ГЛАВА 2.
СВОЯ ЧУЖАЯ ДУША…
В Монреаль должны были поспеть к завтраку – сказывалась разница часовых поясов.
«Создаётся ощущение, что летели недалеко! Вылетели в шесть утра, прилетим в семь! Почти шесть тысяч километров, океан. Время – назад. Машина времени современности, – безмолвно ворчала, косясь на крепкого мощного накачанного мужчину справа. – Глаз не сомкнул, кажется, только слегка откинул спинку сиденья. Железный, что ли? Уж в самолёте можно расслабиться. Нет, застыл, как изваяние, откидывает глазищами салон и стюардов, а они, бедные, сюда, в хвост, и не заглядывают от страха! Наверное, подумали, что коп везёт преступницу! Похожи: испуганная, синяя, тощая девчонка и суровый до дрожи мужик с выправкой то ли военного, то ли бывшего спортсмена-тяжеловеса!»
Заворочалась сердито.
Тут же вызвал стюарда, приказал принести кофе, бисквиты и коктейли. Её любимые. Удивил.
Прыснула, едва сумев скрыть кривую усмешку: «Надо же, досье изучил досконально. “Спец”. В этом нашим не откажешь – знают своё дело безупречно. Как чётко отработали в Байонне! Удалась их операция. Я оказалась покладистой и послушной – Бернадетт отныне в их руках. Не устоял, глупец! Записали, наверняка…»
Дома было прохладно, как-то неспокойно.
Не могла ничего объяснить, осторожно выглядывала сквозь жалюзи на кухне, осматривала двор и улицу, а чувство тревоги не покидало. Нервничала, протряслась весь день, сомкнув глаза лишь на пару часов.
Встав на закате, выпила турку кофе – бестолку: ни страх, ни дрожь не ушли. Вздохнув, сдалась и… набрала заветный номер на телефоне: тот пожилой начальник, Маршаль, сунул записку, когда прощался на Мон-Руаяле.
– Пришлите бодигарда. Я согласна.
Через четверть часа пришла SMSка: «У подъезда».
Ошалев, выглянула в окно: во дворе стоял тот самый взрослый мужчина, что привёз её из Байонны! Чёрный джип оставил неподалёку от бровки газона. Помедлив мгновенье, раскрыла окно и дождалась, когда он, услышав звук створок, поднимет лицо, кивнула и жестом пригласила в квартиру.
Удивился, но двинулся к дому.
Закрыв окно, заперев, пошла открывать дверь.
Впустив гостя, пригласила жестом на кухню: знакомиться.
– Ив Томтит. Местный. Холост. Отставник. Мясоед, – представился.
Поднял на замершую девушку светло-серые глаза, улыбнувшись ими.
– Предпочитаю чай. Жасминовый.
Не выдержав, расхохоталась, качая головой: «Чудны создания твои, Господи! Чай с жасмином! Не поверила бы ни за что. Убил, громила. На Тони чем-то похож: огромный и трогательный…» Не могла успокоиться долго.
Ив спокойно снял коричневую кожаную куртку и пошёл в ванную вымыть руки, давая ей время прийти в себя.
Успокоилась, утёрла слёзы, приложила тонкую ручку к груди, слегка поклонилась, извиняясь за несвоевременную весёлость.
Не обиделся, подумав, наверное, что это от нервов.
– Добро пожаловать в мою сумасшедшую жизнь, Ив. Приношу извинения за всё и вся, что Вам придётся увидеть, услышать, почувствовать у меня на службе. Наедине на «ты», пожалуйста. Так проще и теплее. Не претит просьба?
Молча покачал коротко стриженой русоволосой головой.
– Привет, «вторая кожа»!
Работа засосала, закружила, вскоре выслала в Квебек – столицу французской Канады.
У Ники было такое чувство, что не уезжала из Байонны!
«Европа, Франция ощущается на каждом шагу! Квебек по внешнему виду очень отличается от других городов Канады, а тем более США, и в нем ещё сохранились старинные постройки, одни из самых древних на этом континенте! Город состоит из двух частей – Нижнего города (Basse Ville), где были построены первые дома французских колонистов, и Верхнего города (Haute Ville), расположившегося на холме мыса Диамант. Чрезвычайно живописен, многие здания в старой части напоминают сказочные домики и замки, а от цитадели и порта веет по-настоящему древней историей – то, что я так люблю. Вот эта внезапная поездка и не расстроила, а порадовала, потешила мою мятежную душеньку», – радовалась и впитывала впечатления.
