- Пришло добро от самого Феликса Эдмундовича, - сказал мне Трофимов, когда я на следующее утро переступил порог его кабинета. – Руководство ВЧК считает, что ты должен отправится в этот полет, и поэтому тебе предоставят все возможные материальные ресурсы.
- Что именно?
- Оружие, продукты, может, необходимые научные инструменты...
- А как же моя жена? Что будет с Машей? Ведь полет займет неопределенное время...
Мои слова были восприняты как попытку уйти в отказ, хотя такой цели у меня не было.
- Так ты вчера заявлял, что собираешься лететь, - недоуменно произнес Сергей Иванович. – А сейчас ищет повод остаться на Земле?..
- Нет, я просто думаю, кто позаботиться о моей супруге и родителях. Вопрос, согласитесь, не праздный.
Мой начальник понимал меня и поэтому успокоил:
- Это мы возьмем на себя. Обеспечим работой, продуктовым пайком. Твоя зарплата будет начисляться ей, поскольку ты остаешься сотрудником ГубЧК. Ее и твоим родителям окажем тоже материальную поддержку. Официально ты - на секретном задании, сроки выполнения не установлены. А что касается материальной помощи Лося, обещанная им, то она тоже будет не лишней для твоей семьи. Хотя не думаю, что она окажется значительной.
- Спасибо!
- Вот тебе мандат от Феликса Джержинского, спустишься в арсенал и возьмешь любое оружие, которое, как ты считаешь, может пригодится, - и Сергей Иванович протянул мне документ. Я положил его в нагрудной карман. – Мы не знаем, кто и что на Марсе вас поджидает, поэтому без средств защиты не обойтись.
Поговорив еще минут десять, я спустился в подвал. Там было три охранника и дежурный, который отвечал за учет, выдачу и прием оружия, боеприпасов. Люди не были здесь скупыми, но под каждый патрон требовали отчет. Мне же это сейчас не грозит.
- Привет! – сказал я, подходя к столу, за которым сидел грузный мужик с усами. На его голове была буденовка, потрепанная, правда, с пулевыми дырами, видно, не один бой испытала.
- Здорово, Гусев! – гаркнул тот. Его глаза весело блестели.
- Мне патроны для маузера, - сказал я, доставая свое оружие. Это был именной пистолет от самого командарма Михаила Буденого, и я им дорожил. Модель «Боло» - его еще назвали «Большевик» - была популярной в ВЧК. – Пять обойм, - это 50 патронов, должно хватит.
- Ага, патрон 7,63 мм, сейчас поищу, - кивнул дежурный и стал ковыряться в ящиках. – На войну собрался что ли?
- Вроде того, - не стал вдаваться в подробности я и стал осматривать помещение арсенала. И сразу увидел то, что мне захотелось взять в полет, аж в сердце екнуло. Пулемет Люиса – двенадцатикилограммовое оружие со скорострельностью в 550 выстрелов в минуту и емкостью диска на 97 патронов. Немцы называли его «гремучей змеей» из-за характерности звука пулеметной очереди. Кстати, я лично видел «Льюис» на вооружении охранной службы батьки Махно, когда был там с разведывательным заданием от командования РККА, но даже эти грозные штучки не спасли украинского анархиста. Конечно, не такой мощный, как «Максим», с которым я воевал, но достаточно эффективный для мобильной пехоты или стрельбы по воздушным целям; кстати, не зря же сами летчики устанавливали на бипланах. На складе хранился, скорее всего, американского производства, потому что был изготовлен под патрон Мосина 7,62 мм, там даже клеймо на затыльнике – 0,3. Вот он мне может и пригодится на Марсе, подумал я, смотря на тускло светящийся ствол на ящике. Для ВЧК пулемет не имеет ценности, ведь борьбу ведем не с армиями, а бандитами и контрреволюционерами, здесь пистолетов и винтовок хватит. А что меня ждет на другой планете? – это неизвестно, и «Льюис» может сослужить хорошую службу.
- Заверните мне его, - схохмил я, словно был в торговой лавке. Дежурный усмехнулся и подыграл мне:
- Вам сколько магазинов взвесить? На 47 или 97 патронов?
- Мне пять дисков на 97 патронов, - коротко ответил я. Если уж брать, то чего мелочиться? Все-таки с большим количеством патронов больше шанс отстоять себя. Если бы можно было взять броневик на борт ракеты Лося, то я сделал это с удовольствием.
- А Трофимов на такое количество разрешение давал? – удивился мужик. Он-то не знал о моем задании и недоумевал, для чего мне пулемет с таким количеством боезапаса. Но я ткнул ему мандат с подписью Дзержинского и печатью, где было указано предоставить мне то оружие, какое я посчитаю нужным взять. Дежурный не стал спорить с документом, только пожал плечами, мол, я лишь для формальности спрашиваю, вытащил из ящика пулемет, потом пять дисков, уже заряженных патронами, и все положил на стол. Я стал заворачивать ствол в мешковину, а диски аккуратно уложил в сумку. Блин, тяжело, вздохнул я, взвалив все себе на плечи.
- Что-нибудь еще?
- Да, наган на крайний случай, - произнес я, и получил его в кобуре без всяких проблем. – И гранаты, осколочные, штуки семь-девять...
Стоявшие часовые удивленно переглянулись. Дежурный вообще обалдел:
- Гусев, с таким вооружением ты всю банду Ивана Белова в паштет превратишь! – ха, он знал, на кого я охочусь. Только сейчас выводы сделал неправильные, этой бандой я теперь не занимался.
