Заявление ходили подавать дважды. Первый раз во Дворец Счастья понесло их в понедельник. Но по понедельникам счастье не раздают, выходной день. Посмеялись над своей несообразительностью. Могли бы и сами додуматься, что в таких заведениях в понедельник не работают. Дворец бракосочетания занимал часть первого этажа очень длинного высотного дома на набережной. Для жильцов этого дома вход был со двора. А на набережную выходили Дворец, ресторан, салон красоты и магазин для новобрачных.
— Смотри, как удобно, Лёнь! В магазине купим себе одежду для свадьбы, в салоне сделаем причёски, распишемся во Дворце и отгуляем в ресторане. Правда, замечательно? — весело болтала Эля, идя за руку с Лёнькой вдоль набережной.
В городе жарко, летит тополиный пух, а здесь с реки тянет прохладой и голубые ели, ещё молодые и невысокие, но уже довольно разлапистые, создают приятную тень. Воздух, почти как в лесу. Зашли в кафе-мороженое, съели по порции ледяных белых шариков, политых сиропом. Выпили по стакану молочного коктейля.
— За наше неудачно начатое мероприятие! — шутливо провозгласил тост Лёнька.
— Ничего, милый мой, лишь бы оно закончилось удачно! — ответила ему Эля. — У меня такое чувство, что мама уже догадывается о чём-то. Я думаю, без скандала и слёз у нас не обойдётся. И главное, бабушка вряд ли будет на моей стороне. Хотя сама в деда влюбилась как раз в моём возрасте. И на всю жизнь осталась с ним рядом.
Эля теперь невольно смотрит на всё происходящее сквозь призму предсказания гадалки. Она, сама не зная почему, не стала рассказывать Лёньке о своей поездке к цыганке. Но на всякий случай старается подготовить его к тому, что им не удастся пожениться с первого захода. Хотя, быть может, сегодняшний облом и есть первая попытка выйти замуж? А следующий раз будет успешным от начала до конца? Кто его знает, что имелось в виду в том гадании? Вот ведь, умом понимаешь, что вроде бы ерунда, а не отвяжешься от неё.
— А что может подозревать Мария Николаевна? Мы же ещё ничем ничего! Правда, говорят, что существуют шестое чувство, материнские предчувствия... Не знаю, Элька, я не больно-то разбираюсь в таких тонкостях. С другой стороны, как они могут помешать нам, если мы с тобой всё решили, сами подготовимся к свадьбе и их пригласим на неё? Ты паспорт спрячь получше, чтоб мать не отобрала его у тебя! — спохватывается вдруг Лёнька. — И поменьше болтай об этом, особенно по телефону со своей Аллочкой. А то и вправду услышат раньше времени.
— Знаешь, Лёнь, болтай, не болтай, а когда-то ведь всё равно услышать придётся. Тогда у нас такое начнётся! Эдика сразу подключат, разговоров не оберёшься... Паспорт свой я, положим, отобрать не позволю никому. А вот если у бабушки сердечный приступ случится или, не дай Бог, инфаркт… Не смогу же я идти под венец, когда в семье человек при смерти. А такой вариант совсем не исключён, — всерьёз расстраивается Эля. — Тебе, Лёнька, этого не понять!
— Да уж, конечно, моя мать вряд ли от чего в обморок грохнется! — смеётся Лёнька. — Ей не всё равно, когда я женюсь? А при чём здесь твой дядька?
— Ну, как это при чём, Лёнь? Ведь после смерти папы Эдик остался единственным мужчиной в нашем роду. Про него все говорят, что он очень умный, талантливый. В институте преподаёт, в клинике работает, докторскую пишет. Вот и потребуют, чтобы он повлиял на меня. А кому там влиять? Сам второй раз женился. Правда, ему это простили. Потому что первая его жена, видите ли, была учительницей, а не врачом, как все у нас. Я вот тоже не врач. Ну да в семье не без урода! Значит, надо оставаться уродом до конца! Так ведь? — веселится Эля, хоть на душе у неё тревожно, чуть-чуть. — Пошли, по городу прошвырнёмся?