Отработав на временной выставке в Национальном музее изящных искусств, где выставлялись работы и её, и матери, было время окунуться в город и маленькие тайны, побродить, порисовать, подумать, сидя в маленьких кафе, уже в помещении – сезон уличных посиделок закончился.
Осень на северо-востоке страны подходила к концу, начиналась пора первых заморозков, дождей, инея, снега.
Пришлось зайти в магазин и купить тёплое короткое пальто с капюшоном и сапожки с опушкой, стилизованные под унты. Лишь шапку не надевала, недолюбливая их, как и мать. Пользовалась вовремя подвернувшейся поездкой, водила повсюду за собой огромного бодигарда, прижавшись к его тёплому и надёжному боку.
Высоченный Ив поневоле обнимал полутораметровую кроху за плечи, прижимал, когда входили в помещение, касался, чувствовал, вдыхал и… вздыхал тихо, сжимая губы.
Не заморачивалась – было наплевать на его чувства, со своими не разобралась. Пожалуй, впервые Ника была так отстранённа и прохладна с охранником.
Всё равно люди чувствовали особую тревожную ауру чувственности, витающую огненной жар-птицей вокруг колоритной необычной пары, фотографировали, перешёптывались вслед.
Это не волновало девушку нисколько – лицо было настолько известно в стране, что такое внимание не злило, лишь вызывало грусть в глазах.
Томтит, как мог, закрывал огромной фигурой клиентку, заставлял носить большие чёрные очки, натягивал капюшон куртки или пальто, старался высчитать маршрут вдалеке от затоптанных улиц и площадей старой столицы Канады.
На четвёртый день пребывания в Квебеке, они проснулись рано утром… в одной постели.
Ника не сразу вспомнила, как это произошло.
Ив молча принёс завтрак в постель, ни глазом не укорив за вчерашнее.
Ему самому нужно было разобраться в причинах её поведения, вернее, нападения. Нет, не винил, тем более, не презирал. Девочку что-то сильно мучило, и то, что вытворила вчера, лишь следствие жуткого стресса. Факт, что он стал той самой «разрядкой», не оскорбил – живой человек всё же, понял и тотчас простил, и впервые за долгие годы службы решил не докладывать о происшествии. Никому и никогда.
«Ошиблась. Бывает. Проехали», – так и сказал себе.
– Ив… прости, – не могла поднять виноватых и страдающих глаз.
– Забудь. Никто не узнает. Клянусь.
– Расскажи! Прошу! Я должна понять…
Замер, стоя возле растерзанной кровати, долго смотрел сверху на измученное осунувшееся худенькое бледное личико юной девочки, годящейся ему в дочери, не сдержался и… погладил ласковыми пальцами щёчку, чем вызвал поток слёз: бурных, горьких, искренних. Сел, притянул, сильно обнял, положил на голову подбородок, вздыхая, не говоря ни слова.
«Что бы ни сказал, раню. Не тот случай. Сама должна успокоиться и смириться с дикой выходкой».
Старался ни о чём постороннем не думать, предупреждённый о её даре: «слышать» мысли, предвидеть. Неприятно передёрнулся от запоздалой догадки.
«А не спровоцировал ли сам? Вспоминай, солдат, чем. Когда появился в её бесподобных глазах тот дьявольский свет?.. – рыкнул. – А чёрт его знает! Всё было ровно, мирно, по-семейному. Права девчонка: пора разобраться. В подобном проступке всегда виноваты обе стороны. Нужно найти “спусковой крючок”, дабы не повторить ошибки».
– Давай поступим следующим образом, – оторвал от себя, подал носовой платок.
Пока сморкалась, причесал ей взъерошенные волосы, стараясь не делать больно, надел махровый халат, усадил удобнее, пододвинул поднос с обильным завтраком, сказав себе безмолвное «спасибо» за заказ: рано утром приносить усиленный набор и оставлять в кабинете.
