ГЛАВА 3.
ПОРОЖИСТАЯ РЕКА…
В конце октября Эстебан полетел домой. К Веронике. Так давно не виделись!..
Серия игр затянулась, к тому же была выездной, за границей. Телефон, SMSки и скайп помогали мало – с ними нельзя почувствовать тепло тела, вкус любимых губ, не испытать дрожи наслаждения, не услышать крик души и стук сердца. Банни этого так не хватало!
Жене тоже досталось: сплошные фотосессии на выезде, презентации, показы, подиум, выставки, фуршеты по протоколу…
Парень следил за ней по фотографиям в глянцевых журнала и газетах, слышал родной голос и видел обожаемое лицо по телевидению – не иначе.
Ребята из команды старались уходить в такие моменты, зная, что опять сорвётся по пустяку, будет тайно рыдать в душевой и рычать ночами – темперамент и настоящая любовь-одержимость доставляли вовсе недетские страдания.
Потерпев парочку подобных нервных срывов, притащили двух девчонок-фанаток, сходящих с ума от красивого парня с грустными глазами, буквально силой завалили втроём на кровать и позволили гостьям оторваться на любимце мыслимыми и немыслимыми способами и позами.
Эсти лишь жутко матерился, лез в драку, просто сатанел от осознания, что не по своей воле изменил красавице-жене.
Как бы там ни было, насильная помощь немного сняла нервное напряжение и в команде, и у виновника переполоха и вечного нарушителя спокойствия.
Тренер, приперев парочку шебутных подопечных, выяснил причину относительного затишья Банни, расхохотался на весь спорткомплекс громогласно и озорно и… дал «добро» на «леваки» любимца и «больной мозоли» клуба.
– Ладно, парни… – утирал кулачищем слёзы, всё содрогаясь мощным телом бывшего атлета, – поступим так: этих… как их…
– Энни-Пенни!
– Вот-вот. Этих заводных куколок включаем в команду – личная собственность Санчеса! Предупреждаю сразу! – погрозил кулаком ржущим парням. – Себе всегда найдёте девок, а наш аристократ нуждается в особом уходе и внимании, – вновь расхохотался, мотая коротко стриженой головой. – Выделим новой «семье» комнату, пусть не отказывают и хорошо трудятся эти «пчёлки», опыляют нашего мальчика-женатика. Так и передайте им: «Увижу парня грустным и нервным – найму других красавиц!» – посерьёзнел, умерил смех, шагнул к притихшим враз воспитанникам, уставился тяжёлым серым взглядом. – Сбежит – сживу вас всех со свету. На носу Кубок! Хоть сами живите с этим самцом – должен сиять и выдавать только отличные результаты на поле! Ещё вопрос, – вернулся к столу, что-то просмотрел и прочитал. – Что делать с Томми?
Переглянулись, вздохнули, поникли головами.
– Понятно. «Достал» – не то слово. Ему от руководства пришло уведомление… Жаль, конечно, недотёпу, но неудобства для команды уже превысили выгоды от его заслуг. Предупредите, подготовьте, поддержите. Не в пустоту уходит – обеспечили местом на курсах бодигардов. Пусть осваивает новую почётную и ответственную профессию. Свободны.
С того дня две «пчёлки» повсюду следовали за командой, оказывали ощутимые услуги разного плана парням, и особые – Банни.
Смирился, перестал кидаться и на них, и на коллег, лишь грусть не уходила из золотистых глаз.
Сейчас, сидя в «Боинге», трепетал от предвкушения встречи с любимой и единственной. Предупредил заранее, поняв после одной из передач, что у Ники новый бодигард и… роман.
Как понял?
Отец позвонил и тихо проговорил:
– Смотрел? Смирись. Не наделай глупостей. Помни наш разговор перед первой серией. Надумаешь сорваться – предупреди её. Будь милосердным, сын! Держись, родной.
В тот вечер выгнал пинками девчонок и… напился до положения риз. Кричал так, что переполошившиеся друзья хотели вызвать «психичку».
Энни не дала – поняла и отстояла Банни и его право на срыв.
– Вы что, ослепли? Смотрели вчера светские новости?
Переглянулись, вздохнули, кивнули печально.
– А этого «морского пехотинца» за её плечами?
Лишь погрустнели, заворчали.
