На целинной земле Алтая
На Алтае были распаханы и засеяны целинные земли. Целинники разъехались по домам, а богатые урожаи в колхозах приходилось убирать не только силами местного населения. На уборку урожая приезжали рабочие, отряды студентов, привозили солдат, старшеклассники сельских школ целый месяц работали в разных бригадах.
Это был 1957 год. Летом, уже после окончания восьмого класса, я ездила на уборку урожая в колхоз им. Молотова Быстроистокского района, в село Верх – Ануйское. А жили мы в Алтайском крае, в рабочем посёлке Акутиха, в котором колхоза не было. Маму приняли на работу в артель им. Черняховского с условием, что она во время уборочных работ будет работать в верануйском колхозе, как и все работавшие здесь женщины. Найти работу в посёлке было трудно, поэтому она согласна была бы со всеми условиями, которые бы ей предъявили. Но младшая дочь Валентина ещё и в школу не ходила, оставить её дома было не с кем, поэтому мама отправила в колхоз меня вместо себя.
Мы с женщинами из Акутихи работали на полевом стане четвертой бригады, жили в большом амбаре. Это был длинный деревянный барак, состоящий из двух больших секций. В просторных сенях стояли у стены длинные лавки. Здесь после работы по вечерам танцевали женщины под гармонь. Другая дверь вела в спальное помещение, в котором мы спали на полу, на матрасах, набитых соломой и уложенных в два ряда. Слева спали женщины, а с правой стороны расположились мужчины – шофера, прибывшие из Московской области на своих машинах на уборку урожая. В столовой полевого стана кормили нас три раза в день. Под заработанные трудодни выдавали хлеб. Это были вкусные круглые большие калачи. Можно было брать мед.
Первую неделю мы весь день работали на лугах, переворачивали для сушки скошенную траву, затем тракторист большими граблями сгребал сухую траву в копны. Ванька, верхануйский парнишка, и я подвозили их на лошадях к месту, где сено складывали в стога взрослые женщины и мужчины.
Рано утром, сразу после завтрака, садились работницы из нашего посёлка на деревянную телегу. Её тянула серая в яблоках лошадь – Серка. Все женщины ехали с песнями на сенокосные луга. Я тоже вместе с ними ехала на телеге. Ванька, мальчик лет тринадцати, был из местных жителей, усевшись удобно в седло, скакал рядом верхом на коне. Приехав на колхозное поле, взрослые женщины шли метать стог. Возчик, пожилой мужчина, распрягал Серку, надевал уздечку на голову лошади. Потом он привязывал верёвкой старую телогрейку ей на спину. Я забиралась на лошадь, а он давал мне длинные вожжи в руки. И вот уже всадница и всадник скакали верхом по скошенному полю к копнам.
Спрыгнув с лошадей на землю, цепляли верёвкой внизу копну. Встав позади своей копны на веревку, прижимали её ногами к земле. Лошадь трогалась с места, копна сена двигалась по направлению к стогу. Проехав немного на веревке для её закрепления под копной, мы шли рядом с лошадью, держа повода в руке. У стожка освобождали верёвку и обратно скакали верхом уже к другим копнам. И так работали мы все дни сенокоса. Дни стояли солнечные, пахло свежескошенной травой и сеном. У меня была старая лошадь, по кличке Серка, а у Ваньки был молодой конь. Его имя было под стать коню - Огонёк. Да и Ванька ехал в новом седле на нём. Я поглядывала на них с одной мыслью: «Как бы мне прокатиться на Огоньке?»
Как-то утром управляющий бригады Беркетов сказал нам, что мы работаем на сенокосе последний день. Опять мы с Ванькой возили копны. Одни женщины и возчик укладывали сено в стог. Другие женщины переворачивали граблями высохшую траву. Она лежала рядами. Возвращаясь назад от стога, я попросила у Ваньки разрешения прокатиться в седле на Огоньке. – Садись, – сказал тот, а сам пошёл рядом с моей Серкой, держа поводок в руке. Я упёрлась ногой в стремя, стремительно взметнула своё тело вверх, уселась в седло, почувствовала, насколько в нём удобнее ехать верхом. С восторгом прижала свои ноги к животу коня, дала команду: «Но-о-о!»