- Это, друг мой, совсем для другой миссии, - вздохнул я и вышел из помещения, чувствуя на спине удивленный взгляд дежурного. Следовало не привлекать внимания прохожих, да и самого Лося к тому, что было в мешках и сумке, поэтому я обвернул все еще старыми газетами, что нашел в коридоре у выхода на улицу. Теперь, вроде бы, никто не понял, чего я тащу из здания ГубЧК.
И все же, поскольку тащить все это было тяжеловато даже для физически крепкого человека, то остановил извозчика, который за умеренную плату доставил меня на Ждановскую набережную. Погода с утра мало радовала: капал легкий дождь, густые тучи заволокли все небо, не пропуская ни один теплый лучик солнца, с реки тянуло прохладой и тиной, и все же я надеялся, что к часам трем потеплеет. Улица жила: по брусчатке передвигались фаэтоны и редкие автомобили, прохожие забегали в маленькие магазинчики, где, впрочем, товаров выставили не так уж и много – страна испытывала дефицит практически во всем. У моста трое мужчин азиатской внешности и одежде продавали арбузы, завезенные, скорее всего, из Туркестана, - их запах дразнил мое обоняние. Я лишь облизнулся и отвернулся. Тех двоих, что были вчера вечером, уже не оказалось. Я расплатился с извозчиком, взял свой тяжелый груз и решительно вошел во двор дома № 11.
Там работа кипела. Прожектор, что вчера устанавливали рабочие на корпус дирижабля, был сложен в специальную нишу и прикрыт бронещитком. Сейчас работа велась у люка – там приваривали раздвижную лестницу и поручни. Ведь между поверхностью, на которую опуститься корабль, и люком не меньше трех метров, и без лестницы никак не обойтись. Если спрыгнуть и можно с такой высоты, то подняться обратно в кабину будет не просто. Так что инженер Лось в своей конструкции продумывал все до мелочей. Из кабины доносился разговор, видимо, Лось был не один там. Я решил не мешать, просто встал у люка, сложил вещи у ног и стал оглядываться по сторонам. До меня донеслись рассуждения рабочих:
- Не знаю, как он не боится лететь, Кузьмин, на другую планету? Это ж так далеко! Тут из Питера порой боишься нос высунуть – сплошное бандитье на окраинах, мародеры и насильники, лихие люди, а наш Мстислав Сергеевич аж на Марс! Куда же его потянуло!
- А что его здесь держит? Жена померла, брата казнили, сам он еле-еле концы с концами сводит... Нечего его не держит на Земле-матушке!..
Брата казнили? Кто и за что? И когда? Я насторожился. Об этом мне не было известно. Что-что, а вот личные сведения о Лосе я как-то не потрудился собрать. Для моей профессии – это большая ошибка.
- Может, на Марсе полный порядок. Нету там насилия, все счастливы и живут припеваюче. Это у нас... полный бардак... революция... война... не страна, а кладбище... Раньше хоть папиросы были, работа и праздники. А сейчас?
- Хохлов, ты человек строгий, можно сказать, суровый, а не понимаешь одной вещи: мир меняется, социализм идет, мы строим новое общество, а ты за старые порядки цепляешься... Для чего тогда такие жертвы были?
- Не цепляюсь я... Но этот новый порядок уж больно кровью дался России... Все умные эмигрировали, остались дураки, палачи и... мы...
- А мы, вообще-то, пролетарии, это наша власть теперь здесь – власть рабочих и крестьян...
- Ты так думаешь, Кузьмин? Большевики нас-то особенно и не спрашивают. Свои порядки устанавливают, а я что-то не чувствую себя хозяином земли... Руководство на фабриках как барины ходят, красную икру жрут с балыком...
- Ладно, Хохлов, умолкни, - послышался голос третьего рабочего. – Лишнее не болтай – время не то... А то тебя за контрревролюционную пропаганду к стенке приставят и шлепнут!.. Забыл, как это делается? ЧК не дремлет...
Рабочие замолкли, напряженно трудясь. Но я был уверен, что каждый из них продолжает размышлять о перепетиях нашей судьбы. Конечно, последние 4-5 лет были уж сильно кровавыми для народа, первая мировая, революция, гражданская, интервенция, восстания на окраинах, национализм и бандитизм – это далось России с большими материальными и людскими потерями. Разруха, инфляция, дезертиры, сироты, дефицит, недовольство – всего не перечесть. Ужасно и то, что духовно сдалась страна, не было сильного стержня, что объединяло бы людей. Коммунизм... это идея неплохая, только мне порой казалось, что не вовремя она, не к месту и... не для нас... Счастье не строят на костях, а мы шли к светлому будущему по трупам своих же сограждан. Именно это обстоятельство смущало меня, но я полагал, что подобное явление – краткое во времени, и спокойствие и благоразумие вернутся в Россию. По разговорам рабочих, было ясно, что не только я рассуждаю на данную тему, она тревожит каждого, особенно простых граждан.
Тем временем они опять завели разговор:
- Улетит Мстислав Сергеевич, неизвестно, сумеет ли вернутся...
- Точнее, захочет ли?
- Все равно он русский, а Россия – его родина. Здесь его дом, могилы предков, история семьи... Вернется.
- А мне жаль его. Сейчас таких умных мало. Его брат Антон Сергеевич – ой-ой какой головастый был. В сорок лет стал полковником! Артиллерист, конструктор боевых ракет. В русско-японскую отличился он, Георгиевский крест получил. Мстислав Сергеевич любил его, говаривал, что все идеи – это идеи брата.