– Да слепой бы понял, что она влюблена – сияла и блистала от счастья! Новое чувство, вдохновение, парит… А наш Банни сходит с ума, бедный. Мы ничего не могли сделать, правда, Пенни?
– Ничего, – кивнула золотоволосой головкой, показала плечико, где расплылся огромный синяк. – Чуть не убил… Вцепился ручищей, пока волок в коридор…
– Дайте время. Не думаю, что измены жены для него в новинку – смирится и притихнет. Злее будет – нам на пользу! – расхохоталась Энн и… обняла Криса. – Пригласишь меня в душ?
…Самолёт застрял на взлётной полосе! Через несколько минут борт вернули к посадочным терминалам и выгнали всех пассажиров.
– Псих заявил о минировании.
Лишь через два часа, обыскав и перепроверив всё и всех, рейс состоялся.
Эсти нервничал, боялся, что Ника, не дождавшись, уедет куда-нибудь. Ошибся.
Встречала в аэропорту!
За её спиной маячил тот самый «пехотинец», едва ли ниже и меньше парня, лишь вдвое старше.
Стиснув зубы, Банни на миг закрыл глаза и постарался не испортить собственными руками и глупостью долгожданную встречу с любимой.
Бодигард был незаметен, строг, компетентен и деликатен – едва доставив их в квартиру, оставил наедине и трое суток не проявлялся вообще.
На утро четвёртого дня прислал SMSку: «Семья Вайт приглашает на семейное торжество».
Прочитав сообщение, задумалась, ответила: «Летим самолётом. Сообщу».
Муж, сидевший рядом и читавший переписку, едва не сорвался: «“Сообщу”, не “Сообщим”! Вот так, парень. Тебя отошлют из Торонто, а он приедет и заберёт её. А ты пока в сторонке поработай…»
Жена, «услышав» отчаянные горькие мысли, отложила смартфон, повернулась, окунула в мягкий и тёплый сапфир, взяла в тонкие ручки бурое напряжённое лицо любимого, погладила губы пальцами, покачала головой.
– Ты не в стороне, родной. Ты для меня законный и единственный муж, им и останешься. Единственным, слышишь! Без тебя меня нет, понимаешь? Мы – одно целое. Или ты этого уже не чувствуешь? Что-то случилось? Я сломала тебя, да? Скажи мне честно, мой большой итальянский мальчик…
Он не мог говорить – эмоции захлестнули разум и волю. Накинулся с любовью, мстя и наказывая, отыгрываясь и едва не крича вслух матерные слова. Не обманул, не сумел скрыть всепоглощающей любви и яростной нежности, первобытного дикарского поклонения Богине.
Отвечала стократно, затмив всё плохое, что пережил за последнее время. Смыла приливом страсти нерастворимый осадок обиды и ревности, не позволила им осесть в нежной и ранимой душе камнями.
После обеда отослала заказ на билеты до Торонто.
Пока было время, тихо разговаривали, возрождая души и сердца, вспоминая, что было обоим дорого и важно, что они ещё пара.
Банни медленно оттаял, расслабился, поплыл на волне обновлённой и перерождённой любви – смирился.
Вздохнула с облегчением и постаралась сделать так, чтобы эта встреча осталась в его памяти надолго.
– …Мне показалось, или это то, о чём я думаю? – говоря на русском, Лана насела на буйную дочь, отчаянно жалея зятя. – Нет, я всё понимаю, сама вытворяла – мама не горюй, но ты совсем сошла с ума! Да твой громила не может держать лица и рук! Едва камеру отводят – лапает тебя и дрожит от счастья! Никудышный профессионал! Уволь его и возьми другого! Ты меня слышишь?! Я с тобой разговариваю, Ника!.. – взбеленилась, покраснела конопатым лицом, задохнулась от захлестнувшей злости.
– Я уже выросла, мама, – ушатом льда в голосе остудила мгновенно. – Не заметила? В твои дела не лезу – будь добра, не лезь в мои. С обслугой уж разберусь – есть кому следить и советовать, не переживай. Ни дня без пригляда и контроля – тебе и не снилось такого, милая, – снизила голос до шёпота, смотря в замершие глаза, застудив душу. – Не оставляют ни вниманием, ни приказами. Даже указывают, с кем спать. Идут хорошо проверенным и проторённым путём – спасибо тебе, родная, – едва слышно, на самое ухо. – Вот теперь ожидаю, когда прикажут от него родить, – дошелествев, выпрямилась, сверкая возмущённым сапфиром.