– Поедим, приведём себя в порядок, потом сядем за чашкой чая и попытаемся вместе прожить по часам вчерашний день. Мне сложно это сделать в одиночку – тоже переклинило в какой-то момент. Не рассказывай никому – не поверят или тут же «спишут», – тепло улыбнулся светлым серым в синь-океан, дождался ответного всполоха, кивнул, благодаря. – Мы обязательно справимся, поверь. Ничего не происходит просто так – закон природы. На всё есть причина.
Уселись на кровати, сложили калачиком ноги и принялись за еду, нужную по ряду причин: отвлечь, успокоить, насытить и дать силу для тяжёлого разговора. Что-то подсказывало, что он не будет скорым и простым.
Поставив чайник на спиртовку, Ив заварил сразу по паре чашек, насыпав разной заварки: и с жасмином, и с ягодами, и с кусочками трав и цветов, и простой чёрный.
Вдыхая сумасшедший аромат от такого разнообразия, Ника расслабилась, отодвинула пережитое на задворки памяти и постаралась пока не думать. Рассматривала огромный поднос, накладывая себе на тарелку то салат, то нарезку, то кусочек сочного прожаренного мяса, то тянулась за куском арбуза или манго, облизывая детские пальчики пухлыми сочными порочными губами.
Это вызвало в мужчине крупную дрожь возбуждения. Быстро отвёл глаза от чаровницы, схватился за горячий чай и отхлебнул, обжёгшись до сильной боли во рту. Отвлекло на мгновение от грешных мыслей, которых страшился всё больше – девушка разбудила зверя в теле! Опустил низко голову, материл себя, на чём свет стоит, а легче не становилось. Взбеленился: «Ты что, идиот? Столько лет держался, ни одного нарекания или взыскания по службе! Что случилось, Медведь?! Да мужики узнают – хоть на край света беги! Презирать станут! Как ты так дал маху? Впервые работаешь с хорошенькой женщиной? Уж стольких повидал…» Отчаявшись, безмолвно застонал, заскрипел зубами, заиграл желваками…
Что заставило опомниться? Тёплая ладошка на левой щеке.
Протянула руку и мягко прижала к чисто выбритой коже. Не гладила, просто держала, даже пальчиками не двигала.
Поразившись до оторопи, понял вдруг, что хочет этого больше жизни! Повернул голову левее, закрыл вспыхнувшие страстью глаза, не успев задавить крик души и тела: «Желанная!»
«Услышала» и сместила руку к мужским зовущим губам, погладила большим пальцем медленно, тягуче и так маняще!..
Через силу опомнился, прижал плечом к щеке женскую кисть, останавливая извечную древнюю игру-приглашение в любовь. Замерла, затихла, даже дышать перестала. Выпрямился, снял ладошку, благодарно поцеловал детские пальчики с бесцветным перламутровым лаком скромного маникюра, отпустил милосердную щедрую руку-дарительницу понятливой умницы. В тишине посидел с закрытыми глазами пару минут, медленно раскрыл и тут же опустил взгляд на поднос.
– Мы всё успели съесть на нервной почве, – усмехнулся, заметив пустые тарелки. – Пожалуй, заказ нужно ещё усилить. Смели, как саранча… – осекнулся, поняв, что шутка не получилась.
Голос был сипл и глух, нотки безнадёжности и обречённости не укрылись от её внимания. Сообразив, что окончательно «спалился», помотал в необъяснимом исступлении головой.
– Прости… Не понимаю, что со мной… Разрывает что-то изнутри… Режет на ломти…
– Я поняла, что случилось, – смотрела разверстым синим провалом в душу, холодя и грея одновременно.
Изумился, побледнел так, что проступила тёмная, только что выбритая щетина! Поразившись, покачал головой, не веря или не желая слышать правду.
Спросила глазами, не дождавшись ответа, решила сказать сама:
– Ты сыт одиночеством. Настолько сыт, что в последнее время был в чёрном беспросветном отчаянии, не признаваясь в этом и самому себе. Ты можешь отрицать, спорить со мной, не поссоришься только с телом и душой, а там бездонная пропасть и… знакомые глаза смерти.
Услышав, обомлел, выпрямился и замер каменным изваянием.
С болью усмехнулась:
– Меня не обмануть, понимаешь. Знаешь – чувствую на расстоянии. И то, что внутри, тоже «вижу».
Отвела парализующую синь, спокойно всыпала в чайник заварку, влила кипяток, пододвинула тарелку со слоёным мясным пирогом, нарезанным кусками. Положив Иву порцию, поставила перед ним, налила свежий чай, вдыхая потрясающий аромат жасмина: лёгкий, будоражащий, жизнеутверждающий, зовущий в весну и любовь.
– Я видела её глаза не единожды – давняя знакомица и гостья. Так уж вышло по нашей семейной женской судьбе – видеть и знать больше, чем другие. Не радует это, но и деться никуда не можем – дар свыше. Нежеланный и непрошеный. Прокляты, должно быть. Вот и страдают все, кто вокруг нас находятся.
Помолчала, уйдя в мысли.
Ив не мешал. Ждал.
– Я пыталась высчитать безопасный круг – зону отчуждения, мысленно соорудить защитную сферу, чтобы хоть как-то оградить тех, кто рядом. Тщетно. Если женщины почти не подвержены этой тлетворной заразе, то с мужчинами – просто катастрофа!
Налив себе чая, отпила несколько глотков, закрыв от наслаждения грустные помертвевшие глаза. Открыла, почувствовав касание мужских пальцев на локте и услышав безмолвную просьбу: «Продолжай». Печально улыбнулась и закончила мысль:
– Они сами рвут этот кокон и просто врываются внутрь насильно, вскоре погибая. Как сказал один мудрый человек: «Это вирус, и он не в крови. Это в самом воздухе». Вновь с ним соглашусь: в воздухе. Не дышать – спасёшься, но как это сделать? Как жить? Попробуешь?
Мягко рассмеялась, принялась за пирог, вонзив в него хищные зубки.
…Через час, всё прибрав, приведя себя в порядок, закончив неотложные дела и выяснив, что срочно никому не нужны, выбрали вечерний рейс.
Им нужно было время. Решили серьёзно поговорить, расставить точки.
– Попытаюсь я, по старшинству и чину, – невесело хохотнул.
Откинулся на спинку дивана, где устроились с чаем, собрался с мыслями, окунулся ими во вчерашний день, стараясь выловить те сцены, что привели к обоюдному срыву. Поняв, что всё сбивается в кучу, нервно выдохнул и решил просто констатировать события по часам: сухой отчёт.
– Так, утро: завтрак, неспешный разговор, карта, долго решали, куда двинемся. Спланировали, тут же нарушили – снимала сценки быта лавочников, что-то зарисовывала, расспрашивала, записывала. Отметила, что улочка похожа на аналогичную в Байонне: там акцент на басков, корриду, исключительность, здесь – индейцы, история завоевания и образования Канады. Там фетиш – быки, тут – резервации.
Взял чашку чая, молча выпил, собирая в голове сведения в единую систему. Продолжил, упорно не смотря на девушку:
– К обеду резко похолодало, пошёл мелкий дождь, вскоре перешедший в снег. Зашли в ресторан и просидели три часа – разбиралась с записями, просматривала снимки, спрашивала у меня совета и мнения, допрашивала персонал. Объелись, – покосился.
Улыбнулся, заметив лукавую мордашку. Помолчал, алея ушами, вздохнул.
– Вышли на улицу, пошли к фонтану у ратуши, удивились, что он работает, хотя шёл снег с дождём. Было почему-то весело – кажется, с вином перебрали!
Оба рассмеялись.
– Подошёл гид, предложил помощь. Уговорил потому, что был на машине, а мы продрогли. Забавный такой дядька…
Поймал искоса тёплый светлый взгляд, поспешно отвёл глаза на чайник – тут же налила чай, подала конфету. Пригляделся: «Трюфель».
– Спасибо, я забыл. Гид привёз в шоколадный салон. Коварный тип. Там опять объелись! И измазались, как поросята, – покачал головой, смущённо потёр щеку, отпил ароматный свежезаваренный чай. – В долгу у хитреца не остались – заставили дегустировать с нами.
– Отказался, сказав, что диабетик. Упаковали в коробочку и всунули ему в руки. Боясь, что растают, быстро вывел на улицу. Или себе не доверял! – рассмеялась звоночком, запрокинув тонкую шейку, откинула кудрявые локоны – не нашла силы выпрямить.
