Глава I
Приди, подземная, земная и небесная богиня Геката,
Та, кто наводит ужас на мёртвых,
Блуждает огнём средь спокойных могил.
Любезно услышь мои священные молитвы!
Её руки простираются беспомощно вверх к полной и яркой луне. В который раз она ведёт этот диалог с Гекатой, в который раз она безответно доказывает Богине, что от неё осталась лишь пустота после долгих лет скитания и вневременного отдыха на Острове Блаженных.
Слёзы, выплаканные за столько лет...
Ярость, сгоревшая в полыхающем сердце, погубившая всех, кого она любила и всех, кого ненавидела...
Глубочайшее одиночество, разъедающее с каждым днём, и чувство вины... Не смотря на то, что наказание было понесено, может ли оно искупить всю ту череду жестоких смертей? Должна ли она наслаждаться вечной жизнью в этом самом прекрасном месте?
Но Боги простили её, одарив спокойной и безопасной жизнью, где ей больше не придётся мчаться на своей колеснице по небу, подхлёстывая чёрных драконов. Мчаться от гнева, от боли, от нелюбви, от предательства и череды гонений. Мчаться сквозь вёрсты, туман и дождь, сквозь обжигающий холод и непредсказуемый мрак. Нет, больше никогда её волосы не спутаются от космической скорости, не будут опалены огненным дыханьем её извозчиков. Глаза не станут дико вращаться от ярости, сердце не захлебнётся в бешеном ритме и не стеснит грудную клетку гулкими, отчаянными ударами, каждый из которых в те мгновения казался последним. Руки эти, бывшие когда-то нежными и трепетными, эти руки, теперь обветшавшие от отсутствия истинной любви и детского тепла; этим рукам больше не покрыться кровоточащими мозолями из-за крепко стиснутых в них кожаных поводьев, которые направляли двух могучих драконов — титанически сильных и едва покорных.
Я призываю Тебя, о, разящая метко Геката,
Три заповедных пути предержащая грозная Дева,
Сжалься, сойди ко мне в земной ипостаси, морской и небесной.
Тебя, Тебя я зову! О, ужас внушающая! О, Богиня!
И снова из непроглядной и беззвучной ночи, вместо Трёхликой и Властной Гекаты к ней выходит её вечный призрак, вечный муж и возлюбленный, проклятый Ясон.
Его лик в точности такой же, как в тот день, когда она увидела его в Колхиде. Статное, жилистое загорелое тело, чуть вьющиеся тёмные волосы по плечи, пропитанные солью моря и имеющие от этого седоватый оттенок. Тонкие, но крепкие руки с длинными пальцами, под ногтями чёрные полоски от забившейся грязи. Он, словно, немного робеет, глядя на неё каре-зелёными глазами, - исподлобья, то ли хмурясь, то ли стараясь скрыть интерес... Чуть треснувшие обветренные губы слегка улыбаются правым уголком.
Он как прежде её волнует. Не было ни дня, о, Боги Олимпа, чтобы она не думала о нём. Не было ни дня, чтобы он не возникал в какой-то части острова Блаженных и не бродил, стараясь не беспокоить её, как бы наблюдая за ней сквозь ветви вечно-зелёных растений... Сквозь вечную весну... Глядя прямо ей в сердце.
Приди, трёхликая Богиня ночи, бледная Селена, яростная Геката!
Ты, дающая холодный свет разума и ввергающая в мрак безумия,
Ты, убивающая и дающая жизнь, жестокая смерть и великая мать,
Единая во множестве, древняя как мир и вечно молодая!
Ведь не люблю я тебя, да и нет тебя больше на свете, Ясон... Ты умер на далёкой отсюда Земле под обломками своего любимого «Арго», ты умер прекрасной смертью — во сне...
Она бессильно улыбается, глядя, как он присаживается на камень недалеко от неё и грустно разводит руками, словно жалея о том, что земные жизни так коротки и непредсказуемы. Она смотрит на яркую лунную дорожку на воде. Море по-прежнему безмолвствует и не пенится от её мольбы и заклинаний.
Сколько бы дорог я ни исколесила, скольких мужчин ни встречала после тебя, мой Ясон, ты всегда оставался моим неизменным спутником, моим проклятым мужем, моим бесконечным продолжением и моей Судьбой.
Зачем же я, о, Геката, просила тебя помочь обрести его любовь... Зачем же я, о, Благословенная Царица Тьмы и Бесплодия, заставила его насильно обратить внимание на меня, на ту, с которой он потом был так жесток... Для чего мы клялись друг другу в вечной любви, для чего топили друг друга в крови...
