к 100-летию Первой Мировой войны
...
1
Какие у сапожника враги?
У него покровители временем хуже всякого врага. Вот как у Петрея Стародубцева с Байрацкой слободы.
Дело сапожное у него наследственное. Ещё и прадед чёботы тачал, и дед с отцом иглой да дратвой орудовали. И Петрея с четырех лет посадили за колодки – подметки мелом размечать.
Так и покатились Петреевы денёчки. А потому месяцы сложились в годы, и к двадцати двум перенял он семейную мастерскую у престарелого отца и стал самым известным мастером на всю бирюченскую округу.
Сиденьеи сызмальства в скособоченном виде сделало его фигуру крюковатой, девки на него не загляывалсь. Потому без всякой приглядки привёл ему отец из Гредякина, как телушку, краснощёкую девку с крупными пятками. Сказал : «Бери, жена тебе».
Петрей взял – даже имени не спросил. И через год посыпались у безымяненой жены дети – одинаковые, словно сапожные головки.
Так и жил Петрей, не помня имени жены, не зная счёту детям. А вот ремесло постиг до тонкостей. Слава сапожника с Байрацкой слобjды расходилась по губернии кругами, и скоро докатилась о Воронежа. В августе, на день Успения Богородицы, приехал в фамильном экипаже его высокопревосходительство, Действительный тайный советник Михаил Иванович Скрябин. Состоял Скрябин по военному времени представителем Комитета Всероссийского земского союза на Западном фронте, и в Воронеж вырвался на три дня всего. Вот эти дни он и отвел тому, чтобы прилично её дворянскому званию обуть четырнадцатилетнюю дочку, Елизавету Михайловну.
Вся беда в том, что у девочки левая ступня с изъяном. Еще в совсем малые годы наступил ей на ногу мерин, когда городской увалень на сонном битюге развозил по лавкам стекло. Первое время думали : похромает Лизонька, да оправится.
А оно дальше – хуже. Ну, пока с няньками сидела – беды мало. А как в гимназию поступила, как невеститься начала – тут оно и показало себя. Никакой сапожок, никакая туфелька с ногой не сопрягаются. Уж помыкался Михаил Иванович по магазинам да сапожным мастерским – а всё впустую. А тут кучер его высокопревосходительства, Савелий Латышев, возьми, да и угоди барину: «Есть, дескать, под Бирючом редкостный сапожный кудесник. Он не токмо по человеческой ноге – он по медвежьей лапе бродячим циркачам обувку подогнал. Да о том и у «Губерских ведомостях» сообщено..!»
Генерал почитал Верно – сообщено. Конечно – ножка Лизоньки – не медвежья лапа, однако ж – и тут работа отдельная, штучная.
В Байрацкой слободе вышел генерал из кареты и несколько минут пятаки мальцам раздавал. Это его Петреевы дети окружили.
Потом сам Петрей у порога мастерской выслушал генерала, посмотрел на девочку и нырнул назад, в чрево мастерской. Оттуда вышел с листом чистой белой бумаги и чернильницей с тряпицей:
-Давай, -говорит, -красавица, ступню чернилами нанесем да и шмяк на бумаге сделаем… Вот таким макаром, красавица!..
Поднял Петрей лист с земли, глянул сквозь него на солнце:
- Вы теперь, ваше высокопревосходительство, по городу свои интересы сделайте, а я часа через три всю обувку сточаю до последнего гвоздика.
И нырнул спиной вперед назад в мастерскую.
Генерал в городе интересы справил, вернулся. Глядь – а на табуретке, поверх чистого льняного платка, стоят два красных сафьяновых сапожка. Лизонька подбежала, поменяла обувь, топнула ножкой:
-В самый раз, папинька!
И пошла, пошла по дорожке, ничуть не припадая вбок, как прежде.
Генерал по царски оплатил и работу, и кожаную заготовку. И пацанов петреевых одарил на прощание гривенниками.
Соседи потом дивились и завидовали. А Петрей скоро и забыл про генеральский заказ. Только иногда прицокивал языком от восхищения, вспоминая пронырливость скрябинского кучера Савелия Латышева.
Но кто сказал, что нет врагов у сапожника?
Иногда покровитель ему больше, чем враг. Ровно на Сретенье 1916 года в уездном воинском присутствии вручили нестроевому запаснику Петру, Африканову сыну, Стародубцеву повестку на фронт, в Действующую армию.
-Так я ж горбатый! – начал возмущаться сапожник, - Я ж ружья вблизи ни разу не видал!
