не приходилось. Заметив, как несчастные истекают кровью и шатаются от подкатывающей дурноты, чекисты проявили бурю эмоций ликования, будто бы подстрелили не человека, а консервную банку в тире, инстинкт бультерьера разгорался в них всё сильнее. 
Но, вопреки ожиданиям красных, братья не упали замертво и не подняли рук, а продолжили упорно, плохо соображая, где дорога и где враги, идти вперед. Они даже сумели перелезть через невысокую ограду, за которой им открывался путь к спасению.
- Братишка. Братишка мой! – Стонал и еле сдерживал слезы Александр. – Прости меня, что втянул тебя во всё это!
- Что ты, Шур. Ты меня прости за всё. Господи, о, Господи, как тяжело! – Задыхаясь, шептал Дмитрий.
Они, поддерживая друг друга, делали шаг и еще шаг, и еще. Чекисты и сейчас не могли их нагнать и ходили вокруг них широкими кругами, боясь, что столь опасно раненные люди смогут нанести им сокрушающий удар. Трусливые собаки, они могли действовать только подлостью и хитростью. Одна из таких хитростей ждала братьев впереди. Товарищ по фамилии Хвостов, отметив траекторию пути шатающихся повстанцев, залег как раз в траве в том месте, где по его расчетам, должны были пройти братья. Он не ошибся, они шли прямо на него, даже не замечая во мраке ночи притаившегося человека-зверя. А тот следил за приближением мишени с горящими глазами, предвкушая предстоящую расправу и, возможно, орден Ленина на грудь.
Но Хвостов, выждав, когда братья подойдут почти вплотную к нему, не решился выступить против них в одиночку, а подал знак другим чекистам, которые поняв призыв Хвостова стали цепью сжимать отступающих к лесам Антоновых. Братья  заметили это слишком поздно, когда бежать куда-либо стало уже невозможным. Фейерверк пуль полетел навстречу им и прошил беглецов насквозь. Оба упали в одну секунду, как подкошенные, упали головой по направлению к лесу. Даже умирая, эти сильные мужчины были устремлены к спасительному, столь любимому ими с детства, лесу. До зеленых берегов оставалось совсем ничего, каких-то несколько сот метров.
- Готовы! – Прохрипел Хвостов, но его слова мало подействовали на подбежавшую группу. В убитых был послан еще не один десяток пуль, и даже тогда чекисты боялись подойти к братьям. Это был какой-то языческий страх дикарей, уверенных в том, что перед ними существа не из плоти и крови, а будто бы, не с этой Земли, обладающие сверхспособностями. Все эти годы братья своими лихими действиями подкрепляли эту репутацию, в последнюю минуту, такую тяжелую, героическую, они не потеряли своего лица.
Так закончилось одно из самых крупных восстаний в послереволюционной России. Власти, избавившись от последних сильных, свободолюбивых закрутили гайку по полной.
И два слова в заключение
Уж сколько лет минуло с той поры. Память о восстании и людях, стоявших во главе его, начинает потихоньку теряться. В годы коммунизма эта страница нашей истории кощунственно искажалась, в учебниках истории, в исторических романах, Антонов представал эдаким злодеем, жаждавшим превратить страну в притон разврата и преступности. Конечно, всё, что шло вразрез с коммунистической идеологией обрабатывалась жуткой клеветой, в этом большевики за годы своего правления преуспели. Сегодня правда потихоньку выбирается на свет Божий, но как горько, что и сейчас, когда культ развенчан и в стране установилась демократия, люди по-прежнему, в большинстве своем, живут установками прошлого. Столь многие гордо выпятив грудь, провозглашают себя атеистами, подражая образцам прошлого, людям, столь боявшимся, что их увидят в церкви и прочистят на парт собрании. А ведь настоящая вера, не показная, не с платочками и постами, с чем, к сожалению, ее идентифицируют в настоящее время, а искренняя, настоящая, базируется то как раз только на трех столпах: силе духа, силе правды и силе добра. Вот это коммунисты и пытались уничтожить в душах человеческих, заменив эту мораль на идеологию Павликов Морозовых, не способных на свободомыслие и осознание происходящего вокруг, но способных на предательство и абсолютное подчинение властям. Сильные были не нужны.
Сильными были те, кто в годы красного террора смогли найти силы на противостояние. Они знали, на что шли, но все равно не останавливались. Бывали отступники, у которых страх оказывался сильнее духа. Но были и те, кто держался выбранной линии, принципов и убеждений до конца. Одним из таких людей и был Александр Степанович Антонов и его брат Дмитрий Антонов. Почтим их память минутой молчания.