Наши мысли слились в одну единую, невидимую для других материю. Всё моё существо растворилось от любви к Нему и постепенно рассеивалось на ветру в виде маленьких разноцветных частичек краски и создавало новый мир, соединявшийся с Его миром. Я не могла контролировать себя и свои действия, оттого мне стало легче и спокойнее, больше мне не нужно было беспокоиться о пустяках, мы отдались большему, взаимному и непоколебимому чувству, нежному и трепетному, заботливому и надёжному. Он станет моей опорой, а любовь будет нашим компасом навеки.
"Деловая моя" - так называл меня мой любимый, когда я собиралась в университет, поглаживая меня по волосам, он приговаривал "не забудь только расчесаться, хотя ты мне нравишься в любом виде,вдохновлённая и растрепанная муза, но всё же...", тут его смех рассеивался так звонко и стремительно, как если бы восходило солнце, и свет от него забирался в тёмные уголки комнат. Этот смех был заразителен, но часто я не подавала виду, и лишь немножко уголки моих губ поднимались в ответ на его смех. Мне казалось, я встаю утром, чтобы его услышать, снова и снова...
Я делала всё быстро: мои сборы занимали максимум тридцать минут; и, сварив чашечку кофе, я отдавала её любимому, он улыбался самой искренней улыбкой на свете, хоть я и приносила кофе ему каждое утро в одно и то же время. Он всё работал над очередной картиной. Иногда он не спал несколько суток подряд, успокаивал меня, что выспится в скором времени, и что такая упорная работа идёт на пользу нашей маленькой семье. Я лишь вздыхала, но и ничего поделать с этим не могла. И вот, в который раз я заставала его в зале нашей двушки, спящим за столом, в испачканном от красок фартучке. А в руках его были сжаты кисти, со свежей краской на кончиках. Своим приходом я будила его. Он оборачивался и смотрел на меня, будто к нему пришло озарение, и улыбка его пробуждала во мне все нежные чувства и трепетное легкое покалывание в животе. По привычке я спрашивала: "Будешь кофе?". В ответ он бормотал: "Угу, милая". Так начиналось каждое утро, отсыпался любимый днём, пока меня не было. Он успевал прибраться в квартире и даже приготовить обед к моему приходу, я корила себя, что не могу сама проследить за его режимом нормально...
Мы стали жить вместе, когда мне едва исполнилось девятнадцать лет. Ему было двадцать четыре. Родителей вообще не смущала такая спешка, было видно, что нас захватила любовь. Сопротивляться или выступать против отношений было уже бесполезно. Первый год наша большая любовь умещалась в маленькой комнатке в общаге на улице Ленина. Жили мы бедно, я донашивала своё старое пальто, которое уж протёрлось до дыр, но согревало тогда меня не оно... Я училась на втором курсе политехнического университета, благо, что мне никогда не приходилось тратить на проезд, мы всегда жили поблизости с моим местом учёбы. Также я получала повышенную стипендию, помощь от родителей и дальних родственников. Любимый работал в разработке сайтов и их дизайне. Но решил, что хочет соприкасаться со своими работами реально, он стал рисовать маслом профессионально и бросил свою работу в компании.
И вот, из общаги мы поднялись выше: сняли свою квартиру, сначала это была однушка в плохом районе на шестом этаже, даже в лифт было опасно заходить, поэтому я поднималась при помощи своих ног, но спустя ещё два года мы наконец сняли нашу настоящую квартиру. Мы наполнили её уютом, появились деньги, чтобы сделать всё по своему вкусу, стены мы украсили работами любимых художников: Аранышев Андрей,Лёвина Виктория и других. Я совершенно не разбиралась в искусстве, но должна признать: современные художники стоили своей цены. Тем более, их выбрал мой любимый. На его рукоплескания и хвалебные отзывы о том или ином художнике, технике и стиле, я лишь кивала, соглашаясь и поддакивая, но совершенно не представляла, что всё так сложно.
Критики, на самом деле, не должны разбираться в том, чтобы быть объективными хотя бы к сюжету на картине, не углубляясь в технику, ведь обычный человек всегда "встречает по одёжке", смотрит на краски и видит в картине исключительно своё, тогда и покупает, будто тем самым он поощряет художника за отображения своей души на полотне. И как говорил Оскар Уайльд: "Критик — это тот, кто способен в новой форме или новыми средствами передать свое впечатление от прекрасного". Заметьте, он сказал "прекрасного", значит, плохого искусства по сути не существует? Быть может, Уайльд жил в том мире, где всю бездарность сразу сжигали, остаётся только гадать...
