(Начало http://www.proza.ru/2015/07/28/320
Предыдущая часть http://www.proza.ru/2015/07/29/293)
Всю ночь ей слышалось тихое лошадиное ржание, виделись неясные тени на палатке, а ещё в спальном мешке притаилась гадюка, она это точно знала, и пришлось спать на голом полу.
...Лена открыла глаза, охнув, подползла к «двери», выглянула и тут же отпрянула – перед палаткой сидел чёрт и скалил острые мелкие зубки. Лена тряхнула головой и засмеялась – конечно, это Чёрт, лагерный пёс. Только что это он от неё тоже шарахнулся? Лена нашла зеркальце и расстроилась. Лик неземной красотой не обрадовал, тело болело, и всё же настроение, как ни странно, могло быть и хуже.
Пора выбираться, она, как-никак, на работе.
И пусть только Конь сунется с извинениями, она не удостоит его даже презрительным взглядом.
Утро ласкало остатками прохлады. Лагерь давно не спал, ребята ушли на раскопки, только дежурные во главе всё с тем же Кошкиным суетились на «кухне». Овсянников был тоже здесь. Кивнул издали, как ни в чём не бывало, и продолжил перебирать какие-то пакеты. Ни грамма раскаяния!
Лена подошла и с независимым видом села на ящик, служивший табуреткой. Овсянников что-то выронил и, чертыхнувшись, полез под стол. Всё-таки руки дрожат? Лена успела заметить, что просыпались не только продукты, из овсянниковского кармана выпала книжица, кажется, «Ядовитые растения и опасные животные Крыма». Какие у некоторых своеобразные интересы!
– Елена Георгиевна, есть будете? – Кошкин загремел посудой. – Только у нас сегодня на завтрак тушёнка, Дмитрий Сергеевич не разрешил варить кашу.
– Почему? – ей было всё равно, есть хотелось зверски.
– Кто-то ночью переворошил продукты, вдруг они заражены?
– Заражены? Чем?
Овсянников выбрался из-под стола и, прихрамывая на правую ногу (вчера была левая!), пошёл к своей палатке:
– Например, бешенством.
Кровь ударила в лицо: о чём это он?!
– Димон сказал, что возможно, ночью разбойничала лиса, – Кошкин распечатал пакет с сухарями, – и что лисы часто болеют бешенством, это очень опасно.
Здесь ещё и лисы... Это он в книжке вычитал?
– Только знаете, что я думаю? Если бы это была лиса, Чёртяка ни за что бы не проспал. Сейчас чай налью, без сахара, пачки с рафинадом тоже трогали. Димон ходил на горку, – Кошкин мотнул головой, – там связь ловится, попросил Володьку приехать хотя бы завтра. Надо в город за свежими продуктами смотаться.
– Володька – это...
– Водитель музеевский.
Лена без вдохновения мучила тушёнку, аппетит почему-то пропал. Что это Конь такой... ледяной? И хромает. Правда повредил ногу? А она убежала. А нечего было врать!
Мимо прошёл парень с мотыгой.
– Валерка, я взял твой инструмент, ничего?
Лена знала многих студентов в лицо, у некоторых вела семинары, но этого в институте точно не встречала. Такого не заметить было бы трудно: жгучие чёрные волосы, карие глаза с поволокой, да и говор специфический.
– Слушай, Валера, – Лена обрадовалась, что теперь знает кошкинское имя, – кто этот парень? Он не наш?
– Да это Витька Цыган, местный, из Колосовки, километров пять отсюда. Он здесь с самого начала, помогает на раскопках. А нам не жалко, может, ему тоже интересно.
– И что, он каждый день из Колосовки пешком сюда ходит?
– Почему пешком? У него лошадь есть, он её в степь отпускает пастись. Нормальный парень, работает наравне со всеми. И скромный, от обеда всегда отказывается, сегодня еле тушёнкой соблазнили. Легенды всякие местные знает. Только там всё больше про покойников, – Лена удивлённо оторвалась от банки. – Вернее, про покойников, которые были раньше не покойниками, а жили в этих местах, ну, вы поняли. Ха-ха! Девчонки потом сильно боялись по ночам. Это Цыган зря, конечно. Нет, он ничего, дружит со всеми, только его Аркадий Илларионович не любил.
– Гривас?
– Ну да. Мы так и не поняли, чего он взъелся, но Гривас вообще тогда нервничал после пожара, а так он весёлым был. И влюбчивым.
Лена невольно улыбнулась – про влюбчивость Гриваса ходили легенды.
– И в кого он здесь был влюблён? В кого-то из практиканток?
– Да нет, не в наших, есть тут одна. Сначала с Аркадием Илларионовичем крутила, теперь... – Валера досадливо поморщился. – Да и чёрт с ней. А Цыган, между прочим, переживал очень, когда Гривас погиб. И вообще, он нам не только на раскопках помогает. Сегодня вот предлагал сгонять в Колосовку хотя бы за макаронами, он же на лошади. Там магазинчик есть. Но Димон сказал, что до завтра потерпим, есть ещё пачка вермишели нетронутой и кильки в томате, можно суп сварить. Кстати, Елена Георгиевна, – Кошкин полез за килькой, – Димон сказал, что вы нам теперь с обедами будете помогать. Девчонки в больнице...
Да что это Димон о себе возомнил? Какая наглость! Пусть сначала хотя бы год в институте отработает, а потом командует. Её прислали с совершенно конкретным заданием!
– Нет, Валера, придётся вам самим справляться, я сейчас займусь собранными материалами, а завтра поеду с этим... Володькой в город, мне надо попасть к главврачу.
Готовить Елена Георгиевна Корсакова не умела.
Лена понаблюдала за работами на раскопе – народ прекрасно справлялся сам. Вернулась к палатке, где хранились находки и документы. Ничего особо ценного студенты, конечно, не раскопали: глиняные черепки с сохранившимися фрагментами орнамента, несколько потемневших монеток. Правда, словоохотливый Кошкин рассказал, что Овсянников за завтраком сообщил всем о какой-то очень интересной вещице. Якобы он её пока не хочет никому показывать и держит отдельно. А зачем её отдельно держать? Да и где – отдельно? Здесь сейфов нет. Если только у себя, или в одной из пустых палаток. Но, может, кто и поверил. Кошкин думает, что Димон это придумал специально для поднятия трудового энтузиазма.
Лена была согласна с Кошкиным – ерунду Димон придумал. Макаренко доморощенный.
День пролетел быстро и как-то ...одиноко.
Вечером она ушла на обрыв.
Лена Корсакова считала себя исключительно городским человеком, настоящей дочерью мегаполиса. Вылазки на природу, берёзки, жучки-паучки её никогда не прельщали. И даже море, увиденное в детстве, оставило какой-то нелепый микс воспоминаний. Те самые магнолии из песни, изумрудная вода, необыкновенные, поросшие лесами горы – и толпы курортников, охотящихся за свободным клочком пляжа, раскалённая галька, музыка, чад от бесчисленных шашлычных, крики торговцев кукурузой и пахлавой. Весёлые солёные брызги, новый оранжевый надувной круг, ощущение счастья – и мучительно зудящая сгоревшая кожа.
Сейчас же казалось, что не существует на Земле ни отелей с курортниками, ни городов с небоскрёбами, ни отчётов, планёрок и министерских проверок, ни шумящих над головой соседей – только невозмутимое древнее море. Оно видело и скифов, и греческих колонистов, итальянцев, турок. Где теперь эти люди с их проблемами и страстями? Когда-нибудь и Лены не будет, а море останется всё таким же...
Её философствования внезапно прервали, и вовсе не скифы с греками. Со стороны лагеря шёл напряжённый Овсянников, а на соседний камень тут же по-хозяйски уселась знакомая чайка-слон. Проходной двор.
– Добрый вечер, Лена. Я хотел извиниться за вчерашнее. Глупая вышла шутка, ты испугалась. Я не хотел... – внутри у Лены что-то торжествующе подпрыгнуло и сладко сжалось. Димкины глаза были трогательными и виноватыми, и смотрел он на неё так... – Красиво здесь, правда?
Чайка строго покосилась на Лену и стала ещё больше похожа на Галину Мартыновну.
– Красиво? Наверное, – получилось сухо и фальшиво.
Овсянников внимательно посмотрел на Лену и встал.
– А знаете, Елена Георгиевна, как называется эта чайка? Мартын. Интересно, правда? Приятного вечера, – и он, прихрамывая, пошёл прочь.
Мартын?..
Хотелось заплакать. Да что же это такое?
(Продолжение http://www.proza.ru/2015/08/03/611)