Воинский начальник, полковник Троицкий, бессильно развел руками:
-На тебя, брат, особый именно вызов. От его высокопревосходительства, генерала-майора Михаила Ивановича Скрябина. Так что велено быть тебе в Воронеже, в распоряжении губернского Комитета Всероссийского земского Союза. Уездное земство выделяет тебе подводу с тем, чтобы ты взял с собой всякий сапожный инструмент.
2
Что мы знаем о русских солдатах Первой мировой войны?
Ну - любили Родину. Были выносливы, набожны, достойны. Они не пустили немца в великорусские губернии, они одинаково легко громили и австрияка, и германца и турка. Они были верными наследниками петровских гренадер, екатерининских драгун, александровских героев Шипки. Раненый кавалерийский вольноопределяющийся Николай Гумилев в лазарете написал стихи, прекрасно рисующие и самих солдат, и их время:
Ночь порвёт наболевшие нити,
Вряд ли я доживу до утра.
Напишите, сестра, напишите.
Напишите два слова сестра.
Напишите, что мальчика Леву
Я целую, как только могу,
И австрийскую каску из Львова
Я в подарок ему берегу.
Напишите жене моей бедной,
Напишите хоть несколько слов,
Что я в руку был ранен безвредно,
Поправляюсь и буду здоров.
А отцу напишите отдельно,
Что полёг весь наш доблестный полк,
В грудь навылет я ранен смертельно,
Выполняя свой воинский долг…
На той войне под ружьем стояли все – царь с дочерьми, генерал Скрябин с сыновьями, поэты Блок, Есенин, Гумилёв…
Но Петрею Стародубцеву это было неведомо. Зато он знал, какая и из чего у солдат обувь.
А обувь старой русской армии была особенная. Как, впрочем, и всё прочее обмундирование. А оно до последнего шва, до витой нитки было из натуральных материалов. Льняные кальсоны и рубаха, хлопчатые штаны и гимнастерки, шинели из чистой шерсти, папахи из натуральной овчины…
И – сапоги. У последнего рядового они – из натуральной кожи, добротные, крепкие. По средним крестьянским меркам, не сапоги – а настоящее богатство. Да и как иначе в лапотной стране воспринимать обилие миллионов пар кожаных сапог?
А война каждый день пожирала сотни тонн взрывчатки, тысячи солдатских жизней, десятки тысяч пар сапог. И если заводы исправно пополняли боезапас, воинские присутствия – личный состав, то сапоги на фронте убывали с ужасающей быстротой. К середине шестнадцатого года был исчерпан весь мобилизационный запас обуви.
И тогда генерал-майор Скрябин вспомнил об искусном мастере с Байрацкой слободы. «А что если, - спросил себя Михаил Иванович, - организовать военный сапожно- починочный отряд? На полях сражения валяются миллионы штук обуви, которую только починить – и опять можно пускать в дело!»
На почин генерала тут же откликнулся губернский Комитет Всероссийского земского союза. Умные головы просчитали, во что обойдётся такой отряд, и какую выгоду он способен принести. И выходило – выгода он нового почина огромная!
Я не стану утомлять вас бухгалтерскими выкладками. Скажу лишь, что к началу апреля того года сапожно-починочный отряд в Воронеже был создан. Старшим мастером при нём в списочном составе числился и Пётр Африканович Стародубцев.
3
Петрей до того и паровоза-то вблизи не видел. А тут погрузили его мобилизованную повозку вместе с земской лошадью, и еще тринадцать возков, на открытую платформу – и загрохотали они по железке на Брянск. Сидел согбенный Петрей посереди своего скарба и видел, как передвигается по путям империя. Шли на фронт составы с новобранцами, ржали в столыпинских вагонах, распахнутых из-за спёртого воздуха, кони чубатых казаков, по перелескам виднелись пики шедших к фронту своим ходом Диких полков. Резко, по больному, кричали встречные санитарные паровозы, а уже за Гомелем налетели полудюжиной четверокрылые самолетики с крестами, покидали бомбы на состав.
Состав прокричал и стал, попрыгали военные на землю, уткнулись носами в насыпь. А когда от края до края состава прозвучало : «По ваго-о-нам!», то Петрей поднялся, а солдат рядом – нет. Развернул его лицом к небу Петрей и узнал. Савелий Латышев, кучер генеральский.
По привычке скользнул взглядом на сапоги и обомлел. Знакомые голенища! Это ж они пропали из мастерской в памятный день генеральского приезда.
Дружно подняли тело Савелия, переложили на платформу, в сено повозки. Командир отряда, капитан Александр Исаевич Саинчук снял фуражку. Сняли и прочие. Велел капитан похоронить солдата и обещался исхлопотать помощь семье погибшего.
-Ваше благородие, дозвольте сапоги снять с убиенного, - попросил Петрей. –Ему уж все-равно, а нам в дело сгодится.