Сколько прошло лет с тех безумных событий? Каждый день он приходит к ней — вечно молодой, вечно любящий и вечно любимый. Что за наказание, которое не искупается раскаянием? Что за любовь, которая не гибнет даже со смертью?
Как силён твой приворот, Геката! Как необратим он и как бесконечен для меня. Для чего мне эта любовь, если я не могу дарить её тому, кто дороже всех на свете? Для чего моё сердце бьётся, зная, что твоё давно уже утихло? Я не могу ни вернуть тебя, ни забыть, ни умереть сама. Я не могу испытать даже ярость, ту прекрасную жгучую ярость, которая повелевала мной и испепеляла всех проклятых врагов. Не осталось даже злости, всё растворилось во времени и на этом острове, где блаженство превыше всего... Где только рай и покой. Покой сродни смерти.
Приди, богиня дорог и перекрёстков,
Благосклонная к ночи и сопутствующая ей,
Луна из тысячи ликов, приди ко мне, Геката великая!
Взываю к Тебе, молю Тебя, услышь меня!
Она присаживается на камень рядом с безмолвным Ясоном, хочет прижаться к его спине, но он с сияющей улыбкой своей растворяется в пространстве этого прекрасного вечно-весеннего острова.
Он ускользнул опять, как тогда в Коринфе. Он ускользнул опять, как тогда, когда умер тихой земной смертью... Он ускользнул. Как делает каждый день здесь в течение этой вечности.
Он — словно, бесконечный сладкий и печальный сон, приходящий наяву.
Он — словно, рана в сердце, которая как только начинает заживать, и тут же скрежещет вновь.
Невыносимо, о, Геката! Невыносимо сознавать за разом раз деяния свои. Невыносимо жить так, осуществляя жуткий и кровавый круг. Пусть пропадёт всё, пусть исчезнет, пусть ветры заберут меня, развеют в пыль, рассеют в мрак!
Я всё хочу исправить, Тёмная Геката!
Я возрождения хочу в обличье ином.
Я буду ежедневно раз за разом убивать себя
И Тебя славить!
Пусть Ты меня услышишь!
Я вечности здесь больше не хочу.
Она чувствует, как в сердце её словно что-то разгорается, будто бы какой-то огонёк приближается издалека. Тело становится немного непослушным и отстранённым. Она встряхивает головой, - густые, цвета смолы волосы зависают в пространстве, медленно опадая на плечи. Она искривляется в подобие улыбки, потому что как улыбалась искренне много лет тому назад она уже точно не помнит.
Пусть будем мы бедны или богаты,
Пусть нам опять придётся жить в пути,
Пусть будем мы стоять на месте,
Иметь всё это — радость обрести.
Своих детей я больше не покину...
Прощения прошу опять!
И коль мы их иметь не сможем — усыновлю, удочерю,
Найду! И проявлю себя, как мать.
Земля под ней несильно сотрясается, и луна в небе начинает плавно разрастаться в в размерах, сияние её становится всё ярче. Она чувствует, как ветер шумно касается морской глади, а полы её одежды развеваются из стороны в сторону. Отдалённо раздаются потрескивания веток, будто, на ворох из сухих палок наступают огромные ноги.
Если придётся в Тартаре гореть вместо жизни здесь вечной -
Сгорю! Полыхать буду так, что на Земле он услышит меня и придёт.
О, Геката! Повелительница всех чёрных оттенков Ночи, приди!
Прерви мою бесконечную жизнь,
И в цикл земных перерождений меня опрокинь!
Помоги соединиться мне с ним новой кожей...
Помоги мне вновь любить его всем сердцем своим.
Прошу! Прошу! Прошу!
Сквозь прибрежные деревья на неё вдруг смотрят с десяток горящих пар глаз, воздух пахнет собачьей шерстью и перегноем. Нестерпимо темно и нестерпимо ярко одновременно. Луна пронзает насквозь своим светом и становится огромной как сотни дворцов, ветер усиливается и поднимает в воздух частицы песка, и какой-то гул — то ли вой, то ли отдалённый рёв... Повсюду мечущиеся тени, нарастающий скрежет, уханье сов, стоны и дикий хохот... Она не понимает откуда это доносится — из неё самой или это искривляется мир вокруг неё... Больше никаких границ и разделений... Мир Гекаты требует полного подчинения и соблюдения правил — принятие неизбежного.