- Молчи, Антон в Добровольческой армии на юге служил, у Корнилова... Его поймали и казнили...
- Красные?
- А кто же еще? Не всех белых офицеров они простили, а этот был гордый, сильная личность, сдаваться и унижаться не хотел...
Тут снова раздался злой голос:
- Все, заткнитесь оба! Никакой политики! Мы дирижабль строим!
На несколько секунд спорившие умолкли, потом один из них снова начал:
- А ты веришь, что на нем на Марс можно слетать?
- А ты сомневаешься?
- У меня знакомый летчик летал на больших высотах, говорит: там страшный холод, аж масло в моторах и рычагах замерзает. А что выше? Обморозиться можно! Насмерть!
- Да перестань ты отпевать! Мстислав-то летит в герметичном корабле, там температура регулируется. Так что долетит он до Марса! А что там, на этой планете – одному Богу известно!
- А если не на Марс?
- А куда?
- Ну, в Европу, или Америку!
Зависла напряженная тишина. Наконец Кузьмин произнес:
- Ты это, Геннадий, брось. Мстислав Сергеевич – русский, не предатель. Он не бросит Россию. Наоборот, славу придаст своим изобретение и открытием! И тогда Европа и Америка взвоют!
- От чего?
- Как от чего? Марс-то теперь наш, советский, выкуси его отнять у России! Теперь у нас будет отдельная планета... Планета рабочих, крестьян и солдат Советской России! И ни одна нога буржуя не вступит на нее!
- Да, это было бы хорошо, - согласились остальные рабочие. – Построим корабли побольше, на сотни пассажиров, и будем летать на Марс.... Дорога станет не сложнее, чем на поезде от Питера до Москвы...
Да, идея неплохая, подумал я. Действительно, почему не открыть транспортное сообщение между Марсом и Землей? В этот момент из люка показались Лось и какой-то мужчина в хорошем костюме, и я сразу понял, что это иностранец. Острое лицо, жвалки на скулах, короткая стрижка, усики, хитрые и быстро бегающие глаза, такие обычно бывают у тех, кто не дружит с совестью. Модная одежда, летняя шляпа. В руках сумка. Говорил он с явным американским акцентом:
- И все же, в наших университетах и научных центрах, сэр Лось, вы были самым востребованным специалистом! Большой оклад, значимые звания и гражданство. А если поставить дело на коммерческую основу, то и дивидиенты от акций гарантируют вам безбедное существование...
- Спасибо, но мне Россия милей, и бизнес меня мало интересует, - строго отвечал Мстислав Сергеевич, и я по тону понял, что он недоволен тем разговором, который проходил внутри дирижабля. Было ясно, что иностранец склонял его к смене места жительства, к эмиграции. Нужно отдать должное Лосю – он оставался при своем мнении.
- Очень жаль, очень жаль... Но вам виднее... – иностранец спускался по лесам вниз, стараясь не упасть и не удариться о перекладину.
- Вы правы, мне виднее... – лицо у Лося выражало скрайнее неудовлетворение. – Однако прекратим разговор на эту тему.
- Йес, йес... Надеюсь, наш уговор о путевых заметках остается в силе... Я гарантирую публикацию в ведущих американских изданиях! Слава вам не повредит! И гонорар тоже!
Мне стало ясно, что это и есть тот самый Арчибальд Скайльс, американский журналист, которого ВЧК подозревало в шпионской миссии. Правда, подозрение ни есть уверенность, не факт, так что этот иностранец свободно передвигался по стране, готовя заметки о жизни в Советской России.
- Да, это в силе... – Лось не видел ничего плохого в освещении в мировой прессе итогов и целей своего марсианского полета.
В этот момент американец вдруг остановился и как бы внезначай поинтересовался:
- А у вас тут все в порядке?
- О чем это вы, сэр Скайльс? – не понял инженер, спускаясь следом.
- Вчера у вашего дома милиция была...
- Милиция? – недоумевал Мстислав Сергеевич.
Ага! Значит, мои опасения оправдались! Те двое типчиков были подосланы этим американцем, однако появление милиционеров вспугнуло их. Но чего они хотели? М-да, вокруг дирижабля и самого Лося раскручивается какой-то сюжет, мимо которого чекисты пройти не вправе. Это вопрос государственной безопасности, и я обязан обеспечить надлежащую защиту инженеру и его детищу. Само собой разумеется, инженер и рабочие не были в курсе того, что их ночью охраняли сотрудники питерского угро, которые под утро ушли с поста.
- Да-да, я уж подумал, что где-то произошло ограбление... И испугался, не вас ли ограбили... – Арчибальд помахал шляпой.
Лось пожал плечами:
- Не знаю, ничего такого не происходило...
- А-а, значит, это был просто патруль, - сделал понимающий вид Арчибальд. Тут он заметил меня. – Вы тоже летите на Марс? – в его глазах я не ощутил реального интереса, это бо, скорее всего, выражение такта приличия.
- Да, - коротко ответил я.
- Ол райт. Желаю вам удачного полета, - кисло улыбнулся американец и, попрощавшись с инженером, выкатил со двора, оставив после себя ароматы дорогой парфюмерии и кубинских сигар. Лось смотрел ему вслед, потом вспохватился и посмотрел на меня:
- Добрый день, Алексей.
- Здавствуйте, Мстислав Сергеевич. Как я вижу, репортеры не дают вам покоя?
