История давняя, произошедшая в эпоху развитого социализма, времена доперестроечные, насквозь пропитанные идиалами коммунизма и строительства светлого будущего. Простая в общем и житейская, но почему-то запомнившаяся в подробностях.
Началась история с одного странного письма, для меня странного, на тот момент. И странного даже не по форме и содержанию, а по адресу. Адресовано письмо было замполиту воинской части, но с литером, то-есть с буквой, означающем наше подразделение, потому и попало ко мне, тогда совсем ещё зелёному, молодому политработнику. Я письмо помню практически дословно, хотя и не было в нём ничего особенного.
К замполиту обращалась мать солдата, не с просьбой, не с притензиями, не с какими-то пожеланиями или предложениями, а практически с письмом-исповедью. Мать скорее всего не представляла, что попадёт письмо к такому-же пацану, ну на пару-тройку лет старше её сына, возможно думала, что замполит умудрённый опытом, седой ветеран, знающий ответы на всё. А возможно и не думала, просто поделилась своими переживаниями.
Начиналось письмо обычно: "Здравствуйте товарищ замполит. В вашей части служит мой сын, Юра Юдин. Он мне давно не пишет и я очень за него волнуюсь, всё-ли у него хоршо, сыт ли он, тепло-ли одевается, не болеет-ли, в детстве он часто болел простудами и ангиной. Он ведь у меня очень слабенький, не обижает-ли его кто, говорят в армии, кто дольше служит обижают новичков и даже бьют, а он за себя постоять не может, потому-что добрый и драться не умеет. Присмотрите за ним, товарищ замполит, я хотела приехать, проведать Юру, но это очень далеко и дорого. Очень вас прошу, он у меня один, вся моя надежда и смысл жизни."
А дальше, на шести страницах, правильным ученическим почерком, мать Юры рассказывала свою жизнь. Как погиб на фронте отец, и они четыре сестры остались с мамой. Как она будучи из сестёр старшей во всём старалась маме помочь, работала в колхозе, зарабатывая трудодни, помогала на огороде, что б что-то вырастить. Как голодали в войну и после, как уехала в пятнадцать лет в город и устроилась на макаронную фабрику, потому-что там был бесплатный обед и общежитие. Всё что заработала отправляла домой, сёстры учились в школе, а жизнь была трудная. Потом помогала сёстрам дальше, в городе. Как умерла мама и она доращивала младшую и получила в то время комнату в бараке, а к комнате две сотки огорода, чему была несказанно рада. Как поняв к сорока годам, что замуж ей не выйти, родила Юру.
Дальше рассказывала про Юру. Какой он был добрый и хороший мальчик, помогал ей по дому и в огороде. Как много болел в детстве, а позволить себе больничный она не могла, надо было работать. Как устроилась на пол-ставки уборщицей, в канторе своей-же фабрики, когда Юра пошёл в школу, потому-что надо было одеть-обуть, а денег не хватало, тридцать рублей за уборку конторы было большое подспорье. Юра учился хорошо, тройки были только потому, что опять-же часто болел и пропускал занятия, но учителя его всегда хвалили, смышлённый и послушный.
Вот только она, как мать, внимания Юре уделяла мало. А так-же, из-за безденежья не могла ему покупать вещи, которые были у других детей, а Юра чувствовал себя обделённым и переживал. Юре очень хотелось мотоцикл, а она никак не могла скопить денег, даже со своих полутора зарплат. Но сейчас, каждый месяц, деньги она откладывает, по этому когда Юра придёт с армии мотоцикл они обязательно купят. И оденет она его нормально, что б не хуже других, всё у него будет.
В конце письма, мать ещё раз просила за Юрой присмотреть, что бы никто не обидел, и что бы одевался теплее, так как у нас тут на Севере холодно, а они жили всегда в тепле, в средней полосе таких холодов нет. И ещё просила проверить, сколько Юра весит, не похудел-ли, в армию он уходил с весом шестьдесят два килограмма.
Получив такое письмо я решил, что Юдина надо вызвать, пропесочить, что б матери писал, да и всё. Тем более солдат Юдин был обычный, ни чем не выделялся, службу нёс исправно, что б обижал его кто я не слышал. Ну а уж сколько весит, пусть матери напишет сам. С такими мыслями на следующий день я и начал беседу с солдатом.
- Что-же ты Юдин не пишешь маме, переживает она за тебя, волнуется.
Реакция была не ожиданной. Юдин как-то нахохлился, взъерошился как ёжик и даже стал какой-то злой.
- Иш, переживает она, волнуется, - начал солдат, - что-же раньше никогда не переживала, что-же раньше я был ей не нужен. Не хочу я ей писать, не буду.
Я находился под впечетлением письма и такого поворота совсем не ожидал. А юдин продолжал:
- Не знаете Вы мою маму, товарищ лейтенант, она никогда не думала обо мне, А теперь старая становится, запереживала. Я домой с армии не вернусь, уеду куда-нибудь на стройку завербуюсь, или в моряки поступлю. Не поеду домой, пусть сама живёт, не знаете Вы ничего.
- Так расскажи Юра, что тебе мать плохого сделала, чем не угодила, а я постараюсь понять, может направление или характеристику напишу, к окончанию службы.