И вот теперь уже море бушует крутыми волнами, разбивая их с огромной высоты о берег, ветер рвёт одежду, и она едва держится на ногах. Сверчки исполняют адскую трель, кружа огромной иссиня-чёрной воронкой прямо у неё над головой... Теперь отчётливо слышны шаги, могучая поступь отдаётся в каждой вене её тела... К запаху перегноя примешивается запах холодного мокрого камня. Звуки человеческих голосов, полных страданий и ужаса, витают, как вороны, образуя ещё один вихрь. Чёрные псы и волки-людоеды вкрадчиво и, угрожающе сверкая красными глазами, приближаются к ней, выходя из нависшей полупрозрачной дымки.
Но ей не страшно наблюдать эти картины преобразования тихой весенней ночи в кладбищенское поле, ибо она ждала этого слишком долго. Не могут теперь испугать её приспешники Мрака, ибо теперь они — друзья. Долгожданные и родные. Друзья, будущие свидетели её перехода из Вечности в круг смертей и рождений.
Земля перед ней разламывается так, словно чья-то огромная рука вытаскивает сердце из недр острова всех Блаженных. Сквозь ветер, дым и пыль, под зловещий хохот мертвецов, сияя величием и красотой, появляется Она. Необъятная великанша с гроздями змей вместо волос — извивающимися мелкими кольцами и тянущими свои пасти к Медее; с чёрными разрезами вместо глаз, прозрачно-бледной кожей и шестью руками; совершенно нагая, с магическими узорами и надписями по всему телу. Её грудь закрывает увесистое ожерелье из черепов, а слева и справа от её грозного лица видны ещё два — юное и старое. Триединая и Трёхликая, беспощадная и благословенная Царица полночных видений, с гигантскими горящими факелами и длинными ножами в руках — Геката. Хозяйка свирепых чёрных псов, мертвецов и чародеев предстала перед Медеей в эту ночь.
В твоём зове сильное намерение, Медея, понимаешь ли ты, что начать сначала всё тебе придётся, чтоб впоследствии бессмертие получить, которым ты уже сейчас награждена?
Медея прикладывает руку к сердцу и встаёт на одно колено с величайшим почтением. Её медные глаза искрятся надеждой и любовью, на которую только она может быть сейчас способна.
Я благодарна, что зов мой был услышан!
В Твоих руках моя судьба, как много лет назад, так и сейчас,
К Тебе одной безропотно всегда взывала,
Лишь на Твои я заклинания уповала.
Была и есть тебе верна, о, Мать моя, благоимённая Геката.
Я точно знаю, что прошу, и это, вероятно, промысел Богов...
Начну я на Земле всё сызнова, сначала,
И постараюсь вновь не накопить долгов.
Я получить его любовь на этот раз хочу
Без приворота и прочих тяжких ритуалов.
Огонь в факелах Гекаты полыхает всё сильнее, змеи шипят и капают ядовитой слюной, адские гончие с красными ямами вместо глаз ходят вокруг Медеи, ожидая команды на пролитие крови. Но ей всё-равно, она всматривается в глаза матери, как любящая и доверчивая дочь.
Помнишь ли о том, дитя моё, что облик твой из жизни в жизнь не будет прежним, меняться будешь ты и он и, вероятно, можете не встретиться в каком-то из рождений. Готова ли понять уже сейчас этот урок? Вас разделять могут и пол, и города, и континенты, и годы, и века. Подумай и опомнись, пока в раю ты пребываешь. К тебе я тысячелетиями на помощь не приду.
Медея неприступна.
Прошу! Я буду ждать и буду я стараться,
Мне лишь бы сердце вспомнило его,
Глаза его из миллиона новых глаз, чтоб я могла узнать.
Не важно мне, кем будет он — мужчина или женщина,
Не важно мне, кто буду я — хоть существо,
Которое на миг могло с рукой его соприкоснуться.
Неси меня, о, вечно молодая и древняя как мир, Геката!
Неси меня по ветру в людской ад,
Страшнее которого не знал блаженный остров.
Я буду там урок свой постигать,
Я буду ежедневно Тебя славить,
И буду счастлива, кем бы ни была.
Больше не раздаётся утробный хохот мертвецов, стихают все приспешники Гекаты. Собаки отходят в сторону, луна расстилает яркую дорогу по морю к самым ногам Медеи.
Исполнено твоё желание будет.
Иди, возлюбленная моя дочь,
И да пребудет с тобой сила.