С трудом справилась с негодованием. Заметив вошедших родных, отвернулась и вновь занялась сынишкой, тискаясь и радуясь родному рыжеволосому комочку с тёмно-серыми глазками Николаса Нельмана. Громко и весело продолжила на английском, как ни в чём не бывало:
– Никакой совести у всех! Банни дочь хочет – не спрашивает и не уточняет, когда мне это успеть сделать?
Метнула любящий взгляд на радостно вскинувшегося мужа, лукаво и маняще улыбнулась, ввергнув в бурную краску смущения и предвкушения: «Ночь будет жаркой!»
– А я дом хочу, не детей! Свой! Собственный! Гнёздышко!
– Где и в каком стиле? Ты скажи – поможем и обеспечим.
Стас вошёл с младшим сыном на руках.
Ману лапал ладошками смеющееся лицо отца и хихикал.
– Ну, приехал?
Малыш кивнул.
– Слезай. Пора других возить, большой уже – целых три года! Давай-ка, бери Нэта и нянчи.
Подошёл к Веронике, осторожно забрал внука, положил в дрожащие маленькие ручонки малыша и помог подержать.
– Чувствуешь, какая эта тяжёлая ответственность – нянчить и растить детей?.. – серьёзно спросил у побледневшего от волнения мальчонки.
Дождавшись испуганного кивка русоволосой головки, смилостивился, отдал дочке младенца.
– Свободны, господин Манфред.
Радостный и важный мальчуган метнулся метеором к смеющейся матери, обнял пухлыми ручками за шею, зарылся личиком в тёмно-рыжие локоны, играя серьгами в мочках пальчиками.
С подносом в гостиную вошёл Энтони в сопровождении дворецкого и стал помогать старику обслуживать семью: подавал коктейли, выпечку и сладости; детям – мороженое с ягодами, чашки с кофе – взрослым и юным, с чаем – Нике, пристрастилась.
– Как вёл себя мой младший сын? – с любовью посмотрел на Ману, поцеловал детские ручки. – Слезай, ragazzo*. Ты уже тяжёлый, а мама маленькая и худая такая! Настоящая Thumbelina**!
На помощь пришёл Банни, взяв брата из рук Ланы, которую и сам звал только матерью.
– Отпусти его, мама. Он сам умеет пить чай. Или молока?
Перебравшись с женских рук в мужские, Ману показал пальчиком на мороженое.
– Э нет, родной. Тебе придётся это назвать словом, иначе не видать тебе вкусненького! – раскусил хитрость сразу.
Не пошёл на поводу ленивца: Ману не желал разговаривать, столкнувшись с трудностями произношения.
– Ну, попробуешь? Это что?
Брат насупился, сложил пухлые ручки на головке и отвернулся.
– Что ж, жаль. Тебе сегодня не достанется! Твою порцию съем я.
– Снег! – нашёл выход карапуз.
Слетел с рук Банни на пол, кинувшись к столику с мороженым.
Под всеобщий смех получил из рук низко склонившегося дворецкого лакомство и был тут же им усажен в маленькое высокое креслице.
– Приятного аппетита, господин Манфред, – старик с тёплой любящей улыбкой повязал замершему оробевшему мальчику салфетку. – Уже можно кушать. Помощь Вам требуется? – едва Ману помотал головой, Стэм выпрямился, посерьёзнел, нахмурился. – Придётся Вам помочь. Вы ещё так малы, сеньор Мэнниген! Даже не умеете говорить…
– Нет! Умею! Я сам! Я большой! – чёткие и ясные слова мальчика потонули в дружном хохоте.
– Нисколько в Вас не сомневался, господин Ману, – утерев глаза, Уилкс вышел с улыбкой.
– …Ну, что ты решила с переездом, родная? – Стас увлёк любимицу в кабинет, решив серьёзно поговорить. – Эстебан в напряжении невероятном – пора что-то конкретное решать, пойми!
– Мне душно как-то… Выйдем на террасу, – глубоко посмотрев в умные глаза.