– Повозил по затасканным маршрутам. На фуникулёр сели вдвоём – гид отказался. Подозреваю, что поехал домой – детей порадовать подаренными сладостями. Поднялись на холм, стали любоваться городом с высоты, наблюдая, как его засыпает снегом. Было тихо, пустынно, сыро. Терпели долго, пока не стало заметно холодать и темнеть. Сумерки уже ощутимо ранние, стало немного жаль, – смутился, отругал себя, что сбился с делового доклада. – Продрогла сильно. Обнимал, грея, но этого оказалось мало. Поехали вниз, домой. Решила отогреться в горячем бассейне в отеле. Перед этим перекусили, пошли нырять.
– Бассейн был едва тёплым. Пришлось первые четверть часа быстро плавать, играть в подвижные игры, плескаться. Народ быстро рассосался, остались несколько человек, – добавила.
– Насмешила пожилая пара – стали с нами соревноваться, думая, что мы супруги.
Побледнел, поджал губы, помолчал. Допил чай, отставил: довольно.
– Пришлось поиграть по их правилам. Ты их напугала, Ника, – укорил взглядом, не сумев скрыть восхищения и сердечного чувства.
– Подумаешь, «утонула» на три минуты. Я могла и больше на дне полежать – не дал… – не договорила, заметив странное выражение построжевшего лица, поразилась, распахнув глазищи-убийцы. – Ты «купился»?.. Бог мой… Прости… Не подумала тогда… Дура. Идиотка. Никогда не думаю, сначала делаю, – протянула руку, положила поверх мужской кисти, мягко сжала, погладив большим пальцем кожу. – Извини, прошу. Глупая и недальновидная выходка, согласна.
– Старушка первая тебя заметила «бездыханной» на дне. Сначала не поверила глазам, потом подняла крик. Пришлось её уносить в номер, – строго смотрел на поникшую озорницу, не отвечая на робкое умоляющее пожатие руки. – Обманула и меня – актриса. Какой талант пропадает…
Поперхнувшись, смолк, когда поднесла его руку к своим губам и поцеловала, неотрывно смотря в глаза. Что-то мелькнуло в памяти из вчерашнего, но пока не мог ухватить целиком. Встряхнулся, осторожно положил её руку на место, глаза опустил от греха подальше.
– Нырнул, поднял по всем правилам для утопленников…
– А тут я ожила и вскочила тебе на спину, едва не утопив!
– Не в той ты весовой категории, девочка. Я вполне мог аналогично ответить, да не стал, – криво улыбнулся, тут же прощая бесчестную выходку.
– Ты меня укусил за ногу! Это был ты!
– Наказание: скатилась с горки, оглушив. Воды наглотался от неожиданности.
– Очевидно, меня действительно занесло. Прости.
– Вытащил из бассейна. Три часа плескались – достаточно. Брыкалась, пришлось связать полотенцем, – говорил всё тише, прятал глаза, бледнел красивым лицом, заволновался. – Внёс в номер, положил на кровать, накрыл одеялом. Вскоре затихла, – осипнув, замолчал совсем.
– Что-то вспомнил?.. – напряглась, как тетива, побелела нежным синеватым личиком, затрепетала. – Расскажи, молю! Я ничего не помню, что было после бассейна, клянусь! Словно действительно утонула на время.
Села ближе, прижалась тонким острым плечиком, умоляюще заглянула в глаза, в которых плескались жалость и… едва сдерживаемая страсть.
– Не жалей меня. Не щади – не стою того. Знаю прекрасно, кто я и цену – ломаный грош в базарный день.
Услышав гадливое презрение в голосе, вскинулся, вспыхнул мужественным лицом, схватил за плечи, прошипев: «Не смей так говорить!»
В упор посмотрела, в самое сердце.
– Говори, иначе я всё расскажу. Даже в моменты бессознательности, вижу себя со стороны, клянусь бессмертной душой.
– Ты не виновата, Ника! – простонал, сжав руки на предплечьях ещё сильнее. – Ты права: я вспомнил всё. До последнего кадра.
