Оmnia vincit amоr et nоs cedаmus amоri - Все побеждает любовь, покоримся и мы любви.
Вергилий, "Эклоги", X, 69.
Никто из обитателей общаги не ожидал подобной развязки, пока Танька -“коммунистка” неожиданно не заявила об этом на общем собрании жильцов этажа. А проходило оно в той самой Ленинской комнате. Да, именно в той, где в свое время один из постояльцев общаги, по имени Венька, азартно опровергал знаменитое высказывание - “в СССР секса нет”*. Тот самый Венька, который погиб так нелепо только потому, что не прислушался вовремя к этим мудрым словам…
После ухода и скандальной посадки в тюрьму бдительной Матвехи, жизнь пошла веселей. Постояльцы суетливо шныряли из одной половины общаги в другую спеша насладиться свободой, хотя поначалу все-таки немного и опасались нового коменданта Иваныча. Мало ли что…
Но Иваныч оказался мужиком покладистым и понимающим. Общага закрывалась теперь к неудовольствию вахтеров не в двадцать два, а в ноль часов, и никто больше не вламывался посреди ночи в комнаты, дабы проверить блюдут ли постояльцы социалистическую мораль.
Вышеупомянутая Танька была девицей весьма невзрачного вида и жила в левом крыле того же злополучного пятого этажа, который был свидетелем нелепых и трагических событий, о которых было рассказано ранее. Теперь этаж этот служил пристанищем для молодых работников культуры – преподавателей театрального и музыкального ВУЗов, библиотекарей, актеров, художников.
Была Татьяна росту среднего, волосы носила длины средней, и цвет у них был тоже средний – и не русый и не каштановый, а довольно скучного мышиного оттенка. На носу ее красовались очки в такой же скучной оправе.
Все это, вкупе с безвкусными одеяниями – неизменные пиджаки, совершенно скрывающие фигуру, юбка-дудочка ниже колен, белая блузка под горло, плюс надменно-кислое выражение лица, - все это к ее двадцати двум годам добавляло еще лет пятнадцать.
Будучи еще на третьем курсе библиотечного, за отличную учебу и общественное рвение, Танюша была принята в ряды КПСС. Посему за это, и за строгий, несговорчивый нрав, в общаге ей прилепили кличку “коммунистка”. Кличка эта со временем претерпела весьма забавную метаморфозу, но об этом позже.
Танюша была девочка “правильная”, строгая и ответственная, однако, как оказалось, не без странностей.
Однажды, ни свет, ни заря, обитатели “культурного” крыла общаги были разбужены истошными воплями, доносившимися откуда-то со стороны пищеблока.
Перед взволнованными взорами сбежавшихся на крик обитателей предстала следующая, непонятная и пугающая картина:
По огромной, сильно замусореной кухне, моталась, издавая бессвязные вопли “коммунистка”, а в углу, у одной из газовых плит, не понимая, что же такого она натворила, стояла с затравленым видом театральная гримерша Ида. В ее черных, исполненных извечной еврейской грусти глазах, блестели готовые пролиться слезы.
- Ты что?.. Они же… Они смотрят! Как ты-ы могла-а-а?! – вопила похожая торчащими во все стороны спутанными космами на Медузу Горгону, красная как кайенский перец Танька. При этом она, видимо сама не замечая того, размахивала перед самым лицом до смерти перепуганной гримерши кулаком с зажатым в нем разделочным ножиком.
- Садистка, дрянь! Видите, видите, – роняя злые слезы, призывала она в свидетели сбежавшихся жильцов, - они смотрят! С м о т р я т!!! Почему ты их не выковыряла? Почемууу!!! – добавив децибелов до максимума, наконец, взвыла она дурным голосом и, разразившись рыданиями, опрометью выскочила из пищеблока, швырнув ножиком в Иду. Ножик пролетел в нескольких сантиметрах от гримерши и ударившись о стену, срикошетил на кафельный пол, завертевшись на нем волчком с противным лязганьем. Ида, закатив глаза, сползла по стеночке на грязный пол.