И Юдин рассказал. Всё то-же самое рассказал, что мать писала, только выходило это совершенно по другому, совершенно на изнанку. С его слов получалось, что мать никогда его не любила, всё время пропадала на работе, но денег зарабатывала мало, да и те старалась отдать сёстрам, которые уже сами были в состоянии зарабатывать. Даже когда он болел, маленький, мать уходила на работу, оставляя его больного, на попечение престарелой соседки. А когда Юдин пошёл в школу, то одеть она нормально его не могла и кроме школьной формы и спортивного костюма ничего у него не было. Так-же ставил матери в упрёк Юдин и то, что замуж она не вышла, из-за чего его в школе дразнили подкидышем и нагулянным, и кто его отец она не говорит специально, что-бы Юдин его не нашёл и потому-что эгоистка. А ещё мать заставляла его работать на огороде, когда все в футбол гоняли вынужден он был поливать огород и грядки полоть. И в училище после восьмого не дала поступить, он бы ещё тогда от неё уехал в другой город, а заставила закончить среднюю школу. Согласился Юдин только потому, что мать пообещала купить мотоцикл, но обманула, и пришлось до самой армии ездить ему на старом велике.
- Вот такая у меня мать, товарищ лейтенант, а я ей ещё письма должен писать. Эгоистка она конченая, только о себе всю жизнь думала, да о сёстрах своих, да о работе, а на меня ей всегда было наплевать. - Закончил свой рассказ солдат.
У меня от рассказа Юдина сначала заклинило мозг, и какое-то время я не мог сообразить, что ему сказать. В голове не укладывалось, как с виду совершенно нормальный парень имеет такое перевёрнутое мышление, как можно так перевернуть всё с ног на голову. И ведь не по какому-то там наговору или чужому научению, а самому, придумав и решив всё это самостоятельно. Мы сидели и молчали, потом Юдин спросил:
- Пойду я что-ли, товарищ лейтенант?
- Подожди, - остановил я его, - послушай, что я тебе хочу сказать. Никому стараюсь об этом не говорить, а тебе скажу, и спрошу. Вот я свою мать видел всего раз, давно в детстве, даже не запомнил, где живёт не знаю. Но надеюсь когда нибудь найти, увидеть ещё. А увидеть хочу, только для того, что-бы сказать спасибо. - Юдин посмотрел на меня с удивлением.
- Да, Юра, скажу я ей, спасибо мать, за то, что я есть, такой большой и здоровый, за то что ты дала мне жизнь и что живу я счастливо и хорошо.
- А она что, Вас не растила? - Юдин смотрел всё так-же с недоумением.
- Нет, не растила. Бабушки меня растили, государство растило, а мать дала жизнь. И спросить тебя хочу Юра, тебя мама за руку водила, в садик там, в школу, может гулять с тобой ходила, когда маленький был?
- Ну, водила конечно, - не уверенно протянул Юдин, - а к чему Вы это?
- А к тому я, Юра, что мы, детдомовские не любили вас в детстве. Называли презрительно "семейниками" или "домашними" и били при удобном случае. Ловили где нибудь во дворе или на улице, приличных таких, причёсаных, в костюмчиках школьных, и били. Мне потом, когда вырос, даже стыдно было за это, не мог я понять, за что мы вас, таких с мамами за ручку, так не любили, от зависти что-ли. А вот послушал тебя и понял. Правильно не любили, и били правильно. Вы, такие вот, не цените то, что вам дадено, не цените что можно с мамой за ручку, не цените, что они жизнь на вас положили. А сейчас иди, не хочу я больше с тобой говорить, противно мне смотреть на тебя. "Обманула, мотоцикл не купила", иди отсюда Юдин.
После этого разговора Юра Юдин изменился, замкнулся как-то, задумчивый стал. Меня старался избегать, правда и я разговаривать с ним больше не пытался. Присматривался конечно, со стороны, у командира спрашивал, тот сказал "нормально всё, замечаний нет." А через пару месяцев пришло второе письмо, от мамы Юдина. Писала она, что извините мол, за беспокойство, поспешила, поторопилась, волновалась очень. Что всё хорошо, письма Юра пишет, что армия на него повлияла положительно, предлагает маме оставить вторую работу, заботится, пишет, что береги себя,не работай мнго, что приеду сам заработаю и на мотоцикл и на всё остальное. Уже несколько писем прислал, добрые письма и душевные, соседям их читала и на работе, плакали с подругами, от радости, что такой сын у меня хороший.
На письма я не отвечал, что тут можно ответить, порадовался тогда за них, за Юдина, что дошло, за маму его, что она в него так верит. А потом меня перевели в другую часть, как уволился Юра Юдин я не знал, да если честно вообще про него забыл. Но лет через десять, или больше было ещё письмо, третье в этой истории.
С бывшим сослуживцем мы встретились случайно, в поезде. Повспоминали былое, ребят, кто где служит сейчас, кто уволился, времена уже изменились. И вдруг сослуживец вспомнил:
- Слушай, а у меня-же письмо тебе лежит, дома. Давно пришло, на подразделение и твоё имя. Ты мне адресок чиркни, приеду домой найду письмо и тебе отправлю.
- От кого письмо-то? -поинтересовался я.
- Да не знаю, от солдата какого-то, не помню фамилию,перешлю- увидишь.
Через месяц и правда переслал. Письмо было от бывшего солдата Юрия Юдина. Писал Юра, что уже семь лет как вернулся домой, женился, детей двое. Работал на стройке, сначала каменщиком, потом техникум заочно закончил и стал бригадиром. От работы получил квартиру, хорошую. Мама давно на пенсии, перезжать к Юре отказалась, он предлагал, живёт в своей комнате, копается в огороде, с удовольствием нянчится с внуками. А больше всего интересовало Юру, правду-ли я тогда сказал, что мы детдомовцы били их семейников. И если это так и было, то правильно всё, что я говорил, что их, что-бы поняли наверное и надо было бить. И ещё признался, что я тогда тоже его избил, только не физически, а морально, за что он мне признателен, и говорит спасибо.
На это письмо я тоже не ответил.