Помолчал, алея лицом, шеей, ушами и прочими частями тела. Долго собирался с силами, смотря куда-то поверх её левого плеча. Тяжело и протяжно выдохнув, отпустил и стал рассказывать: чётко, тихо, коротко, отстранённо, без эмоций:
– Уложил в кровать, накрыл одеялом. Затихла, стала дышать глубоко и размеренно – уснула. Постоял для верности минуту-другую. Решил ополоснуться под душем. Совершил непоправимую ошибку: обязан был пойти в свой номер. Не пошёл. Опасался. Что-то настораживало. Решил быстро сполоснуться в её номере. Совершил вторую непростительную ошибку: не закрыл изнутри дверь ванной. Объяснение: боялся, что ей станет нехорошо, а санузел совместный, – говорил всё тише, но так же чётко и ясно, сидя с прямой спиной, словно уже предстал перед дисциплинарной комиссией. – Едва намылил голову, влетела в кабинку и набросилась с поцелуями. Третья ошибка стала роковой: нужно было включить ледяную воду и привести обоих в чувство! Обязан был!.. – выкрикнул.
Заскрипел зубами, задышал часто, потемнел лицом и глазами, ругая себя последними словами. Долго ругал. Очень.
Ника тоже сидела поникшая и пристыженная, не зная, как и чем загладить вину. Обзывалась и корилась не меньше. Стихнув, безмолвно и покорно дожидалась окончания рассказа, припечатав себя коротким и хлёстким: «Шлюха!»
Опомнился, сник, осип голосом.
– Я виноват в дальнейшем. Не ты. Я – взрослый, тренированный, подготовленный, настоящий «спец». Недопустимый просчёт. За него «списывают» однозначно. Не мучься, не ругай себя. Юная взбалмошная девочка, не всегда, не совсем понимающая, что творит неистовое тело…
– Не оправдывай меня, Ив! Минуту, четверть часа была не в себе… А потом?!
– Страсть затмила нам разум: тебе по молодости, мне…
– …от одиночества, – положив на его губы ручки, сильно прижала, не дав договорить. – Всему есть предел. Ты своего в тот вечер достиг. Тот порог, за которым узкий коридор с двумя дверьми, два выхода: «оторваться» от души или… повеситься. Погибнуть. Сдаться. Знакомая история. Слишком. До боли. До слёз…
Сжав автоматически кольцо Николаса, повалилась с плачем ему на колени.
– Ты выбрал жизнь. Никто не вправе за это осуждать. Никто…
Растерявшись на миг, поднял её, подхватил, усадил себе на колени, успокаивая, что-то тихо на ушко нашёптывал, гладя волнистые волосы, целуя их, касаясь тёплыми губами виска, где бешено билась синяя нитевидная жилка. Обхватив кудрявую голову, ласкался носом, зарывался в локоны, пьянел от запаха, стонал, трепетал огромным телом.
Отозвалась. Вся. До последней клеточки неистового тельца.
И не заметили, как исповедь стала не наказанием, а благословением их любви.
…Очнулись от звонка помощника Вероники, который напомнил, что самолёт в Монреаль через два часа.
– …Тебе придётся отказаться от моих услуг, – его голос был тих и напряжён. – Зачем тебе лишние угрызения совести? Без этого проблем хватает. Будь мудра, моя девочка, – в зеркало заднего обзора старался не смотреть, чтобы не причинять ей ещё больших переживаний. – Охранников в нашей конторе – пруд пруди…
– Нет!
– Объясни, прошу.
– «Мы в ответе за тех, кого приручили», помнишь? Я так же думаю и поступаю. Всегда.
– Трофей на поясе? – улыбнулся легко и весело.
– Трофеем может быть сердце. Я беру душами, не забывай.
– Любыми? – напрягся, почерствел лицом.
– Нет. Лишь теми, которые стали нужными. Своими, понимаешь?
– Я чужой, Ника! Очнись, милая!
– Ты просто не заметил этого, родной, – протянула тоненькую ручку поверх спинки сиденья, погладила его затылок нежно и любовно. – Стал моим на дне бассейна. Вместе утонули, пропали.
Услышав это, вывернул джип к обочине, резко дал по тормозам, ошарашенно замер. Как во сне, обернулся к ней, не в силах произнести хоть слово.
– Если думаешь и считаешь иначе – скажи сейчас мне в лицо, смотря в глаза: «Я свой» или «Я чужой». Скажи, Иви. Просто произнеси эти два слова.
Молчал долго, ощутимо мучаясь, сомневаясь в серьёзности её предложения. Глубоко посмотрев в спокойные, честные, тёплые, такие родные глаза, закрыл на миг веки и, глухо застонав, раскрыл их. Притянул девочку в сильные объятия с хрипом-всхлипом: «Свой! Твой!»
Июль 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/08/01/1732