- Лишь иностранные. Советские как-то не интересуются моим полетом, - махнул рукой тот. Тут он обнаружил мешки у моих ног: - Вы берете что-то с собой?
- Инструменты... То, что нам пригодится на Марсе, - и я, склонившись, извлек из одного мешка микроскоп, который приготовил заранее. Вообще-то я взял его для отвода глаз, хотя позже решил, что он может нам пригодится. О наличии оружия как-то не хотелось пока сообщать Лосю, ведь потом придется признаваться, кто я такой. А лететь с чекистом захочет не каждый, особенно тому, чей брат был убит красными.
- О, это прекрасно, - улыбнулся инженер. – Можете сложить в один из ящиков на борту дирижабля.
Я взвалил за спину мешки и поднялся к дверце. Лось пропустил меня, но не стал наблюдать, как распаковываю мешки, а занялся своими делами. Тем временем, я быстро уложил оружие в строенный шкаф и аккуратно запер его, зная, что воспитание дворянина не позволит Мстиславу Сергеевичу без разрешения вскрыть мои вещи. Был так же уверен, что боеприпасы не сдетонируют в случае перегрева корпуса или попадания метеорита в корабль, поэтому опасности не представляют для находящихся в кабине.
Когда я закончил, то крикнул инженеру:
- Мстислав Сергеевич, я свободен!
- Да, пора вам показать, как управлять кораблем, - и инженер пригластил меня сесть за левое кресло, а сам сел на второе – справа. – Это пилотское место, перед вам пульт и рычаги, - и он указал на приборную доску напротив себя.
Я сел и почувствовал, что кресло удобное, эластичное, есть крепежные ремни, наверное, чтобы удерживать тело, если корабль начнет раскачивать или дергать по сторонам при работе мотора, резких поворотах или попадании в атмосферные потоки. Левой рукой я взялся за штурвал, похожий на морской, и как пояснил Лось, он регулирует движение дирижабля вправо-влево, а рычаг справа – движение вверх-вниз. Были кнопки включения парашюта, регулирования скорости через подачу взрывчатого вещества в камеру сгорания. Всего приборов оказалось более тридцати, но важными были указатели скорости, измерения давления, температуры и влажности внутри кабины, запасов кислорода, воды и топлива, электричества. Отдельно были приборы навигации, которые помогали пилоту определять курс среди звезд, расстояние до планеты и времени полета. «Чтобы следить, как мы летим, необходимы не только показания приборов, но и визуальное обозрение, а для этого существуют иллюминаторы, - сказал Мстислав Сергеевич, подходя к большому иллюминатору, расположенному прямо передо мной, и рычажком открывая бронещиток, до сей поры закрывавшей вид на внутренее пространство сарая. – Стекло крепкое, выдерживает высокое давление и температуру, а также космический холод, так что мы без опаски можем видеть окружающий мир, корректировать полет... Чтобы защитить глаза от сильных солнечных лучей, существуют светофильтры, они опускаются на иллюминатор, если покрутить эту ручку», - и он указал на вращающийся рычаг.
- Я понял, - кивнул я, нажимая на педали и рычаги, крутя штурвал, зная, что все это пока не включено и поэтому можно проделывать подобные манипуляции.
- А теперь я покажу вам последовательность включения всей системы, это очень важно, так как нельзя перегружать электрическую цепь, допускать искры или короткого замыкания, перерасхода топлива и жизненных ресурсов. Корабль максимально электрофицирован и механизирован. Люки-двери, кстати, гидравлические, что позволяет открывать и закрывать их с легкостью – такой механизм я уже использовал при строительстве одного бронепоезда.
Он разложил перед мной бумаге, где все было изображено схематично, и я стал выполнять процедуры запуска электрическрой системы, двигателей, переключения рычагов и вращения штурвала – и все под внимательным взглядом инженера. Спустя два часа, когда я два раза сделал все это без ошибки и получил похвалу, Лось стал проверять мои действия на случай критической ситуации.
- И на море, и под водой случается всякое, и команде нужно приложить все усилия, чтобы обеспечить живучесть корабля, иначе – смерть, - говорил он. – Алексей, в космосе еще сложнее, там холод и безвоздушное пространство, сильные магнитные поля и солнечные лучи, способные разрушить наши тела. Поэтому сейчас отработаем действия, если выйдет из строя термодатчик или система обогрева, затем – если корпус будет пробит метеоритом и кислород начнет выходить наружу. Что делать, если мы упадем на воду или в пески...
Оказалось, что на борту для этого имеется набор инструментов, включая и горелку для запаивания дыр на корпусе. Особо осторожность требовали химические вещества, которыми мы смазывали механизмы, удаляли углекислоту из атмосферы – они были взрывоопасными, едкими. Регуляторы температуры и влажности тоже оказались тонкими приборами, с ними следовало работать тоже аккуратно. К вечеру, мы, уставшие, завершили, казалось бы, все и спустились вниз, чтобы присоединиться к рабочим за ужином.
Был приготовлен борщ. Старался у котла Хохлов. Мяса в нем оказалось немного, больше капусты и картошки, но все равно, суп был вкусным. Кузьмин положил на стол лепешку, которую, как он сказал, купил у татар на местном рынке. Сей хлеб показался мне интересным и на внешний вид, и на вкус, и я подумал, что хорошо бы такой взять с собой в полет. Рабочие оживленно болтали о том, о сем, но ту тему, что я слышал от них ранее, они не заводили.
- Что будем делать завтра? – спросил я у Лося.
Инженер немного вяло мешал ложкой суп, видимо, продолжая о чем-то думать, поднял на меня глаза и сказал:
- Повторите все, что выучили сегодня – нужно выработать автоматизм. Потом покажу вам, как надевать скафандр и им пользоваться, если такая необходимость на Марсе возникнет. И еще: к утру придет Марфа, это сестра милосердия из госпиталя, она покажет нам, как оказывать первую помощь раненным. Ведь на Марсе только мы сможем перевязывать друг друга, накладывать шину, удалять из тела чужеродные элементы, промывать раны и повреждения. Она же принесет мази, бинты, лекарства.
- А нам что делать, Мстислав Сергеевич? – поинтересовался Кузьмин. – Все работы по дирижаблю уже завершили, можете принимать.
- Да, я сейчас проверю, а вы ступайте по домам. Завтра утром уберите леса вокруг корпуса, снимите крышу сарая и расчистите пространство от всех вещей – нужно, чтобы при взлете ничто не мешало кораблю, не попало под пламя мотора.
- Да, сделаем, - ответил Хохлов, пальцем теребя густые седые усы.
- Алексей, вы тоже приходите к девяти часам...
- Хорошо, - я встал, поблагодарил за ужин и собрался было уходить, как вспомнил:
- Мстислав Сергеевич, а что от вас требовал этот иностранец? Ведь речь шла не только об интервью и публикации?
- Он предлагал мне переехать в Америку и там организовать акционерное общество по строительству и эксплуатации межпланетных дирижаблей. Обещал помощь в патентовании моего изобретения. Спрашивал техническую документацию на корабль... Гарантировал мне миллионы долларов, кхе-кхе... – на лице Лося была усмешка. Рабочие загалдели – у них появилась тема для обсуждения.
- Документацию? – тут до меня все дошло. Вот что хотел этот Арчибальд Скайльс – получить чертежи и схемы корабля, чтобы построить такой же прототип в Америке, естественно, для военных целей. Если дирижабль способен подняться за пределы Земли, то может нести бомбы и другое оружие, наносить удары по любым целям – морским, земным и воздушным - и быть, в свою очередь, недоступным для контратаки. Но свою мысль американец проводил мягко, без намеком на шпионаж или склонению к предательству, типа, приезжайте в Нью-Йорк и занимайтесь любимым делом, а правительство окажет вам всю необходимую поддержку. «Лось отказал ему, значит, Арчибальд захочет получить эти документы другим путем, - размышлял я. – Скорее всего, он попытается выкрасть их из шкафа, что в кабине корабля. У него есть шанс только сегодня, потому что послезавтра утром мы улетаем, а накануне этого все будут заняты подготовкой к старту, на Ждановской окажется много народа».
И я пришел к мнению, что те двое, кого нанял Скайльс, нагрянут ночью, ведь Лось останется один, все рабочие уйдут, так что шанс на успех у них окажется значительным. Возможно, кроме изъятия чертежей они захотят и подорвать этот корабль, чтобы только у США был космический флот. «Придется и мне ночевать где-то рядом, но так, чтобы никто этого не заметил», - решил я. Сообщать в губЧК не стал: если мои подозрения – чепуха, то и Трофимову беспокоиться не придется, а если мои рассуждения верны, то поймаю шпиона и его сообщников, но самое главное – обеспечу сохранность корабля. я – охотник-одиночка, люблю самостоятельность и готов отвечать сам за свои поступки. Прятаться, ждать и застигать врасплох – в этом я большой специалист. Васька-анархист – один из тех, кого я поймал в одиночку. За время работы в органах ВЧК мне удалось обезвредить немало диверсантов, контрреволюционеров и бандитов как самостоятельно, так и в группе соратников.
Уже стемнело, когда я вышел на набережную. Луна поднялась и светилась мягко, зеленоватым оттенком, и мне пришла мысль, что следующий полет нужно посвятить спутнику Земли, наверняка и там мы найдем немало удивительного. Газовые фонари горели неярко, но все же света было достаточно, чтобы идти по улице. Прохожих становилось все меньше и меньше, редко проезжали извозчики, цокот копыт и грубый кашель раздавался вдали. Пахло горелым и влагой, где-то скулила собака. Я прошел по тротуару, огляделся и потом быстро влез на дуб, который находился в пятидесяти метрах от дома № 11. Крона дерева скрывала меня полностью, а вот я мог без проблем видеть всех, кто проходил по набережной и заглядывал во двор инженера Лося.
Я видел, как вышли рабочие, продолжая негромко переговариваться, и исчезли в темноте улицы. После них всего лишь два извозчика прокатились в сторону моста и одна грузовая машина. Мои карманные часы показывали одиннадцать ночи. Со двора Лося на набережную шла узкая полоска слабого света, видимо, инженер продолжал работать при свете электрической лампы. И я дождался.
Две фигуры быстро возникли у переулка и двинулись к дому № 11, потом один из них остался у входа во двор, положив руки в карман и оглядываясь, а второй прошмыгнул туда, на ходу доставая оружие. Я напрягся. Через минуту, выяснив, что к нему никто не подходит, нет свистка милиционера или окрика какого-то стороннего человека, первый незнакомец последовал за товарищем, тоже извлекая из пиджака наган. Было понятно, что им справится с безоружным и не привыкшему к таким передрязгам инженером будет просто. «Пора на сцену выходить мне», - несколько театрально произнес я и спрыгнул с дерева на землю, затем приналег на ноги, при этом стараясь бежать бесшумно.
Добежав до стены, я прижался телом, стараясь слиться с темнотой и конструкцией, медленно двинулся в сторону сарая. Мои ноги заплетались среди проволоки, чуть не спотыкнулся о ведро с дурацкой жидкостью, какое-то железное полотно едва не загудело, едва я вступил на нее, к счастью, звуки оказались слабыми, можно было признать как шум ветра. Из сарая лился тусклый свет, и я видел трепыхающиеся фигуры, звуки падающихся и ломающихся предметов, чей-то стон, хотя я сразу признал голос инженера. «Блин, они его ранили», - испугался я и побежал к входу деревянного здания.
- Где бумаги, сволочь? – шипел какой-то бандит. – Говори!
- Я его сейчас на ремни порежу, Кряк, - ответил второй, - отойди-ка...
- Подожди, нам бумаги нужны, а не его жизнь... Пока не найдем – не убивай...
Я уже влетел в сарай и быстро огляделся. Мстислав Сергеевич сидел, схватившись руками за голову и прижавшись к ногам, было видно, что он ошеломлен и напуган, но при этом не желающий сдаваться мрази. Сквозь пальцы просачивалась кровь, значит, его ударили чем-то тяжелым, и хорошо, если не сотрясение мозга. Вот гады! Но увиденного хватило для понимания того, что противостоять мне будут не профессиональные шпионы и диверсанты, обученные по специальным методикам, а обычные уголовники, привыкшие иметь дело с простыми гражданами и с которыми мне легче всего справится. Кряк пнул инженера и зарычал:
- Говори, пока мы не разозлились!
Я рассмотрел противника, и одного мгновения оказалось достаточным. Первый был грузный, с длинными руками, его оружием являлась финка. Второй – по кличке Кряк - низкорослый, большеголовый, в сапогах, он держал наган, возможно, главарь. Итак, мои действия таковы: я бросаю брусок дерева под ноги низкорослому, и тот запутывается и падает на землю, возможно на битый кирпич. Ударом руки выбиваю у него наган, а потом с разворота бью второму, находящемуся на прямой линии, прямо в пах, и тот от боли сам роняет лезвие. Хватаю его за рукав, тяну к себе, одновременно разворачиваясь спиной и делаю бросок через бедро. Добиваю ударом ладони по шее, и тот должен на некоторое время отключиться. Кряк, если не оглушен, вскочит для новой атаки, и тогда следует провести подсечку, чтобы тот опять принял горизонтальное положение, а дальше болевой прием или лишение сознания. Самое главное, чтобы не досталось в этой схватке Мстиславу Сергеевичу.
Все бы так и произошло, если в последнюю секунду я сам не подскользнулся на мокрой тряпке и не шлепнулся на кирпичную крошку. К счастью, успел сгруппироваться и не ушибся. Зато бандиты, услышав шум и увидев меня, получили инициативу действий, они сразу поняли, что в дело вступилось незапланированное лицо, и с ним следовало поступить крайне решительно. Свидетель им был некспеху.
- Это еще что за шкет?! – взревел Кряк, бросаясь на меня. Его наган был нацелен мне в грудь, да только я опередил его, ударив по ладони этим самым деревянным бруском. Звук хрустнувших костей оказался громким, бандит завопил от боли, открыв мне для ударов все свое тело. Я вскочил, головой ткнул в грудь, схватив его за голень и тяня на себя. Тот опрокинулся вниз, но напоролся на гвоздь, который проткнул ему затылок. Конец гвоздя вышел из левого глаза Кряка. Тело задергалось в судороге. Итак, первый уже вне игры.
- Ах ты!.. – взревел длиннорукий, и финка сверкнула при тусклом свете лампы. Договорить что-то гадкое он не успел – не люблю уголовного языка! - так как я отвел его руку своей ладонью, развернулся, как юла, на левой ноге на 180 градусов, и очутился лицом к лицу с противником, который никак не ожидал такого гимнастического трюка с моей стороны. Его глаза расширились. А я тем моментом ухватил его локтем за горло, подставил ногу и потянул вниз. Позвоночник бандита хрустнул не менее громко, чем кисть Кряка, но до того, как тело повалилось на пол, я знал, что он мертв или парализован. Шейные позвонки – это самое слабое место в человеке.
Все произошло в течение пяти-семи секунд, и сам удивился, как сумел обезвредить двух бандитов за столь короткое время. Конечно, можно было бы их обезвредить без ущерба здоровья, только в данную минуту мне меньше всего заботила их жизнь – они получили все по заслугам. Но нельзя было терять ни минуты, я подбежал к инженеру, присел и схватил его за плечи.
- Мстислав Сергеевич, как вы? Вы меня слышите?
Лось поднял на меня глаза, его сознание прояснилось. Кровь капала на одежду. М-да, лучше бы Марфа преподала нам уроки медицинской помощи сегодня, я хотя бы сумел ее оказать своему спутнику. Но в любом случае, перевязать его следовало сейчас, и я стал лихорадочно оглядываться, чтобы найти какую-нибудь более-менее чистую ткань. «Может, мою рубашку?» - мелькнула мысль. Я сбросил куртку, хотел было рвануть рубашку, но тут инженер прохрипел:
- Им нужны были бумаги! Чертежи дирижабля. Но я им их не дал. Они в шкафу, в кабине, под замком...
- Вот и хорошо, сэр Лось, - раздался знакомый голос с американским акцентом. – Теперь вы передадите мне их.
Я медленно повернулся в сторону говорившего.
Скайльс держал в руках наган, который обронил Кряк. Его лицо было напряжено, верхняя губа дергалась, обнажая два неровных зуба. Американец стоял на согнутых ногах, словно уселся на лошади – этакая поза всадника. Я заметил, что ствол нагана слегка дрожал, видимо, не столько от страха, сколько от напряжения его державшего. Это означало лишь то, что планы журналиста-шпиона оказались разрушенными из-за внезапного вмешательства персоны, кем был я, и это выводило из себя самоуверенного незванного посетителя.
- Это ваши товарищи? – с презрением спросил я, указывая на валявшиеся тела уголовников. При свете лампы они казались угловатыми, острыми, словно это были квадраты, параллелопипеды, треугольники...
- Какие они мне товарищи? Это наемники, которые толком не сумели выполнить свою работу, хотя я им хорошо заплатил, - со злостью произнес Арчибальд, плюя в сторону мертвецов. – То, видите, их милиция вчера спугнула, то сегодня не смогли справится с мальчишкой... Чикагские гангстеры работают и то лучше, они раз соглашаются на дело, то выполняют, а иначе отвечают головой...
Под «мальчишкой» он имел ввиду меня. Покорнейше благодарю, мысленно усмехнулся я, однако виду не подал, что обиделся. Наоборот, следовало разговорить американца, чтобы выяснить его истинные намерения.
- Зачем вам чертежи, Скайльс, вы же все равно не разбираетесь в технике? Вам самому не создать ни корабль, ни химическое вещество «ультралиддит»... Вы хотите владеть бумагами, суть которых вам неясна.
- Мне нужны деньги, и это нормальный интерес... Ничего личного к вам, только бизнес. Эти бумаги принесут мне деньги, миллионы долларов. Если бы не ваш неуместный патриотизм, то и вы стали бы богатами и знаменитыми...
- Это разбой и шпионаж... который карается в Советском государстве, - заметил я. – Уверен, вы об этом знаете. Вас схватит ВЧК!
- Я продам чертежи военным заводам, а они построят корабли, оснащенные оружием. «Ультралиддит» расшифруют наши химики, а у нас они тоже не глупые. А ваши чекисты против меня ничего не смогут сделать – у меня дипломатический паспорт! Вряд ли Ленин пожелает вновь нагнетать обстановку с Америкой из-за каких-то бумаг, не имеющих отношения к секретам вашей страны. Это бумаги частного лица!
- Я думал, американская разведка принимает на работу не идиотов, - покачал я головой, чем сильно разозлил Скайльса.
- Хватит мне голову морочить, гоните мне бумаги! Если хотите остаться жить, то делайте, что я вам говорю!
Сдерживая себя от боли и гнева, Мстислав Сергеевич произнес:
- Алексей, поднимитесь в кабину и вынесите ему бумаги. Ключ у меня в кармане.
- Но...
- Никаких «но»... отдайте ему чертежи и схемы...
У меня внутри все кипело. Рабочие, чей разговор был мной подслушен, утверждали о патриотизме и порядочности Лося, а сейчас я видел, как инженер запросто отдавал в руки потенциального неприятеля схемы, на основании которых будут построены корабли космического флота, и их использование против России станет очевидным. Такого нельзя было допустить. И все же спорить с Мстиславом Сергеевичем не хотелось. Я послушно вскарабкался по лестнице в кабину корабля, отыскал шкаф, открыл и достал рулон истрепанных бумаг, связанных бечевкой. Мелькнула мысль достать из моего шкафа маузер и пристрелить американского шпиона, однако решил, что торопиться не следует. Раз Лось так себя ведет, может, на то есть причина?
Я выглянул из кабины и, прячась за люк, бросил под ноги американца чертежи.
- Вот они.
Арчибальд поднял рулон, отогнул несколько листков и увидел какие-то схематические изображения, после чего процедил:
- Поступили благородно, убивать вас не стану. Все, прощайте, товарищи коммунисты! Счастливого полета на Марс!
И он стал медленно пятиться назад, не сводя с меня взгляда и не опуская руку с наганом. Он понимал, что не Лось, а я представляю для него опасность. У меня была идея отпустить его, а потом стравить сотрудников губЧК – все равно из Питера ему быстро не смыться. Просто сейчас не было смысло раскрывать перед Мстиславом Сергеевичем моих связей с органами безопасности – это породило бы ненужное беспокойство и даже нежелание лететь со мной, - а эти два трупа уже создавали головную боль. Как объяснить появление этих двух бандитов в сарае инженера? Теоретически наш отлет мог задержаться до окончания уголовного расследования – а это не меньше месяца, «окно» на Марс закроется, чего не устраивает ни меня, ни Лося. Поэтому мне следовало провернуть дело так, чтобы ни у кого не было законных оснований остановить старт. Конечно, Трофимову это не понравится, однако меня он поддержит.
Дождавшись, когда американец скроется в тении, я спрыгнул вниз и подбежал к инженеру.
- Эх, как вы могли, Мстислав Сергеевич? - невольно вырвалось у меня. – Ведь вы отдали свое творение в руки негодяев...
Лось поднял на меня бледное лицо, продолжая сжимать ладонями голову.
- Не беспокойтесь, Алексей, это фальшивые схемы, - хрипло выдавил он из себя.
- То есть?
- Это схемы механизма настенных часов, устройства паровоза, генератора и воздушного агрегата – то, чего полным полно на заводах, ничего секретного в них нет. Скайльс не смыслит в инженерных науках, ему любой рисунок – это конструкция чего-то секретного. Я почувствовал, что в реальности его интересует и подсунул всякую чепуху. Не думаю, что на родине его озолотят за эти бумаги, и начальство за такой прокол уж явно по головке не погладит.
- А где настоящие бумаги? – встревоженно спросил я.
И услышал признание:
- Я их сжег. Вчера. Не хочу, чтобы они достались кому-то другому. Все - конструкция дирижабля, расчеты полета и химическая формула «ультралиддита» - сгорели ярким пламенем. Согласитесь, Алексей, это мое частное изобретение, и никакое правительство не имеет права на него – ни советское, ни американское, ни французское. Я не обязан никому на этом свете, и не прошу обязательств по отношению ко мне. Мой полет на Марс не имеет никакой политики, это просто частная экспедиция.
Я вздохнул. Конечно, жаль, что бумаги утрачены. Только в словах Мстислава Сергеевича была правда, пускай неприятная где-то для меня, но все же правда. И я отступил. Вот эту часть разговора придется скрыть от Сергея Ивановича, иначе губЧК точно наложит резолюцию на конфискацию корабля – и не видать нам Марса как своих ушей.
- Он мог взорвать единственный корабль, - я похлопал по корпусу дирижабля. – И тогда у нас вообще никакого шанса улететь не было бы.
- Для этого нужно много динамита, а вряд ли у Скайльса он нашелся бы...
- А «ультралиддит»? У вас сотни килограммов этого вещества!
- Как взрывчатка она никуда не годится, - усмехнулся Лось и стиснул зубы от боли. – Я же говорил, что взрывчатые свойства она проявляет лишь под влиянием электромагнитного поля, представьте себе боевое применение «ультралиддита», когда нужны сотни килограммов соленоидов, проводов, батарей...
«Ясно», - подумал я. Нужно заметить, Лось действительно ловко обвел американского шпиона вокруг пальца, более того, он позволил мне таким образом разоблачить его реальную миссию. ГубЧК им займется позже, а сейчас нужно что-то делать с трупами и, самое главное, необходимо помочь раненному инженеру.
- У вас есть чистая ткань? Чтобы вам голову перевязать?
- На корабле в ящике есть два бинта, вата, спирт, - произнес Мстислав Сергеевич. Я вскочил и бросился опять в кабину. Аптечку нашел быстро, и вскорее на затылке обрабатывал рану, к счастью, неглубокую, наложил повязку. В качестве обезболивающего предложил ему водки, которую обнаружил в сарае, рядом с вещами рабочих, видимо, после работы они любили приложиться к горлу бутылки. Лось не отказался и выпил один стакан немного мутной жидкости.
- Теперь вас отвезу в больницу, - сказал я, вставая.
- Никакой больницы, - запротестовал инженер. – Я остаюсь здесь. – Сегодня утром придет Марфа, она перевяжет и даст лекарство. Ненужно беспокоится, Алексей... Да, немного странно начинается наша предстартовая жизнь, не правда ли? Бандиты, драка, похищение документов – детектив какой-то. Кстати, вы хорошо деретесь.
- На войне всему научишься... В наше время трудно ожидать нечто другого, Мстислав Сергеевич, - пожал я плечами. – Ладно, я вам помогу лечь на кровать, а сам подумаю, что делать с трупами. Кто из ваших рабочих живет неподалеку, о при этом такой, что умеет держать язык за зубами?
- Кузьмин...
Я помог инженеру встать и зайти в заколоченный дом. В одной из комнат Лось и проживал, хотя я видел здесь беспорядок – книгами были завалены столы, шкафы, кресла, пол, какие-то провода и приборы на подоконнике и на стульях, тарелки, пробирки и многое другое, что успел заметить при свете фонарика, видимо, в последнее время у Мстислава Сергеевича не было времени и желания прибраться, однако привлекать другого к этой работе не хотел. Железная кровать стояла у окна. Я отодвинул одну доску, открыл окно – необходим был свежий воздух, а то здесь пахло затхлым. Потом уложил раненного на постель, укрыл одеялом и, пожелав выздоровления и спокойной ночи, вышел из дома.
Первым делом направился к Кузьмину, проживавшему в двух кварталах от Ждановской набережной. Тот не стал протестовать, когда я его разбудил, сразу согласился помочь, едва узнал о попытке покушения на жизнь инженера. «Ох, негодяи, - сердито произнес рабочий. – Креста на них нет, изверги! Хорошо что не убили!» К счастью, у него же оказалась телега и лошадь. Мы быстро уложили трупы уголовников на телегу и прикрыли тряпками. «Нас могут задержать милиционеры, что скажем?» - тревожно спросил Кузьмин. На самом деле, мы же не могильщики, почему везем мертвые тела? – это подозрительно.
- Это оставь мне – разберусь, - ответил я. – Повезем в городской морг.
Так и сделали. Нас никто по пути не задержал. Сидевший в морге старик спросил, что произошло, на что я показал ему мандат Дзержинского и сказал, чтобы утром сообщил милиции, что привезли трупы двух бандитов, пытавшихся ограбить магазин. Потом вместе с ним перенесли с телеги в холодное помещение мертвецов, я быстро заполнил бланк, и вышел наружу. «Все в порядке», - сказал я Кузьмину, отпуская его домой.
Сам же двинулся на Гороховую, 2, чтобы доложить о том, что произошло на Ждановской набережной и о том, чтобы за Скайльсом теперь наблюдали особо. Заодно попросил приставить к дому Лося опять охрану, ведь, опасность подрыва корабля все еще сохранялась. И лишь после этого вернулся к своему жилищу, где ждала меня жена с оставшим ужином.