Делопроизводитель, урядник Петр Галактионов, было возмутился:
-Это ж чистое мародерство!
Но капитан разрешил:
-Мы за тем и прибыли на фронт, чтобы сапоги с убитых сымать.
4.
Отряд придали армейскому корпусу со штабом в Пинске. Сапожники развернули повозки на берегу Припяти, тут же задымила их походные кузница и кухня.
И началась адова работа! Петрей никогда не думал, что в мире есть столько негодных сапог. Их везли повозками с передовой, несли мешками из тыловых контор, приносили подмышкой солдаты и офицеры. И всем срочно, и всем чтобы точно по ноге. Запомнился кавказский князь с гозырями. Кричал, что у него сапожки медвежьей кожи, и чтобы починили их из такой же.
-Где ж я вашему благородию медведя возьму? – недоумевал Петрей.
-А вон у тебя на помосте стоят разве не такие?
-Нет, это обычная юфть. От солдата Латышева остались, для образца .
Еле отбился от князя. Тут привезли партию новых немецких сапог, трофейных. Командир велел пустить их на заплатки.
-Какие там заплатки, - возмутился старший мастер. – Это же эрзац-кожа, бумажный заменитель! У немцев только шанцевый струмент прочный, а сапоги – дрянь. Если уж везете трофейные, то давайте австрийские. Там у них тоже натуральная кожа. Потому что и Австрия – империя.
…Так, под открытым небом, работал до глубокой осени. Фронт так и стоял у Пинска. Солдаты пообвыкли к окопам, завшивели, роптали. Чтобы как-то успокоить служивых, рядом с сапожным отрядом развернули военно-полевую почту. Разрешили всем солдатам отравлять на родину посылки из трофеев. Посылки пошли с немецкими консервами, с австрийским обмундированием, польской бижутерией.
Сапожники тоже сочиняли посылки домой. Командир – к Петрею:
-Пётр Африканыч, ты бы тоже детишкам чего отправил. На вот ящик, пиши адрес.
-Да неграмотный я , ваше благородие.
-Ничего, я помогу .
Петрей снял с полки юфтевые сапоги , что украл у него некогда Латышев, завернул в газету и положил в ящик.
-И…всё? – спросил капитан.
-Будя….чего там, у них усё есть.
Капитан поставил в ящик пару железных банок, положил плотно свернутый пёстрый польский паток и засыпал всё конфетами:
-Заколачивай.
Потом взял химический карандаш, примерился писать адрес:
-Кому писать-то?
-Так жене…
-А зовут как жену?
Петерей перемялся с ноги на ногу:
-Ну… так и звать – жена…
Капитан рассмеялся и вывел на крышке посылки: "Воронежская губерния, на Бирюч, в сапожную мастерскую Петра Африканова Стародубцева".
5
Как только стала Припять, отряд до весны отпустили домой. Ехали на своих подводах через Брынские леса, по курским заснеженным холмам, мимо сумеречных городов и темных деревень. Петрею казалось, что людей в России не осталось вообще, и когда погожим утром, на праздник Введения, 21 ноября он въежал в ворота собственного подворья, то у него зарябило в глазах от соломенных волос собственной ребятни.
На пороге с младенцем на руках стояла жена и первое, что спросил у нее Петрей , было:
-Как тебя зовут, жена?
Она ответила. Но , похоже, муж тут же забыл её имя. Ведь первое, что увидел, войдя в хату – юфтевые сапоги Латышева на полочке под лампадой.
И на другой уже день Петрей занялся привычным делом. Шил, точал сапоги, чёботы, туфельки, боты. К Рождеству получил денежные выплаты по отряду, жене говорил:
-Эти деньги отнесу в банк под проценты. Весной опять на фронт поеду. А как замирим немца – поставлю новую сапожную лавку прямо в торговом ряду в Бирюче.
На Сретенье порученцу от генерала Скрябина сточал новые туфельки для Лизоньки. Сказал порученец, что девушка теперь учится в Англии, но там такого умелого сапожника не нашлось.
Но на фронт его больше не позвали. Потому что весной развалились и фронт, и империя. Кончились у России боеприпасы, солдаты, поэты и сапоги. А новая , Красная Армия, воевала уже в обмотках – ей сапожники были не нужны.
Да и никому они стали не нужны. Началась Гражданская война, и люди одичали. Рванье и дрань стали их одеждой. Пришли болезни, и по весне глотшная выкосила вполовину петреевых детишек.
Впрочем – что такое враги для сапожника?
Он продержался ещё год и умер , когда Бирюч был под белыми. В доме было шаром покати. Чтобы отпеть мужа и купить для него гроб, безымянная жена продала усатому пожилому ротмистру последнюю семейную ценность – юфтевые сапоги Латышева…