Людмила Викторовна неторопливо шла по аллее огромного парка, напоминавшего её любимую Сосновку на Северном проспекте в Санкт-Петербурге. Свинцовые октябрьские сумерки ещё только начинали сгущаться, но уже кое-где зажглись фонари, и их свет отражался на мокром асфальте и в лужах, оставшихся после дождя. В воздухе пахло увядшей листвой, было тепло и сыро. Навстречу Людмиле Викторовне шли две пожилые женщины, одетые в резиновые боты и демисезонные пальто из тёмного драпа, производства фабрики «Большевичка». На голове у одной был самодельный, вязанный берет из искусственной пряжи кричащей расцветки, у другой – старомодная фетровая шляпка с отвисшими полями.
– На собрание идёте? – спросила Людмилу Викторовну одна из них.
– Да. А вы?
– А мы ещё раз пройдём вокруг озера, а потом тоже придём.
Людмила Викторовна любила гулять в эти тихие вечерние часы. В парке всегда было сумрачно, пасмурно и тепло. Всегда стоял конец октября, и каждый вечер, в одно и то же время, она встречала этих двух женщин, отправлявшихся на прогулку к озеру. Потом они рядом сидели на собрании в клубе, где ежевечерне обсуждали порядок подготовки к ноябрьским праздникам, сдавали взносы в партийную кассу и в фонд защиты мира. Потом они вместе шли ужинать в столовую пансионата, где им подавали винегрет с селёдкой и макароны с сыром на второе. В буфете можно было купить пирожок с капустой или коржик с глазурью к вечернему чаю. Людмила Викторовна нашарила в кармане ежевечерние советские деньги – рубль, двенадцать копеек, которые каждый раз появлялись у неё неизвестно откуда.
«Хватит и взносы заплатить, и купить пирожок, и сходить в кино!..» – с удовольствием подумала она. Сегодня в клубе будут показывать её любимый фильм, «Коммунист», с кумиром её юности, Евгением Урбанским, в главной роли. А после кино она вернётся в свою комнатку в пансионате, где над её кроватью висит портрет Юрия Гагарина, а рядом, на этажерке, стоит гипсовый бюстик Ленина. Металлическая кровать всегда безупречно застелена тонким байковым одеялом. На спинке кровати аккуратно висит белое вафельное полотенце. На стене у двери – приёмник-радиоточка до поздней ночи вещает об итогах последнего партийного пленума. В шесть утра радио поднимает её на зарядку. Потом она берёт полотенце и идёт в умывалку – большую, пропахшую хлоркой комнату с тёмно-серыми, выкрашенными масляной краской, стенами. После завтрака в общей столовой, состоящего из манной каши, бутерброда с сыром и чашки ячменного кофе с молоком, она отправляется на работу в поликлинику. Собственно, в саму поликлинику она не заходит, а идёт через служебный вход, поднимается по лестнице на второй этаж и проходит в свой кабинет, где на рабочем столе её уже дожидаются стопки рентгеновских снимков, которые она должна просмотреть, и медицинские карты, в которые она должна внести записи. Самих пациентов она не видит и ничего о них не знает, кроме того, что различает на снимках и записывает в медицинские карты. В обеденный перерыв она отправляется в столовую пансионата и за своим столиком съедает обед – борщ, котлету с картошкой и компот из сухофруктов. Её соседка по столу, Мария Васильевна, работающая лаборанткой в их поликлинике, получает диетический комплексный обед: молочный суп, морковные котлеты и кисель. Потом они вместе отправляются в поликлинику и расходятся по рабочим местам. После работы, в ожидании клубных мероприятий – собрания с ежевечерним обсуждением подготовки к ноябрьским праздникам, – можно прогуляться по парку, пройтись к озеру, набрать сухих веток с сосновыми шишками.
Проходя мимо клуба, Людмила Викторовна замечает афишу кинозала: сегодня вечером демонстрируют фильм «Коммунист», вчера (оказывается!) шёл фильм «За Власть Советов», а завтра (может быть и покажут) фильм «Ленин в октябре». И хотя что-то подсказывает ей, что завтра она увидит всё тот же фильм «Коммунист», Людмила Викторовна с удовольствием стоит у афиши, где время хоть как-то обозначено понятиями «вчера» и «завтра». Точно так же, как у входа в столовую каждый вечер вывешивают меню на завтрашний день, который никогда не наступает, а бесконечно повторяется день сегодняшний с винегретом с селёдкой и макаронами с сыром по вечерам.
«Картофельные биточки с грибами» – вычитывает Людмила Викторовна в завтрашнем вечернем меню и мысленно ощущает их вкус.
– Впрочем, винегрет с селёдкой – тоже неплохо!
Нет, если разобраться, она вполне довольна своей жизнью здесь. Там, в другом мире, ей постоянно твердили, что Бога нет, и после смерти она провалится в глубокий сон без сновидений, потому что её сознание умрёт вместе с ней и перестанет функционировать. Так поначалу и было, после того злополучного сердечного приступа, – она провалилась в глубокий сон, а потом обнаружила себя на узенькой койке в пансионате. Сначала подумала, что это в больнице её перевели в другую палату, а когда огляделась, увидела, что и комната на больничную непохожа. Она встала, не чувствуя ни бодрости, ни усталости, но повинуясь сознанию долга, как бы назначенного ей свыше. А дальше всё пошло, как по замкнутому кругу, из которого она знала и помнила только то, что происходит сегодня. Вот и сейчас, вернувшись после кино в свою шестиметровую комнатку, она переоделась во фланелевый домашний халатик, взяла белое вафельное полотенце, такое же безупречно чистое, как и утром, и отправилась в умывалку. Приняв душ и прослушав по радио последний отчёт о проходящем партийном пленуме, она легла спать, укрывшись байковым одеялом и радуясь, что её день прошёл так спокойно, приятно и интересно.
– А главное, с пользой для общества и людей ... – бормотала она уже засыпая.
Андрей выключил компьютер и откинулся на спинку стула.
– Ну что, заснули твои большевички сном праведников? – ехидно спросил его Илья, сидевший за соседним компьютером, справа. – Моя бы воля, я бы их не в такой пансионат определил! Уж они бы у меня покипели в смоле!
Андрей понимающе улыбнулся: Илья при советском строе был диссидентом и умер в психушке, куда был направлен за то, что в числе прочих студентов подписал петицию в защиту академика Сахарова.
– Слава Богу, здесь нет твоей воли! – сдержано заметил Андрей.
– Аминь! – согласился Илья.