Но не нужно быть профессионалом, чтобы твоего сердца коснулась красота искусства и его великая сила - восхищать. Я как полный профан в этом тонком деле, всё же имею возможность созерцать, хвалить, а также критиковать художника. Это в моей прерогативе. Но все мои аргументы разобьются, как тонкое стекло: настолько они слабые и хрупкие и не могут стоять в ряду с мнением опытных художников и критиков. А что можно сказать о тех, кто постоянно находит изъян, будучи непрофессионалами? "Намётанный глаз"? Неискушенность? Особое, другое видение мира? Вовсе нет... Такие люди найдут не только маленькую морщинку на вашем лице, но и на вашем сердце, заставят вас раскаяться: почему вы сделали то или иное действие не так, как бы хотели они. Эти люди испорчены, лицемерны. Один только факт, что они копаются в жизнях других, гордо называя себя "зритель со стороны", уже выдаёт их за "великих" учителей жизни, но то, из чего они слеплены не лучше чёрного детского пластилина.
Однажды я взяла кисть в руку, провела ею по другой руке и ощутила всю её жёсткость. Мой неуверенный мазок был слабее этой кисти в десятки раз: она излучала искусство и была его рабыней, посредником. Я раскрыла себя в своей уже далеко не первой работе в жизни, но ощущала эту подавляющую силу всё больше и больше, пока не решилась внести долю уверенности, чтобы сломить кисть и дать себе действовать, как захочу того я...
Мой выбор пал на цвет морской волны. Казалось, небо моего внутреннего мира было окрашено именно в этой яркий, жизнерадостный цвет и я, вбирая его в кисть, небрежно размазывала краску по бумаге. Мой любимый зашёл как раз в тот момент, когда я уже освоилась в его мастерской и подбирала новый оттенок для следующего мазка. Медленно и очень тихо он подкрался ко мне, держа в руках свою любимую кружку с изображением звёздной ночи Ван Гога(по мне, так сплошная показуха, хоть это и был мой подарок) и смотрел, как я "творю". Он следил за каждым моим движением с особенным блеском в глазах. С блеском ценителя, который нашёл то, что его поразило. Вдруг я поняла, что у меня появился зритель, щёки мои невольно покраснели, с серьёзным видом, но смешком во взгляде, я сказала ему: "Работаю, видишь?", лицо его не изменилось в выражении, спустя минуту ответил: "Вижу, дорогая". В квартире было душно, любимый любезно предлагал мне выпить чего-нибудь, я бормотала: потом, потом. Ко мне наконец пришло осознание, почему художники не останавливаются, они творят, пока они "на грани", пока есть, что сказать - они не остановятся. Пот так и лился, я лишь нервно смахивала его и продолжала работать, иногда я смотрела, чем занимается мой любимый: всё это время он наблюдал за моими судорожными действиями... И улыбался, когда наши глаза встречались, но мне было не до того: я продолжала. Будто всё вокруг замирало, когда я вглядывалась в картину моего нового мира. Меня поражал глубокий цвет, который я создавала от смешивания красок. Снова и снова я соприкасалась с бумагой, это был мой новый вход в фантазии, моё особое зеркало души. Не знаю, о чём тогда думал любимый, когда смотрел на то, как создаётся мой "шедевр". Но он не уходил и ни разу не отвлёкся.
Рисовала я уже больше двух часов, а когда закончила, то обмакнула руку в жёлтую краску, но сначала дождалась, пока всё засохнет на картине,и только я хотела слиться с бумагой рукой, любимый остановил меня, взял за плечи и сказал: "Не порти такую красоту, ты так много трудилась над ней, милая", после чего он смахнул мне волосы с глаз, которые действительно мешали и поцеловал в щёку. Меня осенило: любимый прав, я не могла так глупо испортить свою "жизнь" одним лишь действием. Любому человеку нужен тот, кто вовремя посмотрит в глаза, с добротой и искренностью,остановит, пусть даже слова его нам покажутся не самыми нежными. Но в них определенно будут мудрость и честность, которые ни в коем случае не допустят, чтобы мы совершили глупости.
Я послушала любимого, опустила измученные руки, вздохнула с облегчением, оттого,что всё кончилось. Но та связь, что была между мной и моей работой, я уверена, никогда не оборвётся.
- Дай мне свою руку, родная.
Я подала ему свою запачканную в жёлтой краске руку, которая ещё не высохла. Любимый прислонил мою руку к свой щеке.
- Теперь у меня есть автограф моего самого любимого художника.
- Да какой из меня художник?
- Настоящий, а самое главное - мой любимый.
Мы стояли так ещё около получаса: я пыталась разгадать, почему же ему понравилась моя работа. Но лишь спустя много лет, найдя свою картину в рамочке и хорошо обёрнутую и спрятанную подальше от детей, я поняла: он увидел в ней меня. Любимый хранил мою работу долгие годы, как будто это была моя душа, отображенная на бумаге...
Но избранник — тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту.