Невыдуманная история.
Жил-был на свете Федот Федотыч по фамилии Федотов. На войне его называли просто Федотычем, хотя от роду было ему всего лет двадцать. Не робкого десятка оказался Федот и вскоре был отмечен командирами. И определен в разведку. Полковую или другую какую - не ведомо мне. Судьба и материнский крестик на шелковой нити вокруг шеи оберегали его от превратностей войны, и, спустя некоторое время, на погонах появились первые офицерские звездочки. Время такое было – военное. Немало предшественников Федота навсегда ушли в разведку… Вот и воспитывали офицерский резерв не по училищам с мягкими койками в теплых казармах, а прямо в окопах, да во время рейдов в немецкий тыл. Хорошо воевал младший лейтенант, и вскоре новые звездочки засверкали на его плечах. (Была война. Одни «убывали», другие «прибывали» на смену им. Диалектика войны...). И вернулся домой по демобилизации он в звании капитана. Капитана в запасе, поскольку образования соответствующего военного не имел и суворовскую «науку побеждать» в академиях не изучал. А что умел делать практически – за то и был отмечен боевыми наградами да офицерским чином.
На родине демобилизованному офицеру предложили работу в местном отделе милиции. Долго не раздумывая, он принял предложение, и началась новая жизнь капитана, теперь уже не пехотного, а милицейского. Звание армейское автоматически перекочевало на погоны с красными просветами. Кто-то невзначай, как бы оговорившись, назвал его «Федот -два капитана». Кому пришло в голову такое - никто не припомнит, но с тех пор закрепилось за ним это прозвище. Правда, называли так только "за глаза", "в глаза" побаивались. Должности соответствующей в аппарате отдела для капитана не нашлось, и направили его участковым с полномочиями. Участок определили едва ли не в половину района: всю Зареченскую да Подгорную сторону под его надзор передали! Со всем «движимым и не движимым», как говорится… А для оперативности и транспортом персональным обеспечили, какой был в наличии: «заезженного» еще на войне серого в яблоках «иноходца» закрепили за капитаном. То ли годы лошадиные свойство свое выказывали, то ли приставка «ино» возымела действие, только перемещалось это транспортное средство со скоростью никуда не спешащего праздного пешехода. Но все же это был транспорт, потому что на своих двоих за целый день много не находишь! Да и поклажу какую-никакую перевезти можно, и в хозяйстве капитанском начинающемся польза не малая: дровишки подвести, травки или сенца козочке однорогой при случае – немалая помощь в сельском быту.
Был он среднего роста, довольно худенький, с узкими опущенными плечами. Почти пареньком, в свои двадцать с небольшим познавшим такое, что не приведи Господь испытать и пережить другим. Поговаривали те, кому доводилось поближе знать и видеть Федота, что ножом он владел, как забойщик на скотобойне, и освоил эту профессию он не на чучелах полигонных, а в боевых условиях, в разведке...День сменялся другим днем, жизнь продолжалась, продолжалась и милицейская служба у Федотыча. Именовался он, впрочем, уже не по-фронтовому, коротко, а с приставкой отчества, или, как говорил его сосед по улице старый дед Тимоха, «по отечеству» – Федот Федотычем. Новая работа началась с обхода – объезда вверенных ему владений по заранее составленному графику. Знакомиться с вверенным ему участком. По обязанности своей должен был Федот Федотыч и на колхозных собраниях речи держать по разному поводу: все же, как никак, представитель района. Вот и ездил, знакомился с делами на местах и на собрания успевал вовремя. И вопросы нешуточные поднимал он на этих сходках сельчан. Главное, говорил он, конечно, выполнение основных и встречных планов по всем показателям. А показателей этих список большой имелся не только у председателя колхоза какого-нибудь, но и у участкового. А как же? Должен быть в курсе всего на своем участке! И не приведи Бог участковому встретить знакомую колхозную фигуру в районном центре в разгар уборочной или посевной страды, беда! Сразу допрос учинит: куда да зачем заявился или заявилась в такое-то горячее время? И, помимо выполнения планов повседневных, компании разные проводились в районе. То подписные, то закупочные, то облигации очередные выпустит правительство в виде займа. Во все должен вникать, все видеть и все замечать участковый. И вести соответствующую разъяснительную работу с населением, мобилизовать его, так сказать... Надо отметить, что и население нередко обращалось к представителю власти со своими вопросами и за разъяснениями. Дескать, почему карточки отменили, а товары в магазин не завозят? Или: еще прежние займы не выплатили, как уже новые выпустили? Где взять на них деньги, например? И когда «палочки», олицетворяющие вклад конкретного колхозника в общее дело, чем - нибудь другим, более вещественно-полезным заменят или так и помирать придется с этими неосязаемых «трудоднями» в замызганной мятой тетрадке колхозного бригадира-пьяницы? Да мало ли какие вопросы приходили в головы любознательных сельчан в перерывах между косьбой и тереблением льна и между "Ильей" и "Богородицей"? Вот и выкручивался участковый капитан, вникал в нужды жителей вверенных ему территорий, разъяснял политику партии и районного начальства на каждый текущий момент! А как же? Разъяснял и требовал ее исполнения. Например, начинать отвыкать от затяжных праздников многочисленных с распитием зелья разного призывал. Разного в том смысле, что из разного сырья готовилось то зелье. Кто на что горазд был. А «гораздых» находилось не мало! Считай, на каждом втором подворье заранее, не в самый канун очередного престольного или нового, светского, "красного дня", а загодя начинал кружиться дымок над банной крышей. По-черному топились бани в послевоенные годы. Ни кирпича на трубы к печам, ни денег на этот самый кирпич тогда в загашниках колхозников не водилось... Вот и выходил дым от сложенных пирамидой печей-«каменок» через прорубленное в задней стене окошечко и выдавал постороннему взгляду не только в банные субботние, а и в обычные будние дни полутайное производство напитков этих. И не только дым, но и специфические стойкие ароматы истекали из тех же закопченных окошек и из распахнутых настежь дверей стоящих на отшибе бань. Впрочем, никого эти дымы и запахи особо не смущали. Обычное дело - скоро праздник. Верная примета. Ловили односельчане блуждающие между дворов скоромные запахи, переходящие в ароматы, и гадали: из чего, из какой такой «материи» Матрена или Фекла на этот раз «выпускает дух»? Особо ценилась ржаная и пшеничная самогонка. Не многим уступала ей по качеству медовая. Самой «последней», низкосортной среди искушенного населения считалась «свекольная» или из мороженой картошки. Кроме вкусовых характеристик говорили и о продовольственных делах такого «винокура». Не густо, видать, у него с пропитанием...
Знал об этой примете и милицейско-армейский капитан. Не знал он только, что «дымить» начинало сразу в пол округи порой! В зависимости от «статуса» праздника да от традиций местных. И там и тут расстилался по низинкам туман с характерным запахом. Не очень-то скрывали колхозники это свое «ремесло». И не только как застольное угощение использовалась продукция «самогарного» производства. В послевоенные, да и в последующие многие годы спиртное выполняло функции своеобразной валюты на селе. О чем бы не договаривались между собой жители сел и деревень, расчет шел на «литры и поллитры». Иногда просто на стаканы... Такими «критериями» оценивалась любая сделка до самого скончания колхозно-коллективного движения, то есть, до скончания века двадцатого. И надо было вести бескомпромиссную борьбу с пережитками... которые по рассказам стариков и как известно из истории, имели не столь уж и древний возраст и были ровесниками тогда еще многих живых сельчан. Так сказать, издержками наступающей «новой жизни». И легла эта «борьба» на плечи, главным образом, участковых инспекторов. В том числе и на худенькие плечи Федота Федотыча.
Задачи свои, равно как и обязанности, участковый знал и понимал и исполнять старался добросовестно в полном объеме. Вот и на этот раз, в разгар уборочной и, заодно, престольного праздника Святой Богородицы, поехал он поинтересоваться да посмотреть, как идут дела в подшефных ему колхозах и деревнях. Не мешает ли что святому делу выполнения государственных планов и заданий? И вовремя поехал: «первач», слитый в необычно большого размера уцелевшие в тех местах старинные бутыли, уже занял свое место в подпольях и чуланах радивых хозяев и ожидал своего часа. А хозяева «пробавлялись» продукцией вторичной перегонки бродящего варева, предваряя начало большого для близлежащих деревень престольного праздника. Вот в это самое время и появился на горизонте участковый. Программа действий у него была ясной и понятной: пройтись по дворам, поинтересоваться житьем-бытием хозяев, между делом сообщить накопившиеся новости частного порядка. Словом, изучить обстановку на месте. Не брезговал и за стол присесть, если предложат. А крестьяне достались ему понимающие и гостеприимные. И, как водится, рюмочку к обеду не прочь преподнесть были гостю не простому. Тот для порядка отказывался поначалу, но, «только лишь из уважения» к простым людям, к труженикам и членам колхоза, а так же к бывшим фронтовикам, которых было не так уж и много в его "хозяйстве", как бы пересиливая себя и беря грех на душу, соглашался принять это угощение. Правда, на этой рюмочке все и заканчивалось. И часто вместо «спасибо!» слышали деревенские виноделы предупреждения да предостережения от блюстителя порядка. Мол, вы это...того... прекращайте такое дело... Не нарушайте... А то!...Слушали очередную участкового проповедь участкового и согласно кивали в ответ повинными головами... Знал свое дело участковый! Не один раз такое случалось и к его «обходам» привыкли и даже вспоминали, если некоторое время не появлялся Федот Федотыч в своих «владениях». И в этот раз встретили, что называется, со всей душой. Шел второй или третий день «праздника». Уже не одно донышко "светилось" сквозь горлышко опустошенной бутылки, уже похмельный синдром не раз «пробежался» по деревне из одного конца в другой. И бригадир колхозный, обессилив от призывов выйти на работу, совсем ослаб и тоже приютился в дальнем углу крестьянского большого стола, когда в дверном проеме появилась фигурка участкового. Увидев картину всеобщего веселья, Федот Федотыч моментально, как бывало в разведке, оценил ситуацию и решил покончить тут же раз и навсегда с этим неприкрытым безобразием. Он приказал немедленно, безотлагательно и безоговорочно все «производственные мощности» всем разобрать, доставить во двор хозяйского дома и сложить в его телегу "для дальнейшей транспортировки «реквизита» в район с целью последующего уничтожения «комиссионно»". При этом, для солидности, зачем-то достал из полевой штатной сумки химический карандаш и помятую от длительного хранения без дела школьную тетрадку. И даже поднес карандаш к губам. И фуражку поправил на вспотевшей от натуги голове. Мужики не сразу поняли, чего в такой светлый народный праздник хотят от них. То бригадир свое требовал - отговорили и усадили за стол, теперь этот в фуражке с красным околышем заявился и приказным тоном тоже о чем-то просит... Первой опомнилась хозяйка дома. Пригласила пройти в горницу и даже руку протянула в знак приветствия. Не мог не отреагировать на такой жест молодой дамы участковый милиционер! Легким усилием ответил он на рукопожатие хозяйки и как-то сразу притих, подобрел и уже ласково и спокойным тоном предложил тот же его приказ, но исполнить потом, после обеда... А хозяйка уж и за стол ведет его, и на самое лучшее место усаживает. Да все добром да с приговорками деревенскими. Дескать, хлеб да соль гостечку дорогому. Вовремя, дескать, к столу пожаловали, аккурат к обеду. И, как подобает, рюмочку с каемочкой да закусочку на вилочке прямо в руки подает. Теми самыми ручками, которые только что протягивала для рукопожатия. Как тут отказаться? Служба службой, все понимают, но и честь оказать хозяйке тоже следует. Так сказать, ответить взаимностью. И принял, и выпил, и закусил. А тут и холодец по местному рецепту сваренный на тарелочке подают, да непросто так, а с хреном свеженатертым и пахучим! Многое повидал разведчик, от многих соблазнов воздерживаться не раз приходилось, а тут растаял, не устоял, поддался на хозяйское радушие и гостеприимство. И не поднялся с места «после первой», как это бывало прежде, не поправил портупею с висевшей на ней кобурой с неизменным милицейским наганом. Наоборот, уселся поудобнее, расстегнул шинельку и ремень поясной и приступил к вызывающему дрожь в желудке аппетитному и желанному холодцу. Но ... не тут-то было! Вторую рюмку протягивает с другого края стола хозяйка. За здоровье!... Или хозяин уже... Впрочем, и от хозяина принимал, пока мог принимать... Но долг, обязанности государственные периодически напоминали о себе скрипом форменных ремней, нашептывали что-то о предательстве чьих-то интересов, чьей-то ответственности за что-то... И тогда Федот Федотыч снова становился представителем власти и блюстителем Закона и вновь повторял озвученное в самом начале приказание, правда, уже с меньшей настойчивостью. И в подтверждение безаппеляционности принятого им решения кивал на окно, за которым стояла привязанная к березе милицейская лошадь. Господи! - воскликнула хозяйка, кобыла-то не кормлена стоит! И как же это мы так... Капитан на секунду протрезвел и неуверенным голосом продолжил высказывать свои требования. Между прочим, говорил, что всем им еще и штраф полагается, если ослушаются его... Если посмеют ослушаться. Что он здесь — главный, самый главный, власть,понимаешь, и как он решит, то так и будет. Сказано — и точка! И все! И про револьвер свой даже вспомнил, глазами на него повел… А сам так и тянется к рюмке, непроизвольно как бы, нечаянно... Сосед по столу с пониманием наполняет ее очередной порцией «первача», согласно кивая головой в ответ на речи «большого начальника»... Тем временем, кое-кто за столом "принял норму", то есть пришел в себя и начал кое-что соображать. Что, де, что-то надо предпринимать. Нарушается сложившийся годами праздничный обряд, вековые традиции, так сказать...Народ в селе в целом спокойный, добродушный, и вывести его из себя не так-то просто, но и они немало на своем веку повидали и разных таких начальников тоже встречать приходилось и неизвестно, как отреагируют на очередной «наезд» участкового. Вспомнились и годы коллективизации. Как потом бесследно исчезали «выдающиеся активисты колхозного движения»... Вышли мужики покурить на крыльцо, обмозговали ситуацию и порешили: еще по одной и отправить участкового восвояси по добру да по здорову. От греха подальше. А дабы избежать худшего, отстегнуть кобуру с содержимым от ремня, и вернуть ее законному хозяину, когда тот проспится и очухается дома и трезвым назавтра приедет в колхоз. Ничего, места спокойные, денек-другой и без револьвера обойдется. Проучить слегка зарвавшегося участкового решили. А решили — так сделали. Тем более, что к этому часу Федот Федотыч совсем разомлел и неожиданно со всем и со всеми начал соглашаться. Сняли с ремня мужики кобуру с наганом, передали бригадиру, который выглядел не таким уж и пьяным по сравнению с гостем, донесли погружающегося в дрему гостя до подводы, уложили на нее, предусмотрительно добавив свежего сена в изголовье, заботливо накрыли шинелькой, вывели лошадь с телегой за околицу деревни и хлестнули ее пару раз лежавшим тут же в телеге милицейским кнутом. Она и пошла: сначала чуть быстрее, а потом своим обычным неторопливым шагом по направлению к районному центру. Была вторая половина августовского дня...
Ближе к ночи на окраине поселка появилась одинокая подвода, на которой на дрогах лежал укутанный милиционер в шинели и фуражке, лежал и спал мертвецким сном. Подвода не спеша добралась до райотдела и подъехала к воротам милицейского двора. На свое привычное место. Удивленные этим явлением дежурный с помощником вышли за ворота, вынули участкового из телеги, занесли в служебное помещение и оставили спать до утра...Когда наутро Федотыч с трудом приподнял налившиеся свинцовой тяжестью от выпитого спиртного веки, то сначала не понял: где он и что с ним. После пояснений дежурного началось что-то вырисовываться и всплывать в памяти... Обрывками, словно видения: вспомнилась поездка в дальний колхоз, дом с березой у крыльца, хозяйка улыбающаяся молодая... Потом все снова исчезало... Явь перемешалась со сном, в голове кружилось, к горлу подступала тошнота... Толком ничего припомнить не мог. И как в телеге оказался — тоже не помнил... Его успокоили: хорошо, что до отдела лошадь довезла, не опрокинула телегу с ездовым где-нибудь в канаву или лужу придорожную... Так и до беды недалеко... В те поры и волков несметная сила водилась в тех местах. Да мало ли что могло случиться... Но для участкового на этот раз все закончилось благополучно, на чем все сослуживцы капитана однозначно сошлись во мнениях. Одно огорчало обстоятельство: где пистолет боевой и документы участкового, где они могут быть и где искать их? Предположения были самые разные, но ни одно из них не имело под собой реальной почвы. Где искать, откуда пришла лошадь и где, какой именно дорогой она шла? Этого никто определенно сказать не мог. Решили так: пока мер никаких не принимать, ждать, покуда окончательно придет в себя «пострадавший». И начальству пока не докладывать. Пока. Но доложить пришлось, поскольку ничего определенного очухавшийся Федот Федотыч сказать так и не смог по существу вопроса, как ни напрягал свою прежде не подводившую его память. Пришлось пойти к начальнику и покаяться … Начальник выслушал, вызвал заместителя. Вместе о чем-то поговорили, поспорили и объявили свое решение: до выяснения обстоятельств от исполнения обязанностей отстранить, а в случае, если документы и оружие не отыщутся, передать дело в прокуратуру. Тревожные времена были, шастала еще нечисть разная по лесам. Не хватало еще, что бы ствол револьвера этого «заговорил» в руках фашистских недобитков и прочего "криминала".
А мужики, протрезвев, ждали – ждали участкового на другой день, не дождались и отправили в райцентр целую делегацию. Дескать, вдруг они что-то не то содеяли и если одного послать с документами и наганом, то не арестуют ли его прямо в милиции? Как тогда известить остальных колхозников? И вот пришли "посланцы" в отдел милиции, выложили дежурному на стол «трофеи» свои и стали объяснительные писать, как все было и что было… Про приказ участкового, разумеется. ни словом не обмолвились, преподнесли происшедшее как "несчастный случай на производстве". А про оружие и документы сказали, что побоялись, как бы не обронил их товарищ участковый по пути домой. Вот и "изъяли" временно, до утра на всякий случай...Виноваты, дескать, если что не так, всем селом наказание понести согласны за содеянное... Как бы там ни было, все утряслось, колхозников отпустили со строгим напутствием в будущем ничего подобного не совершать, а хорошо работать на полях и фермах для повышения урожайности и надоев от каждого парнокопытного в свете решений и постановлений... Как удалось «замять» или, говоря юридическим языком, «спустить на тормозах» это дело, неизвестно. Только разжаловали Федота из участковых капитанов в заведующего хозяйством и стал он в простонародье именоваться «Федотом-Капитаном». Просто «капитаном». В единственном числе. Поскольку армейского звания его мог лишить только армейский трибунал, а ничего плохого против армии Федотыч не совершал. В потоках послевоенных событий этот случай вскоре отошел в прошлое, потом и вовсе забылся, не забывал о нем только сам Федот. Он стал молчаливым, на вопросы отвечал односложно и не любил, когда с ними приставали. А к самогонке с того самого раза стал абсолютно равнодушен.