В обществе Лёньки Эля позволяет себе разговаривать несколько иначе, чем дома с бабушкой и мамой. Например, Эдика в присутствии взрослых она обязательно назвала бы дядей. Хотя Аллочка говорит, что все студенты между собой его так называют, и половина девчонок в него влюблена. Скажи она при маме «прошвырнёмся» или «облом», тут же последовало бы замечание по этому поводу. А с Лёнькой запросто! Эля представляет, как будет шокировать поначалу Лёнька её близких. Ничего, привыкнут со временем. Не такой уж её Лёнька неотесанный. Простой современный парень!
А у Жукова свои заботы. Надо где-то достать денег на свадьбу хотя бы, не говоря уж о семейной жизни. Эля ещё девчонка, у неё пока другие проблемы. А он должен её оградить от безденежья. На то он и мужик, добытчик.
— Ну, а как вторую жену твоего дядьки принимают в семье? — интересуется Лёнька.
— Эта всех устраивает. Она тоже врач. Помогает Эдику во всем, следит за его своевременным питанием, как бабушка раньше за дедом. А ты будешь мне помогать, Лёнь, когда мы поженимся? — хитро смотрит на своего друга Эля.
— Мусорное ведро выносить буду через день, обещаю! — торжественно клянётся Лёнька.
— Посмотрим, посмотрим!
Эля с Лёнькой поднимаются вверх по улице к центру города. Справа от них стоит необычное для их сибирского города строение в готическом стиле.
— Давай, зайдём сюда, Лёнь! — предлагает Эля.
— Чего мы там не видели, в этих развалинах? — удивляется Жуков.
— «Чего, чего», — передразнивает его девушка. — Это костёл. Мой костёл, между прочим. Ты знаешь, что твоя без одного дня невеста наполовину полячка?
— Подозревал с первого момента знакомства, — полушутя отвечает ей Лёнька.
— Правильно подозревал. Анджиевские — поляки. Бабушка, Красовская, — тоже полячка. Мама вот со своей русской фамилией Смольникова немного не в дугу.
— Ну и ты, когда Жуковой станешь, тоже не в дугу будешь, — хохочет Лёнька.
— А я ещё подумаю, брать ли мне твою фамилию. Думаешь, зачем мне два месяца на раздумья дадут? Я, может, так и останусь Анджиевской! — хорохорится Эля.
Вошли в бывший костёл. Там разорение и запустение. Полы сорваны. Только балки кое-где остались. Кругом многолетний мусор. Наверное, жители близлежащих домов нередко сюда приносят свои мусорные вёдра, не дождавшись мусорной машины. Прохожие, наверняка, иногда используют костёл вместо отсутствующего в этих местах общественного туалета.
— Эля! — окликнул подругу Лёнька. Он не рассчитал силу своего голоса, и получилось громко. Эхом отозвался костёл. — Ух, ты!.. Эля! Я люблю тебя!
— Я тебя тоже очень люблю, Лёня! — так же громко и торжественно ответила ему Эля.
Костёл принял их объяснение в любви — вобрал его в объятия своих стен, а потом вернул эхом назад.
— Вообще-то, я хотел сказать тебе, — почему-то почти шёпотом проговорил Эле Лёнька, подойдя к ней совсем близко, — что твой костёл не в самом лучшем состоянии.
— Я, Элеонора Анджиевская, сегодня торжественно клянусь, что если этот костёл продержится ещё лет пять, то, став дипломированным архитектором, я обязательно сделаю так, чтобы он обрёл свой первозданный вид и состояние! — громко пообещала ему, себе, полуразрушенному костёлу Эля.
— Пошли, архитектор мой ненаглядный! У меня сегодня ещё много дел.
— А какие у тебя дела, ну-ка, сознавайся!
— Да всякие-разные! Вечером тренировка.
— То есть, гулять сегодня вечером не пойдём? Я правильно вас понимаю, товарищ жених?
— Правильно, товарищ невеста.
— Тогда сейчас ещё немного погуляем по городу. Домой пойдём пешком, а не на автобусе. Вечером мы с Аллочкой будем гулять.
— Я вам погуляю! Ещё привяжется какой-нибудь хмырь!
— А может, нам только этого и надо, если ты такой занятой?
— Я и не сомневаюсь в этом! Чтоб дома вечером была! — шутливо приказывает Лёнька. И угрожает: — Я проверю!
— Как? У мамы спросишь или у бабушки? «Как тут моя невеста вела себя прошлым вечером?»
— Нет! Я спрошу твою соседку, Марию Фёдоровну.
Так, весело и беззаботно болтая, шли молодые влюблённые по родному городу. Пожалуй, впервые за время их дружбы они не боялись, что кто-то из Элиных знакомых увидит их вместе и сообщит об этом её маме или бабушке. Обычно они гуляли по городу вечером, пробегая по улицам, торопясь в кино, на танцы. А сегодня Эля в буквальном смысле устроила для своего друга экскурсию по городу.
— Вот в этом доме, — рассказывала она, — жил один богатый купец. Моя бабушка училась в гимназии и дружила с его дочерьми. Бывала у них дома. Старший брат девочек в рождественские каникулы запрягал лошадей, садился сам вместо кучера и катал сестёр с подругами на санях по городу. Выезжали в лес, на «Столбы» на пикники. Веселились, одним словом. Потом красные расстреляли его в подвале собственного дома. А рядом с ними жил ещё один, наверное, самый богатый купец Красноярска, Гадалов. Дом с куполом, с балкончиком. Правда, очень красивый? Здесь, видишь,наверху стёкла большие, у него, наверняка, зимний сад был.
— Так это же Детский Мир!
— А раньше жилой дом был. Я тебе дам потом почитать книгу одну, «Хмель» называется, Черкасова. Собственно, это трилогия — от декабристов, раскольников до революции семнадцатого и гражданской войны. А действие происходит в Енисейской губернии, в Красноярске. Вот и про этих купцов писатель там рассказывает. Я когда почитала эти книги, бабушку свою послушала, так ходила по городу, как во сне. Всё представляла, как люди того времени жили в этих домах. Вот в этом старом корпусе нашего института до революции было Реальное училище. А в этой школе — гимназия, в которой училась моя бабушка.
— Да твоя бабушка — сама история! — засмеялся Лёнька.
— А ты сомневался? — серьёзно спросила его Эля.
Прощаясь до завтра, Лёнька ей сказал:
— Ты паспорт не потеряй и не забудь. А лучше дай его мне. У меня он сохраннее будет.
— Ладно, не потеряю и не забуду, не маленькая. А паспорт посторонним людям отдавать нельзя.
— Так я же не посторонний! Я — жених, почти что муж.
— Объелся груш! Женихом ты станешь, когда мы заявление подадим. А мужем — вообще, сам знаешь когда! Значит, завтра в девять? Пока!
***
На следующий день процедура подачи заявления прошла гладко. Высидели, правда, в очереди часа полтора. Но что поделаешь, если так много желающих пожениться? Получили талоны в магазин для новобрачных. Эля хотела сразу же пойти выбрать что-нибудь из дефицитных вещей. Но Лёнька сказал, что ему сегодня некогда. В следующий раз сходят в магазин. Эля капризно надула губки:
— С чего это ты вдруг стал таким занятым?
— С того, что стал женихом! — Лёнька поцеловал её.
— А кольца когда будем покупать, Лёнь?
— В следующий раз, может, и купим. Вот деньги раздобуду.
— А как ты их раздобудешь? — интересуется юная невеста.
— Сберкассу, наверное, ограблю. Или на Госбанк замахнуться? Ещё не решил. А ты что посоветуешь?
— Ты рехнулся? Один уже завод ограбил. Я не буду тебе передачи в тюрягу носить! — всерьёз пугается Эля. — И ждать из зоны не буду, учти!
— Вот тебе и на! А говорила «люблю»! Какая же это любовь? — разыгрывает её Лёнька. — Где ж мне на тебя, такую красивую, денег взять? И платье тебе нужно подвенечное, и фату, и кольцо тебе купи. Это всё в копеечку влетит, дорогая невеста!
— У меня три стипендии есть!
— Это сто двадцать рэ. Как раз на костюм мне хватит. Да не боись! Я надену свой, с выпускного, если влезу в него. Я, кажись, немного в плечах раздался. Ну, ничего! Может, не лопнет пиджак на мне. Туфли чёрные у меня тоже с выпускного почти новые, я их надевал-то всего пару раз за эти три года. А ты сходи с Аллочкой в магазин, купи на эти три стипендии себе, что выберете. Я маленько «потренируюсь» на товарной станции с вагонами, деньжат заработаю, и купим нам с тобой кольца.
— Так ты что, по вечерам вагоны разгружаешь? — Эле вдруг стало стыдно за себя и немного жаль Лёньку.
— Почему, по вечерам? Можно с утра до вечера. Просто у нас с тобой вчера полдня заняты были, сегодня полдня, считай, ушло.
— Мы что же, до свадьбы теперь и гулять вечерами не будем совсем?
— Ну, почему совсем? Будем, но не так часто, как холостые. А ты как думала семьёй обзаводиться? — подтрунивает над невестой Лёнька. Но, видя, что она совсем скисла, он обнимает её. — Не расстраивайся! Это же ненадолго. Я сегодня по радио песню хорошую услышал: «Не надо печалиться! Вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди — надейся и жди!» Ну, вот и до дому дошли незаметно. Иди, звони Аллочке. Скажи, что она свидетельницей у тебя на свадьбе будет. В магазин сходите. Ладушки? А я побежал. Сейчас пожру чего-нибудь и на станцию. Пока! Я позвоню тебе вечером!
— Пока! — грустно попрощалась с ним Эля.
***
Со станции Лёнька вернулся поздним вечером усталый и голодный. После работы мужики скинулись на бутылку, выпили, закусили хлебом и баклажанной икрой. Сколько там той еды было? А дома у Жуковых уже поужинали. Мать сидела у стола под лампочкой с абажуром, что-то штопала. Отчим подшивал себе подошву на сандалиях.
— Мам, пожрать чего найдётся? — спросил Лёнька.
— В сковородке вермишель по-флотски.
— Нет её уже. Я съел недавно. Шляться меньше по ночам надо. Один шляется невесть где допоздна, другая ночами домой является. Что за дети пошли? — зная, что лучшая защита — это нападение, отчим обрушивается на Лёньку.
— Ма, пожарь картошку тогда, что ли? Мы уже не дети, дядя Вася! Я, к примеру, скоро женюсь. Лида тоже институт окончит на следующий год и скажет вам «прощай!».
— Скорей бы уж! Надоело вас кормить, поить. Да кто за тебя замуж пойдёт? Кому ты нужен, такой-то?
— Много ты нас кормил, поил. Ты себя прокорми сначала. Лидка стипендию получает, танцами подрабатывает в варьете. Я тоже какие-никакие деньги получаю в институте. Если и тяну, то не с тебя, а с матери. Так что ты лучше закройся!
— Ты как разговариваешь со старшими?!
— Тых, та-та тых, та-та тых, тых, тых! — имитируя вступление на ударном инструменте, дурачится Лёнька. К подобному разговору ему не привыкать. — «Не надо печалиться! Вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди — надейся и жди!» Понял, кормилец?
— Лёнька! Иди, сынок, покушай! Где ты был-то? — мать старается потушить вспыхнувшую было ссору между сыном и его отчимом.
— Гулял, мам. Ты ему скажи, пусть не суётся в мои дела. Нашёлся ещё отец родной.
— Не заводись, сынок! Что ты там болтал про женитьбу? — утихомиривает Лёньку мать.
— Ничего не болтал! Женюсь я, мам, скоро.
— Это на ком же? — с недоверчивой улыбкой смотрит на него женщина.
— Всё тебе расскажи. Любопытная какая! Лида на репетиции?
— Да кто ж вас знает, где вы ходите? Говорит, что на репетиции. А там, Бог весть...
— Лидка у нас правильная. Её даже варьете не испортит. Она знает, что ей в жизни нужно.
— А ты знаешь?
— Мне, мам, сейчас нужны деньги на свадьбу. Вот это я твёрдо знаю.
— Так ты что, серьёзно, что ли, собрался жениться?
— А ты думаешь, вру? Сегодня заявление подали. — Леньку просто распирает от желания поделиться с матерью своей новостью. — Двадцать первого августа регистрация во Дворце Счастья. Готовься.
— Да кто ж невеста-то? Неужели Эля? — не верит своей догадке мать.
— Она самая, Эличка Анджиевская!
— Ой, а её пустят ли родители замуж? Она же ещё молоденькая! Да и мы им, чай, не ровня...
— Ровня, не ровня! Это всё пережитки прошлого, мать. А она, между прочим, уже совершеннолетняя. Пойду спать. Завтра с утра снова на заработки. Ты меня разбуди в шесть, сам просплю. «Не надо печалиться! Вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди — надейся и жди!» Вот привязалась песня! Хорошие слова, правда, мам?
***
Прошло около двух недель с того дня, как Эля с Лёнькой подали заявление. Виделись они с тех пор раза три вечером. Прошлись по улице, посидели на детских качелях во дворе закрытого на ночь детского сада, постояли у подъезда недолго. Лёнька очень уставал за день, но рядом с любимой у него появлялось второе дыхание.
— Ну, что? Ты ещё не заработал на кольца? — беззаботно спрашивала его Эля.
— Тебе на кольцо уже есть. Осталось на моё заработать да тебе на платье.
— Скорее бы уж. Мне не терпится. Опять же, скучаю я по тебе. Раньше часто виделись, а сейчас...
— Ничего! Скоро всё время вместе будем. А у нас с тобой «...вся жизнь впереди! Надейся и жди!»
— Вообще-то, кольцо жениху невеста, говорят, покупает. Но я уже себе босоножки белые купила, Лёнь. Перёд закрытый, пятка открытая, остроносенькие, с бантиком на боку. Симпатичные! Деньги как-то почти все разлетелись.
Эля не стала говорить другу, что купила в подарок ему рубашку нежного светло-салатного цвета. Она будет очень хорошо оттенять его каштановые волосы и зеленоватые глаза. Правда, жениху полагается быть в белой рубашке. Ну, значит, на второй день наденет.
— Э, да ты ещё и транжира! Мне, наверное, надо подумать, стоит ли жениться на такой неэкономной хозяйке. Промотаешь всю мою зарплату за один день, а потом что будем делать? — подсмеивается над ней Лёнька.
— К бабушке в долг полезу! У неё, правда, пенсия немного меньше моей стипендии, — хохочет Эля. — А ты думай, думай, пока не поздно! Я, может, сама передумаю скоро. Вот ещё реже видеться станем, так я быстренько тебе замену найду! На днях к нам с Аллочкой на пляже такие красавцы подваливали! Но Аллочка, глупенькая, отшила их. Так ей никогда замуж не выйти!
— Аллочка не глупенькая. Вот поженимся, я лично займусь поисками жениха для неё! — не понять, то ли в шутку, то ли всерьёз говорит Жуков.
— На улицах будешь искать или где?
— В своём институте, — брякает Лёнька.