Последовала немая сцена.
Мертвящую тишину нарушил вечно пьяный художник Петя - с похмелья у него наступило неожиданное просветление ума:
- Это она про рыбу она, - и ткнув подрагивающим пальцем в сторону сковороды, на которой, разбрызгивая жир, подгорали мелкие карасики, глубокомысленно продолжил:
- Глаза не выковыряла Ида почему а надо рыбам она сказала, - путая порядок слов, изрек труженик кисти и мольберта, после чего жадно и надолго присосался к струе воды текущей из неисправного крана. Напившись, он оглядел замершую публику и, сделав величественный, наподобие дирижерского, жест левой рукой, скривил в глумливой ухмылке тонкие губы и важно промолвил:
- Отомрите!
Еще раз оглядев заплывшими глазами впавшую в ступор аудиторию, зевая и почесываясь, он покинул место действия.
После этого случая Таньку начали сторониться и откровенно побаиваться. Она же этого даже не заметила, неожиданно погрузившись в новые для себя ощущения и эмоции. Она влюбилась.
Правое крыло общаги, “музыкальное”, занимали студенты. И вот однажды появился среди них невысокий, белобрысый парень, в общем-то ничего особенного, если бы не то, что теперь стало модно называть харизмой.
Был он дамским угодником, галантным и улыбчивым, умел мастерски рассказывать различные истории, чем покорил не только женскую, но и мужскую аудиторию. Он заранее так тщательно продумывал и репетировал каждую интонацию, каждый жест, что рассказы его были похожи на театрализованные представления.
По вечерам в комнату, где он жил еще с тремя прилежными служителями Эвтерпы*, набивался студенческий народец послушать байки и матерные частушки, которые он совершенно неподражаемо исполнял подыгрывая себе на баяне. А баянист он был незаурядный, как и рассказчик.
Но при всем его неотразимом обаянии, стоило невзначай задеть его особу неосторожной фразой, или поступком, он мгновенно обнаруживал прямо пртивоположные качества – становился злым, жестоким, бескомпромиссным, и даже хамоватым, невзирая на лица, и ни на йоту не задумываясь о корректности. Близкое общение с этим “обаяшкой” было сродни хождению по минному полю.
И надо же было случиться, что однажды выходя из общаги, столкнулась наша “коммунистка” c ним буквально “нос к носу”!
Излишне и говорить насколько она, в силу своей невзрачной внешности не избалованная мужским вниманием, была потрясена и покорена галантностью незнакомца, который помог ей открыть тяжелую дверь, да еще и отпустил при этом парочку комплиментов. Впрочем, так он вел себя со всеми особами женского пола. Но Танюша об этом не знала, как до поры не знала и о другой, темной стороне его характера.
С тех пор она тайно подстерегала галантного кавалера и, как бы невзначай, попадалась ему навстречу. Жадно внимая его дежурным комплиментам, она краснела и бледнела, забывая дышать.
Студенческий народец немало потешался хихикая за ее спиной, но, как оказалось впоследствии, напрасно.
Однажды зимой случилась беда. Угораздило Анатоля, как претенциозно он себя величал, утратить равновесие на обледенелом тротуаре и приложиться со всего маху к матушке-земле. Оно бы и ничего, но ведь был он музыкантом.
Повредив руку, Анатоль, приуныл, утратил всю свою веселость, и окончательно пал бы духом, если бы Танька, как и положено "коммунистке", (так ядовито острили по этому поводу студиозы), не взяла над ним “шефство”.
Подняв все свои связи, а в библиотеку тогда ходил разный народ – от студентов до служащих, работяг, врачей, и даже профессуры - она активно взялась за лечение своего возлюбленного.
Утром, до работы, она успевала приготовить завтрак, и, упаковав любовно приготовленные яства в разномастные мисочки, тащила их в другое крыло. Вечером повторялось то же самое. После ужина странно сошедшаяся парочка просиживала вдвоем до полуночи, беседуя о разных разностях. А уж ими Татьяна, будучи знатоком и литературы, и искусства, была, как говаривали ее коллеги, набита доверху.