Дождалась, когда кивнёт, принесёт из холла куртки.
Открыли скользящую дверь кабинета, вышли на большую открытую площадку, используемую летом: здесь пили чай-кофе, беседовали, любуясь старым разросшимся садом, цветниками, бассейном и маленьким прудиком в глубине участка у ограды. Два года назад часть террасы закрыли, сделав застеклённую веранду, устроили ещё одну гостиную с камином. Сейчас красоты новостройки и припорошённого лёгким снежком сада их интересовали мало – здесь не было «прослушки». Всё равно проявили осторожность и вышли на улицу, на помост.
– Приготовься к тому, что мой дом окажется в Европе. Поближе к деньгам и лицам, их имеющим. Не удивлюсь… – побледнев, отвернулась, скрывая слёзы бессилия.
– История повторяется, да? – прошептал на русском едва слышно, став лицом белее снега.
Лишь в это мгновенье заметила, как поседел и сдал. Кинулась, испуганно вжалась, задрожала.
– Я в норме. Не тревожься, – погладил любимое личико, приник взрослым поцелуем к родным губам, заметил, что не среагировала на провокацию, посерьёзнел. – Добились результата?
Кивнула, залившись слезами.
Скрипнул зубами, обнял, сжал руки на спине.
– Марионетки. Пешки. Ничто… – взял себя в руки. – Чего хотят кроме денег, не сказали?
Горько усмехнулся, когда покачала головой.
– Значит, главные новости ещё впереди. Озвучат мысль о доме там – готовься к разводу с Банни. Следовательно, их план будет включать новое замужество за нужным человеком. Бедный наш мальчик… Силы неравные… Не смирится, восстанет… Ему не выжить в этой схватке… Убьют… А сдать – уберут нас всех…
Обнявшись, безмолвно заплакали. Что ещё оставалось? Ничего. Они были и будут разменной картой в большой игре русских спецслужб.
– Не замёрзли, эскимосы?
Лана вышла на балкон, накидывая на плечи новенькое соболиное манто поразительной красоты и стоимости.
– Ого! У вас повысились доходы?
Вероника высвободилась из рук отца, поцеловав его в ответ весомо – не заметил, убитый догадкой о возможном будущем дочери и её семьи. Постаралась отвлечь мать, обходя вокруг и нахваливая обновку.
– Фууу, буржуазный разврат! Прямо кричит: «Тебе такого вовек не иметь!» Пожалей скромных, замученных экономическим кризисом людей!
Вдвоём расхохотались, обнялись крепко.
– «Откуда дровишки», родная? Твоё или напрокат? – допытывалась дочь.
– Наше с тобой, милая. Щедрый подарок. Меховой салон нас ждёт послезавтра. Мы – главные представительницы и лицо фирмы. Будь потрясающе красивой и обворожительной. Продавать будут не только меха, но и нас, – притихла, тревожно посмотрела в глаза, помедлила. – Список приглашённых видела лишь мельком. Скажи, попытаюсь вспомнить.
Не сводила взора, сканируя сознание, считывая мысли – тщетно: Ника научилась «закрываться».
Подумав, дочь едва шепнула: «Майкл Бернадетт».
Лана закрыла глаза, вспоминая фамилии из списка особо приглашённых – VIP-персон. Напрягшись, вспомнила, раскрыла глаза:
– Да.
– Что ж, покажем и покажемся, коль того желают господа толстосумы. Мы уж раскрутим их жён и любовниц! Если хоть одна из них уедет без парочки таких же жалких шубеек – уйдём на заслуженный покой и станем всего лишь художницами!
Ника расхохоталась, уткнувшись в грудь отца, который, наконец, смог взять эмоции под контроль и развеселился вслед за дочерью и женой.
– Наверняка, Дом Картье драгоценности привезёт… Да гости без лимузинов в отели потопают – оставят свои ничтожные длинные машинки под заклад – денежек не хватит на обновки-покупки!
Смеялись дружно и громко, изгоняя из затравленных душ оковы рабства, в которое их семья попала больше тридцати лет назад, и не было ему конца-края…
На смех пришёл Банни, потом набежали дети – бедлам долго стоял и на веранде, и на террасе, и позже в гостиной.