— Прекрасная будет пара — молоденькая докторша и агроном! Прямым ходом в деревню. Аллочка там никогда не жила, она будет счастлива.
— Я, между прочим, не агрономом буду, а инженером по сельхозмашинам. И ей поищу среди своих.
— В МТС работать будете, инженер Жуков? Я в деревню тоже не хочу. Мне что, сельский клуб там проектировать? Или бревенчатый деревенский дом для своей семьи?
— А говорят, с милым и в шалаше рай... Где вот только мы с тобой этот шалаш построим, а?
— Надо подумать. С мамой мы вряд ли уживёмся...
— Придётся квартиру снимать поначалу. А там видно будет! Не горюй раньше времени.
Но Эля и не думает горевать. Она уверена, что Лёнька всё хорошо придумает и сделает. На то он и старше её.
Когда Эля с Аллочкой вернулись из кино, дома были все: мама, бабушка и Ира. Они о чём-то разговаривали. Но стоило девочкам войти в квартиру, разговор оборвали. Элю это немного насторожило — не о ней ли шла речь? Впрочем, что о ней сейчас говорить? С Лёнькой она видится редко, и его визиты давно не нервируют её родных. О предстоящей свадьбе вряд ли им удалось что-то пронюхать — они с Аллочкой очень осторожны. Про новые босоножки Эля сказала, что купила их у одногруппницы, которой они оказались великоваты. Рубашку Лёнькину спрятала в книжный шкаф за свои книги.
Поздоровавшись, девочки прошли в Элину спальню, плотно прикрыли дверь за собой. Включили старенький магнитофон. Разговаривать старались не в полный голос. В последнее время все их разговоры сводились к предстоящему мероприятию. Решали, какие платья и у какой портнихи будут заказывать, где праздновать и сколько гостей приглашать. Оставалось немногим больше месяца до назначенного срока, и голова уже шла кругом от забот.
— Девчонки, идите чаю попейте! — позвала мама, подойдя к двери.
Девочки вышли из спальни. Бабушка и Ира уже сидели в зале, освободив свои места для Эли и Аллочки, поскольку за столом в пятиметровой кухне их хрущёвки при всём желании не могло поместиться больше трёх человек.
— Спасибо, я уже домой собираюсь, — поблагодарила вежливая Аллочка.
— Выпей чаю с ватрушкой и иди, — улыбнулась ей Мария Николаевна.
— Как бабушка себя чувствует? Она ещё не вернулась с дачи, что не звонит мне? — Ядвига Леонардовна взяла Аллочку за руку. — Не жалеешь, что пошла в медицинский? Трудно учиться тебе там?
— Не жалею. Учиться нелегко, но интересно. Пока в основном были общеобразовательные предметы, но с уклоном в медицину. Мне нравится, Ядвига Леонардовна, — Аллочка слегка пожала сухонькие пальцы старушки.
— Ну-ну! Молодец! А вот наша Эля... — горестно махнула бабушка рукой.
— Ба! Ну, сколько можно об одном и том же! Мне тоже учиться нелегко, но интересно. Ну, нет у меня призвания к медицине, как у вас всех! Что теперь поделаешь? Хватит с тебя этих медиков! — показывает рукой на присутствующих Эля.
— Ладно, ладно, егоза! — любовно смотрит на норовистую внучку Ядвига Леонардовна. — А ты мне скажи, Элеонора, почему я давно не слышу твоего соловья?
— Какого соловья, бабушка? У меня сроду даже попугая не было! — острит Эля, прекрасно понимая, о ком идёт речь.
— Ну, как же не было?! — шутливо изумляется Ира. — А тот, который из вечера в вечер долдонил под окном «Эля! Эля, выйди!»?
— Тебе никто не долдонит, вот и радуйся!
— Эля! Не груби старшей сестре! — вставляет своё слово мама. — Поссорились с Лёнькой, что ли?
— Ничего мы не ссорились! Чо бы это мы с ним ссорились! Он теперь по телефону мне звонит. Говорит, что орать на улице неприлично.
— Ой, не могу! Каким он воспитанным стал! С чего бы это, Элька? — снова поддевает старшая сестра. — Неужто за ум взялся?
— Ирина! Ну он ведь уже почти инженер! — слово «инженер» бабушка смешно произносит через «э» — «инженэр», на иностранный манер. — Сколько же ему быть босяком? Пора и повзрослеть!
— Да он хороший парень! — пытается вызвать симпатию к жениху подруги Аллочка. Она нисколько не кривит душой. Лёнька ей действительно нравится. Может быть, он не совсем подходит для семьи Анджиевских, но если Эля любит его!.. — Он в последнее время стал очень серьёзным человеком. Работает, в клубе ему дали группу мальчишек, он их тренирует. Правда, Эля?
— Да что ты говоришь, Аллочка? Жуков — новоиспечённый Макаренко?! — продолжает изумляться Ирина. — А о собственных детях он не подумывает случайно, Элеонора?
— Ира! Не зли Элю, а то у неё аппетит пропадёт! — мама снова буфером становится между дочерьми.
— Не ехидничай, пожалуйста! Ни о ком он не думает, кроме меня. Заведи себе жениха и о нём говори, сколько влезет. Поняла? Пошли, Аллочка, чай пить.
Девочки вышли на кухню. Мария Николаевна зашла к ним, чтобы проверить, съедят ли они по ватрушке. А то взяли моду садиться на диеты, растолстеть боятся. Это в их-то возрасте, с их фигурками! В это время раздался телефонный звонок. Мария Николаевна вышла в прихожую к телефону. В кухне слышится её приятный приветливый голос:
— Алло! Добрый вечер! Да, Леонид, слушаю вас. Да, дома. Она ужинает. Да, пожалуйста. Одну минуту...
Но минуты не потребовалось, потому что Эля уже вихрем подлетела к матери, чмокнула её в щёку, вырывая трубку.
— Спасибо, мамуля! Я слушаю, привет!
Противной Ирке нужно было именно в это время двинуться к выходу. Ещё и бабушку потащила за собой. Проходя мимо Эли, она ущипнула её за зад со словами:
— Пока! У меня завтра дежурство на «Скорой». Вызывай, подлечу тебе нервишки.
* * *
Эля с Аллочкой возвращались домой. Они сегодня ездили в Студенческий городок к одной хорошей и недорогой портнихе, которая недавно шила свадебное платье Элиной одногруппнице. Из Студгородка решили пройтись пешком, хоть это и не очень близкий свет. Но делать всё равно было нечего, хотелось как-то убить время. Солнце шло на закат. Жара спала. Идти было приятно, потому что навстречу дул лёгкий ветерок, сбивая духоту своей свежестью. Можно было спокойно поговорить, не то, что в трясучем троллейбусе, переполненном народом, возвращающимся с работы. Вот и каникулы, студентов нет, а народу всё равно полно в транспорте. Работающие, абитуриенты, их родители... Для девочек абитура уже в прошлом. У них сейчас другие заботы. Прошли мимо дома Аллы, увлечённые разговором. Ничего, потом Эля проводит её назад — гулять, так гулять…
— Как ты думаешь, Аллочка, может, мне сегодня сказать маме про свадьбу? Вчера она так мило поговорила с Лёнькой.
— Я не знаю, Эля. Но, по-моему, давно пора. Ведь твоим, так или иначе, надо тоже подготовиться к свадьбе не только морально. Как бы поздно не было. Ты можешь поставить их в неловкое положение.
— В какое неловкое положение, Аллочка? Не успеют сказать мне всё, что считают нужным? Или отойти от кондрашки не успеют до свадьбы? — фыркает Эля.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
— Да понимаю. У самой голова болит уже не один день.
Сумерки спускаются на город. По Свободному спешат домой рабочие телевизорного завода, попутно заглядывая в магазины, гуляют пенсионеры, в «Космос» бегут ребятишки на вечерний сеанс. Обогнув кинотеатр, пройдя ещё квартал, девочки приближаются к Элиному дому. Возле подъезда Ядвиги Леонардовны стоит машина «Скорой помощи». Наверное, Ира заехала со своей бригадой перекусить, пока время свободное есть. Но почему мама сидит на лавочке возле их подъезда? Недоброе предчувствие шевельнулось у Эли в душе: «Накаркала!» Они с Аллочкой прибавили шаг. Мария Николаевна, увидев их, поднялась навстречу.
— Эля! Ну, где ты ходишь так долго? — в голосе мамы слышались слёзы.
У Аллочки пробежались мурашки по спине от такого голоса. Эля похолодела.
— Бабушка?.. — почти шёпотом спросила она.
Но боковым зрением Эля увидела, как из подъезда вышли Ира с Ядвигой Леонардовной, живой и невредимой. Господи, мама такая артистка! Будто Эля никогда не приходила позднее! Напугала! Бабушка с Ирой подошли к ним.
— Где ты ходишь, Эля! — тем же трагическим голосом опять спросила Мария Николаевна.
У бабушки почему-то красные глаза. Ирка прилипла к Элиной спине. Опять щипаться вздумает? Только на улице этого не хватало! В детство впадать, вроде, рановато для неё. Эля собралась ответить, что ещё даже не стемнело как следует, чего переживать?
— Эля! Лёнька Жуков... — мама поперхнулась отчего-то. — Лёньку Жукова ... убили!
— Как убили? Что ты говоришь, мама? — до Эли плохо доходит смысл услышанного, она даже пытается улыбнуться.
— Ножом! Отчим ножом его пырнул! — слёзы текут по лицам матери и бабушки.
— Каким ножом? Кто это сказал? Что за ерунда? Откуда вы знаете?!
— Моя бригада выезжала по вызову, Эля! — Ира придерживает сестру за плечи.
— Эдику!.. Эдика вызвали?! — резко оборачивается к ней Эля. — Ему же больно, наверное! Нужна анестезия! Где дядя Эдик? Позвоните немедленно ему!
— Уже не больно, Эличка, — плачет Ирина, — он умер…
— Умер?! Неправда! — Элеонора срывается с места и бежит в сторону Берберовки.
— Эля! Куда ты?
— Эличка, стой! Не ходи туда сейчас!
Забытая Аллочка бросилась догонять подругу. Задыхаясь, наконец, настигла её, взяла под руку. Молча пошла рядом, немного сбавляя общий темп. Так, молча, и подошли они к дому Лёньки Жукова.
Возле дома стояла машина «Скорой помощи», на которой раньше их приехала Ирина. Близкие, конечно же, опасались за состояние Эли. Во дворе дома на лавочке сидели соседи, обсуждали событие. Лёньку уже увезли. Милиция отработала своё и удалилась. Ничего особенного в деле нет — так, обычная бытовуха.
Ира вышла из машины, увидев девочек. Подошла к сестре, ничего не видящей вокруг себя.
— Эля, не ходи туда. Там никого нет. Лёнина мать побежала в милицию. Алла, идите домой — мама с бабушкой волнуются. Уже поздно, тебя дома скоро хватятся. Надо хотя бы позвонить твоим.
Но Эля ничего не видела и не слышала. Она прошла, как слепая, сквозь взгляды соседей, перешёптывающихся между собой. Аллочка, ни на шаг не отходившая от подруги, слышала: «Красивая девочка, бедная! Да и он был красивым парнем... Вот горе-то, вот горе! А матери каково? Сына потеряла, муж в тюрьму пойдёт...»
Вошли в дом. В комнате посреди хаоса на табуретке сидела Лида, сестра Лёньки. Она обхватила себя за плечи руками и горько беззвучно плакала, раскачиваясь из стороны в сторону.