Рядом с Анатолем, “коммунистка” куда-то пропадала, а вместо нее появлялась трогательно заботливая и нежная девочка Таня. Теперь уже Анатоль подпал под обаяние ее доброты и ума. Он вдруг совершенно перестал замечать ее внешнюю неказистость, незаметно для себя все больше и больше привязываясь к ней.
В своей "минной" манере он вскоре напрочь отбил окружающим охоту грубо подшучивать на счет его связи со"страшненькой "подружкой.
Незаметно и естественно их отношения перешли на новый уровень близости. Анатоль, обнаружив, что у Татьяны он первый мужчина, был польщен. А нерастраченная нежность и любовь прежде суровой “коммунистки”, окутали его таким непривычным доселе теплым облаком счастья, что даже резкость присущая его характеру не проявлялась почти совсем, сменившись странным для него самого великодушием. Так неказистой девочке Тане удалось “разминировать” прежде грозившее опасностями неожиданных скандалов, “минное поле“.
Все насмешники, прилепившие “коммунистке” новое прозвище - “комуМиска”, были смущены и посрамлены, когда на общем собрании жильцов этажа она непривычно смущаясь, объявила всем, что через месяц грядет неожиданное для всех торжество.
И хотя Татьяна уже не была студенткой, свадьба получилась настоящей студенческой – с простой едой в складчину, ночным костром, и песнями под гитару.
Бывшая “комуМиска” алела щеками, цвела улыбками, красиво уложенные волосы, умело подкрашенные в парикмахерской, потеряли свой мышиный оттенок, придав ее прежде заурядно серым глазам глубину и блеск. Когда надела она белое свадебное платье, оказалось, что и фигура у нее “что надо”, и характер веселый и общительный.
А странности ее проистекали от… недостатка любви!
Как говорил почтальон Печкин: "Вот отчего я раньше такой вредный был? А оттого, что раньше у меня велосипеда не было ..."
Женой Татьяна оказалась нежной, в силу природного ума и прилежного чтения - мудрой, а потому – ненавязчивой. Незаметно опекая Анатоля, она словно пухом выстилала его карьерный путь. И шел он по нему от конкурса к конкурсу, от концерта к концерту, от звания к званию…
Красавицей Татьяна, конечно же, не стала, но люди поначалу удивлявшиеся - “что он в ней нашел?” - впоследствии неизменно подпадали под ее обаяние, как и Анатоль, переставая замечать ее неказистость. Многочисленные поклонницы, наткнувшись на молчаливое сопротивление артиста, и непонятное для них дружелюбное отношение к себе его “страшненькой” жены, над которой предполагали одержать легкую победу, осыпАлись, как листья под осенним ветерком. Анатоль не поддавался чарам молодых красавиц, вызывая своим упорным сопротивлением у них немалый, но напрасный азарт.
В “хождении налево”, присущем почти поголовно мужскому полу, он замечен ни разу не был. Возможно потому, что был предан своей профессии без остатка, и тратить себя на мимолетные соблазны не хотел. Возможно бесконечные репетиции и гастроли не оставляли ему на это сил и времени. Хотя других его коллег по артистическому цеху подобная “чепуха” не останавливала, и “левак” в богемной среде цвел и колосился.
А возможно все гораздо проще - обладая цельной натурой, он действительно любил, и был глубоко привязан к той, которая сумела стать для него не только верной подругой и любовницей, но нежной и заботливой, как мать, тепла и любви которой Анатоль лишился еще в отроческом возрасте.
А внешность… Как говорил Маленькому принцу его новый друг Лис: "Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь".
_________________________________
* «В СССР секса нет» — крылатая фраза, источником которой послужило высказывание одной из советских участниц телемоста Ленинград — Бостон («Женщины говорят с женщинами»), записанного 28 июня и вышедшего в эфир 17 июля 1986 года.
* Эвтерпа – муза лирической поэзии и музыки.