Когда Ванька спрятался за ближайшей копной, я не заметила. Огонёк спокойно побежал, а потом и поскакал вперед. Не успела я еще насладиться быстрой ездой, как Ванька выскочил из-за копны. Конь испугался и на скаку отпрянул в сторону от Ваньки. А я в это время вывалилась по инерции из седла. Огонёк скакал и скакал вперед, волоча меня за собой. Левая нога была в стремени, и я не смогла её освободить, так как нога вывернулась, другая нога бороздила где-то между ног коня, а спина и голова волоклись по земле.
Конь тащил меня по полю, и толстые скошенные стебли разнотравья обдирали спину. Тут я вспомнила сюжеты из кино о Гражданской войне. Убитых всадников, таким образом, кони тащили за одну ногу по полю. Было слышно, как Ванька заливался смехом, сидя у копны, а конь тащил меня вперёд. Я крепко держала повода в руках, потянула их на себя и скомандовала спокойным голосом: – Стой, Огонёк! Конь остановился. Освободив ногу из стремени, я вывалилась полностью на землю. Огонёк стоял спокойно рядом.
Ванька подбежал и со смехом взял повода из моих рук, лихо запрыгнул в седло и помчался к копнам. А я поковыляла к своей Серке и, прихрамывая, с ободранной спиной, работала до конца дня. Ваньку утром прогнал управляющий из бригады. А нас всех перевел на работу по очистке тока от травы. На полевом стане каждый год делали новый ток, так как он вновь покрывался травяным ковром до начала уборочных работ.
Каждая женщина и я получили по лопате в руки. Бригадир показал площадку около амбара. Она была вся заросшая травой. Вот эту траву нужно было нам до земли срезать и подмести. Чисто подметённый участок земли назывался после такой обработки - ток. На это место шофера будут высыпать зерно, которое привезут от комбайнов. Его нужно просушить и очистить от сорняков, прежде чем увозить в Быстрый Исток, в "Заготзерно".
Надо сказать о том, что лопату в руки я взяла здесь впервые. Рукавиц в то время для таких работ не было. Все женщины ловко орудовали лопатой, срезали траву, подметали очищенный участок. Работа спорилась. Я присматривалась к тому, как они всё это делали, и подражала им. Через какое-то время ладони моих рук покраснели, а потом и совсем вздулись из-за пузырей, появившихся неизвестно откуда. Новый черенок лопаты был плохо отшлифован, поэтому через пару часов работы мозоли полопались. Я чувствовала боль, но терпела и продолжала работать каждый день. Это оттого что по своей природе я очень терпеливая. Единственное, что выдавало мое состояние – это то, что после ужина ложилась на свой набитый соломой матрац, который находился на полу в амбаре, лежала вся израненная на нём тихо.
Женщины думали, что это из-за того, что нога болела у меня, так как я всё ещё прихрамывала, после того как упала с Огонька. И каждый следующий день опять была работа, и опять я терпела невыносимую боль от мозолей на ладонях. Так я отработала целую неделю. Но тут я заметила, что кожа ладоней твердеет, уже не так больно держать черенок лопаты. Ток мы очистили от травы к назначенному сроку.
Вскоре приехали шофера из Московской области на целину. Их направили в село Верх-Ануйское по разным бригадам. С их приездом началась уборка урожая. От комбайнов с полей они возили в кузове своих машин зерно, высыпали на ток в одну большую кучу. Но то зерно, что оставалось в кузове бортовых машин, мы разгружали вручную. Рядом стоял дизельный трактор, при его помощи очищали зерно от сорняков. Пшеницу накидывали лопатой на транспортерную ленту, зерно развеивалось на ветру, падая на ток, и сорняки отлетали в сторону. Часть сорняков попадала вместе с зерном на кучу, тогда мы сметали их мётлами. Затем зерно женщины вручную насыпали большими совками в кузов, и водители увозили пшеницу с тока в Быстрый Исток для хранения в "Заготзерно".
Однажды я напросилась и съездила туда на машине разгружать пшеницу из кузова. Приехав в Быстрый Исток, машина подкатила к огромной куче с зерном, что лежала под открытым небом. Водитель открыл кузов и ушёл куда-то, а я совком выгребала пшеницу из кузова. Оказалось, что это делать очень тяжело. Ведь зерна там было много - целый кузов. И я старательно выбрасывала его большим железным совком из машины в большую кучу, что возвышалась на земле. Когда шофёр вернулся, я успела разгрузить только половину кузова. Мои физические возможности не совпали с огромным желанием съездить на разгрузку. Шофёр помог мне с разгрузкой и больше не взял меня с собой. Ему дали в грузчики женщину постарше и покрепче, чем я. Грузчика из меня не получилось.
Работа в бригаде прекращалась с началом дождей. Всякие работы прекращались. Все работники сидели в бараке, здесь мы жили. Женщины и мужчины из шоферов рассказывали анекдоты. Анекдоты запоминались очень быстро. Мой словарный запас пополнился многими ранее мне не известными словами. Иногда дожди шли несколько дней. Вот уж была большая радость, когда извещали нас, что на бригаду приедут артисты с концертом.
Издалека видели уже, как тянула пара лошадей по размытой дороге телегу с людьми из Быстрого Истока в село Верх–Ануйское и далее – в нашу четвёртую бригаду, которая находилась на полевом стане. Это Зинаида Андреевна Черепанова привозила свой самодеятельный коллектив. Мы собирались для таких мероприятий в столовой. Сдвигали обеденные столы и лавки к стене, освобождали место для сцены. И концерт начинался. Пели песни, частушки, показывали юмористические сцены, читали стихи.
Среди быстроистокских артистов был и Валера Золотухин. Пел частушки, а танцем – «Яблочко» он заканчивал концерт. Почему-то ему нравился этот танец, всякий раз он добавлял в него какой-то новый элемент. После окончания девятого класса разъезжал он с самодеятельным коллективом под руководством Зинаиды Черепановой и Лёни Панина (о нём написал Валера в книге «На Исток речушку – к сердцу моему) в летнее время с концертами. Лёню Панина я не помню, а Зинаиду Андреевну знаю хорошо.
Таким образом, я стала свидетельницей тому, за какие заслуги наградили Валеру Золотухина медалью «За освоение целинных земель». В одном интервью он сказал, что медаль ему дали за концерты для целинников, в которых он участвовал. А после концерта в нашей четвёртой бригаде повозка увозила артистов во вторую, а потом в третью бригады колхоза (или уже совхоза) им. Молотова. Там их тоже ждали люди. Ещё приезжали со своими концертами самодеятельные артисты из Акутихи. Спектакли, песни и пляски, юморески поднимали настроение и хоть немного, но скрашивали жизнь целинников вдали от цивилизации.
В хорошую погоду приезжал вечером из села Верх – Ануйское мужчина с гармонью. Женщины сидели в сенях барака на лавке, пели песни или танцевали. Вот однажды в такой вечер, уже после ужина, приехал гармонист из села, и танцы были в полном разгаре. Я и моя подруга, Валя Осипова, сидели на лавке. Неожиданно в проёме дверей показалась серая голова Серки. Она смотрела на танцующих целинников, выискивая меня глазами, и громко ржала. «Заржали" и все мужики – шофера. Лошадь не уходила, стояла, заглядывая в сени, – меня искала.
Я вышла и отогнала её подальше от нашего жилого помещения. Был уже вечер, а она почему-то не была в загоне для лошадей. Когда Серка стала щипать траву, возвратилась в барак. Через некоторое время голова Серки опять появилась у двери. Она стояла перед дверью, закрывая собой весь проём, смотрела в мою сторону. Из её огромных глаз текли крупные слёзы.
– Приглашай её танцевать! – послышалось из угла. Кто-то из шоферов пошутил. Опять пошла к Серке, за сараем подобрала с земли сухую ветку от метлы и погнала лошадь подальше. Я шла и приговаривала: "Иди, иди отсюда! Ешь траву здесь, Серка! Больше не приходи туда, не позорь меня! А то видишь, как люди смеются надо мной?" Лошадь махнула головой из стороны в сторону и наклонилась к траве. И оставила я лошадь на зелёной лужайке, как потом оказалось – навсегда. Наверное, чутье лошадей очень сильно развито, и она приходила со мной проститься.
С утра опять шёл дождь, который остановил все полевые работы. Понятно было, что день придётся сидеть в бараке. Все пришли завтракать в столовую. Тут я увидела на столе два больших противня, заполненных большими кусками отварного мяса, как оказалось, с моей Серки. Шофера ели это мясо. К двум часам противни были пустые. Глаза Серки, наполненные крупными слезами, смотрят и сейчас на меня из прошлого.
В 1959 году я окончила десятый класс и в конце июля вместе с женщинами из артели им. Черняховского уехала работать в Верх-Ануйск, в ту же четвёртую бригаду, носившую в годы её образования имя Карла Маркса. Всё мне здесь уже было знакомо. Управляющим был тот же самый мужчина, очень хороший руководитель и человек. Позднее я узнала его фамилию - Беркетов. Прошло два года с тех пор, как я первый раз работала здесь. За это время произошли некоторые изменения в четвёртой бригаде после преобразования колхоза в совхоз.
Прибывшие работницы из Акутихи уже не жили в бараке, а поселились в новом жилом помещении. В два ряда стояли дощатые лежанки, а с одной стороны – так и в два яруса. Я заняла топчан на одного человека. Женщины разместились на нижнем настиле из досок. Спали опять-таки на матрасах, набитых соломой или сеном. На верхнем настиле устроились студенты Бийского механического техникума. Парни приехали позднее нас. Днём привозили откуда-то солдат для выполнения разных работ, вечером за ними приезжала машина и увозила их. На ночь они не оставались. Работой были заняты все. Вокруг бригады видны были бескрайние поля, засеянные пшеницей. В те годы работа кипела на освоенных целинных землях Алтая.
Несколько дней я работала вместе с другими женщинами на току. Мы очищали пшеницу от сорняков. Однажды я видела, как механизаторы рано утром уезжали в поле. Когда пришёл управляющий, чтобы определить фронт нашей работы, я попросила у него разрешения поработать в поле на копнителе. Он был не против, увез меня на бричке к комбайну. Транспорт в колхозе был гужевой, и все ездили в то время на телегах или бричках.
Уже издали я увидела трактор, который тянул комбайн на прицепе, а к комбайну был прикреплён на металлической сцепке бункер для соломы и травы, копнитель. В наше время подобное можно увидеть только на картинке или на фотографии. Но сейчас ценно это тем, что это наша история. Так механизаторы успешно в те годы убирали урожай.
До этого момента я видела только издали уборку урожая пшеницы. Подъехав к комбайну, Беркетов сказал комбайнеру, Теодору Вульферт, что я буду работать в его звене на копнителе. Комбайнером был взрослый мужчина. А тракторист - Виктор и штурвальный - Петр были молодыми парнями. Они не возражали против меня. И вот я полезла вверх, по лесенке, на свое рабочее место, на деревянный мостик, что был у копнителя, чтобы осваивать новую профессию. Впервые увидела, как в копнитель из комбайна по трубе высыпаются в огромный бункер скошенные и обмолоченные стебли пшеницы и всякая другая трава, которая относится к сорнякам.
С другой стороны копнителя стояла молодая и крепкая девушка из местных жителей. Она ловко направляла вилами всю эту массу травы по углам бункера. Постепенно бункер наполнялся до краёв. Она нажимала ногой на педаль, которая была вмонтирована внизу деревянного помоста. Бункер наклонялся, и солома, перемешанная с травой, аккуратно сваливалась копной на скошенное поле. Копнитель удалялся от места сброса травы, и было видно, как на поле копны стояли ровными рядами. Мостики были с двух сторон у копнителя. На втором стояла я, внимательно осваивая процесс работы с вилами. Девушка показывала мне, как нужно орудовать вилами, как нажимать на педаль. И я принялась за работу. «Не Боги горшки обжигают», – есть такая поговорка. «Дело мастера боится», – а это уже другая поговорка в тему. Но это было сказано не обо мне. До мастерства мне было ой как далеко!
Взяв вилы в руки и, держа их навесу, начала распределять падающую солому и траву по углам. Ничего трудного и непонятного в этой работе не было. Всё получалось прекрасно. Трава сыпалась быстро, я её направляла по углам. Быстро как-то потяжелели вилы, и трава стала тоже тяжелой и ложилась уже неравномерно в бункере. Оказалось, что тяжело держать вилы навесу. Руки быстро устали, но бункер был заполнен. Пришло время сбрасывать всю эту массу на поле.
Я нажала на педаль, чтобы наклонить полный бункер с травой, и вилами подтолкнула траву сверху, как это делала моя напарница. И вот она – моя первая копна! Копна потянулась по полю, вылезла из ровного ряда других копен, поставленных девушкой. Девушка оценила мою работу длинным предложением, которое состояло из одних бранных слов. Я же его выслушала молча. А что было делать?! Вторая копна получилась такой же. Можно сказать, что копны как таковой не было, только видно было в ряду копен две растрёпанные кучи соломы.
О-о-о! Сколько я услышала в свой адрес матерных слов от этой девушки после второй копны мной поставленной! Мат-перемат, раздуваемый ветром, нёсся по всему полю, заглушая рокот трактора. Она взяла вилы из моих рук и снова начала показывать мне, как надо работать. Я немного отдохнула и заметила, как правильно нужно держать вилы в руках. В моих руках работа смотрелась не так красиво, как это получалось у неё. Но постепенно я начала успевать за выбросом соломы. Оказывается, её нужно только слегка, без усилий, направлять по углам копнителя. Но солома сыпалась не только в бункер. Ветерок разносил мелкие кусочки, и они летели мне в лицо и за воротник рубашки. Было неприятно от этого. У напарницы были большие защитные очки. Я получила такие же очки на следующий день. Уже несколько часов работала без перерыва, а мои копна всё ещё выползали из ровного ряда тех копен, что поставила моя напарница, и девушка продолжала поливать меня разноцветными ругательствами. Уже парни не выдержали и отругали её за грубость. Приехала повариха и привезла на бричке нам обед. За время обеда мои руки отдохнули. Убирали пшеницу до позднего вечера. На поле отчётливо была видна моя работа в виде растрёпанных копен.
На следующий день моя напарница уже молчала и, наблюдая за моей работой, время от времени подменяла меня, чтобы я отдохнула. Два дня мы работали с ней вместе. Мои руки окрепли, скорее всего, я приловчилась, освоила процесс работы. Работа у меня уже ладилась, копны вставали ровно в ряд, и девушка больше не приезжала на поле. С этого времени я работала на копнителе одна до конца уборочной. Однажды управляющий приехал на поле к нашему комбайну и привёз с собой на бричке фотографа, который сфотографировал нас для районной газеты «УДАРНИК ТРУДА», так как наше звено механизаторов первыми закончило уборку урожая пшеницы.
В последний день уборки, когда уже убрали последнюю полосу, трактор и комбайн остановились. Сцепка, соединявшая бункер копнителя и комбайн за время уборки перетёрлась, а от резкого движения в момент остановки комбайна она вдруг сломалась. Бункер копнителя отцепился от комбайна и начал задирать нос вверх. Мой мостик поднимался всё выше и выше. Я испугалась, думала, что переворачиваюсь вместе с бункером. Но бункер дном упёрся в землю, и подъём окончился. Сверху смотрела на убранное нами поле. На скошенном комбайном поле видны были копны, поставленные мной ровными рядами. Да одинокая берёза росла на поле, мимо которой мы много раз проезжали в дни уборки. Она видна была вдали. Почему-то сейчас вспоминается, именно эта берёза во время моих бессонных ночей.
Последний раз вдыхала аромат свежескошенной травы. Уборка пшеницы закончилась. В 1959 году собрал Алтай рекордный урожай. Перед глазами пронеслись все дни моей работы на поле. Одна машина за другой подъезжали к комбайну. Штурвальный Пётр высыпал из бункера комбайна намолоченную пшеницу в кузов машины. Одни шофера отвозили намолоченное зерно на ток, который был расположен на полевом стане четвёртой бригады. Другие машины уезжали с зерном сразу в Быстрый Исток, в «Заготзерно». Урожай убирали с раннего утра до ночи.
Обед повариха привозила нам на поле. Кормили в совхозе вкусной едой, так как было первое, второе блюдо и компот. Но какой вкусный хлеб в домашней пекарне, в селе Верх – Ануйское, для нас выпекала женщина в русской печи! Это были большие, пышные, мягкие круглые караваи. Половину каравая за обед, да с таким отменным аппетитом, мы съедали за один присест. Оно и понятно, работали-то на свежем воздухе, трудились мы весь день, с утра до ночи, так как спешили убрать урожай до дождей. Вот так закончилось мое участие в работах на освоенных целинных землях Алтая, на полях Быстроистокского района, в селе Верх-Ануйское. В сентябре я уехала учиться в город Бийск.
Фото из семейного архива автора.