Вечер затянулся до неприличия, но прогнать гостей или детей хозяева были не в силах. Младших унесли и увели няня и гувернантка, а вот средним и старшим было весело до колик в животиках. Редко так людно и шумно бывало в особняке.
– …Что вас так развеселило, милая?
Эсти ласково намыливал её волосы, мягкими умелыми пальцами массировал голову, лоб, шею, плечи и верх спины, снимая напряжение, что не скрылось от взгляда.
– Почему создалось впечатление, что смех был сквозь слёзы? – почувствовал, как насторожилась, сбилась в дыхании, тяжело вздохнул, догадавшись. – «Опекуны» зашевелились? – едва слышно, включив душ и направив струи на занавеску – сильно шумела. – Что задумали?
Покачала головой, не раскрывая глаз, следя за дыханием и проклятыми нервными «мурашками» – «сдавали».
– Мы что-то можем сделать?
Опять помотала головой.
– У меня мелькнула мысль…
Резко обернулась, закрыв его рот руками, глазами приказала молчать.
Замер, долго смотрел в панически мечущиеся глаза, притянул в объятия и больше не разговаривал: «Не место и не время. Вернусь к беседе позже».
Знала, что за мысль появилась в отчаянной голове: сдать «опекунов» американцам.
«Глупец! Совсем потерял от ревности голову! Да ЦРУшники нас с потрохами сожрут! Всех, до младенцев! Как выбить дурную идею из головы? – давая возможность Банни вымыть её, попутно любя, “беря” по-разному-всякому, мучилась и искала выход, пока не рассмеялась облегчённо. – Сдам отцу! Пусть промоет ему мозги. Тошка всё решит правильно. И, пожалуй, пришло время подумать, не пора ли нашего большого мальчика из Штатов забирать, пока не натворил непоправимых бед…»
Поговорить удалось поздно ночью следующего дня, после утомительного и изматывающего Международного салона меха и кожи.
…Вероника оказалась права: Дом Картье привёз большое количество драгоценностей!
Нике с Ланой пришлось трудиться, вертеться весь вечер, уворачиваясь от слепящих вспышек смартфонов и фотоаппаратов, от света софитов и телекамер: море света, оглушительная музыка, сотни лиц, жадные алчные глаза женщин и мужчин всех народностей и верований, лоск, блеск бриллиантов, меха, спорящие с ними по качеству и цене, и запах баснословных денег.
Эстебану и Энтони нашли работу на этот непредсказуемый вечер – наняли бодигардами Ланы и Вероники, усилив «профи»: Ивом Томтитом и… Иннаром Петерсом!
Ника едва в обморок не рухнула, когда увидела его в вестибюле выставочного комплекса!
Ив вовремя подскочил и подхватил под руку, метнув негодующий взгляд на опешившего и замешкавшегося мужа. Так профессионалы оказались возле тел охраняемых (что не планировалось), а Стас, Тони и Эсти встали «вторым эшелоном».
Стас осаживал зятя укоряющей улыбкой, сглаживал недоразумения, превратился в ангела-хранителя и женщин, и новоявленных охранников.
Энтони сразу понял причину и строго следил за ревнивым обезумевшим сыном, пригрозив тотчас увезти с выставки.
Это сразу остудило горячую кровь парня. Больше не позволял отвлекаться на чувства, а приказал себе включиться в непростую работу по охране «объектов».
Помимо этой пятёрки (Ив, Иннар, Тони, Банни и Стас), присутствовала многочисленная охрана Домов Картье, Кожаного и Мехового.
Как потом посмеялась Вероника:
– Да их головорезов со стальными взглядами было едва ли не больше, чем гостей вместе взятых!
Моделям пришлось туго: приходилось переодеваться за ширмами, чувствуя пристальные взгляды церберов Домов.
Разозлившись, Вайты устроили незабываемое шоу. Сценарии мгновенно полетели псу под хвост! Художницы честно выполнили своё обещание: раззадорить, поссорить, ввергнуть в соблазн, непомерные траты и максимально разорить…
Далеко заполночь Ника улизнула от уснувшего мужа и пошла к Тони: посоветоваться и поговорить.
Он ждал на задней веранде, выслав предусмотрительно детей и прислугу. Потом сам не мог объяснить, что заставило это сделать. О доверии к домашним и служащим вопрос не стоял, и причина тревоги не находилась – просто жила под сердцем, толкая и предупреждая: «Бди!»
– …Ушам своим не верю, – отцу было трудно поверить в то, о чём поведала серьёзная, непривычно невозмутимая невестка. – Ты не могла ошибиться?..
Вместо ответа впилась взором в потрясённого ошарашенного свёкра. Держала цепко и долго, порождая в его сильном неувядающем теле «мурашки» ужаса: древнего, тёмного, вязкого, необъяснимого. Всё смотрела в серо-золотые глаза седеющего мужчины, буквально выворачивая маскулинную суть наружу, заставляя вздыбиться волоски на коже; одним колдовским взглядом подняла «мальчика» так, что от боли застонал вслух, захрипев: «Верю! Остановись!..» Не отпустила, села ближе, приблизила туманный обволакивающий синий омут близко к лицу и…
…Очнулся то ли от обморока, то ли от одури не скоро, медленно сел, обессиленно откинулся на спинку мягкого кожаного дивана, закрыл глаза, дрожа мощным, полностью обнажённым телом. Долго не мог понять, что с ним произошло. Лишь до слёз и боли знакомые телесные ощущения постсексуальной нирваны сказали правду: жёсткую и неутешительную; ту, что стала медленной, но верной убийцей. В отчаянии не мог сознаться в очевидном: Ника сорвала психологическую многолетнюю защитную броню, в которую оделся, когда девочка выросла; когда увидел в Веронике молоденькую и желанную до крика Лану!
Застонал, заскрипел зубами, сжал кулаки до побелевших костяшек, сипло выдавил: «Зачем?..»
Не ответила – не нужно, всё на поверхности: свершилось.
Посидев ещё несколько минут, протяжно выдохнул и… сдался.
– Прости. Это было выше меня.
– Ты лишь исполнил мою давнюю мечту.
Распахнул глаза, не веря услышанному, нашарив вещи, стал медленно одеваться, не попадая в рукава и петли.
Протянула руки-змеи и помогла, целуя то грудь, то живот, то ноги…
Через три минуты исступлённо закричал, выгнувшись и запрокинув голову, не закрывая рукой рта.
«Так делала лишь она, Ланка, юная и жадная на ласки; та, которая умела вершить руками и губами недостижимый рай, неповторимую сказку. И вновь делает… Ника… Любимая… Дэйзи…»
Понимая, что образы матери и дочери двоятся, накладываются, никак не мог отряхнуться от липкого наваждения-сумасшествия. Пытаясь разорвать невыносимые путы, едва сумел раскрыть веки и сфокусировать взгляд – головокружение вызвало резкую дурноту, сердце резанула боль…
– …Раскрой рот, Тони, – брызнула чем-то аэрозольным, прижала нижнюю челюсть. – Завтра же ляжешь в больницу. Давление запредельное. Через час повторю впрыскивание. Дыши, Тошка…
«Кто это говорит? – слабо понимал. – То ли Лана, то ли Ника, то ли сама смерть… Уже? Нет…»
…Пришёл в сознание утром в клинике. Первое, что увидел рядом – ромашки в вазе. Сердце больно дёрнулось, взревела аппаратура, в палату влетели Майкл Майер и Николь, засуетились…
Опамятовался перед обедом. Осмотрелся: рядом на стуле сидела Лана.
– Ты? А Ника?..
– Ночью вызвали. Кажется, арабы всё-таки решились подписать тот нашумевший эпохальный контракт. Если всё выгорит – на полгода уедет наша девочка. А то и на год.
– К-куда?.. – заволновался, хотел привстать.
– В Париж, конечно же, – ласково уложила обратно, склонившись, поцеловала в лоб, заглянула любящим сапфиром в душу, больше ранив, чем обрадовав. – Там арабы новое модельное агентство открывают, прикупив парочку-тройку разорившихся французских. Нике и предложили работу по линии модельных показов и дизайну продукции. Она повторяет мой путь в точности.
– Как я здесь?..
– Банни проводил жену, к тебе и зашёл. Ты лежал на полу в спальне – гипертонический криз.
– Она что-нибудь?..
– Даже не знает, что ты здесь! Не решились тревожить. Пусть едет спокойно. Ей предстоит акклиматизация, новые коллеги, незнакомый город… – тяжело вздохнула. – Не смогла, бедная, и отдохнуть после показа. Сорвали почти тут же, даже не успела переодеться.
Поразившись, замер и замолчал, не в состоянии разобраться в случившемся.
«Уехала почти сразу? Нет! Она была у меня! Я… любил её! Приснилось? Нет… Губы на моём теле… Наваждение? Голова горела – помню. Неужели сон?.. Он был похож на порожистую речку: бурный, громкий, каменистый. Бурной была наша любовь, громкими крики радости, камнями легла разлука. Ника… Ты была моей… Прости, сын. Не вини её – я сорвался. Она уступила и подарила долгожданный рай. Столько о ней мечтал… Так давно… Сильно… Прости!..»
Застонал, заметался на подушке…
…Вероника позвонила отцу перед днём святого Валентина и сказала коротко: «Радуйся. Еду надолго». Мужу прислала SMSку: «Везу два свадебных платья. Требуют срочного применения по прямому назначению».
Ошалев от радости, Банни ворвался к тренеру, размахивая телефоном.
Ив сцапал глупца и усадил на диван, вырвав из рук вечный вестник беды и источник беспокойства, прочёл несколько раз, поднял потрясённые серые глаза.
– Команду пригласишь, мерзавец?
…Домой хотел вылететь первым же рейсом, а потом подумал и позвонил Лане.
– Мама, куда мне ехать?
– К отцу, конечно же, счастливый мой мальчик. Она из отчего дома должна быть тебе отдана – таков русский обычай. Тони тебя ждёт, родной.
Отец встречал в аэропорту.
Сын, увидев его после трёх месяцев разлуки, ахнул и едва не разрыдался в голос: от прежнего Энтони Мэннигена не осталось и половины.
Тони очень сильно похудел, сдал, поседел и как-то сжался, словно неся на плечах непомерный по возрасту груз. Старость его будто обошла стороной, лишь сделав строже, суше, степеннее, тише. В глазах залегла то ли грусть, то ли отголоски боли, что перенёс тогда дома и в клинике; дурашливой весёлости не было и в помине.
Молча подошёл к сыну, крепко обнял, стиснул до хруста костей, замер.
– Папа…
Покачал головой и потащил к машине, не говоря ни слова.
В полнейшей тишине доехали до дома, переоделись, сели ужинать. Лишь когда пили крепкий сладкий кофе, вскинул потемневшие просевшие глаза с красными белками.
– Что сказала?
– Что везёт два свадебных платья. Будет настоящее торжество! Решилась, наконец!
Выслушав сына, кивнул и вновь опустил взгляд.
От этого непривычного поведения Банни поёжился, погрустнел.
– Ты не рад? Или нездоров? Отложить свадьбу?
– Рад, конечно. Со мной всё в порядке. Откладывать нельзя – передумает. Лана тоже несколько раз откладывала, – ушёл куда-то далеко мыслями, очнулся через силу. – Будущий ребёнок лишь заставил поторопиться. Сколько б ещё думала… Стас тогда едва не свихнулся. Свадьба нужна, сын.
– Так вот оно что! Ты грустишь, потому что у тебя не было своей?
Обнял, поцеловал в похудевшую впалую щеку, заглянул в глаза, сияя откровенным счастьем!
Тони быстро отвёл взгляд, еле смог сдержать кипящие слёзы.
– Прости. Тебе это тяжело. Я и не подумал. Так трудно всё сложилось у вас, – сын вздохнул, смущённо поерошил волосы рукой. – Даже женихом не побывал.
– Был. И предложение с кольцом были. В Мэйконе сделал. Кольца купил в Чаттануге. Освятили в церкви, – коснулся золотого кольца на пальце. – По сей день со мной. Уйдёт в могилу…
…Энтони её увидел накануне свадьбы случайно, в саду возле прудика.
Снег засыпал водоём с горкой, а девушка почему-то стояла и смотрела на сугроб, не отрываясь.
Тихо подошёл, стараясь не скрипеть снегом – не услышала, задумавшись.
– Ника…
Повернула совершенно белое личико-полотно, заглянула синей мертвящей пропастью в душу.
– Будет сын. Твой.
* ragazzo (итал.) – парень.
** Thumbelina (итал.) – Дюймовочка.
Август 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/08/04/1558