Геката горестно поджимает губы и освещает огромными факелами лунную дорогу для Медеи. Та поднимается на ноги, ей не верится, и сердце стучит так ярко, так прытко, как когда-то давно в солнечной Колхиде. Она слышит хлопанье мощных крыльев чёрных величественных драконов. Вот уже и её колесница, на которую лишь осталось ступить. С низким поклоном к Богине Ужаса и Мрака склоняется Медея, преисполнена она покорности и благодарности. За многие столетия на острове впервые у неё движется что-то внутри, кровь прилила к щекам и озарила их свежем румянцем. Тело трепещет от достижения заветного мгновения. Она восходит на колесницу, берёт остывшие поводья в руки. Медея крепко сжимает поводья, вспоминая, как это делала раньше, вскидывает голову, глаза её разгораются вызовом. Драконы выгибают спины и дышат кроваво-красным пламенем из пастей. Они полностью в её власти, в последний раз. Не глядя назад, она издаёт протяжный вопль и изо всех сил держится за кожаные ремни, готовая отбыть.
Колесница со скрипом и стоном отрывается от земли, драконы взбивают своими крыльями морской песок и воду. Под собственный торжествующий крик и жар извозчиков, под чёрный взгляд владычицы подземного царства покидает Медея остров бессмертия и покоя...
Глава II
Несколько дней снится один и тот же сон, в котором присутствуют размытые и тревожные образы; ни имён, ни их взаимосвязи между собой она не понимала и не могла запомнить. Всё происходило круговоротами, наслоениями, картинка за картинкой, образ за образом, но больше информация шла ощущениями. Наутро оставалось чувство, что всё происходящее было каким-то неизбежным, закономерным и грустным. Нет, она не просыпалась в холодном поту или, резко вздрогнув, с неприятным осадком. Каждое утро она просыпалась с ощущением принятия чего-то важного, с ощущением глубочайшего смирения и внутреннего покоя.
Она размеренно напрягала руки и крутила колёса инвалидной коляски вперёд вдоль по длинному коридору, боясь кому-то причинить неудобство и не желая, чтобы кто-то помогал. Сквозь толстые линзы в очках окружающий мир представал едва уловимым и постоянно меняющимся; то ли это оттого, что зрение падало с каждым годом, то ли оттого, что она сама начинала придумывать каждому предмету или человеку свои формы и наименования. Руки у неё были ещё не столь окрепшие, поэтому ежедневная такая прогулка ограничивалась прерывистой поездкой из одного конца коридора и обратно, а далее по общей игровой комнате. Но это один из её первых шагов, она была рада даже этому. Теперь можно не тревожить воспитателей, им и так есть кем заняться в этом доме. Единственное, что ей хотелось бы делать каждый день своего пребывания здесь — проезжать мимо кабинета главного врача.
Яков Тристанович был всегда так добр. Он редко заходил к ним, но каждый его визит был радостью. От него исходил такой мощный поток исцеляющих волн, что казалось, будто, он качает каждого воспитанника на руках. Она не всегда понимала то, о чём он говорил, но прекрасно ощущала его эмоции, его чувства. Её он гладил по голове и ободряюще сжимал правое плечо. Это была своеобразная визитка: голова-плечо. Именно в такой последовательности она чувствовала, что всё хорошо, что исцеление непременно наступит, что уже скоро она будет пользоваться этими странными нижними конечностями, которые называются ногами, сможет даже опереться на них, распрямиться и принять вытянутое вертикальное положение. То есть, быть ещё выше и ещё ближе к Якову Тристановичу.
Однажды он дотронулся до её руки, когда проверял то, что медсёстры называют «моторным рефлексом». Это было давно, когда ещё руки её плохо слушались и болтались чуть не как сосиски. Их приходилось укладывать на колени. Наверное, от его прикосновения тогда она и оживилась. Тогда руки и захотели быстрее выздороветь. Она помнила это точно. Она почувствовала тепло, сухость, лёгкость. Ладонь явно была небольшой, да и сам он был щупленький и маленький. Она видела сквозь линзы пятно на голове из его белых волос, небольшую светлую бороду. Как потом она поняла, этот цвет называется «седой» и «старый». Не совсем было понятно значение, но медсёстры к нему относились хорошо, а когда он выходил из комнаты – немного сочувственно, но очень хорошо. Она не могла подобрать слова и описать чувства этого самого «хорошо». Надо учиться, об этом всегда говорил и он, и медсёстры. И она стала учиться. Ведь рукам становилось лучше, ведь способна она ехать на коляске сама! Очки мешали, конечно, но они мешали всегда, и она не понимала, что значит видеть ясно и чётко… Образы и пятна дополнялись для неё только внутренними ощущениями от происходящего вовне.
И сейчас, её коляска тихонько ехала, поскрипывая, везя свою хозяйку по яркому и просторному коридору. Она понимала, что дверь в его кабинет всегда открыта, можно было слышать, проезжая, как он шуршит бумагами, как скрипит ручка и звонит телефон. Иногда раздавался щёлкающий звук, будто бы он барабанит пальцами по столу или по какой-то пластмассовой штуковине. На сей раз она не слышала никаких звуков, было очень тихо, лишь два голоса что-то негромко обсуждали. Она подъехала поближе и остановилась невдалеке от открытой двери.
- Возьму неделю отпуска, чтобы уладить всё это дело… - донёсся голос Якова Тристановича.
- Зачем же отпуск, может, лучше так, без оформления... - голос старшей медсестры Гаяны. Она тоже хорошая и ласковая.
- Пусть всё будет по правилам, - он глубоко вздохнул и замолчал.
- Чем мы можем помочь вам?
Повисла небольшая пауза, отчего-то она почувствовала, что ему очень-очень грустно, как бывает ей, когда чувствует себя никчёмным существом, которое всех обременяет.
- Позаботьтесь о ребятах, мне больше нечего желать. Пусть хоть у них будет более счастливая участь, вопреки всему... Я постараюсь изо всех сил вернуться пораньше. Иначе дома я пропаду, Гаяна... - снова повисла тяжёлая пауза, она напряглась изо всех сил, чтобы разобраться в едва различимых звуках. - Их нет... Обоих... - вероятно, его тело содрогалось, это было похоже на плач, такое она слышала регулярно в детских комнатах.
- Яков Тристанович, возьмите меня за руку... Вот так, всё хорошо... Всё хорошо... Нужно выплакать это, нужно держаться... Они многим помогли, они — прекрасные у вас... Эта авария не отнимет того, что ваши сыновья сделали для всего города, для больных людей.
- Наверное, я заслужил это, Гаяна... - голос Якова Тристановича не был похож на свой собственный, вероятно, из-за слёз. Он плакал! - Я всегда чувствовал, всегда был уверен, что с ними что-то случится... Я знал, что они уйдут одновременно, но теперь, когда это случилось на самом деле, я понимаю, что это всегда было неизбежно... Откуда берётся такая убеждённость, откуда идут эти знания...
- Ну что вы такое говорите, конечно, вы не заслужили этого...
- Нет... - он немного взял себя в руки, как же ей было грустно за него! - Работая тут, с этими детьми, которые не могут сами о себе позаботиться, которые, в целом-то, обречены на несчастную жизнь и изоляцию, я понял, что всё это заслуженно. Не знаю, кто так решил, я до сих пор не могу назвать точно для себя это имя — Бог, Природа, Сущность, кто, не знаю... Но я всегда знал, что жизнь их необходима в таком виде, в каком они родились... Что смерть моих сыновей тоже зачем-то нужна... Для меня, для вас, для окружающих, быть может, для того, чтобы сердца наши смягчились от их горестей. Чтобы мы проявили себя с самой лучшей своей стороны, самой благоприятной, заботливой, открытой... Чтобы меньше утопали в эгоизме, хоть на несколько минут, да меньше!
- Мир совершенен, ведь вы так нам всё время говорите...
- Так и есть... Мир совершенен, - Яков Тристанович улыбался, это всегда слышно по его голосу, как хорошо, что он больше не плачет.
- Быть может, это нам воздаётся за наши прежние ошибки, глубинные и забытые настолько, что невозможно и вспомнить.
- Ну, в прошлые жизни я точно не верю...
- Кто знает, Гаяна, кто знает...
Сидя в своей коляске и слушая разговор, она так сильно, как никогда раньше захотела встать, подойти к нему и обнять его, прижаться, чтобы никогда не отпускать. Откуда взялось это чувство? Она ведь не знала толком, что такое встать и пойти. Но мозг ей подсказывал, что всё возможно, рисовал картинки, полные натуралистичности. Всё возможно, всё совершенно.
Он будет счастлив, если она, как одна из ребят этого дома, просто почувствует улучшение. Он будет счастлив, если она сможет лучше видеть, если будет более выносливой и, быть может, однажды эта её немощь пройдёт. Главное — начать прямо сейчас больше тренироваться, больше представлять себе этих картинок, где она может ходить и обнимать. Постараться выполнять точнее задания воспитателей, развивать свои руки интенсивнее и сосредоточиться на ногах, ведь именно они и приведут её однажды к нему. Она сможет не въехать на своей коляске в его комнату, а войти.
Сквозь неразборчивые образы, которые не могли ещё быть ей до конца понятными в силу возраста и заболевания, она уверенно катила своё инвалидное кресло в сторону кабинета лечебной физкультуры. Теперь она в полной мере ощущала, как хочет восстановиться и для чего. Возможно, её сны и говорили ей именно об этом — о чём-то неизбежном, важном и тёплом. Пусть даже с небольшим оттенком грусти.
26 июня 2014 год, г. Москва